Гномы. Война пепла. Глава 12. Знамя герцогини

Гномланд. Дворфия. Гора Архенантхор 2310г
В лагере лесных братьев царил праздник. Двор форта, унылый и серый, теперь напоминал шумную таверну в разгар пира. Воздух был густ от запаха дыма, жареного мяса и крепкого дворфского самогона, который лился рекой. Неподалёку, за стенами форта, догорали костры, где ещё тлели останки павших воинов — и своих, и чужих. Но сейчас никто не вспоминал о потерях. Гномы с красными от хмеля лицами громко пели шахтёрские песни, в которых звенела тоска по подземельям и звон кирок. Выстрелы в ночное небо, смех, хлопанье по спинам — всё сливалось в единый гул праздника, где даже боль утрат на время забывалась. Кто-то размахивал трофейным оружием, кто-то спорил о подвигах, а кто-то, уже едва стоя на ногах, пытался танцевать под ритмичные крики товарищей. В углу двое бородачей мерялись силой, сцепившись в дружеской схватке, а вокруг них сгрудились зрители, подбадривая ставками и смехом. Это был не просто пир — это был гимн жизни, прорвавшийся сквозь пепел войны.
В самом центре этого буйства, у отдельного костра, сидела небольшая группа. Агата, прислонившись к бревну, молча смотрела на пламя. Её плечо было туго перебинтовано – под повязкой угадывался кровавый подтёк. Она не пила, лишь изредка перебрасывалась с друзьями короткими, односложными фразами. Гарт сидел напротив, расправляя свой ремень. Лира, обычно такая болтливая, сегодня молча курила трубку, задумчиво наблюдая за искрами. Бренн, как всегда, не говорил ничего – он методично чистил свой нож от запёкшейся крови. За их спинами, словно тень, стоял Ансвард. Его седая борода была покрыта дорожной пылью, а стальные глаза зорко следили за происходящим вокруг. Няня Марта, тоже перебинтованная, сидела рядом с Агатой, одной рукой держа кружку с самогоном, другой время от времени поправляя ей платок на плече.
— Ещё жива? – наконец нарушил молчание Гарт, обращаясь к Агате.
— Пока что, – сухо ответила она.
Лира фыркнула, выпустив кольцо дыма.
— А могла и не быть.
Бренн посмотрел исподлобья на Лиру – это было его единственное участие в разговоре.
Агата потянулась к кружке с водой, но тут же передернулась от боли. Няня подхватила сосуд и поднесла ей к губам.
— Пей, дитя.
За их спинами раздался взрыв хохота – кто-то из лесных братьев рассказывал очередную байку. Кто-то затянул новую песню, кто-то залпом осушил очередную чарку. Но у этого костра было тихо. Как на островке среди бушующего моря. Тишина у их костра длилась так долго, что казалась почти осязаемой. Наконец Лира резко повернулась к Бренну, её голубые глаза блестели в свете пламени.
— Эй, здоровяк, — её голос звучал неестественно громко на фоне общего гула, — как тебе удалось прибить того офицера? Каково это — чувствовать, как под твоей рукой хрустит...
Бренн резко отмахнулся, словно отгоняя назойливую муху. Потом промычал что-то невнятное, больше похожее на рычание:
— Не спрашивай. Лучше.
Гарт, до этого молча регулировавший ремень, вдруг оживился.
— А разве положить с полсотни из пулемёта — это не то же самое? — спросил он, прищурившись. — Ты же сама...
Лира задумалась на мгновение, её пальцы нервно постукивали по бревну, до сих пор ощущая в руках рукоять пулемёта.
— Когда стреляешь, не думаешь, что это живые люди, — наконец сказала она, глядя куда-то поверх голов. — Просто чёрные фигурки, которые падают. Потом даже весело становится — как в какой-то игре, где нужно подкосить тех, кто ближе всего подобрался к забору.
Гарт содрогнулся, его лицо исказила гримаса отвращения.
— Жутковато как-то...
— А швырять гранаты пращой — не менее жутковато, — парировала Лира, резко повернувшись к нему. — От твоих взрывов полегло не меньше.
Тишина снова повисла над костром, теперь уже тяжёлая, как свинец. Даже шумный гвалт праздника вокруг казался далёким и нереальным.
Агата, до этого молча наблюдавшая за перепалкой, медленно подняла голову.
— Мы все здесь герои, конечно, — её голос прозвучал тихо, но так, что все невольно замерли. — Но как вы думаете, сколько среди тех полицейских было не гремлинов? Гномов, двергов, дворфов?
