et la revolution s eteignent. часть 10

25(Thon), Vent;se, II

2.58

Улицы были пустынны, но тишина обманчива. В переулках шептался ветер, скреблись крысы и гулко отзывались редкие шаги торопливых прохожих. Создавалось ощущение, что за каждым углом притаилась тень. В воздухе стоял запах сырости, дыма и чего-то сложно уловимого. Человек в потёртой карманьоле отряхнул рукав, в который въелось тёмное пятно — кровь или грязь, не важно. Он стоял, вжавшись в тёмную нишу между домами. То и дело оглядывался, словно ожидал, что за ним следят. В пальцах он вертел табакерку, пощёлкивая крышкой, но руки его слегка подрагивали.
Послышался скрип шагов. Из полумрака появился мужчина — высокий, сухопарый, в длинном плаще с поднятым воротником. Он зашёл из-за спины и остановился в двух шагах, холодно оглядев бандита.

— Где список? — голос ровный, но настороженный раздался над головой.
Варле шустро развернулся.

— Не так быстро. — он вновь щёлкнул табакеркой, бросив быстрый взгляд через плечо. — Возникла небольшая… неприятность.

— Какая?

— Мы следовали плану. – постарался скрыть беспокойство за ухмылкой, но взгляд всё выдавал. — Итен мёртв. Мне чудом удалось удрать.

Тот молчал. Только его пальцы на мгновение сжались.

— Но список у тебя?

— В надёжном месте. — голос бандита стал жёстче. — И теперь он стоит дороже. Вдвое.

— Список нужен был раньше. Мы договаривались…

— Можете спорить, а можете заплатить. Мой напарник мёртв. Будьте добры возместить ущерб, месье. Уверен, для вас деньги не проблема.  – он шагнул ближе. — Либо я найду того, кто даст больше. Поверьте, желающих уйма.

Заказчик какое-то время молчал. Было видно, как заиграли желваки на его лице. И тем не менее, он согласился.

— Деньги будут. Завтра.

Бандит чуть расслабился, но в глазах по-прежнему блестело напряжение. Он кивнул в ответ.

— Нет. Этой ночью. И без глупостей. – ещё раз окинул улицу взглядом, — На этом же месте. Я приду не один. Для безопасности. 

Не дожидаясь ничего больше, Варле умчался в противоположную сторону. Прежде чем скрыться в проулке, он глянул на мужчину, что по-прежнему стоял на месте.



5.09

Максим проснулся раньше. Окружение по-прежнему утопало в темноте, но небо постепенно светлело. До рассвета оставалось недолго. Мирабо мирно спал на плече, крепко обхватив друга. И Робеспьер, смотря в незримую точку, гладил его по голове, перебирая пальцами густые шелковистые волосы. Он не мог заставить себя отвести руку. От этой мысли в груди что-то болезненно сжималось. Не хотел будить его, не хотел разрушать этот короткий миг покоя, но мысли, тёмные и липкие, тянули трясиной на самое дно.

Сделал ли он ошибку?

Робеспьер поджал губы, вглядываясь в размытые очертания комнаты. Страх был острым, пронизывающим, как лезвие, что этой ночью упиралось в горло – что если он сам разрушит то, что совсем недавно позволил себе принять?

Он не дозволял слабости. Открываться, зависеть от кого-то. В этом было что-то ужасающее. Ведь привязанность — это уязвимость. Это возможность потерять контроль. Но если он потеряет Армана, Сен-Жюста? Из-за своей холодности, из-за вечной борьбы с собственными чувствами оттолкнёт всех, кто был до сего момента близок? Он уже оттолкнул Камиля, хотя прежде даже помыслить о таком развитии событий не мог.

Тишина казалась слишком густой, слишком вязкой, как тягучий мёд. Но мысли кричали, унося в самые потаённые глубины сознания, где уже давно своего выхода дожидалось Оно.

Существо появилось не сразу. Сначала — тенью на периферии, шёпотом, зазвучавшим в самый неподходящий момент. Потом стал формироваться в привычный образ. Его тяжёлые шаги оседали в разуме неприятными ощущениями, от которых на данный момент избавиться не представлялось возможным.

— Ты глупец, Максимилиан.

Хриплый, надломленный голос раздался изнутри. Робеспьер вздрогнул, его пальцы соскользнули, задевая щёку Мирабо.

— Ты правда думаешь, что сможешь принять? – под кожей что-то зашевелилось. Силуэт, проглядывающийся из темноты, наклонился ближе, словно дразня. — Обрекаешь себя. Их всех. Тебе ведь уже известно, чем по итогу всё закончится.
Робеспьер стиснул зубы, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой узел.

— «Заткнись».

Но голос не исчез. Ледяной страх пробежал по спине. Конечно, он знал.
Дружба, любовь, доверие — роскошь, которая была доступна не каждому. Сегодня Мирабо рядом, а завтра… завтра всё могло измениться. Завтра их могли разлучить обстоятельства. Завтра друг мог отвернуться, предать, ускользнуть песком сквозь пальцы. Или, что ещё хуже, мог погибнуть. Все они.

— И ты останешься один. Так было всегда. – Оно ухмыльнулось, нагло мельтеша из стороны в сторону. — Помни, Максим, ты станешь тенью.

Эта фраза вернула Робеспьера в недавно пережитый кошмар. В воспоминаниях пронеслись кровавые искажённые образы, мигом выбивая весь воздух из лёгких. Он, глубоко вобрав его ртом, непроизвольно сдавил руку Армана. Но лучше не стало. Чудище лишь расхохоталось. Уродливая морда распахнула пасть настолько широко, что та с мерзким хрустом разорвалась. На пол полилась чёрная жижа, заливая пол.

— Слушай голоса! – наставляло Оно.

Размашистыми рывками приблизилось вплотную. Нависло над ним, скалясь, демонстрировало игловидные зубы. С пасти продолжало течь. И казалось, вязкие крупные капли заливали одежду.

— Только голоса спасут. – длинный коготь упёрся в горло мужчины. — Но и свой не теряй. Заберут. Его скоро заберут. Максим! – громадная лапа обхватила шею, сдавливая. Существо прокричало прямо в лицо, — Не позволят им отнять голоса!!!

— Максим… — шёпот Армана смешался с воем чудовища. От чего Робеспьер не сразу его распознал. — Ты дрожишь.

Он слегка приподнялся, приоткрыв глаза, и в этот момент монстр исчез, оставив после себя мутную рябь перед глазами. Максимилиан заставил себя глубоко вдохнуть, стараясь скрыть недавний приступ удушья. Встряхнув головой, попытался развеять тревоги друга.

— Всё в порядке. – погладив его по плечу, предложил, — Спи дальше. Пока есть время.

И тот, не споря, вновь устроился удобнее, прикрывая веки.

— Что же ты тогда не спишь?

— Дурной сон.

Но в глубине души он знал, тьма никуда не делась. Она лишь затаилась. И вопрос был не в том, уйдёт ли она навсегда, а в том, когда вернётся.

— А у тебя бывают иные?

Максим приложился щекой к чужой макушке и закрыл глаза.

— Иногда.Но точно не сегодня...



6.45

Тесная комнатка в старой гостинице была темна, пропитана сыростью и табачным дымом. От обоев остались лоскутья, заляпанные шторы плотно закрывали окно, не пропуская утренний свет, стекло запотело от влаги. Сияние единственной свечи создавало замкнутое пространство, будто комната отгораживалась от остального мира, запечатывая страшные секреты в этих стенах.

Двое мужчин сидели друг напротив друга. Один — постарше, с впалыми щеками и жёсткими глазами, что блуждали по столу, не фокусируясь. Второй, с волнистыми светлыми волосами, собранными в короткий хвост — моложе, но держался иначе. В его осанке было нечто надменное, аристократичное. Пальцы размеренно постукивали по краю кресла, но взгляд — хищный, цепкий — был спокоен. Они ждали.

