2. Юность

2.Юность
В 1319 году по древнеримскому обычаю Данте, написавшему «Комедию» выпала честь венчания его лавровым венком в парижском университете, но он пожелал получить венок из рук Папы Римского или не получить вообще. Поэт знал, что по политическим соображениям, так как он выступал против папского всевластия в Италии, за что был выдворен из Флоренции, венчания не будет и заранее отказался. До конца жизни он не увидит свой родной город. Этот год для Франческо оказался куда более  трагичным. Умерла его горячо любимая мать Элетта.  Он написал в ее честь «Пангерик покойной матери» в стиле гекзаметра, имеющий 38 строк по количеству прожитых ею лет.
Отучившись в Монпелье в 1321г., отец отправил детей в Болонью для прохождения высших курсов по гражданскому праву. Петрарка с младшим братом поступают в университет главный центр не тот момент европейского правоведения. Здесь они познакомились с однокашниками, с которыми Франческо не будет обрывать связь до конца жизни. Его друзьями станут Джокомо Колонна, Роберто,  друг детства Гвидо Сетти  и это не окончательный перечень его друзей.  Франческо помнил слова отца: «Сходись с нужными людьми». Все перечисленные юноши во взрослой жизни оказались ему нужны. Но это потом много лет спустя, а пока его с головой увлекла студенческая жизнь. Наступил возраст более пылкий и целеустремлённый, чем шаловливое и наивное детство. На пороге юности мальчишки проверяют себя на мужественность, иногда подобные тесты выливались в дерзость или даже в нарушение гражданского права, нарушали общественный порядок но студентов-школяров в основном привлекало рисковое путешествие. По праздникам они часто гуляли за пределами города. В один тёплый  осенний день  небольшой группой они вышли за ворота Болоньи и направились в густой дикий  лес, который находился примерно в двухстах  шагах от города, к ним присоединились и Франческо с братом. Своих слуг вся весёлая компания оставила дома согласно условию  загородного путешествия. Молодые люди, избалованные присутствием около себя прислуги мало надеялись на самостоятельную добычу еды в диком лесу, поэтому каждый вопреки условию позаботился о своём желудке,  тщательно заполнив свои походные мешки  с провизией. Джованни кроме этого прихватил  лук со стрелами, представляя себя охотником и добытчиком, но Франческо не понял житейского порыва   своего товарища и спросил:
 – Так ты Амур, чья власть сердца тревожит?
Джованни осадил его лирический порыв:
 – Если нападёт волк или медведь, в кого полетит стрела   Амура?
Студенты торопились в лес и от этого длинные разговоры сократились до коротких фраз и вылетали  с громким придыханием.
 – Всё правильно, – вступил в разговор Джокомо, переходя на быструю ходьбу, – в лесу разве что вурдалаков нет.
 – Зато есть много зайцев! – проявил свой оптимизм Джованни и, переведя дух, продолжил: – кто умеет снимать шкурки с зайцев?
 – Сначала сумей подстрелить!
 – Положа руку на сердце, скорее мы будем не охотниками, а дикарями-собирателями. Кто знает, как себя прокормить на природе, найти сладкие ягоды разжечь огонь, обойтись без прислуги? – спросил Роберто, но вопрос  остался  без ответа. Все торопились в лес. Он шёл размеренным широким шагом, и его сердце билось в обычном режиме.
Студенты уже добрались до леса. Франческо наконец-то услышал лесную тишину, пение птиц, кукование кукушки, его настолько увлекла красота леса, что он отстал от своих товарищей, – всё и городской шум и звон колоколов и галдёж весёлой компании сейчас  казались ему чем-то мимолётным и ничтожным в сравнении с вечной и величественной природой. Вот чему нужно поклоняться, беречь, восхищаться, и хочется закричать:
 – Боже, это Твой шедевр! – Франческо поднял руки к небу, к верхушкам деревьев и  действительно закричал, чем привлёк внимание товарищей. Они остановились, обернулись и на минуту воцарилась тишина кажется, вспорхни  птица и будет слышен шорох её крыла.
 – А мы думали, потерялся, – оборвал Гвидо божественную тишину.
 – Всех зайцев распугал, – вставил  Роберто.
