Приблуда

— Господи, да у нас своих трое!

Настя тяжело села на диван. Схватилась за голову. Федор мрачно, исподлобья посмотрел на нее.

— Так и что мне теперь сделать? В детский дом ее отвезти? Васька мне все ж-таки братом был…

— Братом! Ты когда в последний раз видел этого своего брата? Лет десять назад? Он-то и показывался к тебе только когда нужно что-то было…

Настя уже чуть сбавила тон, и Федор внутри себя перевел дух. Не хотелось через силу все делать… Ругаться. Да и понимал он, что забота о Соньке ляжет именно на плечи жены. А так… Баба Настя добрая. Громкая, конечно, и гаркнуть может, и даже огреть чем-нибудь, но не со зла… А мимо беды не пройдет.

— Настя, ну скажи, что мне делать-то было? Я ж дядька, родной дядька. Ближний родственник. А она-то…

Федор кивнул на маленькую девчонку, которая как остановилась у порога, так и стояла…

— Она-то при чем?

— Да понятно, что дитя не при чем… Хоронить-то когда будут?

— Завтрева. Поеду с утра.

— Ну, чего глазенками мыргаешь. Иди сюда, знакомиться будем.

Девочка несмело шагнула вперед. Шаг, потом еще шаг. Настя не выдержала, вскочила, сама подошла к ней.

— Ну, что ты, как неживая? Давай, помогу пальтуху снять.

Настя ловко расстегнула пуговицы, стянула с девочки пальтушку, потом большущую кофту, видно сразу, с чужого плеча, а потом ахнула…

— Господи… В чем душонка-то держится? Кожа да кости… А это что?

Настя повернула ребенка к свету и окаменела. Посмотрела на мужа. Тот посмотрел на ребенка, крякнул. Эх, мало он Ваське костылял в детстве. Бил бы больше, глядишь, человеком бы вырос. Соня осталась в тоненьком платье с коротким рукавом. Руки были сплошь покрыты синяками. Настя оттянула ворот платья, заглянула на спину и закрыла рот рукой… Постояла так. Потом как будто проснулась:

— Федька, баню, быстро! Мишка, а ну иди сюда!

Из комнаты вынырнул Мишка.

— Чего, мам?

— Не чего, а что! Сколько раз говорить! Беги к Васильевне. Скажи, что надо одежи какой на девку вот… Може есть что старое.

— Я понял, мам. Слышал все.

— Ну, а если слышал, чего еще тут?

Мишка рванул за дверь, на ходу натягивая куртку. Они с пацанами и подслушивали, и подглядывали. Шутка ли, в их семью может затесаться такая малявка, да еще и девчонка. А потом как увидели, что мамка синяки рассматривает, так сразу решили ей в своей комнате перегородку поставить. Ничего, они потеснятся, зато мелкая всегда под защитой будет, и больше никто ее не тронет. Мальчишки тут же забыли про свои козни, которые с утра придумывали, чтоб приблуде жизнь сахаром не казалась, и взялись за дело.

Мишка принес не только целую сумку тряпок, но и привел с собой Васильевну. Вернее, он не смог от нее отвязаться, и она пришла сама.

Васильевна долго ахала над непутевой жизнью Васьки-сорванца, потом сказала:

— Ты бы в голову ей заглянула. Мало ли, какие насекомые, не выведешь потом.

Соня все это время, пока вокруг нее суета была, так и стояла посреди комнаты. Она молчала, как будто все происходящее ее вовсе не касалось. Настя ахнула, кинулась к девочке, разобрала волосы на пробор и выругалась, как деревенский мужик.

Подняла криво заплетенную косичку, вздохнула. Волосы хорошие… Ой, как жалко.

— Соня….

Девочка подняла на нее испуганные глаза.

— Соня… Волосы надо стричь. Совсем… Ты не переживай, они быстро отрастут. А я тебе вот, смотри, какой красивый платочек дам…

По грязным щекам девочки покатились слезы. Настя и сама чуть не плакала, пока кромсала косы, а потом жгла их в печке. Федор зашел, увидел, что происходит, только крякнул. Эх, зря он Ваську в детстве совсем не прибил…

Как только Настя и Соня ушли в баню, из комнаты мальчишек показалась голова Андрея, самого старшего. Ему было уже двенадцать, и он руководил братьями. Имел у них авторитет, но не злоупотреблял.

— Пап, можешь нам помочь?

Федор вошел в комнату и остолбенел.

— А что вы тут такое утеяли?

— Да вот… Хотим шкаф развернуть, чтобы угол этой отгородить. Ну, чтоб жить ей. Она ж девчонка. А он тяжелый.