Когда дверь тихо отворилась, не вздрогнули. Только оба перевели взгляд на вошедшего. Поль снял плащ, отряхнул капли дождя и остался стоять у входа, будто не хотел дышать этим воздухом больше, чем нужно.

— Явился Варле, — начал он без предисловий. — Список теперь он отдаст только за двойную цену. А второй… Итен мёртв. Мирабо с ним расправился.
 
Старший мужчина тихо выругался и ударил кулаком по столу:

— Проклятье! Да к чёрту этот список! Он уже ничего не меняет! Всё уже провалилось!

Второй не двинулся. Но глаза сузились.

— Мы не успели, — пробормотал он. — Не думал, что с Комитетом разберутся так быстро… Мы недооценили, как отчаянны они стали. Теперь у нас больше нет времени.

Он медленно провёл рукой по переносице. Тишина повисла в комнате, гулкая, как скрежет штыка по камню.

— Что с Варле? — спросил он, не глядя на Поля.

— Он назначил встречу. Сегодня ночью. Сказал, что придёт не один.

— Пусть не приходит вовсе, — бросил старик. — Нет у него никакого списка. Чудом удрал. И пришёл либо потому, что у Мирабо на мушке, либо решил денег стрясти.
 
— Мы зря это затеяли, — добавил блондин, тихо, но зло. — Теперь Арман знает, что что-то происходит. Пустит ищеек.

Поль не проронил ни слова. Он чувствовал, как холод пропитывает спину под рубахой. Что-то менялось. Что-то необратимое.

— Надо решать, — сказал старший, поджав губы. — Что теперь? Паш и Шоммет схвачены в самый последний момент, как назло. Если заговорят…

— Заговорят, — безэмоционально подтвердил второй. — Их рты разомкнутся с первыми же ударами, если ими займётся Мирабо. Они не выдержат. Паш особенно — он никогда не умел держать язык за зубами.

— Мы всё потеряли, — прошипел старик. — Полгода… Полгода подготовки, осторожных шагов, нужных слов. И теперь… ничего. Всё рушится. Всё.

Ряд неудач, настигших их столь внезапно и разом, стали последней каплей. Он вскочил и начал метаться по комнате, вцепившись руками в волосы. Поль следил за ним напряжённо, будто ждал, что тот сорвётся окончательно. Но вдруг раздался голос — низкий, твёрдый:

— Отчаиваться рано.

Оба обернулись на блондина. Тот медленно встал, подошёл к столу и облокотился о сальный стол, не брезгуя лишь потому, что был в перчатках.

— Если Паш и Шоммет заговорят — конец. Это вопрос времени. А значит… — он взглянул в глаза каждому из них. — от них нужно избавиться. Сегодня же.

— Что? — старик отпрянул как от удара. — Ты с ума сошёл? Как? Они в тюрьме под охраной!

— Ты будто бы совсем позабыл, как такие вопросы решились раньше, друг мой. – с упрёком произнёс тот, — Дворцовые интриги остались позади? Так пора о них вспомнить. У нас теперь первостепенна одна цель: не дать себя сжечь заживо. Они уже обречены, мы следующие.

Молчание, гулкое, тяжёлое, нависло в комнате саваном. Старший медленно опустился обратно в кресло.

— Мы и правда теряем время… — пробормотал он.

— Что прикажешь делать? — спросил Поль, голосом, в котором была уже не осторожность, а подтверждение приговора.

Блондин сел обратно. Спокойно, даже вальяжно. Как будто обсуждал не убийство, а игру в карты. И в этом спокойствии была настоящая власть.

— Сначала займись Варле. Паш и Шоммет — после. – он склонил голову набок, будто прислушиваясь к ветру за окном. Голос был ровным. — Мне нужно время, чтобы всё устроить.

Тот лишь кивнул, поймав тихое: «Иди». И скрылся за дверью.




8.23

Конвент утопал в волнительном ожидании. Несмотря на утвердительное голосование, что длилось всего полтора дня, атмосфера оставалась натянутой. Комитет милосердия вызвал бурные и тяжёлые обсуждения. Вопрос изучили досконально. Назначили специальную комиссию. Несколько раз за день переписывались его права и обязанности, имена потенциальных кандидатов. Всё проводилось в спешке. Мало кто мог сознательно ответить, почему. Но подобной суете способствовало достаточно факторов. И вот бюрократическая волокита шла к завершению. Установлен свод полномочий, проведено избрание. Теперь все ждали окончательного утверждения в Комитетах. Условность, но многие остерегались, что те внесут правки, тем самым продлевая агонию.

На решении вопроса Комитеты посетил и Робеспьер. Из-за долгого отсутствия и единоразовых появлений теперь наличие его персоны вызывало некую неловкость. При нём точно вовсе боялись говорить. Постановление было им заведомо известно. Обсуждать больше нечего. Но они стремились оттянуть момент до последнего.

— Мы совершаем ошибку, – бросил Ленде, приглаживая полы сюртука. — Я всё ещё настаиваю на том, что эта идея ничем хорошим не послужит. Опасно.

— И с каких пор милосердие несёт опасность? — поинтересовался Сен-Жюст с тенью улыбки.

— Милосердие… или амнистия? — Вадье сузил глаза, перебирая пальцами сложенный вчетверо лист. — А вот амнистия — это уже инструмент контрреволюции.

— Мы не говорим об амнистии, — заверил Робеспьер. — Мы говорим о справедливости.

Д’Эбруа усмехнулся, обессиленно сложив руки на столе:

— А справедливость для кого, Максим? Для врагов Республики?

— Для Республики, — последовал спокойный ответ.

— И всё же, — начал Варенн, выразительно сложив руки на груди, — ты не боишься, что кто-то увидит в этом твой… как бы сказать, стратегический манёвр?

— Манёвр? — Робеспьер задумчиво потёр губу костяшкой пальца, затем оглядел присутствующих.

Он ощущал множество глаз, что пожирали его, стремясь считать каждую эмоцию, каждый жест, что выдаст в нём истинные намерения.

— Ну… — Николя потянулся к графину и наполнил бокал водой. — Скажем так, внезапная вспышка гуманизма непременно будет истолкована по-разному. Иная сторона может решить, что ты готовишь нечто грандиозное.

— Нечто… грандиозное. — вновь повторил Максимилиан, чуть улыбаясь.

Ему с лёгкостью удалось сыграть удивление. Левассер бросил задорный взгляд на Вадье, тот ответил ему едва заметным наклоном головы.

— Мы ведь не ошибаемся? — вновь вступил в разговор д’Эбруа с подчёркнутой осторожностью. — Всё же есть нечто, о чём нам следовало бы знать? Пойми, нам надо осознавать, на что конкретно все мы сейчас подписываемся.

Максимилиан задержал своё внимание на мужчине. Откинувшись на спинку стула, сложил ладони.

— Я не понимаю, о чём вы, — наконец произнёс он. — Идея ведь и вовсе не моя. К чему тогда эти расспросы?

В голосе прочиталась лёгкая насмешка, вводящая всех в замешательство.

— О? — Кутон издал нечто походящее на удивление.

— Хочешь сказать, то выступление Мирабо не было оговорено с тобой?

— Разумеется. Я бы так рисковать не стал.

На мгновение в комнате повисло молчание. Мирабо. Имя, которое продолжало звучать в кулуарах с оттенком недосказанности. Словно призрак, не желающий покидать этот зал.

— Тогда о чём мы тут говорим, граждане?! – Колло взмыл на ноги, яростно взмахнув руками. — Он уверял нас в том, что тебе ведомы его планы! Что ты их одобрил!

Максим ответил на панику спокойной улыбкой.

— Мало что меняет. Узнал я об этом позже, но всё же дал согласие.

— Значит, он и тебя поставил перед фактом, — протянул Вадье, устало хватаясь за голову. — И ты, как и мы, его поддержал.