Друзья больше не давали возможность  отставать Франческо от компании, его взял за руку Джокомо. Шли медленно и оказались немного позади от друзей.  Юнец из богатого рода Колонна был женственно миловиден и даже сам признавал это. Он гордился своими светлыми кудрями, свисающими ниже плеч и безупречной античной внешностью. Свою скорее женственную внешность он подчёркивал соответствующей пластикой движения и томным взглядом. Он загадочно и томно посмотрел Франческо в глаза, многозначительно сжимая его  руку. Она была потной, скользкой и неприятной. У Франческо по спине пробежал холодок, он брезгливо  освободил свою руку и прибавил шаг.  Он был обижен на Джокомо и зло думал: «Актеришка, ещё раз так  пошутит  и в правду штаны с него спущу!»
  Друзья ещё долго плутали пока не нашли красивое уютное место у прозрачной лесной речушки.   С выкриками, выражающими усталость, они попадали на траву, стихийно образовав кружёк и, наголодавшись с дороги, принялись за свою провизию, забыв об условии выживания, вываливая всё у кого что есть на середину, состоящую из бедной студенческой пищи в основном из  хлеба, сыра… и вина, которого собралось на лесной поляне в избытке.  У Франческо не выходил из головы Джокомо. Он стал присматриваться к нему более внимательно и обнаружил, что он не играл в роли пастушка, а был им на самом деле.  Он позировал перед однокашниками оттопырив зад, по-женски возлежал на траве, скромно отламывая кусочки сыра. Сейчас он стрелял глазами в его сторону. Франческо было интересно исследовать такой неординарный типаж.
Гвидо заметил томный взгляд Джокомо  подсел к Франческо и спросил: 
 – Пастушка присмотрел?
Франческо  упал в траву и засмеялся.
 – Но, кроме шуток очень эрудированный юноша. Тебе с ним будет интересно.
он внял словам Сеннуччо, проверил его на знание философии Платона и быстро нашёл с ним общий язык. Франческо внял словам Сеннуччо, быстро нашёл с Джокомо общий язык. Он действительно оказался интересным и эрудированным молодым человеком хорошо постигал университетскую грамоту, много читал и слыл в своих студенческих кругах доктором исторических и философских наук.
Удовлетворив свой желудок и разогревшись вином, студенты  принялись осваивать лук, стреляя в импровизированную мишень.  Надо сказать, что живой интерес перерастал  в азарт, но когда дело дошло до денег,  Герардо деликатно отказался первым. Он снял с себя верхнюю одежду и бросился в маленькую и холодную речку.  Настрелявшись и подбодрив себя ещё несколькими глотками вина, весёлая компания с криком бросились с каменистого берега в воду вслед за Герардо. Насыщенный  свежестью лесной воздух одурманивал. В реке жажда не ощущалась, но обсохнув на берегу, захотелось пить. Сеннуччо схватил кувшин за горло и попытался вытряхнуть из него все до последней капли, но кроме этой последней капли ничего не показалось.
 –Ку-ку, – прокомментировала кукушка.
Вода закончилась и все посмотрели на запад. Солнце село и сквозь густые заросли оранжевыми лохмотьями просвечивали облака. Друзья не успели сориентироваться во времени, небо стремительно темнело и пора возвращаться в Болонью. Они  торопились зная, что ворота, как повезёт, могут оставить открытыми. Не повезло. Они закрылись прямо перед их носом. Никто не услышал  крика студентов. Наконец им предстояло пройти настоящее испытание – взятие Болоньи, чтобы успеть утром  на лекции, но вначале был привал. Они лежали вповалку и обсуждали своё приключение:
 – И так, – сделал заключение Франческо, загибая пальцы – сбором ягод не занялись, огонь не развели, зайца не подбили, не поджарили и не съели.
 Он перекинул ногу за ногу и продолжил:
 – Но,  так как волею судьбы ворота захлопнулись перед нашим носом,  придётся  заняться военной тактикой и стратегией.
Гвидо ткнул пальцем в небо и изрёк старческим голосом:
 – Бог есть!
Студенты уже не раз оставались перед закрытыми воротами, но это их не смущало наоборот, они знали все лазейки проникновения в город. Стены вокруг Болоньи не было, а насыпные валы преодолевались с лёгкостью.
Герардо первый встал с земли и дал военную команду:
 – На абордаж!
Студенты как по закону военного времени быстро встали, с победоносными криками вбежали на вал оттуда спустились в город. Франческо и Джокомо держались друг друга.
