Поколение 20

Внимание, внимание
Данное произведение является сборником небольших новелл и очерков о студенческой жизни начала 20-х годов. Все персонажи являются выдуманными собирательными образами придуманного персонажа детской сказки про котов.

ДИМА

На пеньке перед входом в общежитие сидела скрюченная фигура. Со стороны она походила не на совесть сделанное чучело для отпугивания дроздов. Вокруг фигуры, словно светлячок, вился красный огонёк сигареты.

Я подошёл ближе. Она мрачно выпустила дым и шмыгнула носом. Разбитым. Подняв глаза, словно поднимает глаза лежащая собака, фигура улыбнулась и поприветствовала меня. Это был Дима.

– И тебе привет, Дима, – сказал я, косясь на капли крови на снегу. – Кто тебя так?

– Да мужики какие-то. Говорят: «ты сигарету по-пидорски держишь». А я вот так её держу, – он показал как держит сигарету.

– Нормально держишь, – заметил я.

– Тоже что ли пидор? – ухмыльнулся он.

– Все так держат сигарету… Это они, наверное, так сказали от того, что ты в целом на пидора похож.

– Ну да, есть немного, – согласился он.

– А зачем же ты так наряжаешься? К чему серьги и крашенные ногти?

Геем Дима не был. Однако, у него была девушка, с которой они любили устраивать эксперименты со внешностью.

– Как хочу, так и хожу, – ответил Дима. – Кого это вообще должно ****ь?

– В теории оно так, однако, на практике Дмитрий сидит и хлюпает кровищей.

– Да похуй мне, – сказал он с легкостью. – Я так ходил вблизи Можайского ПТУ. Благодаря моему внешнему виду я из мальчика превратился в мужчину. Первый раз меня, конечно, просто от****или на задворках… Но потом…

– Потом научился бегать?

– Сейчас тебе придётся научиться, – сурово сказал Дима. – Я их главарю оффнику выбил челюсть, я тогда круто вертушки умел крутить.

– Пойдём в общагу, Вандам – сказал я Диме, как тот бросил окурок.

– Я пожалуй ещё посижу, подумаю…

– Ты поднимешься?..

– Ну ты смешной. Ху ли мне не подняться-то.

– Ну… Бывай тогда, – сказал я, разворачиваясь в сторону общежития.

– Узнаю как держать сигарету не по-пидорски, сообщу, – сказал Дима мне вслед.

Сессия была близко. На следующий день я встретил Диму в курилке. Выглядел он удовлетворённым и без особых претензий к жизни.

– О, Дмитрий. Добрый день! – сказал я.

– Где бы мы с вами ещё могли пересечься! Кофейку взял, сигаретку покурил. И вроде как не зря в уник поступил, верно, коллега?

ТИМУР

Прошли времена второго карантина. Мы снова собирались на ещё жилом третьем этаже и рубились в карты, проводили время за разговорами, варили глинтвейн, флиртовали с девочками на кухне и обжимались в умывальниках. На улице была ранняя весна и ветер задувал сквозь открытое окно свежий воздух в нашу комнату. Собрались: я, Катя само собой, Соня, Паша с Валей (они были очень милой парой. Их фотографии висели даже над кроватью Кати), Лёха (самый секусальный мужик в мире, похожий на Иисуса), Катя Ленина и Тимур.

Тимур носил огромный пыльные очки, подчеркивающие его косоглазие и детские усики. Он был какой-то кривой перекошенный и ходил смешно, поднимая пятки вверх, будто пружинит. Естественно, коммуникация для него была тяжелым испытанием. Однако, биография Тимура была уникальной. Сам он из Уфы, жил в Москве, Лондоне, а на настоящий момент он эмигрировал в Америку и взял в жёны американку. Можете себе такое представить?

Люди усаживались, удерживая в руках глинтвейн, на двух койко-место, по краям комнаты. За ними, на стенах величественно висели рисунки Кати. Эти рисунки были во всю стену, она нарисовала их гуашью, за что её хотели выселить. Это был огромный чёрный дракон и большое вьющиеся растение. Между койками ставили стул, выполняющий роль игорного стола. Тимур же сколько мы его не упрашивали поиграть с нами не соглашался, ссылаясь на то, что, во-первых не поддерживает азартные игры, а во-вторых не умеет играть. А рубились мы на желание. Желания были самые разнообразные: позвонить сотовому оператору и пофлиртовать с ним, украсть потолок (он состоял из панелей, которые можно было вытащить), пройтись по коридору с надписью на спине «нужен секс? Звоните! +7…».

– Просто пройтись по коридору? – спросил Паша.

– Просто пройтись по коридору, – уверяли мы.

И когда Паша доходил до конца коридора, мы стучались во все женские двери и убегали. Таким образом он оказывался как бы в западне.

Одно из моих любимых желаний была «ложка». Проигрывавший человек шёл в женскую комнату и просил ложку. В случае если этот человек проигрывал второй раз, я отправлял его назад с вилкой, он должен был сказать «вот, возвращаю вам ложку». Каждый раз это меня невероятно веселило.

Тимур, наблюдавший за игрой, стоя в дверях (он всё время стоял в дверях), однажды набрался сил давать свои идеи, которые можно реализовать в качестве желания для проигравшего. И тогда мы его поймали.

– Тимур, ты в курсе, что тот, кто даёт советы обязан сыграть? Это правило, разве ты его не знал?

– Я же говорил, что не буду играть, – протестовал Тимур.

– Тимур, если ты даёшь подсказки, то ты уже в игре. Я тебя за язык не тянул, извини, – ответил я.

Таким образом мы посадили Тимура за стул и он начал свою первую в жизни игру в карты. Конечно, он продул.

– И какое будет желание? – спросил он.

– В общем бристоль скоро закрывается, сходи пожалуйста за пивом, – сказал Лёха.

– За пивом? Я не буду этого делать! – его голос задрожал. Он затрясся, будто ему предлагают провести контрабанду наркотиков через границу.

– Это же просто поход в магазин, что в этом такого?

– Я никогда не покупал алкоголь. А ещё у меня нет денег.

– Мы скинем. И название напитков я тебе скину сейчас в личку.

Мы собрали с миру по нитке: ровно на четыре банки пива. Снарядив Тимура и пожелавши вернуться или со щитом, или на щите, мы решили передохнуть от игры. Развалились в полуобнимку на кроватях и задумчиво рассматривали рисунки на стенах. Катя Ленина нежно гладила меня ногой – она уже была пьяна. Я не отвечал на её знаки внимания.

– Как закрыли последнюю сессию? – поинтересовался Лёха.

– Да у меня все те же долги: матан, английский, – сказал я.

– На отлично, – ответила Ленина. У неё был синдром отличницы, она не спала ночами, если получала хотя бы одну хорошую отметку в зачётке. Не удивительно, что она всё закрывала.

– Да это был ****ец! – сказала Катя. – Мне дали билет я смотрю: цифры, формулы. Я не знаю ни одну из них. Я что делаю: записываю, сокращаю, упрощаю. Думаю, «ну наверное, прокатит». А у нас там как проходит: скидываешь ответ на почту, ждёшь своего времени и подключаешься к трансляции. Захожу я короче в комнату через час, а мы через ещё одни час должны вообще на шашлыки идти… Елена Владимировна смотрит на мой ответ и меняется в лице сразу, у неё лёгкая улыбка и она говорит: «задача решена прекрасно, конечно, идеально! Как же хорошо! Ну… Начинай!». А там формулы написаны формальным математическим языком, а мы обычно неформальный используем… Я понятия не имею как это произносится… Что это за буква?.. Я даже буквы этой не знаю! Начинаю нести ***ню. – Катя в это время быстро говорит и активно жестикулирует. – Вдруг препод меня прерывает и говорит: «Остановитесь. Два за теорию, пять за практику. Среднее 3.5. На хорошо вам придётся ответить на дополнительный вопрос, вы согласны?». Конечно я согласна! «Ну что ж, говорит Елена Владимировна, Как предмет называется?». Я отвечаю: ТФКП. «А как расшифровывается?». А я не знаю, как расшифровывается! Ну-у, говорю я, «Теория». Ф, что такое Ф??? Фракталы, функции… «Функции», говорю я. К, что может значить буква «К» в этой ***те? Кибер? Комплексный числа… «Комплексных», говорю я, «Переменных». В общем поставили мне хорошо. Но мне кажется, что она спросила меня такой вопрос, потому что я ей понравился.

– У нас в группе есть парень… – подхватывает Валя. – Короче, в численных методах есть уравнения, а там простые какие-то обозначения. Икс один, икс два… И вот этот парень говорит: иск эль плюс… Препод его сразу обрывает и спрашивает: «Гоша, а что такое икс эль?». А тот отвечает: «размер такой…».

Катя и Валя залились смехом.

– Я тоже люблю так делать иногда, только специально, – отвечаю я. – У нас был такой мерзкий препод по квантовой механике, он меня всё время веселил своей вспыльчивостью. Что ему не так скажешь, у него слюна брызгать начинает как из кёрхера… Короче, у электрона есть энергия E, которая является суммой потенциальной энергии T и кинетической V. Он меня спрашивает: «что такое Тэ и Вэ в этом уравнении?». Я отвечаю: «температура и объём». Как же его порвало: «сиди, молчи, балбес! Господи, за что мне это! Аллах дай мне сил!».

Вдруг дверь комнаты распахнулась и на пороге появился мрачно-весёлый Тимур.

– Принёс, – сказал он и достал из рюкзака банку пива. Потом ещё одну банку пива. Ещё одну банку пива. Ещё одну банку пива. Бутылку вина. Бутылку другого вина. – Но играть я с вами больше не буду.

– Тимур?.. А откуда вино? – спросил Лёха.

– Как откуда? Вы же меня попросили! Я продавщице названия сказал, которые вы написали, она всё на кассу поставила, и я забрал.

– Тимур, ты забрал с кассы вино по акции?

– Что? – Тимур не понял, но до него начало доходить.

– Тимур, у тебя сколько денег было?

– Триста рублей.

– Ну так! Ты принёс на восемьсот рублей как минимум!

– Ох чёрттт, – сказал Тимур. Его лицо стало красным. Он схватился за голову и сел. – Я пошёл обратно!

– Сиди! – сказал я. – Всё в порядке.

– Не в порядке! Я паспорт ей показывал в магазине! Что ж теперь будет?

И мы дружно рассмеялись.

– Тимур, ты сделал наш день. Теперь будем всегда отправлять тебя в магазин за пивом, глядишь ещё чего захватишь.

