Нападение

Нападение

Я прошелся по квартире, посмотрел фотографии на стенах.
– Ветеран?
– Да, Григорий Лукин войну закончил в звании младшего лейтенанта, – лихо ответил Дмитрий, которого за серьезный вид называли Егорычем, и протянул военный билет. С черно-белой поблекшей карточки на меня смотрел молодой парень с веселыми глазами.
– Как, думаешь, было дело?
Егорыч потёр нос, что делал в минуту интенсивной мозговой деятельности. Вообще-то он соображает. Опыта наберётся, меня за пояс заткнёт.
– Вор вошел, хозяин был в соседней комнате. И либо он что-то услышал, либо просто вышел и получил по голове.
– А вор?
– Что вор?
– Забрал вор что-то из квартиры или испугался и сразу убежал?.. Молчишь. Вот и я не знаю, – сказал я и посмотрел на Нину. Внучку потерпевшего.
Девушка уже перестала рыдать. У нее светлая кожа, лицо круглое, глаза серые печальные. Одета в белое с ромашками платье, на ногах бежевые босоножки. Учится в восьмом классе, вот и все, что я успел узнать, на втором вопросе у Нины началась истерика.
– Готова? – спросил я, садясь рядом.
– Да, – судорожно кивнула она. Достала из кармана платья жвачку, сунула в рот, принялась нервно жевать. На этикетке на жёлтом фоне вздыбился черный конь, по профессиональной привычке машинально отметил я.
– Тогда вспомни, были ли у дедушки ценные вещи, награды, например?
– Были. Наград не очень много: медаль и два ордена, а вот коллекция монет у него ценная.
– Да?
– Да, очень ценная, там очень старинные монеты были. Я запомнила серебряный полтинник двадцатых годов, там ещё рабочий молотом цепи разбивает. Такое же описание я в «Кортике» читала, потому и запомнила. А ещё одна, тоже серебряная, времен Петра Первого. У него, конечно, ещё много монет было, но я эти помню.
– Хорошо, а где они хранились?
– В верхнем ящике стола, два альбома.
Вырисовывался мотив – ордена на месте, а вот монет мы не нашли.
– Когда ты была у деда?
– Сегодня, около девяти. Без четверти десять ушла в кино.
– Дедушка говорил о своих планах?
– Да. Он на дачу хотел ехать, электричка в двенадцать двадцать. Он всегда в воскресенье… – голос у девушки предательски дрогнул, глаза заблестели.
Я поспешно протянул стакан с водой. Она вынула жвачку, положила на этикетку, сделала два быстрых глотка.
– Ты сама в кино ходила?
– Нет...
– А с кем?.. Ты не смущайся, мне для дела нужно и болтать я не стану.
– С Мишей Решёткиным.
– Одноклассник?
– Нет. Из параллельного, восьмого В.
– Когда закончился фильм?
– В одиннадцать тридцать. Мы ещё погуляли час, или больше, потом я пришла домой и тут вы звоните, – на этот раз вода не понадобилась – Нина справилась с собой.
– Ты живёшь с…
– С папой. Они с мамой в разводе.
– С мамой у вас хорошие отношения?
– Нормальные, – пожала она плечами. – Видимся.
– Дедушку люби…шь? – запнулся я, едва не сказав: любила.
– Да. И папу.
– Где он сейчас?
– В командировке, завтра приезжает.
Я открыл альбом с фотографиями, лежащий на столе.
– Вот это кто?
– Это папа вместе с мамой… Это дедушкина сестра, она в Красноярске живёт… Вот этого я не знаю.
– Хорошо, Нина, пока хватит.
Вскоре привели соседку из нижней квартиры. Это она обнаружила раненого и вызвала скорую, но потом женщине стало плохо и некоторое время с ней возилась врач.
– Как вас зовут?
–  Федорова Елизавета Дмитриевна.
– Елизавета Дмитриевна, как всё было?
– Дык как… Половина двенадцатого было, гуляю я с Жужей, Алёнкой, то есть, внучкой, и тут слышу, что кур в магазине выбросили. Надо брать, ну а куда Жужу, она уже капризничала, ей спать надо. И тут навстречу идет Григорьевич. Я ему: выручай. Он говорит: на дачу я собираюсь, на электричку иду, но потом махнул рукой: давай девочку, не поеду; ну, золотой человек! Привела я к нему Жужу, уложила и опрометью в магазин. Купила кур, будь они неладны, возвращаюсь, а дверь у Григорича приоткрыта. Вхожу – хозяин на полу, у головы лужа крови. Я бы в обморок упала, но у меня первая мыль: Жужа! Кинулась в спальню: спит сердешная. Ну, я Жужу наверх и скорую вызвала.
– На лестнице, во дворе незнакомых не видели?
– Нет.
– В какой магазин вы ходили?
– В гастроном на Есенина.
– Дверь за вами Лукин закрыл?
– Нет. У него замок автоматический, я дверь захлопнула.
– А может, не закрылся замок?
– У меня-то? Я ещё дверь подёргала, у меня эта привычка с малолетства.
– Хорошо, Елизавета Дмитриевна, свободны.
Я ещё раз прошёлся, осмотрел квартиру. Портрет на стене, телефон на тумбочке, на столе альбомный лист, на нём записаны номера телефонов – благодаря ему мы Нину быстро нашли, – пачка денег, альбом с фотографиями, в альбоме газета Правда. Достаю ее. Посевная… Новая доменная печь… Всегда на страже… Далёкая Нигерия.
– Егорыч, возьми газету, почитаешь, вдруг что-то интересное.
– Есть.
По взгляду парня я понял его мысли: начальство бесится от личных переживаний, а страдает он, Егорыч. Но он не прав – газета старая, возможно, пострадавший хранил её в память о каком-то событии.
К шестнадцати мы закончили осмотр квартиры. В семнадцать двадцать Егорыч нашел и привез бывшую невестку потерпевшего.
На вид женщине не больше тридцати, хотя я знаю, что ей тридцать шесть. С дочкой ни малейшего сходства. Красивая, светловолосая, с пухлыми губами, в ярком заграничном свитере и джинсах Левис; такая должна нравиться мужчинам.
– Екатерина Романовна, почему вы развелись с мужем?
Она усмехнулась:
– Причина стандартная: не сошлись характером. Я была молода, нетерпелива, а Саша вечно в работе: институт, исследования…
– Почему дочь осталась с мужем?
– Саша очень просил – он в ней просто души не чаял. И я уступила. Тем более казалось, сейчас снова выйду замуж, ещё нарожаю. И так и не вышла.
– Вы ещё молоды, успеете.
– Надеюсь.
– А сейчас у вас есть кто-то?
– Увы, одна, как перст.
– А был?
Она вздохнула.
– После Саши у меня был только один серьезный мужчина, но он, как выяснилось, женат.
– Кто же ваш единственный избранник и как давно вы расстались?
– Вы лезете в мою личную жизнь!
– Лезу, но не ради праздного любопытства. Знал этот человек о коллекции монет Лукина?.. Вот видите. Так кто он?
– Геннадий Жуков, мы вместе работаем. А расстались лет пять назад.
– С мужем видитесь?
– Раз в месяц.
– Какие у вас отношения со свёкром?
– Ровные. Мы друг друга не любили, но вида не показывали.
– Вы видели его коллекцию монет?
– Конечно.
– Как думаете, она ценная?
Она поджала губы:
– Сомневаюсь. Он, конечно, с ней носился, но давайте откровенно: Григорий Григорьевич начал собирать её при мне, с нуля. Тратить на монеты он мог только деньги со своей пенсии, откуда же взяться ценным монетам?
– Резонно… Давно были у свекра дома?
– Полгода назад, наверное. Забежала с каким-то праздником поздравить.
– Вы были на даче Лукина?
– Была один раз. Там только дощатое строеньице, ночевать нельзя, а ехать два часа общественным транспортом ради чистого воздуха – увольте.
– А Григорий Григорьевич часто туда ездил?
– Летом каждое воскресенье.

