4. Первый взлёт к славе

Однажды Франческо пришёл домой, как сказал бы Франсуа Рабле «разодетый в пух и прах» и, комфортно усевшись в кресло,  сказал брату:
 – Сегодня я удостоен чести посетить семью Колонна! Меня пригласил кардинал Джованни, ты его прекрасно знаешь.
Герардо утвердительно качнул головой:
 – Ну, конечно, знаю. Ты и, правда, становишься популярным, – с нескрываемым восторгом поддержал его Герардо, но не забыл съязвить: – Волнуешься?
Он, закинув ногу за ногу, не поняв эмоции брата, продолжал открывать в себе сноба:
 – Я признаюсь, не волнуюсь и не удивляюсь, и считаю себя вполне достойным всякой почести.
– Заговорила сама скромность, – заметил Герардо.
      – Я буду читать свои стихи, но  не в качестве рыночного трубадура, а  в качестве поэта и интеллектуала, стихами которого восхищаются.
Герардо возмутило положение брата в таком обществе:
– Я так возгордился, что ты, мой брат вхож в элиту города, а ты просто трубадур, развлекающий богатую публику.
Франческо сверкнул глазами как разъярённый и самовлюблённый  лев:
 – «Я особенно взыскан славным семейством Колонна, скажу лучше, – они уважают меня и оказывают мне честь, какой я ещё не заслуживаю».
Франческо самодовольно улыбнулся и добавил:
 – «Скажу больше: меня приглашает жить к себе  кардинал Джованни Колонна и не как у господина, а как у отца, даже более – как  бы с нежно любимым братом, вернее, как бы с самим собою, и в моем собственном доме».
Позже Петрарка в своих старческих письмах отметит этот фрагмент своей жизни:  «почему, я, признаюсь, теперь не знаю и дивлюсь тому, но тогда я не удивлялся этому, так как, по обычаю молодости, считал себя вполне достойным всякой почести…»
Герардо прервал мечтательный полёт брата:
 – Брат мой Франческо в свойственной тебе эгоцентричной манере, ты преувеличиваешь свой авторитет в доме Колонна. Тебя купили, ты – придворный  поэт.
Франческо что-то хотел сказать, кусал губы, наконец, нашёлся:
 – У Вергилия был Меценат.
Герардо продолжил его мысль:
 – И ты хочешь повторить его биографию. Ты,  либо крайне наивен, либо крайне высокомерен. Куда тебя занесло? В этот вертеп, в этот дом терпимости? Я, конечно, этот факт подтверждать не буду, но нет дыма без огня. Как прикажешь мне это понимать?
 – Относительно семейства Колонна: их личная жизнь меня, знаешь ли, не волнует. Нужно в жизни общаться с нужными людьми. Мне выгодно и престижно общение с ними. Ты чего достиг в своей жизни со своей высокой моралью?
– А ты поступаешь так, как советовал отец? – спросил Герардо.
 – Да хотя бы как советовал отец.
 – Он посоветовал бы тебе унизительный статус придворного поэта у этой высокопоставленной семейки?
  – Скажи, а чего добился гордый и морально чистый Данте? По слухам даже запретили подписывать  имя под своими творениями. Ему надели на голову лавровый венок? Ему позволили с почестями вернуться во Флоренцию? – задиристый вопрос Франческа прозвучал как оправдание в собственной  правоте.
 – Ему хотели дать лавровый венок по заслугам, но его политические убеждения не позволили, ты же знаешь, они с отцом были белыми гвельфами. И если ему по слухам запретили писать своё имя, то  бессмысленно все знают, что написал Данте.
 – Можно заставить себя быть слепым и глухим к личной жизни тех, от кого ищешь выгоды, главное – достижение своей цели. Меценатство, распространение стихов – хороший пример добродетели. Это делает мои труды популярными, назови мне хоть одну причину, по которой я должен от этого отказаться?
Герардо  прошёлся  по комнате, крепко потирая свою шею:
 – Хоть сейчас не соврал. Спасибо и на этом.