Федор шмыгнул носом, излишне суровым голосом сказал:

— Кормит вас мать, кормит, а толку никакого. Втроем шкаф подвинуть не можете! А ну, взялись!

— Пап, а спать она на чем будет?

Федор почесал затылок.

— Надо что-то покупать, получается…

— Пап, а давай мне пока раскладушку, ты же знаешь, я на ней спать люблю, а ей мою кровать поставим? Мне она уже почти мала, а ей самое то, она же мелкая…

К приходу Сони и Насти из бани, у пацанов и Федора было почти все готово. Ну, белье надо было застелить, да, может, коврик какой для красоты, но это уж Настя сама.

— С легким паром.

— Ой, спасибо. Уморилась, сил нет. Сонька как будто воды не видела, да и мыла тоже. От всего, как от чумы, шарахается… Сейчас отдохну немного, буду вас кормить. А потом будем думать, где Соня спать будет.

Девочка заметно похорошела. Худенькая, смешная в цветастой косынке, но глазищи большие, реснички пушистые…

— Так, пойдем, чего покажу…

Настя удивленно посмотрела на мужа, но встала. Он отодвинул занавеску в комнату сыновей. Это была самая большая комната, куда мальчишек заселили, как только Мишке исполнилось три. У родителей была маленькая спальня, и еще одна большая комната сразу являлась и залом, и прихожей, и кухней.

— Ну, что тут?

Настя увидела перестановку, замолчала. Посмотрела на сыновей.

— Сами, аль папка подсказал?

Федор улыбнулся:

— Сами… Хорошие парни у нас, Настя…

Соня не просто ела. Она хватала еду так, как будто ее не кормили целую вечность.

— Так, Соня… Хватит… Плохо будет. Ты сейчас отдохни, не переживай, у нас хватает еды. Все хорошо…

Соня с сожалением проводила взглядом тарелку, и как будто сдулась… Как будто в один момент устала.

— Пойдем, покажу тебе твою кровать.

Казалось, что девочка даже лечь не успела, как уже уснула.

Настя вернулась за стол.

— Федь, достань наливки.

Федя удивленно глянул на жену. Она вообще не пила. Если по великим праздникам глоточек. Но молча сходил за наливкой. Налил ей и себе.

Настя одним глотком осушила стопку. Федор рот открыл и свою рюмку поставил. А Настя посмотрела на него и сказала:

— Если бы твой Васька был жив, то я бы его сама, вот этими руками удавила бы…

Федор опустил голову. Он бы и сам его удавил…

Васька родился, когда Федору уже четырнадцать было, и в принципе, никто уже пополнения не ждал. Бабка пришла посмотрела на новорожденного, плюнула и сказала:

— Зря рожали.

Федя помнит, как мать кричала на нее, выгоняла. А баке было плевать. Она ходила по дому и бормотала что-то.

Федька, хоть и был уже взрослый, но бабку боялся, как огня. Все в деревне говорили, что она колдунья. Нет, Федя, конечно, понимал, что никаких колдуний не бывает, но все же…

Мать устала кричать на бабку. А та вдруг остановилась и сказала:

— Помру завтра. На похороны этого возьми.

Указала на младенца.

Мать сразу ответила:

— Еще чего не хватало!

Бабка посмотрела на нее и спокойно сказала:

— Прокляну. С того света прокляну, если не возьмешь…

А на следующий день и правда померла. Ох, тогда Федя думал, что от страха с ума сойдет, стоя у гроба. Мать не ослушалась, пришла с Васькой. Вот он голосил… На все кладбище орал. А потом зато спокойный стал.

С самого раннего возраста Васька был, как крыса. Чужое сожрать, на другого свалить… В общем, получал сначала от отца, а потом и от Феди. Но ничему его жизнь не научила. В армию сходил. Из армии себе невесту привез. Девку родили, и все, на этом их родительские обязанности закончились. Жили весело. Что ни день, то пьянка. Сколько раз Федя уговаривал родителей к нему переехать, но они все говорили, что Васька и Сонька без них пропадут… Вот и пропали. Родители один за другим ушли. Года не прошло. Вот уж Васька отмечал это дело, хоть на похороны ни копейки не дал.

А через четыре года позвонили в сельский совет, пригласил Федю сам председатель:

— Федя… Дело тут такое… Брат твой, вместе с женкой своей, замерзли, чуть не дойдя до дому… Девочка у них осталась. Если ты ее не возьмешь, то погибнет ведь, в детском доме… А про похороны не думай, поможем тебе. Вы у нас с Настей работники на вес золота.