Через пару месяцев в университете разгорелся скандал, вошедший в историю этого уважаемого учебного заведения. Одного из студентов магистраты приговорили к смерти по подозрению в похищении молодой женщины. Его обезглавили, после чего в университете начались беспорядки, переросшие в бунт. Магистр права Гульельмо Толомеи подбил студентов на выступление с протестом против городских властей:
– Позор городским властям, не знающим законов права, позор нашим докторам права, не умеющим защитить не виновного, но подозреваемого!  Всем даже молодому студенту известно, что подозреваемый – это ещё не преступник! Неопровержимое доказательство – вот  правовая основа для осуждения человека!
 – У нас неопровержимое доказательство – якобы случайный прохожий, а признание – пытка, – кричали студенты.
Все шумно поддерживали выступление Гульельмо Толомеи и тот воодушевлённый поддержкой, продолжал:
 – Предлагаю уйти всем студентам из университета в знак протеста против докторов на практике не имеющих достаточно знаний для защиты невиновного!
 – Позор   университету! Пороз докторам! – скандировали студенты.
 На следующий день Болонский университет стих. Масса студентов перебралась в соседнюю Сиену, где их поддержали тысячи горожан и на чьи пожертвования они прожили не один месяц. Франческо, Герардо и   друг Гвидо на это  время возвратились в Авиньон, пребывая на вынужденных каникулах у себя дома.
Почти роман
Франческо бродил по лугам он искал уединения. Для сочинительства как нельзя лучше подходила природа. Он сидел под сенью лавра. Это место  он приметил за то, что именно здесь  его посещало вдохновение,  мысли становились ясными как февральское небо и у него, будто сами собой рождались поэтические строчки. Надо признаться, отправляясь в лес, он  охотился не только за Музой, но не прочь был поймать  доступную пастушку. Ему 17 лет и жажда испытать плотские чувства не покидали его. С другой стороны ему хотелось любви настоящей чувственной, о которой пишут в куртуазных романах. Энергии от Эрота было много,  он её расходовал на сонеты и, решив, что это занятие его пыл до конца не гасит, озаботился встретить прекрасную девушку и чтобы вдруг и сразу,  но было долгое унылое ничего. Девушка скромная, которую он готов был полюбить, представляла большую загадку.  Он представлял, как пахнут её волосы, как он зароет лицо в копну золотых волос и даже ощущал в своём воображении тепло её тела, и казалось, потерял бы сознание от переполняемых его чувств, случись такое на яву. Он уже был готов для более зрелого общения, и в один прекрасный день появилась она  вдруг и сразу. 
Он пробирался меж веток в густом лесу что-то насвистывая и старый хворост хрустел под ногами иногда попадая в такт песенки. Вдруг перед ним предстала девушка необыкновенной красоты: белокурая с ясными чёрными глазами, будто её изобразил иконописец. Взгляды встретились и Франческо как писали в таких случаях в романах, был пронзён стрелой Амура. Девушка как лесная нимфа подобно видению появилась и исчезла через мгновение. Вначале, начитавшись мифов, он подумал, что перед ним показалась действительно лесная нимфа, ведь именно такой совершенной она должна выглядеть и, вообразив себя Фебом, бросился бежать  в ту сторону, в которой она исчезла. Движением пловца, раздвигая густые ветви, он погнался за нею, но догнав, остановился на расстоянии вытянутой руки и, не смея к ней прикоснуться, шевелил вдруг онемевшими губами, пытаясь что-то сказать. Франческо боялся, что прикоснётся к ней ладонью,…и она превратится в лавр.   Девушка со страхом и одновременно с недоумением смотрела на его неадекватное поведение и почти шёпотом сказала:
 – Малахольный. 
Затем перевела дыхание, ретировалась назад, одновременно приподнимая юбку для удобного бега и быстро развернувшись, побежала дальше, мелькая меж кустарников и  стволов деревьев.  Очнувшись от мифологического сна он понял, что перед ним реальная земная девушка и что было бы неплохо с ней познакомиться. В погоне Франческо её обманул, зашёл с другой стороны, и она попалась ему в объятья:
  –Кто малахольный?