 – Соврал. И благодарить меня не надо. Я должен думать о заработке. Я буду работать у Колонна личным секретарём и капелланом его церкви. Ты же знаешь, он кардинал, он обещал похлопотать о земельном участке  и это станет моим доходом.
 – За что, за стихи?
  – Ты заметил, я даже не краснею от стыда, но если бы ты знал истинную причину благосклонности Колонна, ты бы сам сгорел от стыда, упрекая меня в унижении и аморальности. Да,  и это ещё не полный ответ на твой вопрос «За что?»
Герардо хотел было повторить свой вопрос, но Франческо приставил палец к своим  губам в знак молчания.
 – Как-нибудь потом.
Франческо дал знать брату, что за его официальной работой секретаря кроется нечто большее и секретное, что хотелось бы знать Герардо, но  он ничего не узнает  при аккуратном языке своего брата.
В 1330 году Петрарка поступает на должность слуги-секретаря к кардиналу Джованни Колонна. Поэт жил у него как в своём собственном доме. Должность его была, в общем, не обременительна. В этом же году за административную службу он получает жалование в виде земельного участка. Эти церковные бенефиции  стали  основным его доходом. Клириком на практике он не стал, но такое положение открыло для него массу свободного личного времени. В 1330 году Петрарка по приглашению младшего брата кардинала  Джокомо Колонна уезжает  в Гасконь. Они уже были давно знакомы по университету.
«Знаменитый и несравненный Джокомо Колонна, в то время епископ Ломбезский … увез меня в Гасконь, где у подошвы Пиренеев в очаровательном обществе хозяина и его приближенных я провел почти неземное лето». – Сделает запись Петрарка в одном из своих писем.
Желание увидеть мир влекло Петрарку в путешествия по Европе. В Гаскони он любовался красотой гор, наслаждался чистотой воздуха, но не только эти удовольствия от природы испытывал поэт. Здесь у подножья Переней он познакомился с новыми людьми, впоследствии ставшими его друзьями.  Анджело (Лейло) ди Пьетро Стефано. Франческо любил называть своих друзей ласкательно или именами великих философов. Анджело римский сидник – выборный  глава, защитник прав духовного сословия.  Он был послом в Авиньоне и входил в окружение епископа Джокомо Колонна. Франческо дал ему имя Лейло.   С фламандцем Людовико ван  Кемпена кантором, Франческо познакомился уже в Ломбезе. Своего нового друга и певца, он назвал «Сократом» за его мудрость и энциклопедические знания.   Все были очень молоды. Петрарка ценил дружбу и ни кого из друзей не терял. В этом райском уголке молодые люди не только вели светские беседы, но и срывали плоды с древа познания, что не считалось грехопадением. Плодами хозяин делился не только с Петраркой, но и с Лейло или Лелием и «Сократом». Это было для них счастливое время.
  В период покровительства семейства Колонна, Петрарка много читает и сочиняет, это время полного погружения в работу над сонетами. Он всячески уходил от средневековой литературы, противопоставляя себя Данте, уходя от канонизации стиля и языка в поэзии, он пытался найти свой, более свободный от формализации путь в литературе. Он искал такую форму поэзии, которой не было до него. Идти по проторённым дорожкам, не входило в его планы. Начало поэтического творчества примкнуло  было к флорентийскому новому стилю, берущему начало от классиков провансальских трубадуров, чего не удалось избежать Данте. Он обожал сонеты Гвидо Гвиницелли и в чём-то считал его своим учителем. Франческо был далёк от поэтической атмосферы города своих предков. Ему ближе оказался  современный новый сладостный стиль и остроумная поэзия провансальских трубадуров. Поэт не продолжает классику своих предшественников, но создает новые формы на её основе. В своей поэзии он подобен искателю жемчуга. Он перерабатывает, а зачастую уничтожает большую часть стихотворений, оставшиеся рукописи долго и тщательно редактирует или как он выражается «шлифует», пока  сам не соизволит вписать  их в «Книгу песен». Петрарка становится поэтом-новатором, несмотря на то, что пользуется забытой всеми латынью, но потом, держа нос по ветру, начал писать на понятном народном  языке вольгаре, что принесло ему славу.  Осознавал ли он  своё новаторство? Позже он опять сделает попытку отгородиться от языка «непросвещенной черни».