Сам не знает Федька, почему Насте все сразу не сказал? Наверное, боялся, что Настя в горячке запретит привозить ребенка.

Через неделю Сонька перестала хватать еду. Научилась есть вилкой и ложкой. Кожа зарозовела, перестала просвечиваться. Но вела себя Соня, как волчонок дикий. Если кто-то из мальчишек что-то спрашивал у нее, пряталась с головой под одеяло и молчала.

Они ей и книжки, и игрушки свои. Молчит, как сыч, только глазищами лупает. Сколько раз Настя пыталась с ней говорить, но все без толку. Кроме да и нет, ни одного слова.

Настя уж не выдержала раз, встала перед Соней:

— Что ты волком на всех смотришь? Что мы тебе плохого сделали? Что не поговоришь, не улыбнешься? Или не нравится тебе у нас? Так мы никого не держим!

Соня смотрела на нее огромными глазами. Ни разу не моргнула, так из открытых глаз и выкатились две слезинки…

Настя даже поперхнулась. Из дома выскочила, сама чуть не плачет. Тут же слово себе дала, что ни разу голоса на девочку не повысит.

К вечеру в тот самый день Васильевна пришла.

— Что-то ты, Настя, какая-то не такая.

Настя только рукой махнула:

— Ай, не могу уже... Я и то ей, и это, а она все, как сыч…

— Так и будет, как сыч…

— Чего это?

— Чего-чего… Она же ребенок, а дети чувствуют, когда их не любят. Она же сейчас, считай, что в детском доме, только условия получше.

— Ну, Васильевна, ты как придумаешь… Как же полюбить-то можно чужого человека? Я ж не обижаю ее. Стараюсь…

— А котенка полюбить можно?

— Ну так то котенок…

— В том-то и дело. Другие мы стали. Не такие, как раньше… Раньше все любили друг 

Весна наступила неожиданно быстро. Настя старалась больше не цеплять Соню. Ну есть она, и ладно. Сыта, обута. В книжках вон сидит. Пацаны ей натаскали.

С ними, кстати, Соня иногда разговаривала. Недолго, но отвечала не только «да» или «нет». А уж мальчишки расстарались. Попросили Федора помочь, готовили сюрприз Соне.

Начало здесь>

У девчонки день рождения через месяц, так они, закрывшись в сарае, мастерили ей стол с зеркалом. Как у модниц взрослых. Настя сначала разогнать их хотела, ишь чего удумали, но, потом решила — пусть. Лишняя наука рукам.

Соня не понимала, что происходит. Настя протянула ей новый, красивый, кружевной платок. Помогла завязать красиво на ежике девочки. Соня даже перед зеркалом несколько раз крутнулась. А потом Федор достал новое платье. Такое… Соня даже рот открыла. Она никогда такого не видела…

Ну, а когда мальчишки стол принесли… Соня долго его гладила, Насте даже показалось, что девочка улыбнулась. А потом обняла поочередно всех братьев…

С того дня мальчишки и Соня сдружились по-настоящему. Они часами трещали о чем-то в своей комнате. Смеялись. Но, как только появлялась Настя, Соня сразу уходила к себе и сидела там молча. Настю это страшно бесило. Вот что ей не так? Одета, обута… Чего нос-то воротит? Хотя пусть воротит, ей, Насте, заботы меньше.

Тут огород начался, так вообще не до переживаний. В этом году собрались еще одного поросенка брать, чтоб продать потом. Это ж теперь на четверых надо было одежду покупать. Пенсию, что Соне назначили, Настя скомандовала не трогать.

— Не объест. А так ей на потом. Пусть копится, а то и свадебное платье купить не на что будет.

Федор согласно кивнул. Он всегда кивал, когда Настя дело говорила. А дело она говорила почти всегда. Одного не мог понять Федя, почему с Соней у них никак не ладится… Уж столько вместе. С мальчишками Соня хорошо, с ним нормально, а как Настю видит, так каменеет. И Настя как-то особого рвения к ней не проявляет…

***

Как-то раз, Настя как раз цветы в палисадник высаживала, к ней со всех ног принесся соседский пацан:

— Тетя Настя! Там ваших бьют!

Настя выпрямилась:

— Кого наших?

— Всех ваших!

И пацан бросился прочь. А Настя, подобрав юбки, бросилась к речке, куда направились полчаса назад все дети.

Драку увидела издалека. Дрались ее мальчишки с целой толпой таких же мальчишек. Стояли спинами друг к другу, а в центре, за их спинами Сонька… От деревни уже мужики бежали, потрясая ремнями в руках… Как пацаны отцов-то увидели, так и рассыпались, кто куда…

Настя ощупывала своих.

