Математик

— Вот что, Павел, в Москву тебе надо, дальше учиться! — пригладил непослушные вихры мальчишки учитель математики. — Негожа такой талант зарывать, а о матери не беспокойся, я, ежли что, подсоблю.
Пашка упрямо мотнул головой, ну их, с этими поглаживаниями, мать и так не пропадёт, кроме Пашки у неё ещё два сына и четыре девки. А в Москву надо, математику Пашка любит преданно и самозабвенно, и она отвечает взаимностью, в отличии от людей.

Он всегда ощущал себя чужим в семье, самый старший и самый странный. Ещё будучи карапузом, не умея считать, интуитивно понимал связь между всем живым, а пойдя в школу безошибочно научился просчитывать любую ситуацию с помощью формул, и это пугало домашних. Замкнутый, хоть и добрый, отзывчивый, при этом жуткий педант и чистюля, вечно всех поправляющий, и ни разу никому не отказавший в помощи, его даже просить не приходилось, сам появлялся, где нужен и так же тихо исчезал.

— Рожак, — крестились деревенские старухи, глядя ему в след.
— Гений! — твердил учитель математики скромной сельской школы, забирая на почте очередные книги для любимого ученика, который уже давно обогнал школьную программу.

Москва встретила Пашку ярким солнцем и затхлым запахом общежития. Впрочем, запах его не волновал, какая разница, где спать. Двадцать рублей стипендии не хватало на жизнь, и юноша устроился разнорабочим в театр рабочей молодёжи. Там же встретил Вареньку, бестолково ухаживал, забывая про свидания, засиживаясь в институтской библиотеке. Закончив институт, попал по распределению в НИИ, получил комнату как перспективный молодой учёный, женился. Варенька периодически жаловалась подружкам, что Пашка не человек, а ходячий хронометр, чётко следующий жизненному плану. Всегда знающий зачем, когда и почему, подводя под свои доводы красиво выведенные формулы.

Пока сын бился над очередной школьной задачкой, Павел чистил сапоги, ужинал, проверял дневник наследника, и, посмотрев на часы, шёл проверять успехи сына. И не разу не ошибся. Митька, к моменту, когда отец второй раз заглядывал в его тетрадь, как раз успевал найти все ответы, и даже переписать всё в чистовик. После, Митька получал право «почеркать» в альбоме, а Павел шёл спать, чтоб на следующий день служить громоотводом при крайне эмоциональном руководстве. Пока начальник горячился и кричал, Павел успевал одним движением брови послать секретаршу за чаем, и неторопливо объяснить провинившемуся сотруднику, где тот допустил ошибку, наглядно, а главное быстро расчертив пару схем. Буря проходила мимо, и дальше рабочий день шёл своим чередом.

Митька злился, пытался бунтовать, дрался с одноклассниками, но отец не вмешивался, считая, что мужчина должен принимать решения самостоятельно и самостоятельно нести за них ответственность. При этом, всегда разъяснял непонятую тему, не раздражался повторяя два, а то и три раза, не повышал голос. Даже подзатыльника ни разу не отвесил. Варенька только кивала головой, да подкладывала лишнюю ложку сметаны мужу в борщ, давно не говорившему ей слов о любви, зато цветы в их доме не заканчивались.

А потом пришёл приказ о эвакуации НИИ. Война. Павел подписал добровольный отказ и ушёл на фронт. Три года солдатские треугольнички летали с одного края света на другой. Бывало, что приходили с обгоревшими краями, испачканные в земле, с засушенной ромашкой внутри, Варенька аккуратно заворачивала их в чистый платок, и прятала под подушку, веря, что аккуратный крупный почерк мужа с чётко выведенными формулами вероятности, что они обязательно увидятся, уберегут её от ночных страхов, от которых, случалось, не могла даже дышать. А так, вроде бы вот он, Пашка, совсем рядом лежит, и даже слегка прихрапывает во сне.

* * *
Немцы, в очередной раз предприняли попытку прорваться к мосту. Месяц затяжных боёв, стихших только благодаря ливню, пошедшему такой стеной, словно на землю изливался сам океан. К утру утих. Значит, жизнь продолжается. Покой нам только снится. Павел Сергеевич, временно принявший на себя командование дивизией, плеснул из кружки в ладони воды, умыл лицо, протёр шею, и склонился над картой. Совсем рядом раздались выстрелы, в блиндаж влетела граната. Павел пожал плечами, и взял гранату двумя пальцами за ручку, выкинул в окно. Ещё несколько коротких очередей и всё стихло.