— А почему бы и нет? — Робеспьер медленно поднялся, поправляя лацканы. — Разве не об этом мы говорим каждый день? – он вышел в центр зала, перенимая на себя всё внимание, — В борьбе с заговорщиками мы зашли в тупик. Эбер оступился и поплатился за это. Роялисты затаились. Слухи о перевороте мутны и переменчивы. С Конвентом зреют лишь конфликты, которые служат новым подстрекательствам к преступлению против Республики и его правительства…

— И как в этом поможет треклятый комитет? – перебил Колло, — Он ограничит нас! А вместе с тем и даст волю заговорщикам! Что мешает им пустить туда корни, подмять часть болванок и влиять на ход следствия? Ища компромисс, мы угодим в извечную ловушку. Нас перестанут бояться! Трибунал потеряет всякий смысл, если у предателей появится шанс извернуться от правосудия!

Сотрясания д’Эбруа поддержал Левассер, точно лишь ради забавы подначивая.

— Механизм террора может дать сбой. Маленькая трещина, ведущая к краху всей конструкции.

А другие рады поддакивать. Разом поднялся шум, что стих лишь когда Кутон громыхнул кулаком по столу.

— Отставить панику! Ведёте себя как юные девицы! Что за вздор! Мирабо же объяснял, что Комитет лишь болванка! Он нужен, чтобы создать мнимую уверенность в безопасности. Вот и всё!

— Однако права ему дают настоящие. – дополнил Левассер.

— Верно, – согласился Колло и обратился к Максиму, — Мирабо явно много лукавит. Неспроста он сам влез в состав комитета, мало того, абсолютно очевидно, что именно он перехватит там всё влияние. Можешь ли ты поручиться за него? Уверить в том, что, получив такую власть, он не будет препятствовать нашим решениям? Хоть он и был с нами в союзе, но…

Он сделал многозначительную паузу, которую поспешили оборвать:

— Нас беспокоит Арман. – честно признался Барер. — Он стал проявлять чрезмерную активность. И до конца не известно, что им движет. Или кто.

— Мы не глупы. – Марк взял один из приказов и пробежал по именам участников комитета. — Туре, Армель, Бойте, Шени, Моро... – и почти сразу прервался, не видя смысла продолжать, — Да он задавит их в первый же день! Здесь нет вообще ни одного достойного имени. Половина ещё совсем зелёные, другая – крайне пассивные. – но, поправляя очки, оговорился, — Сен-Жюст единственный гарант доверия. И то, под вопросом, – взглянув на парня, спросил, — Таскаешься за ним постоянно. Он тебя там случаем ни в какие свои делишки не втянул?

— Он ничего не замышляет. В этом я уверен.

— Уверен и я. – вступился Максим. — Мирабо никогда не подводил нас. Но в этом случае пришлось действовать незамедлительно. Только и всего. Однако. – он повысил голос, не давая пустится в новые споры, — Если сомневаетесь в нём… – он прошёл к месту председателя и с улыбкой предложил, — Что ж, в таком случае выпишем арест. И больше никаких вопросов не возникнет.

Комната замерла. Слова, сказанные таким ровным, бесстрастным тоном, прозвучали как приговор. И Сен-Жюст заметил, как д’Эбруа побледнел.

— Нет! – вырвалось из его груди. Но тут же опомнился, — Ни к чему это. – неловко добавил он, поправив платок на шее. — Слишком много подозрений. Нам всем нужно остыть.

— Верно. – к удивлению, поддержал и Марк. — Голова раскалывается от вечных обвинений.

Они явно обеспокоились предложением Максима. Хоть и попытались скрыть это за усталостью. Антуан перевёл взгляд на Робеспьера и заметил, как помрачнело его лицо. Он тоже понял.

— Ох, друзья мои, как стремительно вы меняете своё мнение. – в этот раз улыбка была вызвана раздражением. Его были способны различить лишь Кутон и Сен-Жюст, что в лёгком смятении переглянулись между собой, не поняв причины такой перемены. — Раз решили, значит не будем тянуть. Конвент уже дал своё одобрение. Теперь остаётся нам сделать этот шаг…

Возражений не изъявили. Остаток времени ушёл на вопросы внешней политически.



9.24

Трис открыла тяжёлую дубовую дверь и шагнула внутрь ателье. Воздух был наполнен запахом красок, древесины и лёгким ароматом ванили, исходившим, вероятно, от одной из сестёр Дюпле. В центре комнаты стояла Элеонора, сосредоточенно работая над холстом. Свет из высокого окна мягко освещал её длинные каштановые волосы, собранные в небрежный пучок.

Элеонора краем глаза заметила вошедшую гостью, но не сразу оторвалась от работы. Она нанесла несколько мазков, а затем обернулась.

— Трис, — произнесла она с лёгкой улыбкой, убирая мешающую прядь за ухо. — Проходи. Я тебя заждалась.

— Я опоздала? — сдержанно улыбнулась Трис и приблизилась к мольберту.

Холст был закрашен частично. Светло-зелёное и голубое пятна расползались от центра. В них угадывались будущие бескрайние поля, яркое небо и, вероятно, пушистые облака, для которых девушка оставила небольшие пробелы.

— Ох, нет, — заверила Элеонора. — Я ждала этой встречи со вчерашнего дня. – неловко тряхнув кистью, уточнила, — Так, что от меня требуется?

Трис чуть склонила голову.

— Ничего. Веди себя как обычно. А я понаблюдаю за тобой в естественной среде.

— Ах, ладно… — Элеонора снова сосредоточилась на холсте. Но пальцы подрагивали от волнения.

Не желая смущать хозяйку мастерской, Трис прошла к кушетке и устроилась рядом с Элизой и Викторией, что с появлением гостьи затихли и сидели смирно.

— Элизабет, давно не видела тебя. – отозвалась Гейзенхаймер, и девушка с приветливой улыбкой взяла её руку в свои ладони.

— Вся в заботах. Но пока Филипп занят в своём Комитете, решила навестить отчий дом. Как там Сен-Жюст? Давно его не видела и не слышала.
 
— Он, как и остальные, весь в работе.

— Очень жаль… – Элиза осеклась, когда Элеонора с укором оглянулась на неё.

— Негоже при живом муже в гости другого мужчину ждать.

— Попрошу, это наш общий друг, – возмутилась сестра.

Она порывалась вскочить с места, но с двух сторон её удержали Трис и Виктория.

— Конечно, а ещё это твой некогда возлюбленный. – продолжала старшая Дюпле, более яростно вбивая краску в полотно.

— Какая ты строгая. – улыбнулась женщина.

Надеялась ли она предотвратить глупую ссору или просто подметила черту, что тут же отложилась определённым фасоном?

— Всегда такой была, – поддержала диалог Ви-ви.

— С самого детства нас строила. – обиженно проворчала Элиза, скрещивая руки на груди, — Как под надзирателем ходили.

— Только лишь потому, что родители вас разбаловали. Пришлось мне взращивать в вас кротость. Но, видимо, не со всеми справилась.

Элизабет показательно отвернулась. Лёгкая склока выбила из Элеоноры волнение. Позабыв обо всём, она продолжила занятие. Трис молча наблюдала за движениями кисти. Уверенными, но сдержанными. Она наносила тёмно-зеленные штрихи, создавая подобие травы. Ко всему прочему девушка работала с завораживающей лёгкостью. Определённо не рука ученика.

Минутное молчание растопило остатки напряжения.

— Мне совсем не хочется сидеть в такой тишине! — оживилась Виктория, толкая сестру. — Давайте поговорим?

— О чём? — отстранённо спросила Элеонора, промывая кисть в воде.

Младшие переглянулись, наметив на лице хитрые ухмылки. И сместили фокус внимания на Трис.

— Нас давно мучает вопрос, — с видом заговорщика произнесла Элиза. — Правда ли, что вы с Мирабо — пара?