– А выглядишь таким скромным мальчиком! Я теперь не удивлюсь, если ещё окажется, что ты маньяк!

– Тимур как персонаж в РПГ, который с каким-то шансом приносит с вылазки редкий лут.

И мы пили весь вечер трофейное вино, забывая о делах, о заданиях, о своих проблемах взрослеющих людей. Мы курили на улице, мы много смеялись и шутили. И этой весной я чувствовал себя таким живым каким не чувствовал никогда.

ИГОРЬ И ПЕТР

Почти четыре года жизненное пространство со мной делили Игорь и Петр Бельтюков. В общем-то просто Игорь и Петя.

Однажды я вернулся после очередных летних каникул и увидел, что кто-то вытащил половину мебели из нашей комнаты. В том числе пропала кровать Игоря. Мы с Петей приехали одни из самых первых в общагу, поэтому были варианты ещё пошариться по комнатам и вернуть недостающие детали интерьера (кто-то же их взял). Я предложил Пете сгонять за кроватью для Игоря, на что он ответил:

– Тебе есть где спать?

– Ну да.

– Ну и всё. То, что у Игоря нет кровати – проблемы Игоря. Приедет, пойдёт искать.

– Ну ладно… – согласился я, но про себя разозлился. С тех пор с Петром я не советовался ни по каким вопросам, потому что после этой реплики он для меня необратимо изменился, превратившись в жирную, обросшую бакенбардами коалу. Есть такая у меня черта: чем лучше отношение с человеком, тем он кажется красивее. По началу, у этой странной девочки с кухни в глаза бросается неправильный цвет кожи, неопрятное лицо и прыщи. А потом, когда тебе этот человек становится интересен, а разговоры с ним всё искреннее, то в глаза попадает только порхающее, нежное, очарование. Вот и с Петей так было. В одну минуту его образ из гордого Пушкина осыпался в коалу.

Петя питался чебупелями, чепубицами и прочей сранью. Единственная жидкость, которая в него втекала – были дешманские энергетики. Целыми днями это существо только что и делало: спало или играло в ДОТу. Изредка я его заставал за просмотром аниме. Как его не отчисляют я не понимал. Но больше я не понимал, как он остаётся на стипендии. Если нас будут обслуживать такие IT-специалисты, мы окажемся в глубокой жопе. Хотя, справедливости ради, может как специалист он был неплох, однако, в деле я его никогда не видел. В целом мы почти никогда не говорили – говорить нам было не о чем. А вот виделись мы постоянно: он был как домашнее животное.

Ещё в нём была удивительная фишка: спать с голой жопой, а то и ***м. Никаких шуток. Он носил огромные трусы, цвета использованного бинта, которые ночью спадали с него. Хотя, скорее утром, – ночью он не спал, а мешал всем своей болтовнёй на слэнге заДрОТов. Так вот, как-то я встал утром со своего верхнего яруса, как увидел Петину, небритую жопу и трусы, валяющиеся на полу. Юмора в происшествии я, конечно, не ощутил, а смутившись быстро позавтракал и, сделав на память фото, двинул в университет. С юмором я к ситуации стал относиться, когда она начала повторяться чаще и чаще. Потом я познакомился с петушком Петра. Не то что бы у этого человека был маленький петушок – нормальная такая задроченная валына, уныло выглядывающая из крайней плоти. Ничего более омерзительного я не встречал ни в одно утро своей жизни.

Пробуждение Петра случалось обычно, когда я уже возвращался и ужинал. Он резко вставал, как встаёт оживший в морге мертвец, а потом делал глубокий-глубокий вдох. Сидел он в одной позе и сверлил взглядом стену несколько минут. Потом, медленно-медленно словно рыба притворяющейся корягой, искал разбросанные вещи, втыкал наушники и садился за компьютер. Чпокал энергетиком и пачкой чипсов. Каждый божий раз – одно и то же.

Вот я выше говорил, что мы почти не общались. Так вот это «почти» крылось в совместном выбросе мусора. Каждая комната в нашем общежитии была ответственена за выброс мусора с кухни по определённому графику. Раз в две недели, мы брали по баку пищевых отходов и шли на мусорку. В это время мы и говорили. Обычно об учёбе. О долгах, о предметах… Правда иногда он рассказывал что-то из своей прошлой жизни. Из жизни, где он был рок-музыкантом, употреблял наркотики и жарил женщин в общественном туалете. Мне, конечно, в это не верилось. Не верил я и в ту историю, как их ночью пьяных взяли менты, а потом в отделении выяснилось, что дочь главного мусора идёт завтра к ним на концентр и их чудесным образом отпускают. Но я видел фотографии.

Когда Петр съехал, от него осталось куча фотографий – он их просто забыл. Конечно, я их полистал. И там было очень много кадров с кучей музыкальной аппаратуры, на фоне которой Петя (худой и красивый!) стоит с бас-гитарой и пивом; множество людей, держащих руки друг у друга на плечах – и Петя где-то в середине! Какие-то школьницы… И где его жизнь повернула не туда? Как-то, уже под конец своего студенчества, я зашёл в свою старую комнату познакомиться с перваками и очутился в декорациях какой-то абсурдной постановки: на стене висели те самые фотографии Пети. Вся стена!

– Что это? – спросил я какого-то казаха, сидящего за моим столом.

– А, да *** знает. Фотографии какие-то нашли, решили повесить… Атмосферно! А ты его знаешь?

– Ну да, это мой бывший сосед.

В этот же вечер я написал Пете. Спросил нужны ли ему фотографии, а он ответил, что-то вроде «конечно нужны, да ещё как!..» Память ведь. Спустя пару дней я выслал ему фотографии по почте, подмешав в них дополнительную фотографию, на которой Петр спит с голой жопой.

Но «круче» Пети был только Игорь. Вот это уж действительно мастер социального разложения. Игорь был на грани отчисления с самого момента поступления в университет. Он был как Петя только не играл в компьютер. Только аниме и манга. Только пролёживание суток на кровати. Только прыщи и вонь, только отвратительная неухоженная борода и складки жира с растяжками по всему телу. Питался он также как и Петя, и в целом был похож на него по всем повадкам, разве что помноженным на двое (в рост и ширину тоже). Вроде бы даже они иногда о чём-то говорили. А я за четыре (если быть точнее, три с половиной) года я так и не узнал о нём ничего особенного. Я знал разве что: в прошлом Игорь (узнал я это когда выкидывал мусор с ним), был кадетом. Детство провёл в военном училище и даже принимал участие в параде на красной площади…

Но что больше всего поражало меня в этих двоих, это то, что у Пети была девушка… Нет, к нам не заходила ни сногсшибательная красотка, ни задроченная чмоня – девушка у него была в интернете. Она жила в его родном городе, откуда он уехал после школы. Судя по всему, они поддерживали отношения весь университет. Унылые, скромные отношения. Узнал я о девушке Пети по телефонному разговору, который он провёл у нас в комнате. И это был единственный их разговор, который я слышал. Судя по всему, они не имели никакой страсти и не тяготели друг к другу уже долгое время. Он огрызался на неё, фыркал и закатывал глаза, словно говорил с надоедливой младшей сестрой или с чрезмерно опекающей матерью. В конце разговора он угрюмо сказал: и я тебя люблю.

– Да, мамочка, и я тебя! – сострил я, лежа у себя на втором ярусе.

– Это девушка, – серьёзно ответил Петр.

– Да ну? – сказал я. Про себя подумал, мол, да уж. Даже у такого животного как Петя есть девушка, а у меня всё ещё нет.

– Мы с ней уже пять лет встречаемся. Смотри.

Петя зашумел ящиками. Я слез и увидел, что он держит в руках пыльную фотографию. На фотографии: Петр (ухоженный и стройный) в обнимку с какой-то дамой – лица было не видно, но волосы у неё были до талии.

– Прикольно… Она из твоего города?

– Да.

– А что к нам не поступила?

– Она в меде у нас учится. Сюда не прошла.

Он убрал фотографию обратно в ящик. Оно и понятно: его стол был так загажен грязными упаковками из-под питания, что места там было ровно столько, что можно только положить одну руку на клавиатуру, а другую на мышку («зачем мне мыть тарелку? Я же из неё всё равно есть буду!»)

В один из зимних дней, я увидел, что Петя находится в каком-то не вялом, а даже приподнятом настроении, что было для него крайне необычно. Я спросил его:

– Что, долги все закрыл?

– То ли дело долги! Я заказал себе фигурку…

– Что за фигурку?

– Это девушка из аниме. Скоро пойду её получать.

И он мне в самых мельчайших подробностях поведал о том какая у него любимая аниме-девочка. Рассказывал он мне так, что было понятно: для него нет и увлекательнее. Я точно не запомнил, что это за персонаж, ведь я не смотрел аниме. Запомнилась только одна деталь: этот персонаж ест за двоих и не боится попросить добавки.

Ох уж эти аниме-девочки. Сколько они загубили душ подростков, обречённых на тяжёлую невзаимную любовь к 2D персонажу и мастурбацию. Что скрывать, у самого был такой период. Правда длился всего месяц, но чувства были такие, как от потери первой любви. Зимние вечера. Девятый класс. Бесконечное лето. А потом слёзки от того, что Алисы не существует. Однако, не превращать же такие вещи в смысл жизни. Погрузился разочек головой в сладкий, липкий мир любви с аниме-девочкой, а потом вынырнул, отмылся, чтобы не воняло и пошёл дальше. А ведь кто-то заканчивает с одной тянкой и переходит к другой. И потом уже реальная жизнь меркнет. Реальные люди, а уж тем более женщины не вызывают никаких чувств, да и кажутся неправильными, некрасивыми и злыми. То ли дело манга, которую так обожал Игорь. Читая её, он улыбался, как улыбается человек переписывающийся со своей интимной подружкой.

– Тебе не кажется, – спросил я Петю, – что ты больно увлечён несуществующим миром?

– А какая разница? – ответил спокойно он.

– Неправильно это… – я подбирал слово. – Очарование. Очарование плохая вещь. На тебя наложили чары, но чары рано или поздно разрушатся, и ты окажешься у разбитого корыта… обман рано или поздно вскроется.

– А тебя ****? – ответил Петя в привычной манере.

– Ну тут ты прав, – сказал я и ушёл курить.