 Если согласно мифу Феб-Аполлон догнал Дафну, прикоснулся к ней, и она превратилась в дерево, то с юношей произошло обратное: она была теплой и живой, а он замер как дерево, испытывая невероятно сладостное чувство, наслаждаясь любовной негой. С ним это случилось в первый раз. Нимфа испуганно посмотрела ему в глаза и увидела в них обожание и нежность. Страх прошёл.
– Пусти  же, – толкнула его в грудь девушка, мгновенно вырвалась из его объятий и убежала.
– Нимфа, – тихо сказал ей вослед Франческо, всё ещё потрясённый красотой девушки, но она его уже не услышала.
Не трудно было догадаться, что она живёт где-то рядом и хорошо знает лес.  «Лесная Диана», мелькнуло у него в голове.
Он вышел вслед за ней на поляну, залитую солнцем, когда она уже со своими подружками спешно уходила домой. Он смотрел девушкам вслед и та, за которой он гнался казалось, красотой  превосходила всех. Он любовался её уходящей стройной фигуркой, льющимися золотыми волнами волосами, лёгкой походкой. В его душе навсегда отпечатались её прекрасные глаза. «Овидий, если бы ты её видел!» – восклицал влюблённый юноша, перечитывая «Метаморфозы», пытаясь понять Дафну, превращающуюся в цветущий лавр от прикосновения к ней солнца – Феба. Теперь после того как он увидел свою Дафну, потерял душевный покой. Дома он уединялся, закрывал глаза, и перед ним представала эта девушка. «Если бы я знал её имя! Я бы шептал его днём и ночью, я бы прославлял это имя в стихах и сонетах!» Его душа наполнялась непонятной ещё вулканической лавой. Она бурлит, душит его грудь, но выплеснуться не может, это была его первая мучительная боль любви. Он представлял девушку как лесную нимфу, душу, вышедшую из его лаврового дерева.  Иногда, поверив в религию друидов, представлял, что она где-то рядом с ним, смотрит на него сквозь кору дерева или сейчас прилетит и незримо войдёт в его лавр. Строчки слагались сами собой, будто не он, она водила углём по бумаге. Он был готов целовать дерево, поверив, что она в нём и уже готов был обнять ствол с нежностью любовника, но его отвлёк где-то недалеко громкий удар пастушьей плетью и окрик: «Куда?!»  Франческо опомнился. Девушки уж  точно, не было в дереве, но  она точно была в его голове. Не зная её имени, он называл её, то Дафной, то Дианой, написал несколько сонетов в её честь и теперь ходил с лютней, чтобы при встрече спеть ей о своих чувствах. Однажды он увидел её с подругами под яблоней. Его сердце замерло, будто мгновенно было поражено стрелой Амура, затем вздрогнуло и часто забилось. Оттуда, где расположился девичник, озорным весенним ветром доносились до его ушей обрывки слов и весёлый смех. «Как подойти, смело или с повинной головой, а может украдкой? Нет, только не украдкой. Такое уже было», – думал Франческо и решил смело подойти к девушкам, впрочем, в ногах ещё дрожала каждая жилка.
 – Смотрите, красавчик с лютней идёт, – заметила  одна из девушек, – иди к нам! – Махнула девушка рукой, приглашая его на посиделки.
 – Это та длинная палка, на которой лютня висит? – указала пальцем другая бойкая девушка.
Все оглянулись и рассмеялись.  Франческо осмелел. Он подошёл к ним под дерево и с позволения девушек присел. Больше всего он боялся, что его нимфа резко встанет, покажет на него указующим перстом и как  судья огласит обвинение: «он в лесу охотится за девушками. Казнить!» Но она промолчала и её подружки, похоже, ни о чём не знали. Она сидела на траве, обняв колени и уткнувшись в них лицом; она не испытывала никаких эмоций по поводу прихода парня. Она слушала, о чём говорят девушки казалось, вела себя отчуждённо, но иногда вставляла в разговор короткие фразы, и только  это указывало на её причастность к компании.  Франческо с пониманием поддержал её молчание, её ум оценил с достоинством и тоже сделал вид, что незнаком с нею, но частые взгляды в её сторону казалось, предательски его выдавали.
 – Раз  уж ты с лютней пришёл спой нам что-нибудь, – предложила одна девушка хохотушка – как тебя зовут?
 – Франческо.
 – А меня Клара.