Вечером я докладывал Зубову, своему непосредственному начальнику.
– Нападение совершено от одиннадцати сорока до полудня, здесь показания врачей сходятся с показаниями свидетелей. Нападавший вошел в квартиру, ударил жертву по голове, затем взял коллекцию монет и ушел. Наличные деньги – четыреста рублей в серванте – не тронул.
– Как состояние Лукина?
– Пока тяжелое, он без сознания.
– Причина нападения – ограбление?
– Пока версия такая.
– Как грабитель проник в квартиру?
– Замки не тронуты, никаких повреждений, царапин. Это удивительно, так как по свидетельству внучки, ключей всего два: у деда и у них. Дедовский ключ на месте. Днем я просил внучку проверить, где их ключ, она его не нашла. Завтра Лукин-сын возвращается из командировки, и если он ключа не брал…
– Значит, ключ выкрали, что сузит твои поиски. Грабитель шёл на нападение?
– Уверен в обратном, – сказал я после паузы. – Потерпевший должен был в одиннадцать тридцать уехать на дачу; об этом знали все близкие. Если бы не соседка с курами и внучкой…
– Думаешь, грабитель надеялся, что квартира пуста? Возможно. Скажи, квартиру обыскивали?
– Тяжело сказать – разгрома нет. Открыт ящик стола, и ещё дверцы шкафа нараспашку. Это не обыск. С другой стороны, ящик стола – место не потайное, мог сразу наткнуться.
– Добавь сюда нетронутые четыреста рублей. И мне сдаётся, что не было обыска, шли исключительно за коллекцией. Ещё что?
– Собака взяла след только до проезжей части. Но зато она привела нас к зарослям сирени, где лежало обломанное древко лопаты или граблей. На нем след, предположительно, крови.
– Что эксперты говорят?
– По древку ещё колдуют. В квартире следов преступник не оставил. И вообще я бы хотел, чтоб на место происшествия со мной не Зина выезжала.
Зубов резко провел рукой по горлу.
– Во, где у меня ваши разборки! Думаешь, только ты с ней не хочешь работать?! Она тоже приходила, и Лена в стороне не осталась. На партсобрании вашу семейную жизнь разбирать прикажешь?
– Она не член партии.
– Зато ты… иди.