Трис устало вздохнула. Как часто ей задавали сей вопрос и не сосчитать.

— Мы друзья, — спокойно ответила она. — Ничего больше.

— Невероятно, — протянула Ви-ви, пересаживаясь на край столика. — Но вы так давно живёте вместе! – и мечтательно добавила, — К тому же он так красив и обольстителен… как же в такого не влюбиться?

—Хочешь сказать, что между вами ничего нет?

—Совсем-совсем?

— Совершенно ничего, — повторила Трис, сцепив пальцы.

Элиза хихикнула.

— Тебе не удастся нас обмануть. Мы видели, как он на тебя смотрит!

— Он смотрит так на всех, — отмахнулась Трис. — Поверь, искренности в том нет, дурная манера и привычка.

— Но разве друзья живут вместе? — настаивала Виктория. — Ну, мужчина и женщина, имею в виду. Это как-то… странновато. Разве нет? Располагает к пересудам. С началом революции вам здесь ведь было опасно находиться! Твои сёстры уехали. Вы всегда были неразлучны, но ты вопреки всему, осталась с ним…

— Звучит как история из романа.

Трис закатила глаза.

— История была. Но предпочту её не разглашать. Есть определённая причина, почему вышло так.

Девушки уловили в показательной утомлённости скрытую грусть. Элиза наклонилась ближе, понижая голос.

— Прости. Нам просто было интересно.

— От вас, болтушек, голова трещит, — пробурчала Элеонора. — Хватит донимать госпожу. А то своими расспросами выветрите ей вдохновение.

Сёстры взволнованно охнули.

— Раз так, мы вас оставим, – согласилась Виктория, поднимаясь, но уверенно добавила, — Мы ещё вернёмся.

Элиза загадочно прищурилась, и, взявшись за руки, девушки упорхнули из мастерской. Элеонора тихо усмехнулась.

— И всё же. Простите и моё любопытство. – захватив с палеты синий цвет, она растёрла его по холсту.  — Верю в то, что между вами близости нет, но ведь симпатия взаимна, и невооруженным взглядом видно. – затем макнула кисть в воду и разбавила краску. — Что же мешает? Не поймите неправильно. Сужу по своему опыту. Моя любовь игнорируется намеренно, от того мне не понятно, что может препятствовать вам. Неужели вы никогда не хотели пожениться?

— Сложный вопрос, милая Элеонора. Скажу так, это было наше решение. И нас устраивает текущее положение вещей.

Дюпле сомневалась в правдивости её слов.

— Может, причина в Робеспьере? – осторожно уточнила она, полагая, что это самый правдоподобный вариант.

— Не гадай. Никогда в жизни не додумаешься. Всё гораздо более абсурднее.

— Может быть, — признала девушка, чуть нахмурившись.

Выждав небольшую паузу, Трис поднялась и подошла ближе. Элеонора выводила тёмные облака. Густые, готовые вот-вот сбросить свой тяжёлый груз на долину.

— Красиво выходит. Уроки Реньо не прошли даром.

— Ах, людей я рисую по-прежнему скверно. Но мне определённо хотелось ты создать портрет.

— И кого планируешь запечатлеть?

— Не сочтите за дерзость, но мне хотелось взять в модели Мирабо. Уж очень многих задевает его красота. А мне интересно, смогу ли я перенести её на холст. Но для начала всё равно придётся тренироваться на ком-то другом. Чтобы лучше отточить мастерство.

— Затея чудесная, но не уверена, что Арман усидит на месте хотя был полчаса.

Элеонора слабо кивнула.

— Я морально приготовилась писать этот портрет целый год.



11.34

День тянулся мучительно медленно. Заседания, речи, обсуждения — всё сливалось в монотонный гул, в котором Кристиан ловил себя на том, что почти не слышит слов. Он был взбудоражен тем, что вошёл в состав нового комитета. Мало того, именно его кандидатура собрала больше всего голосов. Парень не мог поверить своему счастью, также не мог поверить в то, что это его заслуга.

Тем не менее мысли блуждали, раз за разом возвращаясь к вчерашнему вечеру. К тому, как плечи Сен-Жюста дрогнули, как надломился голос, как ему вручили кинжал с тем самым тоном, от которого сжималось сердце. Он пытался поймать его силуэт среди прочих с самого утра, узнавал, не видели ли его где. Но тот, казалось, старательно избегал встречи. До самого перерыва. В одном из коридоров, ближе к залу Комитетов Кристиану удалось его перехватить.

— Сен-Жюст, — окликнул он, подходя сбоку, неуверенно. — У вас… есть минута?

Антуан, говоривший с Кутоном, обернулся. На миг в его взгляде промелькнуло что-то вроде настороженности, но тут же сменилось на привычную отстранённую вежливость.

— Минута найдётся.

Простившись с Жоржем, он отошёл в сторону вместе с Кристианом. Тот на секунду замер, подбирая слова, а потом молча протянул кинжал, аккуратно обёрнутый в сложенный платок.

— Спасибо.

— Цел? — коротко спросил Антуан, принимая оружие.

— Я или кинжал? — сдержанно усмехнулся Моро. — Никто не напал. Что, впрочем, делает этот дар ещё более ценным.

Они замолчали. Оба будто ждали, что кто-то продолжит. Вокруг сновали депутаты, кто-то курил у окна, кто-то оживлённо спорил, а между ними — тишина. Чуть неловкая, как после случайного прикосновения в темноте.

— Вас искали утром, — наконец сказал Сен-Жюст, будто только чтобы заполнить паузу. — Вы теперь член Комитета милосердия. Поздравляю.

Кристиан слабо улыбнулся, но улыбка не дошла до глаз.

— Благодарю. Вас — тоже.

Антуан кивнул, немного выпрямляясь. Казалось, оба ещё не свыклись с новыми ролями. Слово "милосердие" звучало почти иронично в этих стенах.

— Вас устраивает такой расклад? — вдруг спросил Сен-Жюст, вскинув на него взгляд.

— Быть в комитете?

— Быть именно в этом составе. Среди нас.

Моро замялся. Грудь сдавило.

— Я… — он запнулся, потом выдохнул, — мне хотелось быть полезным. Делать что-то значимое. Но… я не уверен, что выбрал путь правильно.

Антуан прищурился, чуть наклонив голову:

— Сомневаетесь в себе? Вы собрали на три голоса больше, чем Мирабо. Это уже повод гордиться. Признаться, я удивлен. Не думал, что вы столь популярны.

Ответ застал врасплох. Кристиан отвёл взгляд.

— Ох, мне кажется, это лишь удача. А может, помощь свыше, к которой не хотелось бы прибегать. Но иногда приходится, потому что иначе не достучаться. — он замолчал, потом добавил почти шёпотом: — Простите. Неважно.

Сен-Жюст смотрел на него ещё секунду, потом вдруг выдохнул — будто устал от темы, что сам и поднял.

— Если вы переживаете, что не заслужили своё место, не стоит. Здесь и половина того не заслужила. И все, кто хоть раз сомневался в себе, как правило, куда честнее тех, кто ни на секунду не сомневался вовсе.

Кристиан поднял на него глаза. Не ожидал услышать такие слова — особенно от него. Особенно сейчас.

— Я не знал, что вы умеете утешать.

— Не умею. Просто… не люблю, когда человек с глазами честного идеалиста выглядит так, будто готов бежать, куда угодно, лишь бы не быть здесь.

Уголки губ Моро дёрнулись, он усмехнулся, пряча неловкость.

— Я не уйду. Я же вам вчера пообещал — рядом идти. Пока ещё не передумал.

Сен-Жюст взглянул на него — пристально, немного дольше, чем следовало бы. Потом отступил на шаг, пряча выражение лица за привычной холодной маской.

— Вот и отлично. Увидимся на следующем заседании, гражданин Моро. – и уже почти отвернувшись, добавил тише, как бы между прочим, — Или, может, раньше.