Юноша запел что-то о лесной нимфе, в которую влюбился Феб. И тут его Нимфа медленно, украдкой повернула голову в его сторону и опять отвернулась. Она догадалась, о ком он поёт. Какая радость охватила Франческо! Он пел о любви одну песню за другой, но затем подумал, что пора бы прервать своё пение пока оно не надоело девушкам.
 – Кто написал эти песни, – интересовались девушки.
– Их сочинил я.
 –Так ты из учёных?
 – Нет, я учусь в университете.
 – А у тебя девушка есть?
 – Пока ещё нет, но что-то у меня с ними не складывается.
Самая весёлая брюнетка подошла к Франческо подбоченившись выпрямилась, стараясь выглядеть выше собственного роста, и сказала:
– Есть такие парни, с которыми не складывается.
Франческо как балаганный театрал развёл руками:
 – И  с чего это?
– Много с  чего. Когда тебе льстят, а на другую девушку смотрят.
 – Когда  пристают, – добавила другая девушка
– Я не люблю назойливых парней, – высказалась та, от которой он ждал ответ. Франческо понял: она высказалась о нём.
– А какие песни вы поёте, можно послушать?  Я подыграю.
Девушки запели. Его возлюбленная выпрямила корпус, пригладила рукой платье на ногах и запела. Франческо пытался прислушаться к её голосу, выделяя из остальных, и он оказался нежным и тонким. Она пела не во весь голос, а так, чтобы поддержать девушек.
Франческо любовался золотыми волосами девушки:

Как распускает вьющиеся косы
Летучий ветерок за прядью прядь
И реет в них, стараясь вновь собрать
И заплести их в жгут светловолосый.

Он делал несколько вариаций на одну и ту же тему:

Когда порыв цветам
Передаёт в лугах зефир прибрежный,
Я как бы снова там,
Где некогда её увидел я впервые
Как ветер гладил кудри золотые.

В воздухе пахло свежей срезанной травой. У крестьян начался сенокос. Это не могло не порадовать  Франческо: здесь он мог встретить свою любимую. Девушки собирали деревянными граблями уже высохшее сено в стога. Они вырастали в поле, образуя хаотично разбросанные небольшие холмики. Наконец он увидел её. Она заботливо сгребала сено, а  волосы спрятала под платок от палящего солнца.  Он долго и пристально любовался ею пока она не почувствовала на себе его взгляд. Она повернула голову в его сторону и отрицательно качнула головой. Он понял, что нужно просто, упасть в стог и беззаботно смотреть на небо, что он и пытался сделать, но тщетно. Ему хотелось смотреть в ту сторону, где была его любимая. Он соорудил из сена наблюдательный пункт и лёжа продолжал следить за своей нимфой. И вдруг, о, чудо! Она оглянулась в его сторону, искала его глазами и не найдя, занялась своим делом. Франческо был на вершине блаженства. Писать о несчастной любви не хотелось и Музе выпал выходной.
На следующий день он пришёл на сенокос и оказался в поле зрения крестьян. Они с недоверием смотрели на него.
 – Ты сеньор либо благочестивый христианин, либо присмотрел себе девицу.
 – Либо благочестивый христианин, – быстро выпалил Франческо.
 Эта фраза не усыпила бдительность  высокого крестьянина. Он смотрел на него исподлобья сквозь густые заросли бровей. Рядом с ним показался другой, худощавый  крестьянин с облупившимся от солнца носом и пристыдил своего напарника:
– Что ж ты заладил! Человек может, с добрыми намерениями, – затем обратился к незнакомому юноше:
 – Что ты здесь делаешь?
 – Стихи пишу – и в доказательство показал бумагу и уголь.
Высокий, махнув рукой в его сторону, сплюнул и ушёл.
Худощавый доверительно шепнул поэту:
– Дочка у него просватанная за богатого, вот и оберегает красавицу!