На следующее утро я встретил Лукина-сына. Прямо с вокзала мы поехали к нему домой. В квартире было пусто, на столе лежала записка: «Я у Лены, суп в холодильнике». Александр прочитал записку, усмехнулся.
– Где воевал Григорий Григорьевич?
– Первый кавалерийский корпус Белова. Был ранен в сорок четвертом и на фронт уже не вернулся.
Александр высокий, худощавый, но ширококостный мужчина. В чертах лица угадывалось сходство с Ниной и с отцом.
– Вот он, ключ, – снял мужчина с книжной полки небольшую связку с брелоком в виде кораблика. – Обычно мы здесь его и держим, а на крючок от нашей квартиры вешаем. Это Нина всё перепутала, да ей дедов ключ и не нужен никогда был.
– Мог ключ взять посторонний, скажем, ваша бывшая жена?
– Теоретически могла, но она последний раз была у нас зимой, я бы за это время заметил отсутствие ключа.
– А от этой квартиры у нее есть ключи?
– Нет, мы меняли замок уже после развода.
– Почему вы с ней разошлись?
Мужчина развел руки.
– Да так сходу и не скажешь. Сначала неплохо жили, потом ругаться начали. На Нинкино пятилетие разбежались.
– С Ниной у Екатерины Романовны хорошие отношения?
– Я бы сказал, что отношения прохладные, но в такой ситуации это, наверное, норма.
– Как вы считаете, насколько ценна коллекция вашего отца?
Александр пожал плечами:
– Не представляю себе. Были у него пару старинных монет, но я не нумизмат.
– Ясно. У вашей дочери есть неблагополучные друзья? Может, к парню стоит присмотреться?
– Друзья у Нины достойные, а парня и вовсе нет. Скажете тоже, ей пятнадцать лет!
Святая отцовская наивность!
– Вы сейчас в больницу?
– Да.