Он ушёл, оставив Кристиана с еле сдерживаемой улыбкой и тяжестью на груди, что была одновременно и болью, и облегчением.



14.09

Мирабо вернулся из ратуши после полудня. Осталось решить формальности с новым Комитетом. Обсудить некоторые вещи с составом. Но позже. Сейчас он сопровождал Максима в безмолвной прогулке. Коридоры были пусты. Далеко позади осталась шумная зала заседаний. Здесь, за мраморными колоннами, царила иная тишина — усталая, но не враждебная. Солнечные лучи скользили по полу, разрезая полумрак на тёплые полосы. А друг как обычно хмурый, чем-то встревоженный.

— Временами, — начал Арман, прерывая молчание, — мне кажется, если не политика, я мог бы зарабатывать сочинением сонетов. Или хотя бы писать меню для трактиров, как шутил Франсуа. Поэтичных. С метафорами.

Максим хмыкнул, не сводя взгляда с оконной решётки, за которой мерцал свет. Его голос был мягче, чем обычно:

— Не уверен, что французы в деревне оценили бы строку «жаркое из ягнёнка, нежное, как утро после казни».

— А зря. Поэзию надо продвигать даже в мясной лавке. — Арман сделал театральный жест рукой, как дирижёр. — «Ароматы победы на гриле, в маринаде республики».

Максим невольно улыбнулся. Удивительно, как даже после тяжёлой ночи и неспокойного утра этот человек умудрялся говорить о глупостях с такой искренностью, что в груди становилось теплее.

— Надеюсь, ты не станешь читать это вслух на следующем заседании.

— Смотря как пойдёт, — лениво отозвался Мирабо и добавил с лёгкой насмешкой, — Если начнут зачитывать устав в третий раз подряд, я не выдержу.

В этот момент за поворотом послышались шаги. Уверенные, целеустремлённые. Мужчины обернулись и почти сразу увидели знакомый силуэт — Лазар Карно, как всегда при галстуке и с каким-то излишним порядком во всём облике. Он остановился напротив них и слегка кивнул.

— Арман. Как хорошо, что я тебя нашёл.

— Это всегда тревожная фраза, — заметил Мирабо, но всё же уточнил. — Что-то случилось?

— Напротив. Есть прекрасное предложение. — Карно расплылся в своей фирменной вежливой улыбке, которая никогда не доходила до глаз. — Не хочешь отправиться в Италию?

Карно произнёс это так буднично, будто предлагал съездить в Нёйи. Арман приподнял бровь, как будто не сразу понял.

— Зачем?

— На миссию. Для инспекции фронта. После недавних побед наши войска нуждаются в надзоре и координации. Твоя кандидатура показалась мне… весьма уместной. Как символ революции ты определённо произведёшь впечатление.

Наступило молчание. Спустя миг Арман рассмеялся — тихо, удивлённо, не веря:

— Подождите. Я едва вошёл в состав нового Комитета, и вы уже отправляете меня за границу? Не слишком ли поспешно?

Карно чуть склонил голову, добавляя всё тем же вежливым тоном:

— Здесь, уверяю, справятся и без тебя. Сен-Жюст — человек компетентный. У него хватит сил всё проконтролировать.

Максимилиан, до этого молча следивший за разговором, резко выпрямился. В голосе — металл:

— Это безрассудство. Предлагаешь увести одного из ключевых членов сразу после назначения. В самый напряжённый момент, перед судом? Ты головой думаешь, Карно?

— Робеспьер… — Лазар поморщился, но голос держал ровным. — Прошу. Я просто предложил…

— А мне кажется, это — неловкая попытка устранить. — Максим шагнул вперёд, не повышая голоса, но в интонации звучала угроза. — Он никуда не поедет.

Арман бросил взгляд то на одного, то на другого. Усмешка исчезла с его губ. Он сказал глухо:

— Похоже, Комитеты хотят меня спровадить? Подальше. Чтобы не мешался под ногами.

— Это недоразумение, — поспешно вставил Карно, уже отступая на шаг, — Мне казалось, это будет честным признанием твоей пользы, Арман. Но если предложение вызывает такие… интерпретации, мы его, разумеется, пересмотрим.

Максим смерил его тяжёлым взглядом. Мирабо же попытался сгладить углы.

— Отправь ле Ба. Уверен, он уже засиделся в Париже.

Лазар натянуто улыбнулся и нарочно сделав вежливый поклон, поспешно удалился. Только тогда Робеспьер позволил себе устало вздохнуть. А Арман озадаченно потёр висок.

— Ты зачем так остро реагируешь?

— Потому что они слишком много себе позволяют, — тихо ответил Максим.

— Да? Ты уверен, что причина только в этом? – он загадочно улыбнулся и двинулся дальше по коридору. Максим пошёл следом. — Может, дело в Италии?

Робеспьер поджал губы.

— Не выдумывай. Куда бы тебя не собирались отправить, ты нужен здесь. Или надеялся свалить все обязательства на Антуана?

Мирабо на секунду задержал на нём взгляд. Улыбнулся уже искренне, немного печально.

— Какого ты обо мне мнения…

— И если не хочешь услышать всё, что я о тебе думаю, то лучше молчи сейчас, — буркнул Максим. — И не слова об Италии.

Они пошли дальше по коридору — молча, но в этой тишине было больше согласия, чем во всех речах Конвента.



19.43

Закончили сегодня раньше. За окнами только начало смеркаться, не успев размыть очертания зданий за пределами Тюильри. Антуан и Моро просились с мужчинами и отправились решать дела касательно нового комитета. Максимилиан задержался в фойе, ожидая друга. Стоя у колонны, он сжал в пальцах край рукава. Взгляд скользил по группе депутатов, покидающих зал. Те выходили неохотно, продолжая обмениваться последними репликами, словно надеясь успеть сказать что-то важное перед завтрашним днём.

— Идём, — тихо бросил ему Мирабо, проходя мимо.

Робеспьер кивнул, но на самом выходе к ним подскочил кто-то из младших депутатов. Максимилиан узнал в нём Шени, одного из новоиспечённых членов Комитета милосердия. Запыхавшийся, взволнованный, он схватил Армана за локоть, быстро заговорил — что-то срочное, что-то требующее внимания. Тот на мгновение замер, затем с тёплой улыбкой обратился к другу.

— Можешь подождать или иди на воздух, я позже догоню.

И Робеспьер не стал ждать. В этот час у него не было ни сил, ни желания. Он шагнул к выходу, оставляя Мирабо позади. С каждым шагом усталость накатывала сильнее. Голова гудела от напряжения, словно ещё несколько часов назад была туго сжата в тисках. Разговоры, споры, бесконечные тревоги о заговорах — всё это давило, истощало, превращало разум в кипящий котёл. Особенно когда одно и то же происходит на протяжении двух лет.

На улице воздух был прохладным, но не приносил облегчения. Робеспьер остановился перед каменными ступенями, вглядываясь в серый вечер. Он потёр виски. Сегодняшний день был долгим, слишком долгим. Все эти слова, слова, слова… Громкие речи, демагогия, интриги. Они хотели свободы, но каждый понимал её по-своему. Хотели справедливости, но каждый искал выгоду. Временами Максиму казалось, что он один из немногих, кто действительно знает, ради чего всё это.

Но знал ли в самом деле?

Мужчина закрыл глаза, глубоко вдохнул и резко выдохнул. Сжав под плащом бумаги, двинулся дальше, вдоль колоннады. В одиночестве. Не стал ждать. Заставляя себя сосредоточиться на дыхании, на ровном ритме шагов, он пытался избавиться от мыслей, и надеялся различить шаги следующего за ним Мирабо. Но его всё не было.
И вдруг— шорох за спиной. Едва он успел повернуть голову, как из тени колонны выскользнула фигура. Человек неопрятный, худой, с горящими голубыми глазами, в которых сверкало что-то нездоровое. Одежда его была заляпана грязью. На лице выступила судорожная улыбка.