Вечером сидя на пеньке депрессии и, смоля дымом чапмана, я думал. А ведь правда есть ли разница. Кто-то скажет, что главное в жизни – найти хорошую работу, много получать и иметь комфортные условия жизни. Но в рот я их ****. Одержимые культом успеха. Всё это по сути – американская мечта. Один из социальных конструктов. Ничем не лучше аниме девочек: тоже предлагают тебе какие-то сладкие грёзы в обмен на время и веру. Нахуй мне куча денег и хоромы с крутой машиной. Тратить свою жизнь на такую дешёвую ***ню я не готов. В сущности: капитализм. А вот, например, семья и дети? Тоже же не моя мечта… Эти ценности нам привязывают родители и «скрепы». Женщины должны больше рожать как свиноматки, а мужчины сурово воспитывать. Однако, это тоже иллюзия и обман, в который многие верят. С чего они взяли, что этот способ жить жизнь верный. Просто ползёт дремучая идея из покон веков, передаётся из поколения в поколение, словно вирус герпеса. Я не думаю, что семья и дети – это плохо. Просто оснований для такого расклада мало, культурное влияние. Может по сравнению с этими идеями любитель аниме-девочек никак и не хуже, чем я о них думаю.

– Ой, блять, – выдохнул я от бессилия, докуривая сигарету. Мысль оборвалась и, словно уж, потерялась в высокой траве. – Пойду-ка я лучше зарублюсь в картишки…

Дверь в общежитие хлопнула. А октябрьский день остался висеть на улице совсем один.

302

Комната 302 была одной из самых гостеприимных и шумных в нашем общежитии. Между прочим, Воланд в романе «Мастер и Маргарита» тоже жил в комнате 302. А ещё в 302-ой жили персонажи сериала универ (где были ещё Алла и Гоша). Вместе с обитателями комнаты 302 я проводил почти всё свободное время, а иногда даже оставался на ночёвку. Катя с Соней приглашали всех, кого встретят, в гости. Гостей, по традиции, угощали сладостями и чаем, но могли и покормить. Основных блюда, кстати, было два: рис с грибами, тушёнкой и овощами. Или гречка с тушёнкой, овощами и грибами. Очень редко макароны с грибами, овощами и тушёнкой. Запасы тушёнки, сушёных грибов, гречки и риса, хранящихся на полках, можно сказать были неиссякаемы.

Так вот, рады были всем. Здесь можно было играть в карты и настолки, смотреть сериалы, пить пиво, сидор и водку, пить чай в огромных количествах, можно было устраивать музыкальные и поэтические вечера (последний раз я писала стихи, говорит Дарина, когда в 13 лет влюбилась в Александра Гудкова). Кто-то сюда приходил потянуть электронки, если соседи в их комнатах были против. Однажды мы придумали несколько выдуманных книг и разместили в группе университета объявление, что хотим продать их за символическую цену. На удивление, нашлось много желающих купить Килгорта Траута «Битву за землю» (с маленькой буквы это важно!), Джека Лондона «Путь волка – испытание цирком», Гоголя «сатанинская каша из желудей», Александра Перельмана «200 блюд из гречки» и Максима Голубкова «Соблазнение мужских сердце 1000 и 1 совет».

Но самое главное: в комнате 302 можно было свободно говорить на любую тему. Например, Секс. Катя считала, что в общаге так много людей курит из-за подавления сексуальной энергии. Тут было не то что тяжело заняться сексом, но и невозможно просто подрочить. «Соседи в комнате тусуются всегда, душ общий, – говорит Катя, – помню дрочила в сушилке для белья, но опять-таки нужны ушки на макушке, особо не разойдёшься». Понятно, что предаваться любви в общежитии люди всё-таки находили возможность, но это было невероятно напряжно, ведь ты слышишь, как кто-то ходит по коридору, за стенками кашляют, а с кухни доносится звук шкварчания и гремение посудой. Ещё любили обсуждать политику, учёбу, мангу, музыку… Правда был нюанс. Жители комнаты очень любили спорить. В спорах рождается истина, можно было бы сказать. Но как бы ни так! Катя с Соней были максимально упёрты в своих взглядах, будто бы играли в викторину: если хоть немного посомневаешься в своей позиции, то тебе отрубят голову. А если выиграешь, то стоит полагать, получишь исполнение всех своих желаний (но по факту блеклое чувство удовлетворения на ближайшие десять минут). Поэтому лучше было с ними говорить только на те темы, в которых они с тобой согласны, чтобы не выйти на конфликт, начавшийся с какого-то идиотского разногласия (музыка – это математика и физика или отдельный элемент человеческого восприятия? Чтобы победить фашизм нужно уничтожить каждого фашиста или достаточно лишь обезглавить систему, лишив вождя? Ноги у меня болят от артрита или артроза?). Потом можно было услышать: «пошёл ты нахуй отсюда, мудак! Твоё мнение никто не спрашивает!». Так говорила обычно Соня, если начать с ней спорить. Но на следующий день она снова приходила в своё обычное состояние и всё забывала. Ну или по крайней мере делала вид, ведь вывести её из себя было всё также просто. Поэтому с Соней я старался не касаться острых тем. Хотя её всё равно туда несло. А я всё равно не мог удержаться, чтобы с ней не поспорить.

Ещё была Дарина и Ню. Два терпеливых и спокойных человека, уравновешивающих хаос Кати с Соней. Ню с Дариной были с одного направления: Клиническая Психология.

Сегодня мы варили глинтвейн. Рецептура была простая: какое-нибудь дешманское вино в пропорции 1:1 смешивалось с фруктовым соком. Смесь ставилась на маленький огонь. В зелье добавлялись корки цитрусовых, мёд и корица, а потом не доводя до кипения снималась с плиты и настаивалась полчаса. Иногда, когда людей было поменьше (например, всего три человека), вино с соком не смешивалось.

Я и Катя вернулись с кухни (мы называли её мухня) в комнату. Дарина и Ню сидели на кроватях, а Соня дремала. Со стороны она напоминала плюшевую игрушку. Я нёс горячую кастрюлю, а Катя кухонные инструменты, которыми мы разделывали фрукты. Однако, это не помешало мне заметить тишину, необычно повисшую тут.

– Вы не разговариваете? – спросил я.

– Нет, – ответила Дарина.

– Почему?

– Потому что я хихикнула, когда… – сказал Ню, но Дарина её перебила.

– Хихикнула?? Ты бы слышала как она злобно рассмеялась, когда услышала, что я мою посуду второй день подряд!

– Такие уж правила, – сказала Катя. – Кто не готовит, тот моет посуду.

Я разлил глинтвейн по пяти чашкам (у каждого была своя) и разнёс их по комнате.

– Тёплый глинтвейн избавит меня от стресса, вызванного этими недопониманиями – сказала Дарина, принимаю кружку. – Неотчисле!

– Я не старался! – ответил я.

Это были аналоги слов «спасибо» и «пожалуйста». Как-то мы подумали, что слова спасибо и пожалуйста потеряли свой первоначальный смысл и стали рядовыми. Сначала предлагалось заменить их фразами «я ценю тебя за это» и «ты сделал меня счастливее», но они были громоздкими. Остановились на «неотчисле» и «я не старался», которое могло быть использовано вместо «извини» и «пожалуйста».

То ли от аромата глинта, то ли от наших разговоров, проснулась Соня. Она перевернулась в нашу сторону и открыла глаза.

– Доброе утро, девочки, – сказала она.

– Вставай, уже всё готово, – ответила Катя.

Она уже была на своём верхнем ярусе: сидела со спутанными в паклю кудрявой головой (как, впрочем, и я) и держала чашку горячего глинтвейна. На шкафу, над её головой возвышались стопки книг. Она много читает, однако в соцсетях пишет очень странно: делает много ошибок и никогда не ставит знаки препинания, что делает переписки с ней неким аналогом шарад. Тем не менее она забавная и хозяйственная. Особенная услада для ушей как она грязно по-Сыктывкарски матерится. Удивительно, но это уровень взаимопонимания, который возникает у очень близких друзей, потому что эти реплики произносились без доли злобы, скорее они были как словесная игра на эрудицию. Взаимного уважения мы никогда не теряли. Кроме того, с Катей появлялся уют. Она всегда вкусно готовила на всю нашу «семью». И она отнюдь не глупая. Да, выражает свои мысли она как восьмилетний ребёнок, но она хороший физик и самый шарящий в математике человек из всех, кого я знал. Если бы не её помощь, я бы никогда не сдал дифуры и матан. Говорить с ней про математику было интересно, за этим делом можно было бы проводить часы, если бы не возникала необходимость решать бытовые вопросы.

– Хорошо, что все в сборе, у меня есть дело, – начал я. – Я хочу написать рассказ о нас всех за последние четыре года. Я хочу отразить дистант… Первый и второй. Проблемы взрослеющих людей, с чем они сталкиваются, съезжая от родителей… В целом рассказать про наш быт.

– Интересно звучит. Мы тоже будем? – спросила Ню.

– Да.

– Не пиши только гадости, – ухмыльнулась Катя. – А то я знаю, чего можно про меня понаписать.

– Я хочу, чтобы вы напомнили мне о том, как было на дистанте, что вы чувствовали. Эпоха уходит, скоро вообще всё забудем. А мне хотелось бы это запечатлеть. Можно и не о дистанте, просто про общагу, – сказал я, садясь за тетрадь с ручкой. – Если вы не против, я буду записывать.

– Да что сказать о дистанте. В первый карантин мы просто все разъехались по домам и ничего интересного не было. А вот во второй было жутко: атмосфера чистилища и позднего ноября… Опустевшие комнаты и проблемы с отоплением. Мы почти каждый день пили сидор, причём очень много, – сказала Катя. – Не выходили на улицу почти.

– Ну, впрочем, мало изменилось, – заметил я.

– Да, – рассмеялась Катя.

– Улицы вообще были пустые, – добавила Соня. Пары эти дистанционные заёбывающие.

– Точняк, – сказал я, вспомнив, не без доли тепла, как можно было проснуться за пять минут до пары, зайти в онлайн-комнату с лекцией и лечь дальше спать. – А про первый курс что можете сказать?

– На первом курсе помню, как я с кем-то целовался после пьянки утром… Рты были сухие и липкие… Поцелуи были на вкус как морская соль, – сказала Катя. – А ещё я целовался с каким-то парнем, который пил очень много пива. Поцелуи с ним были на вкус как квашеная капуста.

Я отхлебнул глинтвейна и задумался. Я хорошо представил эту сцену с поцелуями в умывальнике.

– У меня были отвратительные соседки на первом курсе, – сказала Дарина.

– Хуже, чем сейчас? – спросил я.

– Нет, ты чего. Все мои нынешние соседки просто солнышки. Всех вас люблю, ребята!