Полина Михайловна Сизова, мать Екатерины, мне нравится. Эта невысокая, полная, радушная женщина, скучающая от одиночества, рада моему визиту. Она всё не знает, какое ещё варенье предложить, хотя достала уже три вида. Мы сидим за столом на расширенном балконе первого этажа, пьём чай из миниатюрных чашек, смотрим на густые кусты сирени и можжевельника за окном.
– Катя была талантливая девочка: хорошо училась, занималась… ну, как футбол, только руками…
– Гандбол?
– Да-да, он. Мы с отцом думали, что её ждет блестящее будущее. Но карьера не задалась, семейная жизнь тоже… знаете, очень большое значение в жизни человека играет удача.
– Екатерина Романовна ещё не старая женщина, у нее всё впереди.
– Я тоже на это надеюсь, хотя, категоричность очень ей вредит. Я была против её развода, мы тогда даже крепко поссорились. Саша мне всегда нравился – такой хороший парень. А Нина? Чудесная девочка и мальчик её, Миша, очень милый.
– Вы знакомы?
– Встретила обоих недавно на улице, познакомилась.
– А сейчас у Екатерины Романовны никого нет?
– Увы. Я её единственный близкий человек, но я же не вечна. Ей бы семейным бытом заниматься, а то она не знает, куда себя деть. В конце февраля слышу, она с кем-то по телефону разговаривает. «Хочу что-то особенное, робу, купить». Я потом спрашиваю: Катя, что за причуды, какую робу? Она смеется: на Восьмое марта куплю себе робу работать в саду. Видите, какой у меня сад? – с гордостью показывает женщина за окно. – Люблю его, всё заботы отступают, все хвори, когда я в земле копаюсь…

С лечащим врачом мне повезло или не повезло, сам не знаю, как правильно.
– Я считаю, он удачно отделался, – говорила Надежда Васильевна, она же бывшая тёща. – Удар был сильным, но скользящим. Если бы бедный старик не уклонился, был бы трупом. Но состояние очень тяжелое – всё-таки ему шестьдесят пять.
– По характеру раны, как вы считаете, чем мог быть нанесен удар?
Она задумалась:
– Дубинка. Труба…
– Спасибо.
Я повернулся уходить, но женщина придержала меня за рукав.
– Женя, а как у вас?.. Никакой надежды?
Я молча пожал плечами и вышел.
Но день семейных разборок ещё не закончился. Возле кабинета меня ждала Лена, честь и совесть наших криминалистов.
Дрёмин, мне надо с тобой поговорить! – решительно сказала она.
– Говори, – сказал я, открывая дверь и делая приглашающий жест. – Кофе будешь?
– Спасибо, я спешу. Скажи, Дрёмин, когда вы с Зиной помиритесь?
– Когда ты перестанешь называть меня по фамилии.
Она всплеснула руками:
– Он ещё шутит! На жене лица нет, а ему хаханьки! Ты хоть скажи, что у вас произошло? – последнюю фразу женщина произнесла проникновенно-сочувственным тоном.
– Она всё время готовила мясо с кровью. У вас внизу случайно не клуб вампиров?
Лена резко встала и направилась к выходу. Уже в дверях обернулась, зло сказала: придушу! – и вышла, хлопнув дверью.
Я не торопясь заварил себе кофе, насыпал побольше сахара, медленно размешал. История, конечно, у нас с Зиной вышла паскуднейшая. Месяц назад вечером я возвращался домой через парк. Услышал крики, поспешил на шум. Двое подонков девушку раздевали. То ли грабили, то ли насиловали. Обычная мелкая шпана, увидели меня, дали дёру. Девушка плачет – руками грудь прикрывает – вместо майки тряпочка на земле валяется. Я прикинул: до отделения топать километр, до дома двести метров. «Пошли ко мне, тут два шага, дам что-то накинуть, а потом отведу в отделение». И надо же было Зине вернуться в самый неподходящий момент! Главное, всё очень безупречно с точки зрения логики сложилось: жена на день раньше из деревни вернулась, а в нашей спальне полуголая девица.
Я считал ниже своего достоинства что-то доказывать, тем более что Зине всё было ясно. «На молоденьких потянуло!» – крикнула она уже в дверях. И вот уже месяц мы маемся. Хорошо хоть сын в деревне, ничего не знает.
Пришел Егорыч. На нём был неизменный серый свитер-гольф. Вид у парня виноватый. Интересно, с чего бы? Егорыч кладёт на стол старую газету.
– Та, что из дома Лукина. Я прочитал, там есть статья про него. Он помог разоблачить одного полицая год назад.
Я внимательно прочитал статью. Да, Григорий Григорьевич Лукин выступил главным свидетелем по делу полицая Клименко. Если это имеет отношение к делу, то монеты – прикрытие. Ай, да я, считал, что обычную предусмотрительность проявляю, и кто бы мог подумать, что газета «выстрелит»…
– Иду к Зубову. Чайник только вскипел, ты чай будешь?
– Да, спасибо.
Зубова пришлось ждать. Когда я уже начал терять терпение, из кабинета вышла Лена, взглянула на меня презрительно и пошла дальше. Я сделал вид, что мне её взгляды до лампочки и вошёл.
– Что у тебя?
Я протянул газету.
– Наш ветеран год назад выступал свидетелем по делу одного полицая.
Он хмыкнул, надел очки.
– Григорий Григорьевич Лукин выступил главным свидетелем по делу полицая Клименко… Готовься, завтра поедешь в Клинцы.