Ответ не заставил себя ждать. Как по команде, все пробормотали:
— Больше половины...
— Мы воюем против своих, — завершила Агата, снова уставившись в огонь. Её пальцы сжали край плаща так, что костяшки побелели.
Няня Марта тяжело вздохнула и положила руку на плечо Агаты. Ансвард, стоявший за ними, лишь глубже натянул капюшон на глаза.
Где-то вдалеке раздался новый взрыв хохота — кто-то рассказывал очередную байку, кто-то затянул пьяную песню, кто-то кричал тост за павших. Но у этого костра воцарилась мёртвая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров да тяжёлым дыханием Бренна. Они сидели, окружённые весельем, но вдруг осознавшие страшную правду — эта война давно перестала быть просто борьбой за трон. Она разрывала саму ткань их мира, заставляя брата идти на брата, друга — на друга. И хуже всего было то, что остановиться они уже не могли.


В центре шумного двора, за грубо сколоченным столом из старых бочек, сидели Ганс и Йохан. Молодой дворф Ганс, едва достигший бородатого возраста, сидел сгорбившись, его пальцы нервно перебирали резные узоры на кружке. Йохан, его старший товарищ по оружию, уже изрядно захмелел - его полуседая борода блестела от пролитого самогона, а глаза слезились от дыма и выпивки.
Выпей, станет полегче, - хрипло сказал Йохан, толкая к Гансу грязную бутылку. - Я тебе сочувствую. Хоть и плохо знал твоего отца, но по-моему он был отличным дворфом - правильным. И ты, когда вырастешь, станешь таким же.
Ганс молча кивнул, его глаза были красными, но не от хмеля.
Да... мне нужно выпить, - пробормотал он.
А ты до этого пробовал самогон? - прищурился Йохан, обнажая кривые желтые зубы.
Нет, только бабушкино вино, - признался Ганс, снова опуская взгляд на стол.
Йохан громко фыркнул:
Вино - это сладкое пойло для эльфийских девственниц! Чтобы им напиться до беспамятства, до состояния, когда забываешь вчерашний день, нужно несколько бутылок.
Я не хочу забывать, - резко ответил Ганс, сжимая кулаки. Йохан вздохнул и потрепал юношу по плечу:
Ну хорошо, не забывать, а просто... отключить все эти мысли в голове. Для этого хватит одной бутылки. Но запомни главное - жуй мясо и овощи. А то отключишься насовсем.
Он ловко налил две оловянные кружки до краёв, брызги едкой жидкости разлетелись по столу. Ганс осторожно понюхал содержимое и тут же поморщился.
Воняет как в свинарнике после недельного запоя!
Йохан рассмеялся, хлопнув себя по коленям:
А тебе что, букет ароматов нужен? Тогда тебе прямая дорога к эльфам - пусть нальют тебе их виски в хрустальный бокал, милорд!
Ой, да иди ты, Йохан! - выпалил Ганс и, зажмурившись, опрокинул кружку одним махом. Его лицо моментально покраснело, глаза наполнились слезами, а изо рта вырвался хриплый кашель. Йохан тут же сунул ему в руки бутерброд из чёрствого серого хлеба с толстым куском сала и наполовину надкушенную картошку, щедро присыпанную солью. Ганс, не успев перевести дыхание, впился зубами в еду, чуть не отхватив заодно пальцы своего наставника.
Полегче, сынок! - засмеялся Йохан, одёргивая руку. - Мясо нынче дороже золота, да и жёсткое, как подошвы старого чечеточника!
Дорогое лишь тебе! - буркнул Ганс с набитым ртом, крошки летели во все стороны.
Они засмеялись, как два старых приятеля на деревенской ярмарке - громко, от всей души, показывая друг другу полупережёванную пищу. Никто бы не подумал, что несколько часов назад эти двое складывали в костры десятки трупов - и своих, и чужих. Что на руках у Ганса до сих пор не высохла кровь дворфа, который его вырастил. Что Йохан только днём похоронил с десяток своих товарищей, погибших при штурме форта. Но сейчас, в этом пьяном угаре победы, всё это казалось далёким кошмаром. Хотя бы на эту ночь.


Агата, устав от шума и пьяного веселья, незаметно покинула круг друзей. Ей нужно было побыть одной, собраться с мыслями. Она решила осмотреть пещеры, в которых расположился лагерь лесных братьев. Большинство пещер представляли собой примитивные спальные помещения - грязные подстилки, развешанное на камнях оружие, потрёпанные рюкзаки. Но в самой дальней пещере её внимание привлек узкий, почти незаметный лаз в стене. И тут случилось нечто странное - перстень на её пальце вдруг засветился тусклым красноватым светом.