 Франческо понял, о какой красавице идёт речь внутри у него всё оборвалось. «Это о ней говорил её отец. Всё завершилось, не начавшись, но может речь и вовсе не о ней? Верно, каждый отец считает свою дочь красавицей». Солнце изрешетило тень пролеска. Юноша незаметно стал под дерево, и пристально вглядываясь вдаль, нашёл свою возлюбленную. Листья мелькали перед глазами, он обломил ветку, и она беспомощно болталась около его уха, доживая последние минуты жизни. Франческо искал свою любимую издалека. Вид его был печальным и влюблённым. Девушка давно наблюдала за ним, и как только он поймал её взгляд и обрадовался, она тотчас отвернулась. Она осознавала свою красоту, ей хотелось нравиться парням, подмечать, как по ней вздыхают, и от этого испытывать чувство удовлетворения и эйфории. Ради такого удовольствия она научилась манипулировать парнями так, что они были от неё без ума. Она пыталась насладиться своей короткой девичьей жизнью перед скорым замужеством. Что касается их отношений, то здесь были только невинные, но жгучие  влюблённые взгляды. Девушка была  просватанной и теперь обязана ждать свадьбы с наречённым женихом. Поэтому она держала втайне от подруг первую встречу с Франческо в лесу и уж, конечно, великой тайной были их недомолвки, взгляды, вылившиеся в  тайную любовь.
Догадка о том, что она просватана, описана в следующем аллегорическом  сонете:

Лань белая на зелени лугов
………………………..
Несла, гордясь, узор златых рогов
………………………..
Сверкала вязь алмазных слов на вые:
«Я Кесарем в луга заповедные отпущена.
Не тронь меня! Не рань!
Полдневная встречала Феба грань;
Но не был сыт мой взор, когда в речные
Затоны я упал – и скрылась лань.
Он увидел её в зелени кустов. Изящная обнажённая фигурка погружалась в ручей, лишь золотистые волосы служили ей длинным покрывалом. Никогда в жизни он не видел такого красивого женского тела. Он смотрел на неё как заворожённый и,  притаившись, наблюдал за её прелестями. 
  Для него эта девушка стала эталоном  женкой красоты. Дома под впечатлением он пишет стихи, изображая её в образе богини растительности девственницы Дианы. В стихах он вообразил себя Актеоном, который  возлюбил её больше чем  мифологический любовник Феб.

Плескалась в ледяных волнах Диана
Любовника, следившего за ней,
Не так пленила наготою стана,

Как я пленён пастушкой был моей,
Что в воду погрузила покрывало
Узор воздушных золотых кудрей –
И зной палящий не помог нимало,
Когда любовь ознобом пронизала.

Незабываемый чувственный эпизод и образ девушки   в воде повторяется и в другой канцоне. Несомненно, он воспылал чувствами к девушке.
И существо своё обрёл земное,
Как видно чтоб страдать ещё сильней
И я нашёл её: моя дикарка
Нагая от меня невдалеке
Плескалась в ручейке,
Который солнце освещало ярко.
Увидев, что утешить взор могу,
Я на неё смотрел; она смутилась
И от смущенья или же со зла
Меня водой студёной обдала,
И тут невероятное случилось:
Я превратился – право, я не лгу –
В оленя стройного на берегу…
Франческо был замечен. Она испугалась, подняла крик и обдала его водой.
Ему неловко, отвернулся и отошёл:
 – Виноват. – Он сделал паузу, от стыда прикрыл лицо ладонями  и со всей искренностью произнёс:
 – Прости.
 Но она молчала, замолчал и Франческо.
Тем временем девушка быстро надела на себя нижнюю рубаху, взяла платье и убежала. Франческо боялся оглянуться, чтобы её не спугнуть. Он посмотрел в небо, облако скручивало ему огромный кукиш. «Вот и всё, она меня никогда не простит. Это чудовищный непоправимый, грязный, отвратительный проступок, это тот случай, который не забывают никогда,  это роковое событие, а с другой стороны, сама виновата, слишком красива.  Я никогда не увижу эту красоту, да, в любом случае не увижу, но вдруг, не она просватана? Вот сейчас и спрошу», размышлял про себя Франческо, затем решил, что по времени она должна бы уже одеться и виновато спросил:
 – Повернуться  можно?
Но она не отвечала. Девушка  была  уже далеко. Франческо увидел её фигурку в шагах двадцати от себя и, зная, что своей погоней он некрасиво продолжает навязываться, всё же погнался за ней. Спотыкаясь о камни, длинную прибрежную траву, которая удивительным образом сплеталась так, что он цеплял её носками ботинок, пока не упал. Девушка оглянулась, увидела его упавшим, будто поверженным:
 –Прощай, видеть тебя не хочу!
 Девушка исчезла. «Вот это кукиш!», подумал Франческо.