Кроме работы над книгой у  Франческо были ещё обязанности инспектора. Нередко  писал для изнеженных господ дипломатические письма. Он много путешествовал и, как сплетничали в Авиньоне, «по какому-то заданию». В его латинских письмах можно найти несколько любопытных строк, относящихся к епископу Джокомо. Петрарка явно шифрует истинные мотивы пребывания: «Галию посетил я, как знаешь, без юношеского энтузиазма».  Скорее всего, он не хотел, но стал посредником в конфиденциальных  семейных делах папской курии. Внешне ничего не делая, болтаясь из города в город как путешественник, он, тем не менее, наделён денежным довольствием и условной должностью каноника. Не принимая участия  в церковной службе, образованный молодой человек идеально подходил для выполнения тайной миссии. Он отправляется по монастырям Фландрии, Германии, Франции, Италии. Для объединения церквей Европы под папскую эгиду, личные качества Петрарки подошли как  нельзя лучше. Он  владел мягкостью и утончённостью в речах, умением убедить собеседника, а так же юридическими и адвокатскими навыками. Для папы он становится послом в разрешении конфликтов,  привлечения церквей на его сторону. Эти миссионерские путешествия в частности отвечают на вопрос Герардо «За что?» его брату такие привилегии.  От покровителей Петрарка скрывал тайное страстное желание увидеть и  познать мир, но была ещё одна тайная причина: его чувства к даме начинают угасать. Его  путешествие по Европе было бегством из Авиньона, но чтобы не запятнать репутацию верного рыцаря, продолжает  писать стихи  о любви, но Бог знает кому, если нет имени.
Петрарка воспринимал незнакомые города глазами путешественника или туриста с любопытством непосредственно и открыто. Это был, пожалуй, первый случай в истории, когда у человека возникает желание в светском познавательном путешествии уже не в качестве паломника по религиозным местам.
  Петрарка по долгу службы приезжает в Ахен. Город встретил его пасмурно, неприветливо. Седые тучи низко нависали над крышами,  стая ворон испуганным карканьем давала понять, что здесь чужакам не рады. Он зашёл в небольшую церквушку, скучающую от отсутствия прихожан тусклый свет проникал в узкие готические окна. Из мрака со стороны алтаря казалось, материализовался старый священник в чёрных одеждах.
Петрарка представился инспектором, священник учтиво его поприветствовал и отвёл в бедненькую библиотеку, состоящую из нескольких книг молитвослова. Петрарка для пущей важности ознакомился с архивными документами, просмотрел каталог библиотеки, но не усмотрел нечего, чтобы его заинтересовало. 
 – Чем славен этот городок? – спросил его Франческо, гулко ступая деревянной подошвой кожаных ботинок по мощёному керамикой полу. 
 Священник обрадовался, не скрывая детскую улыбку, и поспешил проводить гостя к главной достопримечательности городка – к месту, где похоронен король Карл. Они смотрели на серую могильную плиту, прикрытую грязновато-желтыми листьями.  Священник старательно её очистил так, чтобы гость мог прочитать имя короля.
 – Это история о безумной любви. Король Карл воспылал ею к некой женщине. По какой-то непонятной причине женщина умерла. Король не мог смериться с потерей возлюбленной, приказал её набальзамировать и каждый день оплакивал её, обнимая и осыпая её ласковыми словами, как если бы она была живая. Священник обратился к Богу с просьбой избавить Карла от этого, как уже все в округе стали подозревать, недуга. С неба раздался голос: «Под языком усопшей таится причина царского неистовства». Священник вынул у покойной из-под языка гемму и король, вошедший к гробу в очередной раз, испугался истлевшего тела своей подруги и её тот час похоронили, а гемму, чтобы она не попала в чужие руки, король спрятал в трясине болота. Король часто стал приходить на то место, с которого была выброшена гемма, а затем приказал построить здесь, на болоте дворец и храм, затем сделал Ахен своей столицей. Умирая, он завещал, чтобы принцы короновались здесь, пока браздами Римской империи правит немецкая рука.
