Уход в лунной росе

Твой шаг лёгок, как лепесток сакуры, сорвавшийся в полночь. Ты уходишь — но не на запад, где солнце тонет в море, а на восток, где туманы рождаются из дыхания драконов. Тропа под ногами — чёрный шёлк, вытканный из теней сосен. Ты растворяешься в нём, как чайная горькость в горячей воде из родника.

Мы пили этот чай под клёном, что ронял листья, будто иероглифы: «осень», «время», «миг». Твои слова были тише, чем шелест цикад, но теперь они звонят во мне, как колокол храма, потерянного в горах. 

Ты оставляешь следы: не на земле, а на лужах, где луна дробится на тысячу серебряных карпов. Они уплывают в темноту, унося с собой обрывки наших разговоров. 

Я остаюсь у камня, покрытого мхом. На нём — два отпечатка: от чаши и от ладони. Через год мох съест их, но я уже вырежу новые на коре старой сливы. Она цветёт раз в десятилетие, и я знаю: когда лепестки упадут, ты вернёшься — не как путник, а как ветер, что умеет читать узоры на воде. 

А пока… 
Сова кричит в бамбуковой чаще. 
Река уносит опавшие звёзды. 
А я пишу это письмо невидимыми чернилами — из росы и пепла. Когда придёт весна, оно проявится на стволе клёна, и странствующий поэт-монах, проходя мимо, замедлит шаг, чтобы прошептать: «Здесь горела вселенная размером в два сердца».