Только в стихах остались свежие чувства и впечатления от свидания с ней. Теперь она окончательно перекочевала в его сердце, мысли и стихи. Преимущество  поэзии ещё юного поэта заключалось именно в этих не вымученных, не «высосанных из пальца» чувств, а мгновений, когда ещё в «свежей картинке» не стёрся мимолётный образ, нюанс и непосредственность движений, сонет превращается в документальный фрагмент. Все эти поэтические сцены происходят в лугах, в лесу, под деревом, на берегу реки Роны близ Авиньона. С болью в сердце он понимал трагический конец своей любви. В стихах он будет ещё вспоминать о  проступке, который не сможет себе простить.
В мыслях он превращался в мифологических героев и возвышался до греческих  богов, чтобы на латыни аллегориями выразить свою любовь  как подобает уважающему себя поэту, в классическом стиле:
Когда из рощи Дафна прочь уйдёт –
Горнило вспыхнет в кузнице Вулкана…

Франческо гулял вдоль берега реки в надежде увидеть свою возлюбленную и постараться ещё раз объясниться. Он подходил к девушке, она полоскала бельё и, улыбаясь, поглядывала на юношу.  Она медленно и лениво полоскала в реке одной рукой рубашку.
 – Клара, – сразу узнал её Франческо.
 Он подумал, что сейчас он узнает новости о своей возлюбленной.  Она отошла от берега, присела на траву в маленьком овражке и, похлопав по земле,  попросила его сесть рядом.
 – Гуляешь? Не меня ли ищешь?
Франческо присел. Клара смотрела на него взволнованно, она жадно дышала, раздувая ноздри, расшнуровывала лиф и одновременно тихо говорила:
 –  Не бойся, я уже год как вдова.
Франческо осмелел.

На лёгких крыльях чудо-ангелица
На берег опустилася зелёный
Где я ступал своей любви влеком
Кто мог предвидеть, что в тот день случится?
Силок, из нитей шёлковых сплетенный,
Она в траве поставила тайком.
Избави Бог меня жалеть об этом:
Столь нежным взор её светился светом.

С этой девушкой испытал всё, даже описывал то дерево, с которого сыпались лепестки на её лоно и что это было не единожды, потому что «Здесь любви держава».
Прелестные цветы 
Ей на колени, томной,
Серебряным дождём с ветвей струились.
Средь этой красоты
Она сидела скромно
Цветы любовным нимбом серебрились,
На лоно ей ложились
……………………..
И рея величаво
Цветы шептали: «Здесь Любви держава».
Они тайно, встречались под раскидистой шалашом яблонькой, может, пару раз. Особой любви к ней он не испытывал, они скорее были друзьями, но её прелести его волновали.
Дома Франческо часто забивался в самый дальний угол комнаты и сочинял сонеты. Отец, наблюдая, как много времени Франческо уделяет сочинительству, предпочитая уединённый стиль жизни, не раз его упрекал:
 – Живи полной жизнью, радуйся своей юности,  всё равно Данте из тебя не получится, но может, получится хороший нотариус.
С возрастом Франческо  вначале чувствовал, позже осознавал негативные, результаты отцовского воспитания. Он ревновал к творениям Данте своего отца и не осмеливался показать ему свои, как он считал, откровенные стихи, боясь стыда и осмеяния, что принесло бы самолюбию юноши большое страдание. Он мечтал  преподнести славу  на блюдечке отцу с чувством собственного удовлетворения, хотелось доказать, что он лучший поэт Италии потом, когда станет взрослым и обретёт известность. Он часто вдохновлялся не только своей возлюбленной «Дианой», но и представлением, как отец, наконец, выслушает его творения и скажет: «Да ты переплюнул самого Данте!», но для этого нужно написать самый совершенный сонет. Ревность повлияла на отношение к творчеству великого Данте и в дальнейшем, а  внутренний конфликт с отцом делал из него незаурядного поэта.


Возвращение в Болонью.
Вскоре все трое – Франческо, Герардо и Гвидо вернулись обратно в Болонью для продолжения учёбы. Восстановились занятия уже осенью, 1322 года. Петрарка, за время проживания в городе студентов до вынужденных  каникул, потратил две сотни болонских лир на книги и «одолжил» у отца ещё денег на проживание, но и они быстро заканчивались, он опять тратил их на книги.
