Просто выживший. Глава 3. День, когда сгорел страх

Он знал, что сегодня будет первый выезд. Чувствовал это задолго до приказа. Воздух в лагере был другим — плотный, как перед грозой. Бойцы молчали больше обычного, движения стали резкими, как будто кто-то в темноте натянул струну.
Иван сидел в углу ангара, протирая затвор карабина. Руки дрожали. Не сильно — едва заметно. Но он знал: это не от холода. Это от тела, которое ещё помнило, что оно человек.
Он смотрел на металл — тупо, словно впервые в жизни держал оружие. Это не была его вещь. Не книга. Не указка. Не кружка с цитатой. Это была смерть — вытянутая в линию, тяжёлая, пахнущая маслом и кровью.
— Морозов, ты жив? — Скворец опустился рядом, чиркнул зажигалкой.
— Пока да, — ответил тот.
— Первый раз, да?
— А бывает второй?
Скворец фыркнул. Затянулся.
— Бывает. Просто там ты уже не ты. У тебя внутри как будто кто-то другой живёт. Молчит. Смотрит. И если выживаешь — он остаётся. И ты потом сам не знаешь, кто из вас настоящий.
Иван ничего не ответил. Просто спрятал фотографию семьи обратно в нагрудный карман и встал.-
Перед выходом у него тряслись пальцы, когда он застёгивал бронежилет. Он делал это медленно, будто откладывал бой на секунды. В голове — пусто. Ни мыслей, ни паники. Только чистое белое напряжение, как гудение в ушах после взрыва.
Внутри было не страх — а ожидание. Неизвестности. Как будто он стоял на краю обрыва и не знал, что под ним: камни или вода.
— Готов? — спросил Грач.
— Нет. Но и не был бы никогда.
— Правильный ответ.
Ночь. Ни луны, ни звезд. Только чёрная тряпка над головой и глухой ветер, шепчущий сквозь руины.
— Рейдовая группа, к бою. Сигнал через три минуты. Морозов, в тылу с Кефиром, прикрытие, — командует шепотом Грач, быстро проверяя карты. — Задача — зачистка дома на углу. Есть данные, что там “птички” с дронами засели.
— Как узнаем, что это они? — спрашивает Скворец, застёгивая бронежилет.
— Заговорят по-украински и начнут стрелять первыми — ты точно поймёшь.
Скверный юмор перед выходом был чем-то вроде ритуала. Он сбивал панику, делал всех живыми хотя бы на пару минут. Даже Морозов однажды ухмыльнулся. Один раз.
Когда они приблизились к дому, сердце билось уже не в груди — где-то в горле. Иван чувствовал, как ладони становятся липкими под перчатками. Он на секунду закрыл глаза. Представил Катю, бегущую по утренней кухне, Лена смеётся у окна.
"За них".
Подползли к дому тихо. Тренировались не зря. Двое на крыше. Один у окна. Похоже, готовят съёмку.
— На “три”... — шепчет Грач.
— Раз...
— Два...
Выстрел.
Не их.
Кто-то из “птичек” раньше заметил. Окно вспыхнуло трассерами. Кефир рухнул на землю, как мешок с цементом. Без крика. Просто упал.
Выстрелы с той стороны сорвали с него остатки сомнений. Всё стало ясным. Прямым. Без цвета. Он стрелял, как учил Грач: коротко, прицельно, без суеты. Один силуэт упал. Второй метнулся в тень. Он не думал. Тело действовало само. Он стал функцией.
Когда Кефир упал рядом с ним, мир как будто сделал вдох. Всё замедлилось. Он не бросился к нему — прикрывал, как учили. Потом всё снова ускорилось: штурм, крики, тишина. Конец.
— Морозов, прикрывай! Я за ним! — орёт Грач, и ныряет вперёд.
Иван строчит короткими очередями по окну. Тепловизор показывает силуэты — быстро двигаются, отступают. Один из них — медленно, словно раненый. Иван целится. Жмёт. Силуэт исчезает.
Когда всё стихло, Кефир уже не дышал. Пуля прошла через горло. Быстро. Без шансов.
Скворец снял шлем, вытер лицо.
— Он говорил, что его жена сегодня борщ готовит, — глухо сказал он. — Шутил, мол, если мы не вернёмся, борщ испортится.
Иван молча подошёл. Наклонился. Закрыл Кефиру глаза.
История запомнит, — сказал он тихо.
— Да кому она всралась, твоя история? — рявкнул кто-то. — Мы тут сдыхаем, а ты в школьника играешь!
Иван посмотрел на него. Без злобы. Усталый взгляд.
— В школьника я играл, когда мир был миром. Сейчас я — хроникёр.
— Быстро работаешь. — заметил Скворец, равнодушно наблюдая за Иваном, идущего к убитому боевики. — И без понтов. Это редкость.
Иван молча осмотрел тело. Снял с него жёлтую ленту. Спрятал в карман.
— Ты чё, трофеи собираешь? — удивился кто-то из бойцов.
— Это счёт.
После боя Иван сидел на обломке стены, не чувствуя ног. Карабин лежал рядом. Вся форма в пыли и чьей-то крови. Чужой? Своей? Неважно.
Он не чувствовал победы. Не чувствовал облегчения. Была только тишина внутри. Он выжил. Но кто-то другой — нет. И в этом не было смысла, не было морали. Был только факт: один из них ушёл, другой остался.
Позже, когда они сидели у костра, Грач,  смотревший не мигая на огонь, медленно поднял голову.
— Морозов... — хрипло спросил Грач. — А кто в истории умирал первым?
— Люди с совестью, — ответил он.
— Значит, нам всем скоро хана, — хмыкнул Скворец.
— Не всем, — сказал Иван. — Кто-то станет тенью.
— Это ты о себе?
Он не ответил.
— Вот и всё, учитель, — сказал Скворец, плюхаясь рядом, — ты теперь один из нас.
— Нет, — ответил Иван. — Я теперь вообще не из “кого-то”.
Он поднялся, вытер лицо. Пальцы были в чёрной копоти и ссадинах. Он достал фотографию.
— Сегодня — за Кефира, — прошептал. — Завтра — за них.
Он не молился. Просто запоминал. Лицо за лицом. Имя за именем. Как параграфы.
В нём больше не было страха. Но и человеком он уже не был.
Только тенью.