– Да… – сказал, Катя провалившимся хрипловатым голосом. Это был жест смущения.

– Как мило. Я тоже тебя люблю! – сказала Соня.

– Мы тоже тебя любим, – подтвердила Ню.

– Так вот, – продолжила Дарина. – Они постоянно говорили про секс! Они рассказывали про своих партнёров, обсуждали всякие подробности, а затем, похрюкивая, смеялись. Когда их истории кончились, они начали вытягивать информацию из меня. А мне на то время ещё нечего было сказать… Тогда они стали придумывать все подробности, которые «происходили» со мной и озвучивать их в слух, будто меня не было в комнате! В общем, я кинула в одну из них подушкой, а она завизжала так, будто ей стали отпиливать ноги. На следующий день она нажаловались коменде, что я чуть не выбила этой чуме глаз. Так я и съехала оттуда… Теперь я здесь. В мире кашляющих розеток.

– Да, эти мужики за стеной уже реально достали! Такое чувство, что у них там тубдиспансер, – сказала Соня.

– Давайте ранним утром, как они спать лягут, к ним постучимся и попросим пипетку и розжиг. И не уйдём пока не дадут. Пусть поймут какого это, когда тебе мешают спать, – сказала Дарина.

– Ха-ха, давайте, – согласилась Катя. – Кстати, там раньше, ещё до этих парней, жили две лесбиянки. Одна из них была пай-девочкой. Милая, стройная длинноволосая. А вторая с короткой стрижкой, угловатая такая, и широкая. Я жила тогда с ними и думала, что они просто очень-очень хорошие подружки до тех пор, пока одна из них не сказала: «ты, наверное, уже всё поняла. Мы встречаемся». Моя реакция была примерно такой: «ого». Очень многозначительное ого… Потом меня переселили. По причинам не связанными с их ориентацией. Мне наоборот было очень кайфово с ними жить.

– Что ещё можете рассказать о былом? – спросил я.

Снова нависло молчание. Все задумались.

– Помню как только в общагу заселилась и нам общую комнату Спайсуха показала. Было что-то типа: «Вот наша развлекательная зона. Стол. Много стульев», – сказала Соня, усмехнувшись.

– С Ромой ещё та история… – сказала мрачно Ню. – До сих пор поверить не могу, будто он тут где-то ходит.

– Да, печально. Ты только много не doomай об этом. Ты же знаешь: есть думанье, а есть doomанье… – сказала Дарина.

– Кстати, можно у тебя будет сто рублей на проезд до уника одолжить? – спросила Соня у Кати.

– Можно. Но если не вернёшь со стипухой, я тебя на хлеб вместо масла шоколадного намажу и съем.

Однако, по теме больше ничего на ум не приходило. Начиналась ночь. В окнах больницы через дорогу иногда зажигался свет и мелькали люди. Затем свет выключался. Как водится, полдвенадцатого к нам заскочила Спайсуха:

– Мусор есть?

– Нет, выбросили, – ответила Катя.

– А ты что тут делаешь?

– Сижу, – ответил я.

– Недолго! – сказала она и хлопнула дверью.

Мы ещё немного посидели, рассказав пару сплетен и анекдотов.

– Ладно, поздно уже. Если что-то ещё вспомните, расскажите мне пожалуйста. Завтра у меня важные пары. Нужно выспаться, – сказал я.

– Главное не проспать будильник, – сказала Дарина. – А то у нас будет как прошлый раз с Ню в без десяти девять: «Коллега, нам же к первой паре? Тогда почему мы до сих пор без штанов сидим?».

– Если ты не выключишь свой сраный будильник с первого раза, то я тебя убью! – сказала Катя, натягивая маску для сна.

– Как скажешь, подружка, – ответила Дарина спокойно.

– Соня будет держать за ноги, а я положу подушку на голову.

– У тебя плохо получается запугивать, подружка… Как минимум потому, что звучит сексуально. – А затем в шутку, как бы не выдержав закричала, – я буду существовать на правах кучи белья в этой комнате! Им тут лучше, чем клинпсихам! – и завернулась в одеяло.

Я вышел в коридор, но не пошёл к себе в комнату. Я прошёл по уже пустому коридору до конца и только затем спустился к себе на этаж.

Теперь всех этих людей нет рядом и я даже ничего о них не знаю. Лужас.

РОМА

Так вот, Рома покончил с собой. Как точно – до сих пор неизвестно. Говорят, что, когда его нашли он был ещё теплым. Говорят, что он наелся своих таблеток, запивая водкой. Говорят, что он вскрыл вены ручкой. И всё это происходило в лесу у костра. Несколько дней…

Лес этот был недалеко, в двадцати минутах ходьбы от общаги. Когда он ушёл, он оставил записку… Я видел его в тот день, мы разошлись на лестнице. Был он каким-то каменным, угольным. Со стеклянным лицом. Я поздоровался с ним, а он просто прошёл мимо. Я даже на мгновение смутился: не обидел ли я его чем. Но решил не приставать – мало ли какой вещью он был загружен. В этот же вечер в общежитии появились полицейские. Парни в комнате шутили, что это ищут Рому: все знали, что у него были проблемы. Немногие знали, что у него была клиническая депрессия и что он когда-то лежал в психбольнице. Рома иногда говорил о смерти. Но все пропускали эти слова мимо ушей. А как не пропустить, когда о смерти ноет каждый второй!? «Скорее бы сдохнуть уже», говорит Катя, еле слезая со второго яруса койки. У неё больна нога, да и в целом она мечтает об ужасной смерти всего человечества. «Я выпилюсь такими темпами скоро», говорит Валера, приходя с работы. У него какие-то тёрки с коллегами и начальник мудак. «Когда-нибудь я повешусь», говорит пьяный Вентер, сверля окружающих безумными глазами. Да, этот ****ько и повеситься может, да больно любит себя. «Я не могу больше, мне не хватает сил», говорил Рома.

– Нужно сопротивляться, нужно бороться! – отвечал ему я, когда мы шли в центр делать какие-то документы для общаги.

– Я понимаю, но я не могу, – говорил он тихо.

– Нужно сопротивляться всему тому, что хочет тебя убить. Назло! Пусть подавиться! Разве не здорово ли?.. – спросил я. Но Рома не ответил. – Не очень подбадривает, да?.. – с издёвкой ответил я.

Когда-то он сам говорил мне эти слова. Я пьяный валялся в туалете после тяжёлого расставания и самого меня тянуло в сторону саморазрушения, как тем мартом после Черновой. Зашёл Рома и прочитал мне банальную и неловкую речь в поддержку. После чего подарил мне нейролептики и антидепрессанты.

– Хочешь я тебе ещё макароны отдам с фаршем, я не могу доесть?..

– Не, Рома, спасибо, – ответил я блекло. Пойду-ка я спать.

А на следующий день у меня случилась передозировка этими дерьмотаблетками, потому что я съел обе пачки что он дал и шлифанул успокоительным. Петя, находившийся в полном и беспросветном ахуе, смотрел на меня искося и нервно говорил: «может тебе скорую вызвать??».

– Н-не, надо, – отвечал я сухим ртом, смотря на очертания его силуэта. Зрачки не могли сфокусироваться, и я видел лишь двоящееся мутное пятно.

Слава богу, Кирилл проявил заботу и, можно сказать, откачал меня. Да и Катя заходила, что-то говорила – сплошные провалы в памяти.

Однако, в тот день в общежитии были люди в форме. Когда менты зашли к нам, я напрягся. Однако, это был обычный опрос… Когда последний раз видели, о чём говорили… Я так и боялся, что они могут что-то заподозрить и, наверное, было заметно, что я немного нервничаю. Да, а почему тут не нервничать: приходят вооруженные здоровые мужики, которых нельзя трогать по закону, если они тронут тебя. Когда мусора свалили, мы вышли в курилку.

– Курить, – говорит Катя, – это медленный и приятный суицид. Хорошая в общем-то вещь, только в горле потом першит.

– Ага, главное, чтобы Рома этап с курением не перескочил, – мрачно подметил я.

– Да… – ответила Катя. – Может напился где-то.

– Ты вообще знаешь, что каждый год курения отнимает год жизни. Вот тебе сколько сейчас лет? – решил я съехать с неприятной темы.

– Двадцать.

– А могло бы быть двадцать два!

Поисковую группу организовали через три дня. И нашли на первый же час поисков – ещё тёплого. Три дня он сидел в лесу и ждал, когда его найдут. И что он испытал, когда ни на первые, ни на вторые сутки никто не пришёл. Ведь он специально остался на видном месте! Какое глубокое разочарование и одиночество он ощутил, когда понял, что друзей у него нет…

Я ходил его искать, после разговора в курилке. Это была ночь. Я уже вышел за город и прошёл спящие дачные участки. Передо мной возникла развилка: в лес или к реке. Поколебавшись я решил, что пойду к реке. Я подумал, что если бы хотел умереть, то точно около воды. Я пошёл по берегу, но никого не нашёл. В конце концов, я развернулся, подумав, что занимаюсь каким-то бредом. Вряд ли он наложит руки, сидит может сейчас в общежитии. Ну или под утро вернётся на крайняк. Вернувшись, я лёг спать. Кто бы мог знать, что, пойдя направо, в лес, я бы встретил сидящего у костра Рому…

Когда новость о смерти Ромы прошла по общежитию, люди отреагировали по-разному. Игорь, мой сосед, стал мне доказывать, что он никогда бы не покончил с собой ни при каких обстоятельствах. Валера нашёл поводы для шуток. Катя проклинала его. На доске объявлений в общежитии и в коридорах появились листки с номером и подписью «психолог!!!» А те люди, которые были с ним близки – они были убиты горем и слезами. Дюймовочка, например.

Помню однажды мы праздновали новый год, а с нами был новенький, Сева. Настало время произносить тост, я поднял бокал и начал как-то неудобно: «за наше будущее, надеюсь продержимся до диплома, а когда вас не станет…» Я имел в виду не станет рядом, когда мы покинем общежитие и выйдем в большую жизнь, но было поздно. Этот умник, Всеволод, сказал: «а, кстати, это у вас тут какой-то парень из-за девушки выпилился?». У меня словно желудок в жопу провалился, я так и остался стоять с поднятым бокалом, не находя слов. Этот парень был нашим другом. Стоило видеть выражение лица Дюймовочки в это время. «Что не так?» – спросил Сева. «Заткнись нахуй», – услышал я знакомый сиплый шёпот Кати. Дарина дала Дюймовочке воды, кто-то её обнял. По ней было видно, что она проваливается куда-то. В мрачную бездну, из которой торчат щупальца. «Тост, – громко продолжил я. – Я, конечно, имею в виду… Про то, когда мы вырастем, вот что». Хотя праздник уже был испорчен.