— Вот мы и встретились, Робеспьер.

Он сделал шаг вперёд, Максим отступил назад. Шаг, ещё шаг. Мужчина по какой-то причине не мог отвести взгляда от искажённой гримасы. Казалось, перед ним и не человек вовсе. Может, очередное видение?

— Я избавлю Францию от скверны, — в широко распахнутых глазах не было и намёка на осознанность, — Да здравствует король! — завопил он и бросился вперёд.

Показавшийся в чужой руке узкий клинок отрезвил. Но Робеспьер застыл. Мир сузился до отблеска света на металле. Он не мог пошевелиться. Внезапный ужас сковал тело, пригвоздил к месту. Всего несколько секунд. Расстояние между ними сократилось до фатального. Максим зажмурился, чуть отвернув голову. Раздался грохот. Мужчину тронул порыв воздуха. Не ощутив удара, он тут же распахнул глаза. Нападавший лежал спиной на земле. Над ним возвышался Мирабо.

— Кто тебя послал? — холодно процедил он.

Острие меча упёрлось прямо в горло. Но мерзавец не испугался. Напротив, в его глазах зажглось что-то похожее на надежду. Он протянул руки к Арману, тихо лепеча:

— Венец небес, — восторженно выдохнул он. Пальцы крепко сжали меч. — Ангел справедливости. Ты ведёшь нас в новый мир…

— Кто тебя послал? — повторил Мирабо.

А Робеспьер удивлённо моргнул, не в силах двинуться. Всё произошло слишком быстро. Но ощущалось мучительно медленно. Нападавший вдруг зашевелился, и его губы дрогнули в странной улыбке. Глаза лихорадочно блестели, в них горел фанатичный восторг.

— Несущий волю Вамматар, — прошептал он. — вырвет сердце из груди и укажет нам путь к Солнцу. Луна долго правила Францией. Пора менять порядки. Пора возвращаться к истокам. Ты проведёшь нас, Ангел.

Робеспьер прижал папку с бумагами крепче к себе, едва дыша. Но Мирабо не собирался слушать.

— Безумный пёс, — процедил он сквозь зубы. — Что ты мелешь…

К ним уже приближались патрульные, но прежде, чем кто-либо успел его остановить, Арман резко надавил на меч, холодная сталь пронзила горло безумца. Сухой хруст. Тот дёрнулся, с его губ сорвался тихий вздох — то ли облегчения, то ли удивления. А затем тело обмякло. Голова откинулась набок. Изо рта потекла кровь.
Тишина. Максимилиан смотрел на труп, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Но дурно стало от слов, что тот произнёс. Арман же отдал распоряжение убрать тело и выяснить личность нападавшего.

— Пусть проверят, не сбегал ли кто-то из ближайших пансионов. – единственное, что разобрал Максим среди прочего шума. А затем поймал на себе взгляд серых глаз. — Пойдём, — холодно бросил Мирабо, убирая меч. — Здесь больше не на что смотреть.

Робеспьер медленно кивнул, но когда они двинулись дальше, внутри него не осталось ничего, кроме ледяного комка, застывшего в груди.


Улицы были непривычно пусты. Ветер срывал с крыш прошлогодние листья, подгонял мелкий мусор и гнал прохожих по домам. Они шли молча, плечом к плечу, но шаги не совпадали. Максимилиан шёл чуть медленнее, ещё не до конца оправился от шока.
Арман время от времени бросал на него короткие взгляды — как охранник, что проверяет сопровождаемого. Но молчал. Робеспьер был из тех, кто должен сам переварить страх, прежде чем говорить о нём.

Наконец, показался дом. Арман остановился у дверей, не спеша отпускать Максима взглядом. Тот всё ещё был бледен, губы плотно сжаты, в глазах — не страх, нет. Что-то глубже. Надлом.

— Ты… — Максим повернулся, будто только сейчас заметил, что Арман не делает ни шага внутрь. — не поднимаешься?

Тот чуть отвёл взгляд, пальцами нащупал край перчатки, натянул её плотнее. Голос прозвучал почти буднично:

— Я обещал заглянуть к Сансонам. Они пригласили на ужин. Не появляться будет грубо.

Максимилиан застыл, не веря в то, что услышал. И нахмурился, возмутившись.

— К палачам? Серьёзно?

Голос был жёстким, но дрожал. Арман не поднял глаз, понимал, что увидит.

— Ты оставишь меня… после этого?

Тишина. Вечерний воздух стал вдруг ледяным. Мирабо не ответил сразу. Он сделал шаг ближе, опустив голос почти до шепота:

— Максим, слушай, сейчас всё позади. Ты дома. Здесь безопасно. Да и я не на всю ночь. Пара тостов, пара неуместных шуток — и я уйду. Обещаю.

— Кому ты это говоришь? — Робеспьер вдруг сорвался. — Ты найдёшь повод там остаться! Всегда находил! Даже сейчас! Меня чуть не убили, а ты и рад оставить меня, чтобы покрасоваться за столом?!

Арман скривился — не от укола совести, а от боли, что проскользнула в чужом голосе.

— Что за ребячество. Я не «красуюсь». Я уже обещал, Максим. К тому же мы с Шарлем давно не встречались вот так, не хочу его расстраивать. Они ведь ждут.
 
Максим молчал. В глазах мелькнуло раздражение, но он медленно кивнул. Сухо. Принуждённо. А затем развернулся, двинувшись внутрь. Арман потянул его назад, схватив за предплечье.

— Я вернусь.

— Ты всегда так говоришь, — с надломом выдохнул Максим. — Не нужно. Увидимся завтра.

И Мирабо отпустил, отходя на шаг. Робеспьер вздрогнул и, так и не обернувшись, захлопнул дверь. Мужчина же стоял на месте ещё пару мгновений, потом развернулся и исчез за поворотом, уводя с собой тень недосказанности.



20.32

Вечер у Сансонов протекал спокойно. Через распахнутые окна проникал слабый свет заходящего солнца, на массивном деревянном столе пестрели разнообразные блюда: тушёная говядина с пряностями, свежий хлеб, сыр и густой луковый суп, от которого поднимался ароматный пар. Семья собралась не в полном составе. Старого друга с явной радостью встретили супруги. Про Анри Мирабо решил с ходу не спрашивать.

Они провели ужин за приятной нестихаемой беседой. Палач делился последними слухами из города. Арман рассказывал о своей рутине, о политике и внутренних скандалах. Мари-Анн с искренним интересом слушала, совсем не понимая, как друг мог говорить об этом с такой скукой. Сансон её наивным вопросам улыбался.
Время шло, на улице совсем стемнело, а Анри так и не пришёл. К удивлению и супруги про сына не обмолвились. Но Мирабо догадывался, что те сами того не желали и, вероятно, надеялись, что друг тему не поднимет. Когда же трапеза подошла к концу, вся компания переместилась в гостиную. Прислуга суетилась, и вскоре на столе появился горячий чай, а гостю, конечно же, долили вина. Беседа продолжалась.

— Как твоя лечебница? – поинтересовался Арман, по обыкновению раскачивая вино в бокале.

— Благодаря Земмельвейсу ещё держится. Сам знаешь, дохода сейчас едва хватает. Мы даже думали продавать поместье, но Максим изъявил желание нас поддерживать.
 
— Надо же, какое великодушие. – усмехнулся Арман, отпивая сразу половину, — Интересно за какие такие заслуги?

Шарль увёл взгляд, а Мари подкола не поняла, да и не могла понять.

— Кстати о нём, – перевела тему мадам, — Земмельвейс должен скоро вернуться.
 
—  Надо же. И как долго он был в Испании?

— Около полугода. Не считал.

— В этот раз он уже основательно здесь засядет?

— Не уверен.

— Господин говорил, что его ждут ещё в нескольких университетах.