В Болонье распространились списки  ставшего  знаменитого романа в стихах, Данте и у Франческо была возможность купить, но он воздержался, чтобы избежать подражанию его стиля и попасть под его влияние  так в дальнейшем и, не приобретя этот средневековый бестселлер. Он завидовал его славе. Всплеск приобретения романа был связан с кончиной автора. Умер Данте в 1321 году 14 сентября в Равенне, возвратившись по дипломатическим делам из Рима, где  смертельно заразился малярией. Его похоронили в церкви Сан Франческо на территории монастыря.  Ходили слухи, что после его смерти пропали несколько песен из «Рая»  последней части «Божественной комедии».  Сын Якопо искал, но не мог найти. Ночью к нему явился сам покойный  отец и указал место нахождения рукописи.
В Болонье в продолжение трёх лет Франческо слушал курс гражданского права, но душе была противна его будущая профессия, он учился по настоянию отца. Но всё же, он овладел юриспруденцией настолько, что однажды спустя несколько лет в суде вступился за своего друга и выиграл процесс. Он мог бы сделать хорошую карьеру адвоката, но сама профессия была ему противна.
После  смерти отца в 1326 г., Франческо оставил обучение так и не получив полного образования и лёгкостью простился со стенами университета.  Ненавистные лекции он прекратил посещать с нескрываемой радостью: «Сделавшись господином над самим собою, я немедленно отправил в изгнание все юридические книги и вернулся к моим любимым занятиям; чем мучительнее для меня была разлука с ними, тем с большим жаром я снова принялся за них».
Гвидо Сетти уговаривал его остаться и получить степень нотариуса и  сокрушался по поводу его ухода из университета:
 – Ты мог бы сделать блистательную карьеру! Куда торопишься?
 – Я не умею жить нечестно, а сделавшись юристом, не смог бы оставаться честным человеком, если б не хотел при этом прослыть простаком и невеждой. Я освободился от опеки родителей и теперь оставляю Болонью.
   –Подожди, получается, что ты, как бы это по мягче выразить, воспользовался тем обстоятельством, что остался сиротой?
  –Ну что ты говоришь, – обиделся Франческо, – я учился из уважения к родителям и если бы  окончил университет при здравии моего отца, то нотариусом всё равно не стал бы. Мне претит углубляться в изучение того, чем бесчестно пользоваться я не хотел, а честно не мог бы, да если бы и хотел, чистота моих намерений неизбежно была бы приписана незнанию.    «Многие  думали, что, несмотря на свою молодость, я достиг бы в этом деле больших успехов, если бы продолжал начатое. Но я совершенно оставил эти занятия, лишь только освободился от опеки родителей, не потому, чтобы власть законов была мне не по душе – их значение, несомненно, очень велико и они насыщены римской древностью, которой я восхищаюсь, – но  потому, что их применение искажается бесчестностью людскою». Письмо к потомкам.
Он считал юриспруденцию в нынешнем состоянии сборищем шарлатанов, о чём писал своему старому учителю  Джованни да Андреа, сетуя на то, что дело великого Юстиниана попрано: «Дело наших отцов нашей глубокой и ясной мысли нами не понято и предано забвению».
И всё же, годы учения пошли ему на пользу. Студенческий дух Болоньи студенческое братство погрузили его в атмосферу весёлых трубадуров. Они ходили по многолюдным площадям и пели под лютню свои стихи зачастую провокационные, за что их любил слушать народ, и за что им перепадало от власти, церкви и преподавательского состава. Особенно в поэзии преуспел французский рай трубадуров – Прованс.  В стихах  пелась  народная правда, не всегда звучащая в унисон с дворянской «правдой», национальный дух поднимался, когда трубадуры в песню встраивали поговорки и пословицы, понимаемые только на родном языке и да, у всех была лютня, и они пели, не боясь во весь голос. Первые стихи Петрарка пробовал в этом  жанре. К сожалению, много стихов он уничтожил, много переделал.
Франческо оставил университет, но из Болоньи не уехал, дожидаясь, пока брат не получит степень бакалавра. Это было время, когда назначенные после смерти отца рефрены опекали юношей и заодно хорошо погрели руки над наследством их отца. Впрочем, и сам Франческо требовал немало денег на хлеб и книги.