Вместо того чтобы восхититься небывалой силой любви, доведшей короля практически до сумасшествия, Петрарка, так горячо «влюблённый» в свою Мадонну, отметил:
 – Невозможно выразить, насколько разнятся и как мало имеют между собой общего положения возлюбленного и царя притом, что противоположности ведь никогда не сочетаются без борьбы. А что такое царство, как справедливое и славное государство? А что такое любовь, как не позорное и несправедливое рабство?
Возвышенная и целомудренная  любовь получается у поэта только в стихах. Священник слушал его с непониманием, всё больше таращил глаза, и  оттягивал вниз верхнюю губу:
  – Бог с ним, с рабством, но причём здесь позор?
Священник ждал ответа с разведенными руками. Франческо не предполагал такого бунта от смирного поддакивающего  старика из захолустья и зло ответил:
   –Не стал ли король посмешищем для своих подданных? Ещё Цицерон говорил: «Если есть на свете любовь, а она есть, – то недалека от безумия».
Священник  обмяк:
 –Да, с Цицероном не поспоришь.
 Петрарка отдаёт предпочтения путешествию по Европе и как патриот сравнивает свою любимую Италию с другими странами и везде находит превосходство своей родины над другими государствами их городами и народами. Путешествие по Европе было обусловлено, прежде всего, его должностью. Он не забывал посещать монастырские библиотеки.
В Париже в резиденции короля Роберта Мудрого его провели в богатую на античных авторов библиотеку. С полок смотрели на него великие риторы и философы.
 – Кто распоряжается этой великолепной библиотекой? – спросил Петрарка сопровождающего его монаха. 
 – Я, Дионисий в миру Диониджи да Сан Сеполькро, к вашим услугам, сеньор, – слегка поклонившись, скромно ответил монах.
Он пригласил его поближе к своей конторке, за которой трудился, с удовольствием представил свои рукописи и комментарии к трудам Овидия, Вергилия, Аристотеля, Сенеки. Дионисий был профессором философии и теологии, богословом и астрологом,  другом и советником  короля Роберта Мудрого. Такое знакомство было полезным для Франческо. Они долго беседовали о великих риторах и философах, находя много точек соприкосновения в отношениях к философии Платона и Аристотеля. Некоторые идеи относительно диалектики  Петрарка не разделял, но питал уважение к стоицизму столь близкому христианству. На прощание Дионисий подарил своему гостю «Исповедь» блаженного Августина. Петрарка был в восторге от подарка, тем более что он ценил его прежде, не как богослова, а как стилиста и прекрасного знатока «римского красноречия». Труд Августина открыл для Петрарки внутренний мир человека, тонкости его психологии. Августин – епископ Гиппона, один из отцов и теоретиков западной церкви, автор «Исповеди», 22 книг «О граде божьем». Епископ полностью отрицает античное жизнелюбие, замещая его аскетизмом. Благодаря Августину в процессе воображаемой  полемики поэт открыл новую эстетику человека Возрождения.
Дионисий же, уверовавший в гений поэта впоследствии будет распространять  его стихи.
 Путешествуя по  Европе, Петрарка изучал культуру народов, населявших эти земли, особенности быта, нравы, перед ним предстали города со своей архитектурой, историей, легендами. Петрарка много читал, глубоко знал историю Греции, Сирии, Армении. Ему интересно было побывать там, о чём узнавал из книг сравнить написанное о жизни других народов с действительным положением их жизнеустройства. В Германии по его наблюдению живут варвары хоть и одеты опрятно и приветливы. Священник местной церквушки, в которой практически, не было прихода, сопровождал гостя по городу, раскинувшегося на правом берегу Рейна. Они гуляли. Петрарка  стал свидетелем обряда очищения от грехов минувшего года на купальские праздники. Толпа красивых стройных белокурых женщин заходили в реку.