Я вернулся в кабинет. Егорыч ещё пил чай, наверное, третью чашку, он это дело любит. Я коротко обрисовал ему ситуацию, а потом велел:
– Меня пару дней не будет, а ты завтра пойдешь по нумизматам, выясни про коллекцию, а то Нина говорит: ценная, её мать: грош цена, отец: не знаю. И ещё наведи справки о Мише Решёткине, двадцать восьмая школа, восьмой В. Не было ли приводов, какое окружение, ну, ты знаешь.
– Хорошо.
– И на тебе с Мухиным остаётся дежурство в больнице.
– Не беспокойтесь. Евгений Юрьевич, сейчас Зина заходила… – он замолк, встретив мой сверкающий взгляд. – Она сказала, что на язычке и торце замка Лукина обнаружены микрочастицы жвачки…
– Аа… Да мало ли как жвачка могла на замок попасть – внучка жевала, взялась рукой за замок.
– По поводу палки во дворе – кровь на ней совпадает с группой крови Лукина. Кроме того на ней микрочастицы шерсти, предположительно свитера. Видимо, палку вынесли под курткой и выбросили.
– Найти бы нападавшего со свитером, а улики уже есть.
– Именно так.

В Клинцах весна была в разгаре: солнечно, тепло, цвели вишни. Начальник местного отделения капитан Сергей Цапин говорит не спеша, уверенно, и видно, что дело своё знает.
– Человек Скудно был обыкновенный, тихий. Появился у нас с дочкой лет двадцать назад. Не сразу прознали, что не родная, из детдома взял, а вся семья его в войну погибла. Уважение это вызывало.
А год назад сижу я вот здесь за столом, заходит старичок. Здравствуйте, я Григорий Григорьевич Лукин. Я тут на улице одного бывшего полицая опознал, фамилия Клименко. Шум поднимать не стал, проследил до дома. И называет адрес. Я схватился за голову: это же Скудно, ошибся ты, отец! Но информацию передал, потому что чем чёрт не шутит.
И ГБ-шники раскопали, что таки он Клименко, полица й, участвовал в расстрелах.
– А где их пути пересеклись?
– Лукин в конце войны ранен был, после госпиталя в особый отдел попал служить. Вот там они и встретились, хотя подробностей я не знаю.
– Где сейчас Клименко?
– Осужден и расстрелян.
– Родственники?
– Дочь, сорок лет, работает продавцом.
– Я бы хотел с ней поговорить.

Я смотрю на женщину за столом напротив. Жизнь её потрепала, хотя, допускаю, что она сдала после суда над отчимом. Кладу перед ней фото Лукина.
– Знаете этого человека?
Смотрит мельком.
– Да.
– Не любите его?
– Нет. Для меня отец был отец – он меня вскормил и воспитал… – она вдруг замолкает.
– Понять ваши чувства я могу.
– Не похоже. Отца расстреляли уже, а вы всё не успокоитесь.
– На Лукина совершено покушение. Где вы были восемнадцатого марта?
Её взгляд становится испуганным.
– Здесь, где ещё.