— Ох, ох, как же это… Что же это…

У Мишки рассечена бровь. У Андрея расплывался здоровенный фингал под глазом, а у Сергея все плечо содрано…

Соня рыдала.

— А ну говорите, что у вас произошло?

Мишка шмыгнул носом:

— Мы купаться пришли… Ну, разделись, Сонька платок свой сняла, а все накинулись на нее дразнить. Ну и вот…

— И вы решили заступиться?

Сергей серьезно посмотрел на мать:

— А что, нам нужно было идти купаться?

Андрей пробасил:

— Она все-таки сестра нам. Почему ее кто-то обижать должен…

Настя поднялась с колен.

— Идите вы уже домой…

Сама шла следом. За что в их семью это наказание свалилось? Ну, неплохая, наверное, девчонка, но лучше бы она жила в другом месте…

У дома Васильевна ждала:

— Настя, что это в деревне говорят? Что мальцев твоих чуть не поубивали из-за приблуды?

Настя остановилась. В душе начала зарождаться буря:

— Из-за кого?

Васильевна вытаращила глаза:

— Из-за приблуды… Ты же сама ее так называешь…

— А ты, значит, готово дело, понесла по деревне… А я, как хочу, так и называю! А ты не смей!

Настя погрозила пальцем у самого носа Васильевны, да так активно, что старушка отступила назад, да чуть не упала….

— Не сметь! Ни тебе! Никому! А то ты меня знаешь!

Настя захлопнула за собой калитку, а Васильевна даже перекрестилась:

— Свят, свят… Точно, приблуда скоро их всех с ума сведет! Бабка-то у нее кто была?

Васильевна осмотрелась, не понимая, с какой улицы начать нести новую новость в массы, но, потом послюнявила палец, выставила и пошла, куда ветер показал.

Настя закрыла за собой калитку и расплакалась. Ну за что ей это все? За что? Жили себе спокойно, не тужили…

— Мам, ты чего плачешь?

Мальчишки и Соня, оказывается, в дом не ушли еще. Настя обычно вообще не плакала. Ну, по крайней мере, если сильно надо было, то чтоб никто не видел…

— Я? Я…

Она растерялась…

— А вот потому что лук вообще не растет! И цветы вот, совсем не хотят приживать! И вообще! В дом идите!

Дети поспешно скрылись в доме.

Вечером долго с Федором разговаривали.

— Федь, делать-то что? Ее клевать будут, мальчишки драться будут.

Федя упрямо мотнул головой:

— А пусть дерутся! Они свою сестру защищают, а значит, правы.

— А если пришибут кого, или их?

— Ну, ты уж совсем… Они же дети…

Но, особой уверенности в голосе мужа Настя не услышала. Решила, будет думать сама. У Феди сейчас посевная, он с ней разговаривает, а сам засыпает…

Ночью Настю разбудил какой-то странный звук… Как будто шепчет кто-то. Она тихо встала. Думала, может у мальчишек что, но нет, шепот шел откуда-то из большой комнаты. Выглянула тихо и замерла.

У небольшой иконки, которая стояла за вазой, чтоб никому в глаза не бросалась, стояла на коленях Соня и горячо шептала:

— Боженька, я знаю, ты хороший… Ты сколько раз мне помогал, когда я просила, чтобы мама и папа уснули… Помоги мне в последний разочек, я больше никогда ничего просить не буду. Пусть у тети Насти цветы хорошо растут, и вообще все. Она из-за них так расстраивается. А если они хорошо расти будут, ей не нужно будет расстраиваться, и тогда она сможет меня полюбить. Ты, боженька, как-нибудь тихонько дай ей знать, что я буду очень хорошей дочкой. Я умею посуду мыть, я все помогать буду. И баловаться не буду, и просить ничего не буду. У меня теперь и так всего навалом. Но вдруг, она тебя услышит, и сможет меня полюбить, и захочет стать моей мамой… Ты постарайся, боженька, а я тебе, все что хочешь… Хоть самое красивое платье, хоть конфеты все свои отдавать буду…

Соня поднялась с колен, а Настя отшатнулась в комнату. Она закусила руку, чтоб не заплакать, не зарыдать в голос…

Утром возле магазина к ней подошли бабы:

— Настя, ты скажи, что делать-то будем? Это что же, из-за твоей приблуды теперь все наши мальчишки ругаться будут да драться?

Настя закусила губу, хотела промолчать, но тут одна из теток сказала:

— В детский дом ее отправить надо. Таким, как она, там самое место.