А знаете, что ещё? Когда Рома ушёл, почти каждый второй стал говорить, что он был ему другом и что хорошо его знал. Когда он умер, сразу так много его знакомых оказалось в общежитии, которые так и сгорали от желания поведать о его непростой жизни. Ох, сколько он завёл друзей после смерти, намного больше чем при жизни!

– У нас половина общаги психологов, – говорю я, – а толку от вас ноль! Чем вы вообще занимаетесь!?

– Мне бы самой кто объяснил, – говорит Дарина. Мы пьём чёрный чай с мятой и шиповником. За окном яркое солнце. Осень. Скоро будет хеллуин.

ВАЛЕРА

Когда к нам заселили Валеру, то стало повеселее. Прожил он у нас всего два месяца, однако не выдержав Игоря с Петей, переселился в другую комнату. Он вообще много кого не выдерживал. Он не выдержал прошлых соседей, не выносил свою девушку, не терпел преподавателей и ненавидел начальство. Он был не очень высоким, худым, но жилистым парнем с безумными глазами и короткой причёской. В целом его внешность напоминала скин-хеда. Коменда и преподы считали его адекватным, уравновешенным юношей и только в общаге знали какие у него есть тараканы, время от времени всплывающие на поверхность (чаще всего, когда он выпивал).

Глядя на пузырьки пива в кружке, Валера рассказал, что все генераторы случайных чисел на самом деле псевдогенераторы псевдослучайных чисел. Настоящий генератор случайных чисел можно сделать только анализируя пузырьки, всплывающие на границу раздела фаз жидкость – газ.

– Стоит начать писать диссертацию, коллега, – заметил я.

– Ещё чего. Я лучше захуярю всех в этой общаге! – резко выпалил Валера и безумно рассмеялся. Я рассмеялся в ответ.

Затем я объяснил Валере почему наука за последнее столетие так и не сделала каких-либо фундаментальных прорывов.

– Все разработки, которые мы имеем, это реализация открытий 30-х годов прошлого века, сказал я. – Вот если бы мы могли решить уравнение Шрёдингера для атомов после водорода, то тебе (показываю на Валеру) был бы компьютер с лист бумаги, где можно запустить майнкрафт на Эр Ти Икс, миру – прочнейшие материалы, коммунизм, лекарство от всех болезней, и каждому член по сорок сантиметров!

– А зачем мне его укорачивать?.. – смутился Валера. – Ну-ка дай-ка я посмотрю на твоё уравнение! И что тут непонятно?.. У нас суперкомпьютеры стоят по миру. Во! Вижу ошибку! Вот тут плюсы можно сократить! Звоните Нобелю, я нашёл ошибку в уравнении Шрёдингера!

Потом он мне ещё долго это припоминал «Сковордкинс, скорее! Уравнение Шрёдингера не ждёт!»

Мы называли с Валерой друг друга разными смешными прозвищами при каждой встрече.

– Здорова, Тубус!

– Привет, Гетеротрофус!

– Как дела, третрагональный мой?

– Сойдёт, Пидрилкин.

Валера привёз мне в подарок советского Беломора (наследие покойного деда), который мы любили потянуть в курилке с Катей. Ещё я подсадил на него Рому, и он часто заходил ко мне (а то и я к нему) и мы, накидывая ветровки, выходили посмолить папиросок.

ДАРИНА

Знаешь, иногда ток времени пугает меня. По сравнению с остальными, я чувствую себя стариком. Мне кажется, что моя жизнь где-то здесь кончилась и теперь мне остаётся только ностальгировать по былым временам. Почему-то мне кажется, что всё – дальше ничего нет. Когда мы выходим покурить у пенька депрессии, завёрнутые в одеяла, сжимая в руках кружки с глинтвейном, знаешь о чём я думаю? Я думаю, что это никогда не повторится. Я представляю, что я из далёкого будущего возвращаюсь сюда. И стоя рядом с Катей и Соней, я представляю, что вернулся в этот вечер спустя десятилетие… Будто это всего лишь моё воспоминание. И мне кажется всё нереальным, сказочным, несуществующим…

– Но если будущего нет, откуда ты возвращаешься? – спрашивает Дарина.

– Хороший вопрос… Знаешь, не то что бы будущего нет совсем. Будущее для меня – это что-то вроде заключения в темнице. Ватная, сырая тьма, из которой я иногда вылезаю в лес воспоминаний. И вот я сейчас будто бы нахожусь в одном из своих воспоминаний, как будто бы всё понарошку, срежиссированно. Но мне тепло здесь.

Мы пьём чёрный чай с мятой и шиповником. Между нами сложились хорошие дружеские отношения и иногда мы позволяем себе поговорить по душам. Почему-то мне казалось, что только я понимал её и мог точно подобрать слова, чтобы приободрить в нужный момент. За окном идёт дождь. Я смотрю на копну рассыпанных ржаных волос, на синяки под глазами, из-за которых всё-таки просвечивает что-то жизнеутверждающее.

Меня преследовало стойкое чувство, что ей никогда не везло. Почему-то я часто слышал истории как некоторые люди, типа Вентера, выходили с ней на конфликты, а преподаватели относились к ней грубо и без уважения. Для меня это до сих пор большая загадка. И почему у неё за двадцать три года никогда не было парня…

– Мы не так часто общаемся, но здорово, что мы встретились, – сказал я. – Я был бы рад проводить больше времени с тобой.

– Это взаимно! Кстати, я была знакома с тобой ещё заочно. Когда ты встречался с Лилей, я была её соседкой… Я болела несколько месяцев и не появлялась в общежитии, а когда вернулась, то нашла твои сушёные яблоки. Лиля сказала: «Это Антона, он мудак, забирай».

– Да, у нас не сложилось. Мы встречались месяц.

– Я в курсе, – улыбнулась Настя. – Я наслышана о твоих качествах от неё.

– Но ведь ты понимаешь, что он сама-то при****нутая была?

– Я шучу. Такое бывает, что люди друг другу не подходят. Кстати, у меня есть задание по психологии, хочешь мне помочь?

– А что нужно делать?

– В общем у нас есть задание по психологии… И… Мог бы ты подробнее рассказать о своём опыте селфхарма? На диктофон. Мне нужно будет собрать анамнез, после чего я сделаю доклад…

– С радостью. Но учти, что у меня не было такого уж опыта.

– Как насчёт вечера? На мухне.

Я согласился. Мы всё ещё были хозяевами этажа, и кухня полностью принадлежала нам.

Я сел на подоконник, на то самое место, где я давал свои легендарные концерты. Дарина села напротив, на деревянный стул.

– Катя не придёт сегодня готовить? – спросил я. По кухне гуляло эхо, здесь было просторно.

– Она уже приготовила. Мы можем начинать. Я может буду иногда задавать уточняющие вопросы, но в целом постарайся быть как можно более честным и беспристрастным. Посмотри на всю свою жизнь со стороны. Какое твоё первое воспоминание?

Наверное, мне было три года. Я качался на прыгунках как перевернулся и сильно ударился головой об пол. Помню, как я заплаканный сижу на диване, а напротив меня молодая мать и отец. Они прикладывают мокрые газеты к лбу. Я вижу выражение на их лицах и мне становится ещё больше страшно, я начинаю плакать сильнее. «Может скорую?» – спрашивает мать. «Не надо скорую», – отвечаю я, хлюпая соплями.

Вообще в детстве я часто плакал. Я плакал в детском саду, я плакал дома. Отец мой очень добрый человек и я не могу поверить в то, что он мог поднять на меня руку. Но у меня чётко отпечаталось воспоминание, как однажды он бил меня ремнём. Ему не понравилось, что я плачу. Я помню, как он одной рукой валит меня на кровать, а я не в силах сопротивляться. Я помню ужасное чувство беззащитности, когда с тебя стягивают штаны. Я начинаю рыдать ещё сильнее, а потом следуют горячие удары.

Мне даже купили «Зайчика». Меня вроде водили куда-то. То ли к психологу, то ли к детскому врачу… Он посоветовал принимать мне странную настойку, которая называлась «Зайчик». От моей плаксивости, видимо.

Бабушка возила меня в детский сад на санках. Я помню, как поднял глаза на гнёзда ворон, висящие на голых деревьях и спросил, что это. «Не трогай их, они выклюют тебе глаза» – сказала бабушка.

Однажды в детском саду, когда мы гуляли мальчишки завели меня за сарай и сказали, что если я раздавлю жука, то у меня исполнится желание, которое я загадаю. Я раздавил жука, а они рассмеялись что это была шутка и теперь мои руки будут пахнуть клопом. Я сказал в ответ: «Зато у меня исполнится желание».

Воспитательница в садике была выпускницей моей бабушки. Я постоянно приходил в сад с цветами и конфетами. Я дарил ей их. Я говорил ей: «подождите, не взрослейте. Я повзрослею и войму вас в жёны». Это было до тех пор, пока воспитательница не сказала бабушке, что она крайне смущена и не хочет продолжения этого.

В садике мужской туалет состоял из двух элементов: взрослого унитаза и дырки рядом. Обычно все справляли нужду во взрослый унитаз (мы ведь не маленькие). Конечно, маленькая жопа не умещалась на большом холодном абажуре и бывало, что мы садились по трое на один унитаз. Или когда кто-нибудь срал, было нормой подойти и спросить: ты не против, если я пописаю, пока ты какаешь. Или вообще не спрашивали, а делали.

Еду нам приносила старого вида Тётя в двух огромных бидонах. Конечно, многие часто говнялись и не хотели есть. Или пить молоко с пенкой! А был паренёк, который эту пенку просто обожал и все отдавали свою пенку ему.

Иногда мы смотрели мультики, которые кто-то приносил. Каких-нибудь телепузиков или что-то вроде этого. Однажды я принёс свой любимый мультик скуби-ду (я обожал собак), но воспитательницы не стали его включать из-за обложки с монстром, гонящимся за главными героями. Я плакал.