Священник толкнул в бок Франческо:
 – Что скажешь?
– Хороши дикарки! – С восхищением ответил Франческо своему другу.
 –Да, наши женщины, пожалуй, самые красивые в Европе.
Наблюдая за обрядом, Франческо иронично заметил:
 – Счастливые! Нашей нищеты не смогли бы смыть ни По, ни Тибр. Ваши грехи Рейн уносит к британцам, мы охотно послали бы свои в Иллирию или Африку, но, увы, наши реки не столь любезны.
Движение светлых  волос в воде германских дикарок, дополнят образ его возлюбленной в стихах, ведь писал и редактировал свои сонеты всю жизнь.
Петрарка-миссионер и лирик преодолевает большие расстояния верхом на своём коне. Когда надо идёт пешком по пыльным дорогам, пробирается на коне через Арденнский лес в неизвестный  ему город Лион смело, несмотря на опасности,  весело поёт о возлюбленной, и как всегда воспринимает природу, изображая её поэтично, вдохновенно. 
Глухой тропой, дубравой непробудной,
Опасною и путником в броне
Иду, пою, беспечный, как во сне, –
О ней, чей взор, один, как проблеск чудный…
В этом же 1333 году Джокомо Колонна, епископ Ломбезский перед отъездом в Рим, ждал Петрарку, чтобы увезти с собой и показать Вечный город, но поэт задержался в пути, путешествуя по Европе. Красочно Франческо описывает эту ситуацию в письме к Джованни Колонна из Лиона: «Когда я въехал сюда  сегодня утром, и навстречу мне случайно попался один твой домочадец, я подступил к нему с тысячью вопросов, как принято у вернувшихся из дальних краев. На иные он мне ничего не ответил, но о пресветлом брате твоем, к которому я больше всего спешил, рассказал, что он без меня отправился в Рим. Едва я услышал это, жажда расспрашивать и спешить с возвращением во мне сразу поостыла. Думаю теперь подождать здесь, пока жара тоже поостынет — а до сих пор я ее не чувствовал — и покой меня освежит — а я только и понял впервые сейчас, пока пишу, что устал. Вот уж верно, нет усталости тяжелее душевной. Если наскучит дальше путешествовать пешком, Рона послужит мне экипажем. Гонец торопит, и мне не стыдно, что я так бегло всё написал, ставя тебя в известность о своем местопребывании. На брата же твоего, когда-то моего водителя, а теперь — пойми мое горе — предателя, я решил пожаловаться не кому другому, как ему самому; прошу тебя, вели переслать ему мою жалобу как можно скорей. Будь здоров и помни обо мне, свет отечества, гордость наша».
9 августа 1333г.
 Раздосадованный Петрарка пишет Джокомо почти интимное  любовное послание. Ещё три года тому назад Джокомо приглашал Франческо посетить Гасконь, там он познал тайну своего друга, о которой и написал в  письме: «У Пиренейских холмов сколько раз ты меня просил и увещал сопровождать тебя, беспокоясь только о том, не пострадает ли от этого моя честь?» И далее:  «Или ты боялся, что твой секрет вырвется через меня на свет?... Никому из известных мне людей в умении молчать я не уступлю, никто не уличит меня за несоблюдение тайны…». Петрарка путается в догадках, почему он его  не дождался, в чём причина «молчаливого бегства»? И сам пытается ответить: «А может ты думал так испытать и разжечь моё желание быть с тобой». И ещё одна странность: «…любящие как раз и расстраиваются от первой обиды, а потом, если не удастся затушить пламя, прибегают к лекарству всепрощения…».
Понимал ли Франческо, что письмо могли прочитать как минимум двое – посыльный и Джованни Колонна.