Сердце Агаты учащённо забилось. Она быстро вернулась за фонарём и, преодолевая отвращение, протиснулась в узкий проход. Ополченцы, видимо, использовали это место как отхожее - под ногами что-то подозрительно хлюпало, а воздух был спёртым и зловонным. Продравшись через самые омерзительные участки, Агата оказалась в более чистом коридоре. Здесь её перстень вспыхнул ярче, отбрасывая причудливые тени на стены. Любопытство пересилило осторожность - она медленно поднесла руку к каменной поверхности. И тогда произошло чудо. Под светом кольца на стене проступили странные знаки - изящные архонтские письмена и загадочные стрелки-указатели. Они светились тем же красным светом, что и её перстень, будто отвечая на его призыв.
Дрожащими пальцами Агата прижала ладонь к стене. Надписи вспыхнули ослепительно ярко, и в тот же миг где-то в глубине пещеры раздался громкий скрежет - звук, будто огромный камень сдвинулся с места. Одновременно на неё пахнул поток свежего, влажного воздуха, так непохожего на спёртую атмосферу пещер. С замирающим сердцем Агата двинулась на звук. Пройдя несколько десятков шагов по извилистому коридору, она внезапно оказалась в колоссальном подземном зале. Свет фонаря терялся в темноте, не достигая ни противоположной стены, ни потолка. Лишь слабые отблески выхватывали из мрака фрагменты каких-то гигантских механизмов, покрытых вековой пылью.
И тут из глубины пещеры донёсся низкий, рокочущий звук - не то механический гул, не то дыхание какого-то неведомого существа. Леденящий страх сковал Агату. Не раздумывая, она бросилась назад, к узкому лазу. Её дыхание стало частым и прерывистым, а за спиной, казалось, слышались шаги... Или это было эхо её собственных шагов? Выбравшись наконец к людям, Агата ещё долго не могла унять дрожь в руках. Она твёрдо решила никому не рассказывать о своей находке - по крайней мере, пока не поговорит с герцогиней или няней. В её голове роились вопросы: что это было? Почему сработал именно её перстень? И главное - что скрывается в тех необъятных подземных глубинах?
 
Праздник в лагере разгорался с новой силой. Кто-то из бывалых вояк вытащил из командирского барака старый нибелунгский патефон — массивную, поцарапанную коробку с раструбом.
— Эй, да это же "Стальной марш"! — закричал кто-то из толпы, узнав первые хриплые ноты.
Но разобрать музыку было почти невозможно. Пластинка, пережившая не одну кампанию, была изношена до дыр, а игла скребла по ней, будто пытаясь выцарапать последние звуки из умирающего зверя. Из раструба лилась не мелодия, а хаотичное шипение, прерывистые хрипы и глухие удары басов — лишь иногда прорывались обрывки медных духовых, напоминая о том, что когда-то это был бодрый нибелунгский регтайм, под который маршировали целые полки.
Но для лесных братьев этого хватало. Они знали эту песню наизусть — каждый её такт, каждый перебитый ритм, каждый провал в тишину между нотами. Ноги сами пускались в пляс, едва заслышав знакомое шипение. И вот уже десятки сапог, подбитых гвоздями, отбивали дробь по грязи, удобренной кровью их же товарищей. Кто-то кружил в бешеной джиге, кто-то бил чечётку, подбрасывая в воздух брызги жидкой земли. Дворфы хлопали в ладоши, цверги подвывали, подражая искажённым звукам трубы, а пара гномов, уже совсем пьяных, устроили что-то вроде боевого танца, кружась и сталкиваясь плечами, будто сражаясь с невидимым врагом.
Лира, забыв про мрачные мысли, вскочила на стол и принялась отбивать каблуками своих сапог. Гарт, хоть и не танцевал, но уже улыбался, покачивая головой в такт. Даже Бренн, обычно неподвижный, как скала, слегка притопывал массивным сапогом. Они танцевали. Танцевали на костях. Танцевали вопреки всему. Потому что завтра снова будет война.


В самый разгар дикого веселья, когда пьяные ноги уже путались в ритме, а голоса охрипли от песен, в ворота форта влетел запыхавшийся разведчик. Он так спешил, что споткнулся о порог и рухнул прямо в грязь, но тут же вскочил, выпаливая:
— Войска! С севера идут!
Мгновенная тишина. Потом — хаос. Кружки полетели на землю, патефон захрипел и замолк, кто-то с грохотом опрокинул стол. Ополченцы, еще минуту назад плясавшие как безумные, теперь метались по двору, натыкаясь друг на друга, вырывая оружие из чужих рук.