— Хах, даже не верится. Старику 70 лет, а он всё не наездится. Кости там по дороге ещё не все растерял?

— Что ж, скоро узнаем.

— Ты же знаешь их породу, Арман. Такое ощущение, что все Земмельвейсы прекращают стареть после 50.

— Да уж. Мне бы такие корни.

— Прекращай прибедняться! Сам-то выглядишь как молодо. Я иногда и забываю сколько тебе лет на самом деле. Всё хочется мальчишкой обозвать.

— Может, потому что ты в свои года выглядишь как старушка?

Мадам возмущённо ахнула и шутливо ударила воздух перед собой, давая мужчине символичный подзатыльник. Шарль одарил друга улыбкой, но она быстро исчезла, стоило ему взглянуть на выход. Мари-Анн сжалась, со звоном поставив чашку на столик. А Мирабо различил приближающиеся шаги. Не успел оглянуться, как его крепко обняли со спины.

— А вот и я, дядюшка-а-а. – протянул Анри, целуя мужчину в щёку.

— Какой сюрприз. – улыбнулся он, повернувшись к парню, — Приятель, от тебя вином похлеще, чем от меня несёт. Есть повод?

Арман краем уха различил раздражённый выдох старшего Сансона.

— А нужен повод? – смеясь, тот скрестил руки на груди мужчины и прижался своей горячей щекой к его. — В конце концов, я ведь взрослый мужчина. Могу позволить.

Говоря это Арни глядел на отца. Тот смотрел на него с не менее хмурым выражением, и только мадам натянуто улыбнулась.

— Милый, пойдём на свежий воздух?

Она хотела подняться, но парень отрицательно махнул рукой.

— Я уже там был. Обратно не выгонишь. – перевалившись через спинку кресла, он свалился прямо на ноги Мирабо. — Ты же останешься на ночь? – вновь расплывшись в широкой ухмылке, Анри игрался с волосами мужчины, — Мы не виделись два месяца. Я та-ак скучал!

— Анри, поднимись немедленно. – потребовал Шарль.

Но в ответ получил недовольное:

— Не хочу.

— Всё в порядке. – успокоил их Арман, приложив ладонь к лицу парня. — У моего крестника явно выдался тяжёлый день.

Он аккуратно убрал с лица длинные тёмные пряди, выбившиеся из растрёпанного хвоста. Анри кивнул, закрывая глаза.

— Я слишком долго ждал тебя, дядюшка…

— Прости, дел было много, я совсем забылся.

— Не делай так больше. Пожалуйста.

Чувствуя, как подступает, парень вскочил и, схватив мужчину за руку, потащил к выходу.

— Пойдём скорее. Нам нужно о стольком поговори-ить!

Последнее слово предательски надломил голос. Арман оглянулся на друзей с извинением улыбаясь.

— Можешь оставаться в гостевой, как и раньше! – бросила ему напоследок Мари и утешающе погладила мужа по плечу.


Анри с осторожной расторопностью шёл впереди, оглядываясь по сторонам, словно впервые оказался здесь. Знакомые с детства залы и коридоры чудились иными, когда глаза застилала мокрая пелена. Она растягивала стены, проваливала пол, меняла местами двери. Мирабо шёл за парнем молча. Догадывался, что могло его расстроить. Толкнув нужную дверь, он пропустил Армана, только затем зашёл сам и заперся. Мужчина молча наблюдал за тем, как Анри, тяжело выдохнув, прижался лбом к двери. Плечи сотрясались от напряжённого дыхания. Он пытался сдержать что-то рвущееся наружу, но не мог.

— Это невыносимо, Арман, — прохрипел он и развернулся к Мирабо. — Находиться здесь такая пытка. — голос дрожал, в глазах блестели слёзы. Мужчина впервые видел его в таком состоянии. И алкоголь был не при чём. — Габриэль…

Анри провёл дрожащими пальцами по вискам, будто стараясь стереть образ брата из головы. Но произнеся его имя, сломал последнее звено, что удерживало истерику. Парень всхлипнул, откидывая голову назад, старательно пытаясь проглотить собственные рыдания.

— Это такое странное чувство. Полтора года прошло, а я будто всё ещё не осознал, что его больше нет.

Анри зажмурился, чтобы остановить слёзы, но они сорвались на щёки крупными каплями. Тогда закрыл лицо ладонями и разрыдался, больше не в силах сдерживаться. Мирабо шагнул к нему, в следующий миг утягивая в объятия. Парень прижался к его груди, прерывисто вдыхая воздух. Вцепился в плечи.

— Ш-ш-ш, тише, — прошептал ему на ухо Арман, крепче сжимая в руках.

Тело содрогалось от прерывистых вдохов.

— Мне постоянно кажется, что он вот-вот войдёт ко мне в комнату. Что я услышу его смех в коридоре. Услышу его шаги где-нибудь на кухне. – Мирабо утешающе гладил по спине, пока тот продолжал, — Каждый раз, когда я поднимаюсь на эшафот… на секунду мне кажется, что вижу его силуэт. Как… как он падает и… — отстранившись от мужчины, он поднял на него покрасневшие глаза, — Каждый раз мне хочется броситься за ним.

Арман бережно провёл костяшкой по его лицу, стирая слёзы.

— Бросаться точно никуда не стоит, друг мой. Ты ни с кем не говорил об этом?

— Нет. – он оглянулся на дверь, будто боясь, что могут услышать, и сказал гораздо тише, — Отец очень тяжело перенёс смерть брата. И вспоминать не хочу. Потому не решился поднимать эту тему с ним. А матушка… не тот человек, с которым я готов говорить.

— Тогда почему не говорил со мной раньше?

Анри опустил глаза и осторожно прислонился обратно.

— Не считал это правильным. И сейчас не считаю. Увы. – холод в его тоне мигом сменила злоба, — Нам с детства запрещали. Не плачь. Не проявляй слабость. И мы всегда молчали. Даже когда было очень плохо… и именно потому…! – поняв, что излишне повысил голос, запнулся, пряча лицо в ткани чужой рубахи. — Именно поэтому никто не смог остановить Габриэля.

— Об этом боле нет смысла рассуждать. Могло быть так, могло не быть, ты лишь с ума себя сводишь, — монотонно произносил Мирабо, размеренно хлопая того по спине. — К сожалению, его не вернуть. Теперь остаётся принять это.

— Я думал, время поможет. — согласился парень. — Но мне всё хуже. Я жду, что он вот-вот откроет дверь. Что скажет мне какую-то очередную глупость. А потом понимаю... не скажет. Никогда.

Вытянув руку в сторону, он с ужасом наблюдал, как сильно та дрожит. Тряслась так, словно кто-то невидимый старательно трепал её. Мирабо вздохнул, перехватывая его кисть в воздухе.

— Мне жаль, что так случилось. – он потянул Анри к кровати, осторожно придерживая, — И мы все несём скорбь от этой утраты. Но не стоит доводить себя до подобного состояния. Этот разговор определённо должен был состояться раньше.

— Знаю, — сдавленно хмыкнул парень, опускаясь на край постели. — Ты и не представишь, как долго я ждал этого дня. – он поднял голову, взирая на полускрытый темнотой опечаленный лик дядюшки, — Множество раз прокручивал в голове диалог. Выстраивал реплики, как и что я скажу, пытался предугадать, что на это ответишь ты. – взяв его руки в свои, некрепко сжал, пытаясь унять дрожь, — Но всякий раз, когда ты приезжал… когда я пытался уличить момент, чтобы мы остались наедине… что-то не давало мне произнести и слова. Я не мог, хотя достаточно было только имени. И ты бы понял. Но у меня не получалось. И так продолжалось бесконечно. От встречи до встречи.