Я рассказал результаты допроса Цапину.
– У дочери Скудно алиби, в тот день была на работе, но нет ли ещё какого-то родственника…
– Есть, – кивает он, – она не замужем, детей нет, но имеется сын её подруги по детдому, Пётр Драбин. Он ей как сын. Подруга эта умерла, когда мальчишке шестнадцать было. Ганна его не воспитывала, он в ПТУ учился, но присматривала. На каникулы он к ним приезжал, отъедался, отсыпался, знаю, что на кооперативную квартиру Петька у нее брал… Двадцать лет ему, работает проводником. Восемнадцатого марта его поезд как раз был у вас в Рязани.
– Ну вот!
– Что, вот? Не верю я в версию месть. Ну сам посуди: у Ганны, после того как отчима осудили, ситуация такая, что ей либо волком с отчаяния выть, либо грудь колесом: мне всё нипочём! Вот она и хорохорится. Но сама-то понимает, что отчим полицаем был и пулю свою заслужил. Ну а Петька… Вот кого бы я посадил: ловчила ещё тот, возит товары, а потом сбывает барыгам, но кто ему отчим подруги матери? Ради чего башку в петлю совать?
Я молчу, потому что крыть мне нечем.

Мы с Егорычем сидим у меня в кабинете. Я пью кофе, он чай. Я уже рассказал о результатах поездки.
– Версия месть маловероятна, но всё-таки пойдешь и узнаешь, когда поезд отошёл от вокзала и был ли в это время на месте проводник Драбин.
– Хорошо.
Вот и славно. Логика, конечно, аргумент серьезный, но в нашем деле нужны факты. Я хочу точно знать, что в момент нападения Пётр Драбин разносил пассажирам чай.
– А у тебя что?
Егорыч потёр нос.
– Лукин всё ещё без сознания. С восьмиклассником Мишей поговорить не успел, но выяснил, что его старший брат Роман отсидел год в тюрьме за хулиганство. Сейчас работает на заводе Восток, характеризуется там неплохо.
Ходил к нумизматам. Нашелся там один знаток, он оценивал коллекцию Лукина пару месяцев назад. Говорит, за десять лет Лукин сумел приобрести несколько достойных монет, но коллекция не уникальна, две с половиной тысячи рублей он за нее давал. Занизил, думаю, но не сильно.
– Как это воспринял Лукин?
– Говорит, что не особо огорчился. Сказал, что рассчитывал на три тысячи, но спокойно, без заламывания рук. Нумизмат намекнул, что может накинуть, но Лукин отнесся без внимания. Похоже, он не собирался продавать коллекцию, только оценить.
– А ты с одним нумизматом беседовал?
– Нет, ещё с парочкой знатоков. Они сходятся во мнении, что у Лукина есть несколько интересных монет, отмечали рублёвик Петровский, но в целом ничего особенного.
– Так, раз мы уже знаем, какие монеты пропали, дай их описание в комиссионки, да и нумизматом не мешает.
– Им я уже сказал.
– Молодец. Итак, давай подобьём промежуточные результаты. Возможные мотивы преступления – монеты и месть. Касательно исполнения… Замок в двери открыли родным ключом. Это сужает круг подозреваемых, через кого преступник мог этот ключ добыть. А именно, семья Лукиных: сын, его бывшая жена, внучка и её парень.
– Про Мишу нельзя сказать определенно, – возразил Егорыч. – Мы даже не знаем, знаком ли он с пострадавшим, знал ли о коллекции.
– Но и исключать его мы пока не можем. Он мог взять ключ, скажем, для брата.
– А какой доступ к ключу у Екатерины Сизовой? Она у свёкра была полгода назад, с дочкой встречается в кафе или у себя!
– Такой. Год назад пришла в гости к мужу и незаметно сняла слепок с ключа квартиры свёкра.
– Могло быть, – согласился Егорыч и хрустнул вафлей.
– Но что меня смущает: три тысячи для Сизовой не добыча. Во всяком случае, чтобы идти на убийство.
– А мы можем утверждать, что грабитель шел на убийство?
– Ты прав – не можем, Лукин же вернулся.
– А мог преступник уже быть в квартире, когда вернулся Лукин? – подался вперёд Егорыч. – И спрятаться, пока соседка не ушла, а потом выйти?
Я внимательно посмотрел на него.
– Егорыч, да ты гений! Мог. Правда пока не вижу, что это нам даёт по версии ключ. Как преступник его добыл?
– А может, соседка путает и дверь не закрыла?
– Говорит, что уверена. Вот что, проверь и её на предмет неблагополучных племянников, сыновей…
– Сделаю.
– А я тогда возьму на себя беседу с Мишей.