Агата поднялась на дрожащих ногах. Её рана горела, а в глазах стояла туманная пелена усталости. "Больше не могу..." — пронеслось в голове.
— Где мой пулемёт?! — орала Лира, шарила руками по грязи.
— Первое отделение к воротам! Стрелки на стены! — командовал кто-то, но его голос тонул в общей панике.
Гарт и Бренн уже стояли плечом к плечу, но их винтовки оказались где-то в другом конце двора. Командир форта, краснолицый детина с перевязанной головой, взобрался на бочку и заревел:
— Первая рота — на стены! Остальные — построиться у ворот!
Горстка бойцов, сумевших найти свое оружие, бросилась к бойницам. Остальные продолжали метаться, как слепые щенки. И тут...
Из-за холмов выполз броневик. Новая, блестящая машина, но на ее башне развевался синий стяг с перекрещенными кирками — герб герцогини Ортрум. За ним тянулась колонна пехоты.
— Наши... — Ансвард тяжело опустил руку на плечо командира. Тот обернулся, вытирая пот со лба, и вдруг рассмеялся — хрипло, нервно.
— Отставить тревогу! Это войска Ортрум!
Толпа замерла, потом раздался вздох облегчения. Кто-то рухнул на землю, кто-то начал материться, снимая напряжение. Лира, наконец нашла свой пулемет, просто плюхнулась рядом с ним в лужу.
— Ну и черт с вами... — пробормотала она, вытирая грязь со лба.
Агата закрыла глаза. В ушах еще стоял гул от недавней паники, но тело уже снова обмякло. Ансвард наблюдал, как в ворота въезжает броневик, а за ним — знакомые лица двергийских офицеров.
— Похоже, война только начинается.
Но пока что... пока что у них была еще одна ночь. Одна последняя ночь перед тем, как снова идти в бой. Где-то в толпе снова зашипел патефон. Кто-то уже нес новый штоф самогона. И жизнь, вопреки всему, продолжалась.
Когда колонна вошла в форт, между ополченцами пробежал шепот восхищения. Это были не просто солдаты – это была личная гвардия герцогини Ортрум, элита двергийской армии. Каждый пехотинец – высокий, подтянутый, с каменными лицами – был облачён в темно-синюю шинель без опознавательных знаков, но с серебряными пуговицами, отполированными до зеркального блеска, а на головах – синие стальные каски. Но больше всего поражало вооружение. У каждого – винтовка последней модели со штыком-тесаком, два пистолета на поясе, гранаты на разгрузке. Бронежилеты – не самодельные, как у лесных братьев, а кованые пластины, идеально подогнанные под тело. Даже сапоги – крепкие, с металлическими носками, сверкали, несмотря на дорожную грязь. Их строй был безупречен.
Они шли через лес, через грязь, через хаос – и всё равно чеканили шаг, как на параде. Ни один боец не сбился с ритма. Ни один взгляд не дрогнул. А позади… Бронированные повозки с припасами – не развалюхи на скрипучих колёсах, а массивные фургоны с усиленными стальными бортами. И среди них – настоящее чудо: Полевая кухня на колёсах. Не просто котёл на треноге, как у лесных братьев, где варили что придётся. Нет – целая передвижная кухня с разными печами, котлами, сковородами. И главное – настоящий повар в белом фартуке, а не тот, кому сегодня выпал жребий "варить баланду". Рядом с этой организованной мощью лесные братья вдруг показались жалкими оборванцами – в рваных плащах, с самодельным оружием, с грязными лицами. Агата наблюдала за этим, и в её глазах читалось смешанное чувство:
— Вот она... настоящая армия... – прошептала она.
Ансвард, стоявший рядом, хмыкнул:
— Герцогиня не шутит. Теперь война пойдёт по-настоящему.
И в этот момент из главного броневика вышла высокая двергиха в офицерском мундире без опознавательных знаков. Полковница герцогини – суровая воительница с крюком вместо левой руки, лицо её было изрезано шрамами, а в глазах стоял холодный расчёт. Её взгляд сразу нашёл Агату.
— Ваше Высочество. Герцогиня нас прислала вам в помощь. - Она оглядела уцелевших ополченцев. — Мы теперь ваша армия!
Лира хмыкнула:
— Отлично. У нас есть армия. И пять тонн металлолома у ворот. Она указала на дымящиеся харвестеры. — Может, переплавим на что-то полезное?
Полковница ухмыльнулась:
— Уже есть идея.