Однажды мы проходили знаки «больше», «меньше» или «равно». Воспитательница говорила: представьте себе птичку, которая открывает ротик сторону большего числа (я представил ворону, которая выклёвывала глаза). Потом мы прошли простые операции вроде сложения и вычитания. А потом воспитательницы сказали придумать свои простые примеры и задать их другим ребятам. Кто-то сказал: «на цветочке было 3 бабочки. Из них одна улетела. Сколько бабочек осталось?». Кто-то сказал: «на столе лежал апельсин. К нему положили ещё один. Сколько стало апельсинов на столе?». Я, наблюдавший как отец вечерами играл в первую колду, сказал: «по полю ехало двадцать танков. Три танка подбили. Сколько танков осталось?». Воспитатели были в ахуе. Никто не смог ответить на мой пример. Даже когда меня спросили: «какой ответ?», я его забыл… Ответ, который я старательно высчитывал! Тогда я первый раз в жизни почувствовал, как лицо наливается краской.

Перед новым годом нам устраивали представление. Со снеговиками, дедом морозом и снегурочкой. Конечно же, была ведьма, которую играла моя мама – она работала в доме культуры. Когда она появилась в потрясающем наряде, я встал со стула и закричал: «это не ведьма, это моя мама!».

Интересно, что моё отношение к матери и отцу поменялись со временем. На старших курсах я обожал своего отца и терпеть не мог мать, мы с ней не общались. В детстве всё было иначе: я боялся отца, иногда даже боялся обратить его внимание на себя. Но цеплялся за мать, которая была для меня защитой.

Иногда по ночам, она будила меня и говорила: «Собирайся, папа сильно пьяный, мы идём с тобой ночевать к Бабе Лиде».

Отец любил меня. Он научил меня стрелять и ездить на мотоцикле. Научил блокировать удары и разбирать железо… Он был сборщиком железа, его девиз был «если вещь шатается – то мы её берём». Часто он оставлял мне какие-то странные штуки и набор отвёрток и гаечных ключей, чтобы я их самостоятельно разобрал.

Однажды, я поехал с мамой на море и в нашем плацкарте был сосед – Женя. Отец не смог поехать с нами. Оказалось, что Женя живёт рядом, он стал часто составлять нам компанию. А потом, через несколько дней, я увидел, как мать целуется с Женей на берегу моря. «Никому не говори. Ты же не хочешь, чтобы папа убил маму?».

Помню, как отец сел на корточки, рядом с остановкой и сказал: «нам нужно поговорить. Тебе нужно уехать в другой город, там будет для тебя лучше. В Москву, к Жене». Я первый и последний раз видел, как отец плачет. И я плакал.

«Ты понимаешь, что с ним было жить опасно?» – говорила мать. Когда он выпивал я боялась за нас, он мог сделать всё что угодно. Нам нужно было найти другой вариант, где бы мы были в безопасности.

Я проучился одну четверть в Москве. Они расстались с матерью. Женя её избил, я помню. Каким-то он оказался конченым мудаком. Помню, как он ходил по дому в красных от крови носках, оставляя следы по холодному, красивому полу.

Я вернулся в родной город. Меня часто били в школе. Я не мог постоять за себя и… снова плакал. Все шутки в классе были обо мне. После школы меня уже ждали, чтобы бросить в канаву. Или разбить губу. Или измазать землёй.

Почему-то я позволял людям издеваться надо мной. Или специально иногда выставлял себя дурачком на потеху публике, так как находил в этом какое-то удовлетворение: если другие смеются, значит я делаю всё правильно.

На месте я себя чувствовал только на моей улице: у меня там были хорошие друзья. Я был в своей компании. Нас было человек семь, очень дружных и энергичных. Мы постоянно что-то придумывали… Лазили по заброшкам, любили бегать по полям. Воровали противогазы со старого ЛесХоза… Разжигали огромные костры… Играли в пластилин: у нас было так много пластилина, что мы построили целый пластилиновый мир. У меня были правда хорошие друзья… Я, Лёха, Вольдемар, Полина, Максим…

МАКСИМ

Мы часто его пугали. Он в свою очередь покупался на наши несложные приёмы. Это было чем-то вроде развлекательной программы: придумать новый оригинальный способ напугать Максима. Довести его до слёз. Заставить обделать штаны – так он тоже умел делать. Мы придумывали зловещих мертвецов, которые якобы охотились за ним. Разбрасывали в его дворе символы, предвещающие вторжение потусторонних сил. А также с помощью детской эрудиций воплощали в жизнь фокусы с левитацией каких-то предметов или с таинственным исчезновением или появлением. Мы могли за вечер сколотить крест и ранним утром поставить его во двор к Максиму (иногда нам приходилось отвечать за шутки перед его родителями). Утром мы, обычно втроём, с Вольдемаром и Лёшей, приходили к нему на крыльцо и громко стучались в дверь, с разорванной обшивкой. Он выходил гулять, маленький и слегка болезненный. Затем под предлогом показать задний двор, мы шли туда и обнаруживали возле его сарая крест с угрожающей надписью. Мы рассказывали сказки, что теперь мертвец охотится за ним. Ведь этот крест – метка смерти. Он на наших глазах превращался в комок плачущих и дрожащих соплей. Потом, его сестра, которая тоже была в деле, начинала громко шуметь в сарае, и мы убегали, прятались в заранее условленном месте, таща Максима за собой, говоря, что нельзя разделяться. А потом в том, условленном месте, в поле за прудом, мы якобы обнаруживали новые проклятые вещи, чем ещё больше доводили Максима…

Не то что бы это сильно веселило, но зачем-то мы это делали. Для древних людей охота была не столько желанием выплеснуть агрессию и кого-нибудь проткнуть копьем, сколько своего рода азартной игрой, в которой к тому же можно отточить свои навыки. Посостязаться как в спортивном соревновании. Тут тоже мы состязались в фантазии и красноречии. Ведь нужно же было придумать жуткую и правдоподобную историю про мертвецов или чупакабру. Может быть поэтому. Когда я рассказывал эти воспоминания в своём общежитии, Дарина сказала, что в детстве Максим всего так боялся, потому что уже тогда у него были отклонения. Просто дети часто этого не замечают у сверстников. И что скорее всего его родители были алкашами – а так и правда было.

Позже мы с Максимом встретились в психбольнице. Я там был всего лишь на неделю, а он даже не мог сказать какой сейчас месяц. Наверное, люди сходят здесь с ума намного сильнее, чем на воле. При прочих равных. Бедлам.

Это было в десятом классе. В десятом классе мы поссорились с Вольдемаром из-за девушки. Это была моя одноклассница. Милая светлая девочка, с просторной щелью между передними зубами, пишущая стихи и энергично обсуждающая музыку и литературу. Возможно, это была моя первая безумная любовь. Я помню стихи, которая она нам читала на уроке литературы. Это были стихи про тишину, которая существовала в образе мышки, которую звали Бетти. Пересилив все мальчишечьи страхи, я всё-таки вытащил её погулять. Хотя первую четверть, я даже боялся написать ей. Просто сидел вечерами, или перед сном, разглядывая её фотографии в вк. Причём, у неё было всего несколько фотографий в ужасном качестве, но в которых я утопал, находя новые и новые детали.

В первую нашу встречу, я всё-таки струсил позвать её один на один: один на один я нервничал. Позвал для первого раза Вольдемара. Затем она настояла, чтобы во второй раз он снова был. В третий они пошли гулять уже без меня. Так иногда бывает. Мой жалкий заплаканный змеёныш оказался где-то в конце февраля на лесной дороге. Там, осознавая всю свою никчёмность, он запланировал залезть в петлю. Всему миру на зло. Чтобы так было: они приходят в школу, эта смазливая парочка, за ручку. День начинается и проходит как обычно. Вот урок математики, физики… Во время литературы, классной руководительнице звонят, она поднимает трубку. Вдруг её лицо меняется и она шепчет: «Антона больше нет…». И пусть делают с этим что хотят, пусть их совесть грызёт до конца жизни. Но сына пусть назовут в честь меня.

Подливала масла в огонь мать. Она, хотя я об этом не знал первое время, имела доступ к моему аккаунту в вк и читала все мои переписки. В том числе и с девочками. Все мои неловкие разговоры и шутки, которыми я старался очаровать Чернову, она пересказывала моим родственникам. И порой, мне казалось, что у меня начинается шиза или паранойя, когда ловил в словах родственников странную двусмысленность, намекающие на мои отношения с какой-то одноклассницей. Когда я узнал, что вся моя личная переписка оказалась в руках семьи, это было последним ударом по юному, тревожному и уязвлённому сердцу.

Но повешения не произошло, хотя знакомство с удавкой состоялось. В последний момент – передумал. Развернулся и ушёл от злополучного сука, оставив петлю так и висеть в лесу пугать детей и бабок. Долго в тот мартовский день я стоял и размышлял о жизни. Думал, что я тот человек, не заслуживающий любви. Умру я в одиночестве и никому не нужным… Ну и так далее в том же духе. Чувство изоляции и одиночества разрушает разум также, как и голод и обезвоживание разрушает организм. Если бы не Егор Летов, я бы, наверное, всё-таки действительно покончил с собой. Проблема подростка была решена намного проще: разрубил обе руки до состояния кровавой каши, по-нелепому был найден не вовремя родителями, отправлен на беседу с тёткой-психиатром. Тётке психиатру я рассказал ещё пару вещей, которых никто не знал: про мою попытку с петлёй и балавство с таблетками. В первый день, когда Чернова мне отказала, я прочитал в инструкции к ибупрофену что-то вроде «если вы приняли больше 3 таблеток за раз, обратитесь к врачу» и сожрал 90 штук. Конечно, ничего не произошло, я просто отрубился на крыше заброшенного санатория и проспал всю ночь на холоде, но мне кажется урон моей печени, который я нанёс тогда, тянется со мной всю оставшуюся жизнь. Может быть это событие определило для меня дальнейшую нестойкость к ядам и отравлениям. В общем-то, для тётки это был рядовой случай, тем не менее при личном разговоре с родителями она порекомендовала неделю диспансеризации. Они согласились. Это была весёлая и поучительная неделя.

Правда, я ожидал самого худшего. Самого худшего не произошло – мы жили в достаточно нормальной атмосфере. Мне показалось, что то место, где я оказался некий предбанник. Под порогом зазеркалья. Однако, там дальше, через несколько поворотов по коридору, за железной дверью или через мрачные, слабоосвещённые переходы в подвале, мы выходили в совсем другое пространство. Нечеловеческое, неподчиняющиеся никаким законам, в том числе и физики. Там жило безумие и призраки.

Я увидел Максима в коридоре. Он был мне совсем не удивлён. Он сказал мне «привет» таким способом каким говорят человеку, с которым ты уже сегодня виделся в первой половине дня. Возможно неоднократно. Я же его видел впервые за пять лет.