Он заучил эти фразы наизусть. Повторял каждый день, как молитву. Искал того, кому ещё мог их сказать, но кроме Армана, казалось, не осталось человека, способного понять. И каждый раз, когда он смотрел в серые глаза, каждый раз, когда делал едва заметный вдох… каждый раз, как имя застревало в горле, на него с грохотом ронялось отчаяние. Дробило волю, выжигало последнюю надежду. Каждый раз, когда он молчал, под рёбрами расцветало разочарование. Казалось, оно притупляло боль, но в самом деле, собирало по капле на своих лепестках, медленно и незаметно отравляя.

— Главное, что порочный круг разорван, верно?

Мирабо опустился рядом, и Анри положил голову ему на плечо и обнял, точно надеясь так скрыться от своих тревог.

— Мне страшно. Я не знаю, что с этим делать.

— Всё будет хорошо. Ты не один. Разберёмся.

Парень крепко зажмурился. Ему хотелось в это верить.



22.11

Для Робеспьера же вечер выдался удушливым, томящим. Сквозь полуоткрытое окно проникал запах пыли и дыма, от которого дышать становилось гораздо труднее. А может так сказалось недавнее нападение. Лишённое какой-либо осознанности лицо то и дело возникало перед глазами, непрерывно звучали и слова: «Ангел справедливости поведёт нас. Укажет путь к Солнцу. Пора возвращаться к истокам».
Казалось бы, зачем уделять внимание лепету безумца? Но Максима смутила реакция Армана. Почему он разозлился? Зачем убил негодяя, пренебрегая возможностью допросить?

Эти вопросы не давали покоя.

Эрон застал мужчину сидящим за столом. Он что-то выводил на бумаге. Схемы, фразы, точно пытаясь зафиксировать ускользающие мысли. Заметив чужое присутствие, поднял голову. Фигура в тёмном плаще застыла в проёме.

— Что на этот раз?

Тот молча прошёл вперёд, бросив на стол плотный конверт. Воск уже был сломан, края бумаги небрежно замяты.

— Нашли сегодня, — сказал Эрон негромко. — В лавке Дюваля.

Робеспьер нахмурился.

— Дюваля?

Это место было одним из немногих известных Максиму точек, через которые циркулировали подпольные дела Мирабо.

— Именно. Активные граждане донесли, что в лавке проворачиваются подозрительные спекуляции. Что конкретно – не уточнили. Повезло перехватить сигнал раньше. Я проверил. Нашёл это, — он кивнул на конверт, — Будто кто-то нарочно подбросил его туда. Старик перепугался и божился, что ничего не знает. Без твоего решения предпринимать ничего не стал.

Максим раскрыл конверт и вынул сложенный пополам лист. Пробежав глазами по аккуратно выведенным изящным курсивом словам, он выискивал метафоричные фразы, отсчитывал определённые интервалы между предложениями. Мирабо скрывал тайные послания между строк. Их порой было трудно различить, но Робеспьер, не раз видевший переписки Армана, логику понимал. И из всего пласта текста, выделил:
«Положение благоприятное. Грядут затяжные ливни и грозы. Солнца порой так не хватает. Я жду, когда оно выйдет из-за туч. Декады две и всё закончится».
Ко всему прочему, вырванные из разных участков, они складно сливались во вполне осмысленное послание. Он перечитал вновь. И снова. Внутренний голос шептал: это предупреждение. Внутри похолодело. Мужчина помрачнел.

— Куда оно было направлено? — спросил он. Голос звучал ровно, но рука, сжимавшая лист, слегка дрогнула.

— В Италию.

— Тц, — Максим прикусил ноготь, — Орлеанский, значит.

Эрон кивнул, прислоняясь к краю стола.

Картина складывалась не самая приятная. Письмо вполне можно было использовать как доказательство в связи с роялистами. А там и до обвинений в заговоре с ними же и приравниванию к врагам Революции не далеко. Но точно ли это писал Арман?

— Ты понимаешь, Максим. Если это письмо подлинное…

Робеспьер сжал губы. Истина кратка и ясна. Если оно подлинное, то Арман Мирабо — предатель. Этого не могло быть. Не должно быть. Максим поднялся из-за стола, заходил по комнате. Капли горячего воска стекали по свече, что мерцала багряными бликами.

— Что думаешь? — спокойно спросил Эрон.

— Не знаю, — тихо ответил Робеспьер. — Здесь нет ничего конкретно указывающего на Армана. Но и опровергнуть подлинность будет крайне сложно. Достаточно того, где это нашли. Если не он сам, то можно притянуть за пособничество.

Он вновь подступился к столу, скептически разглядывая написанное. С детства обученный подделывать почерки, Арман не имел своего собственного. Заучил несколько начертаний и в повседневной жизни пользовался их комбинацией. А если ему приходилось делать быстрые заметки для самого себя, начертание вечно менялось. С наклона курсива, что мог чередоваться между словами, так и отдельные начертания букв. Разные завитки, разные формы. Конечно, в подобных письмах, как это, он придерживался чего-то нейтрального и постоянного. Однако прежде Робеспьеру удавалось сразу угадывать руку Мирабо. Сейчас же он сомневался. Казалось, писал кто-то другой. Ровно, чётко, будто со старанием.
 
— Это всё очень подозрительно.

— Я думал о том же. Слишком спонтанно и внезапно вовремя оно всплыло. Что делать?

Робеспьер замер. В груди неприятно заныло. Он помедлил, затем аккуратно сложил письмо, будто боялся, что оно рассыплется под его пальцами.

— Если это фальшивка, значит, кто-то хочет его подставить. Если так, значит, кто-то решил взяться за это основательно. Следовательно, не последняя попытка. Следи за всеми доносами подобного содержания. И лови доносчиков. Допрашивай.
Мужчина кивнул. Он на миг замер, точно собираясь сказать что-то ещё, но передумал.

— Могу идти?

— Да. И зайди завтра утром.

— Хорошо.

Как только Эрон покинул квартиру, на горизонте замаячила Трис. Встревоженная поздним появлением мужчины, она заглянула к Робеспьеру.

— Что-то случилось?

Максим не ответил. Он думал. Взвешивал. Если подделка, то кто виновник и почему сейчас? В чём причина? Проделки эбертистов? Кого-то иного? А если это не подделка? Почувствовал, как в жилах леденеет кровь. Он не мог ошибиться. Он не имел права ошибиться.

— Подойти, пожалуйста, — глухо попросил он. Женщина подчинилась. Протянув ей письмо, спросил, — Можешь понять, писал ли это Арман?

Гейзенхаймер взволнованно вглядывалась в каждую букву. Буквально через минуту напряжённого молчания, произнесла:

— Похоже. Но слишком трепетно. Арман бы так заморачиваться не стал.

Робеспьер поднял на неё взгляд.

— Не стал бы? Но в теории мог.

Женщина нахмурилась.

— Вероятно… но ты же не думаешь, что он…

— Сколько он служил Орлеанскому? – перебил её Максим. — 17 лет? Потерпеть в стане врага пару лет не такой страшный срок. Что мешало искусному лжецу убедить всех в своей честности? Что мешало ему выжидать удобного момента, чтобы ударить? Сын герцога уже пытался устроить переворот. Именно Арман убеждал меня, что Орлеанский не при чём. Если бы не он, этот мерзавец отправился на плаху вместе с сыночком…

Робеспьер прервался, заметив, как сильно побледнела Трис.

— Но М-максим…

Тот устало тряхнул головой и провёл ладонью по лицу, задерживая пальцы на губах.
 
— Прости. Я не хотел тебя пугать. – отобрав у женщины письмо, он поднёс его к свече. — Многое разом навалилось.

Пламя зацепилось за край, быстро расползаясь дальше. Наблюдая за тем, как сгорает маленькая неприятность, госпожа облегчённо выдохнула. Максимилиан же, сбросил остатки на жестяной поднос. Злосчастное письмо рассыпалось пеплом.

— Однако, у нас непременно прибавилось проблем.











примечание: данный рассказ сугубо фантазия автора. здесь присутствуют вымышленные персонажи и события, не происходившие в реальности.