Так и случилось: Джованни прочёл письмо, полное любовных излияний к брату Джокомо. Он сравнил  два письма: «в письме ко мне основной посыл – равнодушие, опоздал с поездкой с Джокомо, ну и ладно. В письме к самому Джокомо – истерика по поводу отъезда» Он решил не искать в этих письмах никаких знаков просто, не подумал, наверное, но затем опять возвратился: здесь глупость либо провокация. «Зачем он мне это буквально подсунул, что хотел этим сказать, – думал Джованни, – просто  так он пальцем не пошевелит, а тут подсуетился, да ещё как красиво! Не иначе, хочет показать, что мы уже одним миррам мазаные? На что только не пойдёт этот самовлюблённый павлин. Если что-то между ними было, то это скажется на повышении Франческо по карьерной лестнице, или какой лакомый кусок достанется».

В 1335 году от папы Петрарка получает каноникат в Ломбезе и ещё в нескольких местах. Чем так смог он выслужиться, отдыхая  у подножья Пиренеев со своим другом, епископом Ломбезским? Но, оставим всё как есть без домыслов и догадок.  Петрарка получил должность канониката, но полного священства не принял. Канониками могли  быть как монахи, так и свободные от церковных обязательств,  служители церкви.  Звание юридически обязывало его к безбрачию, он не мог иметь семью, но на общение с женщинами папство смотрело сквозь пальцы.
Петрарка успешно справляется со своими делами в должности секретаря и для себя любимого продолжает собирать книги. Приобретать литературу Петрарка начал ещё с 1330 года. У него  на книжных полках поселились к тому времени 50 ценнейших книг, 20 из которых – произведения античных авторов – Цицерона  и Сенеки. Благодаря активной переписке со своими друзьями «со всех концов мира и из всех веков» присылали ему книги. Стоимость самой книги  как предмета для гуманиста не играла роли; понятие гуманизм как человечность имела ещё другое понятие – человек читающий. В  библиотеке поэта имелись Гесиод и Еврипид, Платон и Августин, Кассиодор и Абеляр, Гораций … Петрарка стал одним из первых  читателей и исследователей древностей, пропагандирующих античное наследие, благодаря чему древние сочинения Цицерона стали читать и переписывать гораздо активнее. Петрарка распространял культ книги, но предупреждал, что книга должна быть советчиком и другом, но не становиться украшением как ваза или картина.
В течение всей своей жизни с помощью друзей и иностранных корреспондентов он разыскивал и копировал редкие рукописи для своего архива. Переписывая и продавая он неплохо зарабатывал, но кроме того сама собой получалась пропаганда интеллектуальной литературы.  Он реанимировал из небытия  рукописи великих философов и поэтов.
Под влиянием страсти к собирательству книг иногда  был нечист на руку и приворовывал редкие манускрипты в различных монастырях, которые посещал по дипломатическим и инспекционным делам. В средневековье  библиотеки концентрировались в монастырях. Они располагали редкими манускриптами, античной литературой,  частными полными собраниями Цицерона, который частично изучался в школах.
Порой монастыри обменивались книгами, а в эпоху расцвета университетов завязывали отношения и с мирянами. Книги можно было заказать,  купить или взять, но выдаваемая литература никак не фиксировалась. Книжники пользовались монастырскими каталогами и давали поручения своим знакомым. Те брали книги под честное слово или обещали принести что-то в обмен. Не удивительно, что книгу просто воровали. Так появились светские библиотеки для общего пользования. Большая библиотека накопилась у гуманиста Колуччо Салютати, выдающейся личности средневековья. Занимая должность епископа, он был пропагандистом философии Аристотеля, был точен в философских определениях в отличие от Петрарки с его характерным витиеватым слогом, топившим суть излагаемого.  Салютати одалживал свои книги, содействовал публикации, заботясь о Флорентийской государственной библиотеке. Петрарка, собрав отчасти нечестным образом свою огромную библиотеку,  оказался, в отличие от упоминаемого гуманиста,  человеком одержимым накопительством и скупостью.