– Ты чего тут делаешь? – спросил я неопределённо. Не знал радоваться мне или пугаться. Чего ожидать от него.

– ***нёй страдаю, – сказал Максим.

– Что?

– Я в военкомате медкомиссию не прошёл.

– Как не прошёл?

– По психиатру. Сказал, что у меня слабоумие, вот я тут и оказался. На руки мои сначала смотрел, говорил, что я колюсь. Но на самом деле, у меня просто синяки.

– И как тебя лечат, – усмехнулся я. – Заставляют играть в шахматы?

– Нет… Таблетки дают. Какие ещё шахматы, ты что прикалываешься?.. Хотя шахматы у нас тоже есть.

Как позже оказалось, в шахматы лучше всех играют шизы. А с Максимом мы в тот день разошлись в разные стороны коридора. А потом увиделись только через восемь лет. Он был такой же. Разве что вид у него был болезненный и пьяный. Он стоял где-то на обочине и когда увидел меня, то осведомился почему я не предупредил его, что сегодня буду в этом районе. Ведь он мог бы мне помочь дотащить вещи. Насколько до меня доходили слухи дом его сгорел и жил он теперь в деревне, за городом. Транспорта у него не было. Даже велосипеда. Поэтому он ходил в город пешком. В будние дни он ходил на работу – работал он пекарем на хлебопекарне, а в выходные дни ходил за пивом. Как не проезжаешь мимо перекрёстка так и видишь: Максим в город идёт. Или из города. А дорога там была не близкая, около пяти километров через поле и лесок.

В психбольнице давали хорошие лекарства, от которых спокойно спалось. Вместе с тем все эмоции притуплялись, поэтому привыкание к реалиям стационара проходило быстро и безболезненно. Позже я узнал, что это были за таблетки: антидепрессанты и нейролептики. В качестве антидепрессанта у нас обычно используют амитриптилин. Амитриптилин! Если вы откроете инструкцию к нему, то обнаружите список побочных эффектов размером с Евгения Онегина, один из которых «суицидальные мысли». Для меня долгое время оставалось большой загадкой зачем человека с депрессией и суицидальными попытками лечить лекарством, который может поспособствовать ухудшению его здоровья. Как я понял амитриптилин дают всем, это стандартный (дешманский) антидепрессант. Последний человек из моего окружения, которому прописали этот препарат покончил с собой в лесу. Он объелся таблеток (в том числе этого триптелина) и вскрыл вены ручкой. Его звали Рома.

Психиатры говорят, что выбор антидепрессантов или других психотропных препаратов – процесс крайне сложный и индивидуальный. Обычно это делается методом проб и ошибок. Тебе дают таблетки и смотрят: помогают или нет. Если нет, то меняют. Вот и всё лечение. Некоторые друзья-психологи (Дарина, например) считают, что это не лечение, а всего лишь обезболивание. Паллиативная помощь. По-настоящему проблемы можно решить только синтезом препаратов и грамотной психотерапией. А в большинстве случаев, можно обойтись только психотерапией. У меня, к сожалению, опыта психотерапии со специалистом так и не состоялось. Но препараты за своё студенчество я успел употребить самые разнообразные. Занимался самолечением.

Когда меня выписали, оказалось, что Вольдемар уже расстался. Он так расстался, что сам угрожал всем своей смертью и даже удалил страницу в ВК. Конечно, он тоже порезал вены – так было модно. И конечно, мы с ним встретились, и он спросил меня: «Зачем ты это сделал?». А я ответил: «Из-за учёбы». Он сделал вид, что поверил мне. Но уже в мае, когда за окном расцветала прекрасная черёмуха, а мы курили какие-то отвратительные папиросы и пили водку на трубах теплотрассы, смотрели на грязное поле, на котором велись строительные работы, он сказал мне: «а всё-таки ты это сделал из-за нас». Я промолчал.

Расстались они непонятно из-за чего. Потом они ещё пару раз сходились и расходились. И так много-много раз.

Вдруг откуда-то взялся Максим. Он шёл мимо, видимо со смены или на смену. Но вид у него был совсем необычный: пиджак, хорошо уложенные волосы, брюки. Как будто он шёл с выпускного или снимался в фильме про людей в чёрном: на его носу сидели непропорционально огромные чёрные очки.

– Что ребят, отдыхаете? – спросил он.

– О, Макакиес, давай к нам. Водку будешь? – выпалил Вольдемар.

– Буду, – с готовностью сказал Максим и залез на трубы. Он никогда не отличался физической формой, но тут он буквально очутился с нами за один прыжок. Будучи нетрезвыми, мы не обратили на это внимания. – Я вам скажу вот что, друзья. В каждой шутке есть доля правды. Иначе она бы просто не была шуткой. Но в каждой правде есть доля шутки. Иначе это не было бы правдой. Правда – это когда пошутил создатель вселенной. Если будете относится к миру как к чьей-то иронии – вы всё поймёте очень быстро.

– Ты ебнулся, макак? – спросил Вольдемар. Было слышно, что он еле сдерживает рвотные позывы.

– Шутка, ребята. Всё шутка… – сказал он заговорчески глядя на меня и подмигнул. Затем он опрокинул бутылку водки и выпил значительную часть. Даже без запивки.

Этот день мы больше никогда не вспоминали с Вольдемаром. Более того, он его забыл. А я всё-таки не могу понять откуда Максим тогда взялся и почему его речь была на удивление чистой и грамотной. Совсем не похожей на речь психически нездорового человека.

КРИНЖ

С кем же мне провести тот вечер?.. От привычки проводить вечера в компании людей, привитой на Ульянке, было нелегко избавиться. А в этом месте с общением было туго. Люди здесь жили в основном от третьего до пятого курса, взрослые, работающие и ****ец скучные. Они не перекрикивались в коридорах, а мухня для них не была площадкой для знакомств. В прошлом общежитии было так: на подоконнике пока вариться каша или макароны, или ещё какая ***ня происходит, парни усаживались на подоконнике и флиртовали с девушками. Кто-то делился кулинарными советами, кто-то просто обсуждал новости. Я на кухне играл на гитаре, когда хотел поделиться творчеством. Удобное место: на кухне всегда кто-то есть! Да и люди там, обычно не обременённые срочными делами, были не против задержаться и послушать (вспомнить только легендарный концерт на кухне).

В этой же общаге было всё наоборот: обрезав каналы звукового восприятия наушниками, уперев взгляд в пол или телефон, люди спокойно готовили, не обращая на себе подобных никакого внимания. Мне кажется тут виноваты условия: в этом общежитии они были более комфортными. Широкие коридоры, большие комнаты… Люди терялись в этом пространстве, личное пространство каждого при желании могло не нарушаться никогда. То ли дело было в моей первой общаге: холод, мрачные тесные коридоры, такие что нельзя пройти двум людям, картонные стены, злая как собака коменда и умственно-отсталые пту-шники, живущие этажом ниже как ничто другое сплочали между собой студентов.

Обойдя всё общежитие (с четвёртого этажа не пришёл вообще никто), у меня села социальная батарейка. Уговаривать кого-то приходить, знакомиться и так далее – невероятно утомительное занятие. В общем желая немного отдохнуть от всего этого, я спустился в курилку.

Только кончик моей сигареты затлел, из-за угла вышел Аня с Федей. Они поздоровались, уселись на шлагбаум и закурили что-то чапманоподобное.

– А я тебя ищу весь день, – сказал я Ане.

– Что-то случилось? – спросил он с привычной готовностью на всё.

– В мафию сыгранём вечером?

– Давай, я за. А ты за? – обратился он к Феде.

– Ну не знаю даже…

– Да ты заебал уже. Давай поиграем, ты иначе совсем уже скоро с ума сойдёшь.

– Ну давайте. Но я не обещаю, – сказал Федя.

Подходя к общаге, Аня сказал мне: «смотри что такое доверие».

– Здравствуйте, – громко сказал он, поставив три бутылки пива ну турникет. Бабка на вахте, вылупив глаза, в полном ахуе даже не нашла слов что сказать. Достав пропуск из кармана, Аня пикнул, и забрав бутылки пива, проник в общежитие. – Хорошего вечера!

– Как это у тебя получилось? – спросил я у него в коридоре. Вслед что-то крикнула бабка, но мы её проигнорировали.

– Меня все знают, я тут уже почти пятый год живу. Это называется «свой в доску».

Зашли в комнату Ани. Он взял из тайника дубликат ключа от нежилой комнаты и сказал: «в ней будем играть в мафию». Это оказался ключ от комнаты Кролика, в которой у меня случилось небольшое приключение полгода назад.

– А где сам кролик? – спросил я.

– Его выселили. За хранение оружия.

– А остальные?..

– Разъехались. Комната теперь полностью в нашем распоряжении.

Вечером все за исключением Дарины собрались, зацепив в придачу друзей. Компания оказалась намного больше, чем я себе изначально представлял. Запаслись пивом, сигаретами… Я не знаю, как нам это сошло с рук, но мы спокойно курили на подоконнике (том самом) правда с открытым окном. Да и без открытого окна, впрочем, было невозможно. Жара как-никак. Начало июля.

Когда мы играли первый раз в мафию, они и увиделись. Кринж с Дашей. Народ собрался в целом весёлый и было шумно: так что под середину у меня заболела голова. Именно с этой игры в мафию многие из присутствующих познакомились. Я, например, познакомился с Николаем, человеком без дома. А кто-то даже по второму разу. Например, я с Лёней Слепневым, одним из модераторов легендарного паблика «Пивокот». Наверное, с этой игры у нас и появились клички. Запомнить имена в том состоянии, в котором мы пребывали, казалось сложно. Зато глуповатые клички запоминались быстро. Например, Господин (Петр), Аллах, Шиз и так далее. Не знаю почему, но к некоторым людям клички не приросли, и они так и остались Федей и Дашей. Оно и понятно: «Федя» само по себе звучит как мем, а к Даше всё наше сообщество мужчин пропиталось нежными чувствами как к единственной женщине за столом. И Кринж немного больше остальных… Мне это сразу стало заметно: сидит как на иголках, не затыкается ни на секунду. Щедрый стал видимо-невидимо… И почти всё внимание только к Даше. Шутит про неё постоянно, к тому же каждый кон подозревает её в том, что она мафия.

Обычно ведущим был Петр, играть роль он не хотел. Однако, на удивление, ведущим он был потрясающим. Он умел затыкать, разруливать сложные ситуации и обращать внимание собравшихся на детали. Все его слушали. И обращались исключительно на «Господин»… Ещё одним положительном моментом было то, что Господин погружал нас в параллельный мир. Как будто мы все жители небольшого городка, занимающегося своими делами.