Минут через десять, на пороге появился совсем молоденький парнишка в потрёпанной гимнастёрке — Там добровольцы прибыли!
Павел даже не оглянулся, лишь качнул головой:
— Зови командира и чайник поставь. Есть чем накормить?
— Я мухой! — расплылся в широкой улыбке солдатик и щёлкнув каблуками унёсся исполнять приказ.
Через минуту в блиндаж вошёл темноволосый молодой человек:
— Товарищ майор, лейтенант…
— Присаживайтесь, лейтенант, — перебил его Павел. — Нет времени на регалии…

В этот момент, вернулся солдатик с горячим чайником в руках и ржаными бутербродами щедро намазанными рыбными консервами. Майор отхлебнул чая, пододвинул тарелку с бутербродами лейтенанту, чтоб не стеснялся, ел. Тот улыбнулся краешком губ и впился зубами в угощение.
— В общем задача такая: удержать мост.
— Да это понятное дело! — усмехнулся лейтенант, доливая кипяток в стакан.
Павел молча глянул на лейтенанта, и тот резко сглотнув, замолчал. Майор продолжил:
— Дивизия не успевает выдвинуться к мосту. Танки соседей тоже. Служба горючего застряла в тылу, после дождей. Немцы спешат протянуть через этот мост свою технику. Его надо взять и удерживать в течение суток, может быть, двух суток. Ваша задача — рывком прорваться к мосту и держаться до подхода наших войск. Не дать уничтожить мост, — слово «мост» он специально повторил несколько раз.
— А…
— Поддержка с воздуха будет! — ответил Павел на незаданный вопрос. — Задача ясна?
— Так точно! Разрешите идти?
— Сядь, лейтенант, — неожиданно ответил майор. — Домой давно писали?
— Что? — не понял лейтенант.
— Я спрашиваю, матери давно писал? — повернулся к окну Павел, глядя на сереющее небо.
— Я, — неожиданно густо покраснел лейтенант, — не помню, столько всего творится. Может, недели три назад.
— Стыдно, лейтенант! — не поворачиваясь ответил Павел. Возьмите бумагу, карандаш, пишите!

За окном разгорался рассвет. Неловкое солнце карабкалось по бесцветным барашкам всклокоченного тумана, цеплялось лучами за куцые кусты, озаряя совсем детские лица солдат, развалившихся на влажной земле. Скоро они отправятся к мосту, сколько их там останется, пока не подойдёт подмога? Может никого. А если всё же мост возьмут немцы? Сколько тогда не станет вот таких юных ребят? Сколько мальчишек не увидят больше новый рассвет? Стакан, зажатый в ладони майора, дрогнул, звякнула ложка. Павел тряхнул головой отгоняя неверные мысли. Не мог он ошибиться. Никогда математика его не подводила, значит и сейчас всё будет как надо!

Перед глазами встал сорок второй. Они отступали. Ни патронов, ни еды. Два десятка гранат да несколько зажигательных бутылок, шансы остаться в живых стремились к нулю. Он только-только получил лейтенантские погоны, шагнул в командиры прямо из рядовых. Его вдова получит их вместе с похоронкой. Это единственное что его тогда беспокоило, он не успел ей написать… А потом его контузило. Сколько он лежал в тех обожжённых травах? Так ни разу не решился высчитать, как и то, сколько сгрыз желудей, пока пробирался к своим, часы беспамятства в васильковых полях под ослепительно прекрасным небом. Зато он точно знал сколько ещё сможет проползти, пока окончательно не потеряет себя в зыбком понятии небытие.

Не расстреляли его только благодаря планшету с захваченными немецкими картами, когда нашли ободранного, в крови, возле ещё дымящегося вражеского танка. Его, как тогда показалось, последний верный расчёт, угасающего сознания. Потом госпиталь, орден и снова на передовую.
— Написал, товарищ майор! — бодро отрапортовал лейтенант.
— Хорошо, — повернулся к нему лицом Павел, и ровно, словно ничего особенного не происходит отдал новый приказ, — бойцам своим, тоже раздай бумагу, пусть домой напишут, хоть пару строк и отправляйтесь.
— Разрешите идти?
— Разрешаю.

Летнее солнце встаёт рано. Не растрачивает себя на роскошь неторопливого раскачивания. Раз и уже светло. Словно и не было ночи и дождя на сутки, скрывшего землю. Где-то в лесочке чирикали птицы приветствуя новый день, и торжество жизни.

Майор поставил на стол стакан с остывшим чаем, сгрёб с тарелки ржаные крошки, отправив их в рот и склонился над картой. За спиной возник солдатик.
— Ушли?
— Так точно, товарищ майор!
— Письма?
— Уже!
— Чайник поставь!
— Лечу!
— Стой. Скажи там, чтоб… в общем… пусть подготовят наградные и похоронки.
— Есть товарищ майор!
— И пусть отобьют в штаб молнию, мост удержим…
— Есть! Извините, а можно вопрос?
— Что?
— А этот лейтенант вам родственник? Фамилия у вас одна, да и похожи.
— Сын — ответил Павел и пролил задрожавшей рукой чай на карту. — Ты давай, не отвлекайся, что там со связью?..