Только я собрался выйти, как в кабинете зазвонил телефон.
– Дрёмин.
– Можешь зайти? – сухо спросила Зина.
– Сейчас.
Похоже, Зина решилась и подаёт на развод.
В коридоре мелькнуло знакомое женское лицо в очках. Я напряг память… Нет, не вспомнил. Проклятая профессиональная память, может, я с ней в очереди стоял или мельком по делу проходила?
Зина стояла у стола, перекладывала бумаги. Волнуется, посочувствовал я.
– Евгений, – сухо начала она, глядя в сторону, – ко мне сейчас Егорыч заходил, рассказал твою версию… Я, конечно, не поверила, это же бред, но он привёл сюда эту девушку, и вот ей… я верю. Почему же ты?..
– Потому что ты бы мне не поверила.
– Почему ты решил за меня?!
– Потому что я именно такой, и ты меня хорошо знаешь.
– К сожалению! К моему большому!..
Я резко привлек её к себе, прижал голову к груди.
– Ты…
– Не надо, – попросил я, – я знаю, что я идиот.
– Нет, – Зина крепче прижалась ко мне, – это я дура. Я ни одной ночи нормально не спала, мучилась… Людям верить надо, понимаешь?..
Я вышел из лаборатории окрыленный. Фортуна в лице Егорыча сегодня ослепительно улыбнулась мне. Нарушил обет молчания, который я с него взял и всё рассказал Зине. Спасибо тебе, Егорыч! А мне стыд и позор – не вспомнить девушку, из-за которой всё пошло кувырком! Она правда сделала другую прическу, да и очки меняют внешность, но ты же не стажёр.

Я в тридцать седьмой школе, беседую с Мишей. Неглупый парень, спокойный, не смущён ни моим присутствием, ни присутствием своего классного руководителя. Вообще он из тех, кто кажется старше своего возраста. Плечи широкие, что неудивительно – плаванием парень занимается.
– Ты про нападение на Нининого деда знаешь?
– Да. Жалко очень – Григорий Григорьевич мировой старик. На болячки не жалуется, сочувствия не ищет, хотя хлебнул в жизни.
– Ты о том, что он воевал?
– Не только. У него же жена рано умерла, сына сам растил.
– Вы с Григорием Григорьевичем хорошие знакомые?
– Нет, просто Нина два раза водила в гости.
– С Нининым отцом, с матерью ты знаком?
– Нет, Нина им не доверяет, говорит, не поймут.
– А ты её со своими родителями знакомил?
– Не пришлось, мы же только пару месяцев как встречаемся. Отцу я рассказал, что у меня девчонка есть, а матери ещё нет.
– А брату?
Миша хмурится.
– Нет, мы с ним не очень… Он после тюрьмы хуже стал. Я понимаю, что там не курорт, но мне с ним общаться тяжело.
– Он живёт не с вами?
– У маминой бабушки.
– Но вы видитесь?
– Редко, последний раз больше месяца назад.
– А где он работает?
– На заводе «Восток» слесарем.
– Ты бывал дома у Нины?
– Да, мы уроки иногда вместе делаем.
– Роман знал о коллекции Лукина?
Миша молчит, вопрос ему явно не нравится.
– Не знал, – наконец говорит он. – И если вы брата подозреваете, то зря!
Эх, Миша, я вынужден подозревать. Научиться бы определять по глазам, кто преступник, а кто нет. А слесарю очень просто изготовить ключ от квартиры.