– Добрый день, – говорил Шиз во время первого дня. – Меня зовут Аркадий, я делаю горшки. Приходите ко мне в лавку, покупайте горшки на любой вкус.

– А ночные есть? – спросил Аня.

– Других и не держим!

Порой, мы могли забыть про игру и просто начать безумолку шутить, превращая происходящее в сюр с элементами стендапа. Причём, в соответствии со своими ролями. Это было потрясающе.

Однако, голова у меня болела всё сильнее и после «круга анекдотов» я ушёл. Круг анекдотов – это что-то вроде паузы. Когда кто-то отходил по нужде (а по нужде отходили часто, эквивалентно выпитому пиву), то провозглашал круг анекдотов. Чтобы уйти нужно было рассказать первый анекдот и быстренько уйти, не запалив в коридоре, что выходит из «покинутой» комнаты (хотя там стоял такой гвалт, что все наверняка догадались). Беня рассказал анекдот про Медведя, Аня про шляпу. Кринж поведал что-то дико несмешное про евреев. Когда очередь дошла до меня я смог вспомнить только про клоунов людоедов. Было очень тупо. То ли я не сделал упреждение на нетрезвость стола, то ли сам был опрокинутее всех. Когда очередь дошла до Даши, она сказала:

– Всем привет, меня зовут Даша и я здесь, потому что тоже не умею рассказывать анекдоты.

Стол разорвало смехом, и я ушёл к себе. Плюхнулся головой в подушку и три часа не мог уснуть.

Следующим вечером удалось собрать ещё больше людей: 15 человек. Однако, у большой компании есть и минус. Когда «мафы» сливают тебя первым, то приходится ждать около часа конца кона.

Флирт Кринжа на этот день стал заметен всем. Он пытался даже поцеловать руку Даши, когда узнал, что она была доктором и вылечила его. Куда ты лезешь, думал я. Ты жирный, небритый, грязный, вонючий. Задрот страшенный! А Даша ухоженная, стройная, начитанная… Ты тоже, конечно, шутишь смешно, но кто в здравом уме будет читать «Капитал» Маркса!?

Когда мы с Аней выскочили в туалет, чтобы опорожнить содержимое мочевого пузыря. Он мне сказал:

– Видал как Кринж разошёлся?

– Да, никогда его таким не видел.

– Это он к Даше?

– Судя по всему.

– Жалко пацана. Ну ничего, со всеми бывает.

Следующая партия прошла превосходно. Наверное, это была моя лучшая игра за жизнь. Я впервые стал мафией и смог слить весь стол. В конце, нас осталось четверо. Я, мирный и коп. Я решил пойти ва-банк и сказал: «Я всю игру был копом. Он (показываю на реального копа) – мафия. Голосуем против него». Стол погряз в сраче, все так запутались и ничего не понимали, что в конечном счёте мирные мне поверили и я вышел победителем.

Тем временем, наш городок разрастался и обретал всё больше деталей и характерных черт. Горшёчный завод – градообразующее предприятие, церковь, кладбище, ларёк с мороженым. Я в этой партии был Лёней Слепневым, а Лёня Слепнев был мороженщиком, сотрудничавшим с кладбищем. В следующей игре роли менялись:

– Здравствуйте, меня зовут Никита, – сказал Аллах, – и в прошлом году я был священником, но теперь я понял, что в нашем городе выгоднее быть гробовщиком.

– Ну, да… Там дети от тебя не убегут, – сказала Даша.

На следующий день я получил сообщение от Кринжа:

«Слушай, а у Даши есть парень?»

«Не знаю», ответил я.

В этот день Даша уехала в родной город и не была на игре. А на следующей игре её не было вместе с Кринжем. Может быть Кринж подумал, что это из-за него она решила не появляться?..

В день вручения диплома я встал пораньше (в 12 дня). Последнюю неделю у меня была бессонница, вызванная вероятно белыми ночами и духотой, и засыпал я только к шести. А до этого времени бесцельно и бестолково валялся в кровати. Тем не менее, каждый раз отойти от сна было тяжело как после зимней спячки, поэтому мне решительно нужно было кофе. Решил зайти к Кринжу, но он ещё спал… Хотя он имел привычку просыпаться очень рано – ведь он рабочий человек. Украв немного кофе, я сходил на вручение. А вернувшись, пошёл обратно к Кринжу, сдаваться с поличным по поводу своей кражи.

Однако, он спал в той же самой позе. И на щеке его цвела слеза.

Бедный Кринж, подумал я.

НЮ

Я учил Ню кататься на велосипеде. Предложил ей почти новый спортивный велосипед, а сам взял старый дедовский металлолом, собиравшийся несколько раз из подручных запчастей. Мы выбрали место на краю города, за ледовым дворцом, до которого добрались пешком. Там было тихо и безлюдно. А ещё там была новая дорога, делающая круг у дворца. Хотя внешне этот «дворец» был огромной синей коробкой практически без окон и с мощной вытяжкой, что делало его больше похожим на мясокомбинат.

Когда мы дошли, то поднялся ветер и начал срываться дождь. Но это не помешало нам. Наоборот, ещё больше уединило и скрыло от взглядов людей.

– Сначала поставь ноги как я, – сказал я, – а затем сделай рывок: опусти педаль к земле как можно скорее. Потом запрыгивай на седло и выжимай вторую педаль. Так ты получишь начальное ускорение. А чем больше скорость – тем больше равновесие. Да, и не забывай держать руль перпендикулярно земле.

– Угу, – кивнула Ню.

Но у неё ничего не получалось. Сначала она не могла сесть, потом оттолкнуться. Ей было страшно. Проворачивая педаль один раз, она не набирала скорость и падала…

– Ну как ты не понимаешь, Ню! Смотри ещё раз! – сказал я и проехал перед ней восьмёрку.

– Мне это ничего не даёт! Меня всё время тянет в бок.

– Это потому что ты не набираешь скорость. Давай я тебя буду толкать, а ты будешь рулить.

– Я всё равно упаду!

– Я буду тебя придерживать.

– Мне кажется у меня спина кривая, вот и не могу удержать равновесие!

И я толкал Ню одной рукой в спину, а другой придерживал руль и помогал бороться с управлением. Мы сделал круг, но когда я её отпустил, она проехала пару метров и рухнула на асфальт.

У Ню случилась истерика. Сначала она рассмеялась, потом к её глазам стали подступать слёзы. Её веки стали отдавать в фиолетовый. Я сам повысил тон и громко ругался от того, что она ничего не понимает, хотя я ей миллион раз объяснил что нужно делать.

А потом я подумал: это же как с игрой на гитаре! Можно, конечно, показать человеку аккорды и всякие фишки типа легато, бендов и вибрато, а затем сказать, мол, «ну ты понял как нужно…» повтори! И, конечно же, он не сыграет. Потому что мышцам нужно привыкнуть, нужно самому прийти к пониманию системы.

И я отстал от Ню. Сел на бордюр, время от времени поглядывая на её жопу, и сказал:

– Пробуй. Пробуй, пока не получится.

И у неё вроде как кончилась истерика. И сама она приобрела вид вдумчивого человека, но, тем не менее, с нотами злости и усталости. Она самостоятельно отъехала от меня метров на десять и снова упала. Я громко выдохнул и посмотрел сквозь прутья забора.

Там лежал болотистый луг с кочками и густой травой, упирающийся в тёмный густой лес. Я вспомнил, что, когда тут ещё не было ледового дворца, я выходил гулять сюда с бабушкой. Это место казалось волшебным и загадочным. А лес казался зловещим и бесконечным, уходивший до самого края земли. Я помню день… Мне было лет пять. Вечерело. На поле, между кочек и кустов, клубился розовый, словно цветок вьюнка, туман. Бабушка осталась позади, а я побежал, предаваясь детскому бешенству. Я прыгал, нырял в траву и пробирался сквозь кусты. Каким-то образом я вылез на заросшую тропинку, ведущую в лес. В дымке, на её конце, как ворота стояли две взрослые сосны. Как будто они приглашали меня в гости. И я пошёл по тропинке, приближаясь к «воротам», чувствуя нарастающий ужас и восторг. Звуки исчезли. Остался лишь стук сердца. Время замедлилось и произошло что-то страшное. Что-то вырвалось у меня из-под ног и с громким звуком скрылось в кустах. И я, ошалев, побежал с криками назад, к пятиэтажке, выпирающей огромной башней среди деревянных домов на конце поля. Когда я оказался уже близко к ней и заметил бабушку, то решился оглянуться. Лес загадочно сиял и смеялся.

Рядом с моим домом находилось несколько улиц: Пионерская и Лермонтовская. Они шли параллельно друг другу и их населяли невысокие дома, перед заборами которых тянулась к солнцу молодая трава. И в ней пряталось множество самых разнообразных цветов. Я помню, что перед закатом мы выходили вместе с бабушкой на прогулку и я, срывая цветы, подносил ей и спрашивал что это за цветок. Лютик, говорила она. Колокольчик. Купальница. Змеевик. Не срывай цветы, Антон. Им больно.

Я всё равно срывал. Их всё равно косили вместе с травой. Траву мы сушили на чердаке, а потом делали из неё подстилки кроликам и курам. Кто-то из наших животных по-моему даже ел эту траву. Я любил забраться на чердак и лежать в ней или даже зарыться как в большую подушку. Правда после сухой травы всё тело почему-то чесалось и кололось.

Ещё я любил пускать кораблики вдоль ручейков, оживающих в канавах после дождя. У нас вдоль всей улицы шло несколько канав. Мутная вода вместе с мелкими палочками быстро уносилась куда-то далеко за поворот, в те места, где я никогда не был. Те места, которые мне казались сказочными и тревожными. Будто если пойти дальше и дальше вдоль, преследуя свой кораблик, сделанный из пробки, уже можно было уйти далеко, за третье поле. Поэтому я обычно проводил время у канавы возле забора. Иногда в ней возникали засоры и я их прочищал. Проходил вдоль канавы с небольшой лопатой, словно часовой, и внимательно наблюдал нигде ли не застаивается вода.

Странное воспоминание. Не знаю правда ли это когда-то было или это всё мне приснилось.

– Ладно, Ню. Пошли домой, – сказал я. Она всё ещё боролась с велосипедом и пыталась встать.

– Ну уж нет, – сказала она, сверкнув глазами.