Настя осторожно поставила сумку, повернулась к говорившей:

— Это не твоя ли корова замычала, Свет? Говоришь, моей Соньке в детском доме место? А ведь она ничего плохого не делала… В отличие от твоей дочки… Не твоя ли Машенька в прошлом году у Степаныча пьяного все деньги из кармана вытащила и сладостей на них накупила?

Настя на наступала на побледневшую женщину.

— Ты, Свет, язык-то свой попридержи, а заодно и воспитательную работу с дочкой проведи. Или, думаешь, я не знаю, кто весь сыр-бор на речке-то начал?

Настя резко повернулась к остальным бабам:

— Ну, может быть, еще кому-то моя дочь мешает?

— Настя, какая она тебе дочь? Она ж приблуда…

— Я вам всем сказала — дочь. Зарубите себе это на носу. А от кого хоть раз услышу «приблуда», так и знайте! Лысыми ходить будете, все волосья повыдираю!

Настя взяла сумку и спокойно пошла к дому, а бабы так и остались стоять. Потом из баб сказала:

— А права Настя… Нам не только волосья повыдирать надо, а и языки… Это ж надо, на ребенка ополчились. Девке и так в жизни досталось, не позавидуешь…

— Это все Васильевна воду мутит. Где она?

Но Васильевна была уже далеко. Стартанула сразу, как только Настя сумку поставила. Не, ну кто ж знал? Она-то думала, что поможет Насте, видела же, что тяготит ее девчонка, а тут все наоборот получилось…

Настя вдруг остановилась и развернулась в сторону магазина. Бабы попятились, но она прошла мимо, как будто их и нет. Продавщица, которая все время разборок на крыльце стояла, быстро шмыгнула за прилавок:

— Забыли чего, Анастасия Алексеевна?

— Да, забыла… Скажи-ка, Зин, есть у тебя бантики какие красивые?

— Есть, а как же… Вот синенькие, красненькие…

— А вот те, розовые?

— Ой, это дорогие, смотрите, какие красивунные.

Настя улыбнулась.

— Вот, их мне и давай!

Бабы проводили взглядом Настю, и молча разошлись.

Мальчишек не было.

— Соня, а мальчики где?

— На речку пошли.

— А ты чего не сними? Боишься?

— Нет… Не хочу, чтобы они из-за меня…

Настя почувствовала, как у нее сжалось сердце.

— Соня, иди-ка ко мне.

Девочка послушно подошла.

— Смотри, что я тебе купила…

Соня огромными глазами смотрела на широкие ленты бантов. Пальчиками осторожно ощупывала их.

— Мне?

— Да… Давай-ка, мы сейчас постараемся и завяжем их.

Они возились долго. Коротенькие волосы так и норовили выскочить, то с одной, то с другой стороны. Наконец, Настя с облегчением выдохнула.

— Готово, иди скорее смотрись в зеркало.

Соня восхищенно смотрела на свое отражение.

— Красиво… Спасибо.

Настя подошла, села на кровать Сони, взяла ее за руку.

— Соня… Можно, я кое о чем попрошу тебя?

— Да.

— Соня, если ты когда-нибудь захочешь называть меня мамой, я буду только счастлива. А мальчишки… Пусть дерутся! На то они и мальчишки, чтоб сестру защищать.

У Сони с ее пушистых ресниц сорвалась слезинка, потом еще одна и еще. А потом она прижалась к Насте, обняла ее ручонками:

— А можно, можно я сразу буду тебя мамой звать?

Настя плакала, Соня вообще захлебывалась в слезах.

— Конечно, можно, моя хорошая… Все у нас будет хорошо. И в школу мы с тобой пойдем самые красивые, и учиться хорошо будем, а еще я научу тебя печь пироги… Хочешь пирог? Мы можем прямо сейчас испечь…

Соня, шмыгая носом, кивнула:

— Хочу… Мальчикам и папе…

Ночью Настя снова проснулась. Снова шепот.

Она выглянула из комнаты. Соня стояла на коленочках и держала перед собой ту самую иконку:

— Боженька, спасибо тебе большое. Я больше никогда и ничего просить не буду. Ты теперь помоги тем, кому так же плохо, как мне было. А у меня теперь мама есть. Она со всем сама справится, потому что она знаешь какая? Она лучше всех!

Настя улыбнулась, вернулась под одеяло к Федору, закрыла глаза и счастливо улыбнулась. Может быть, бог и ее молитвы услышал… Когда родила третьего пацана, так плакала сначала, все причитывала — ну почему не девочка? Как же хочется маленькую принцессу… Вот и появилась у нее принцесса. Да такая удачная, что с пеленками и распашонками уже возиться не надо.

ИРИНА МЕР