    В 1336 году Франческо с братом  решили отметить десять лет окончания болонского университета восхождением на гору Мон Ванту и увидеть её чрезвычайную высоту. Исполнилась мечта детства. Рано утром вместе с Герардо и двумя слугами они отправились подножью Мон Ванту. Франческо прихватил с собой «Исповедь» Августина. У подножья местный пастух показал отвесную тропинку, по которой можно пройти к самому хребту горы, но предупредил:
 –Уверяю, что пятьдесят лет назад с таким же юношеским запалом я взобрался на самую высокую вершину, но ничего оттуда не вынес, кроме сожаления, что зря потратил время, поцарапал тело о колючки и острые камни. Поверьте, никто до меня и после меня ещё не осмелился на нечто подобное.
– Знаешь, Герардо, что просто так никто не восходит на гору. Разве что в поисках заблудшей овечки – и, зная, что не найдёт у брата ответа, продолжил, – я глупо полагал, что нашёл первого человека, посетившего горные вершины просто, без практической цели – это  Филипп Македонский.
В одном из писем Франческо написал: «Филипп Македонский, уже в старости посетивший одну гору в Фессалии, не навлек этим на себя порицания, то, конечно, такой поступок простят и ему, молодому и частному человеку».
Герардо пошёл по крутому склону Франческо решил обойти низиной из-за чего путь оказался гораздо длиннее. Ему стало стыдно за его трусость, он устремился ввысь, где его уже давно дожидался брат.
 – Всё петляешь, брат – с усмешкой встретил его Герардо.
 – А что плохого в том, что я ищу более безопасный путь? Именно на таких тропах прячут сокровища.
На вершине Франческо открыл книгу, желая прочесть часто читаемое место, ведь известно, какую станицу чаще всего открывали как наиболее интересное и откроется. «И отправляются люди и дивятся высотой гор и громадности морских валов, и широте речных просторов, и необъятности океанов и круговращению созвездий – и оставляют сами себя». Франческо захлопнул книгу и сказал самому себе: «Я должен научиться тому, что ничему не следует удивляться более, нежели человеческой душе, с величием которой ничто не может сравниться».
Спуск с горы оказался ещё более опасным. Не без усмешек брата и с обидой на самого себя, Франческо опять пошёл своей более безопасной тропой. «Взбираясь на эту гору, не раз случалось с тобой и происходит со многими другими в погоне за счастливой жизнью. Жизнь, которую мы называем счастливой, лежит на вершинах и к ней лежит крутая дорога… Все хотят попасть туда». И теперь если отбросить все россказни Франческо об альпинизме и романтизме, истинная цель подъёма в гору – поиски  клада, о котором знал ещё старый пастух.
Франческо оправдывался перед братом догадкой, что клады могут спрятать там, где безопасен путь.  Ему стыдно было осознавать свою собственную трусость, которая проявилась здесь в горах, где один опрометчивый шаг может стать роковым. Изворотливость, оправдание своего маршрута,  подтачивали его самолюбие.
 Дома, после утомительного восхождения на гору, пока слуги готовили ужин, Петрарка уединился в своей комнате и взялся за книгу. Впоследствии он опишет этот день в письме Дионисию да Борго, монаху ордена св. Августина и профессору святого текста, о своих заботах от 26 апреля 1336 года. «Признаться, я окаменел и, попросив брата…не мешать мне, закрыл книгу в гневе на себя за то, что и теперь все ещё дивлюсь земному, когда давно даже от языческих философов должен был знать, что нет ничего дивного, кроме души, рядом с которой ничего не велико!» И ещё в этом же письме: «Тогда, по истине, удовлетворившись зрелищами горы, я обратился внутренним зрением к себе, и с того часа никто не слышал меня говорящим до самого конца спуска: те слова задали мне достаточно молчаливой работы». Покорение вершины горы Петрарка описал как нечто потрясающее для души из чего можно сделать  вывод: восхождение на гору как восхождение духа, заставило его посмотреть на самого себя по-новому. Здесь рождался человек эпохи Возрождения; здесь поэт оценил дух человеческий, равный  вечному божественному духу гораздо выше трусливой телесной бренности.