Нина волнуется, смотрит в пол, теребит в руках носовой платок. Позвонила полчаса назад и примчалась с другого конца города. Надеюсь, ничего страшного не случилось.
– Вы… Мишу допрашивали?
– Да. Это он тебе сказал?
– Он. Но он не жаловался, вы не подумайте…
– Я и не думаю. Миша был знаком с дедушкой? – она кивает. – Вот поэтому я его и вызывал. Ты только по этому поводу пришла?
– Да, то есть, нет. Папа сказал, что я ошиблась, что ключ дедушкин на полке был. Но я там смотрела, я хорошо помню.
– Значит, ключа в день нападения на полке не было, а на следующий день он появился?
– Да.
– Ты Мишиного брата знаешь?
– Рому? Да. Видела, правда, всего один раз.
– Когда, где?
– На улице недели две назад. У нас с Мишей встреча была у памятника Лермонтову. Я подхожу, а Миша с каким-то парнем разговаривает. Но когда я подошла, они уже руки пожали и разошлись.
– Что именно Миша тогда сказал о брате?
– Ничего. Я не спросила, наверное, он даже не знает, что я их видела.
– А почему ты тогда решила, что это его брат?
– Ну… он похож на Мишу и был в спецовке, а Рома же на заводе работает.
– Ясненько… Когда ты последний раз встречалась с мамой?
– Сейчас… Это была прошлая пятница, я точно помню. Мама меня в гости пригласила, торт купила.
– О чём разговаривали?
– О чём обычно, – Нина поморщилась. – Как успехи в школе, куда поступать думаю… Спросила, есть ли парень.
– Что ты ответила?
– Соврала, что нет.

Егорыча я нашёл в нашей столовой. Увидев меня, он чуть не подавился котлетой – наверное, решил, что возникло срочное дело и я не дам ему поужинать.
– Как котлеты?
– Вкусные.
– Хорошо.
Я взял котлеты с пюре и подсел к Егорычу.
– Есть новости?
– Да, я заходил, вас не было. Поезд Драбина отошёл от вокзала в двенадцать десять. От дома Лукина до вокзала он за это время никак не успел бы.
– А он был в вагоне при отходе?
– Да, двое проводников это подтвердили.
– Значит, с Драбин чист.
– Ага. И вот ещё что, позвонил мне один нумизмат, до него дошли слухи о нападении. Оказывается, в конце февраля Лукин купил у него золотой червонец Екатерины Второй!
Егорыч светится, как новогодняя елка. Ещё бы, факт очень интересный, золотой, факт, если не жемчужный.
– И сколько потянула эта монета?
– Пятьсот рублей.
– Ого!
– Да, Лукин не один месяц уговаривал коллегу продать её. Сделка недавно состоялась, поэтому остальные нумизматы о ней не знали.

Я отправился снова допросить Мишу. На этот раз в бассейн. Не хотелось делать это в школе, частые визиты следователя учителя могли воспринять негативно.
– Миш, пару вопросов.
– Я слушаю.
– Ты говорил, что не встречался с братом больше месяца?
– Да.
– Но Нина видела вас возле памятника Лермонтова две недели назад.
Он смешался.
– С Ромой?.. Не может быть… А-а-а, знаете, кто это был? Это Лёня, он действительно работает вместе с Ромой. Остановился, поздоровался, дальше пошёл.
– Это всё. Спасибо и вам, подпишите здесь, – протянул я протокол тренеру.

К вечеру заморосил дождь. Я пришёл в кабинет, снял мокрый плащ, поставил сушиться зонт и сел греться у батареи. Вскоре вошёл Егорыч, с завистью посмотрел на мой зонт и принялся стягивать мокрое пальто.
– Соседку Лукина проверил. Сама ни в чём не замечена, и родственники чисты, – сказал он.
– Кто её родственники?
– Сын инженер в Тамбове, здесь был давно. Ещё дочь, разведена, работает проводником. – Я насторожился. – Не тот поезд, у неё Москва – Новороссийск.
– Материальные трудности?
– Считаю, что нет. Стоит в очереди на квартиру, но жить-то им есть где. И она, и дочка у матери прописаны.
Да, у них трёхкомнатная квартира.
– Какие отношения у бабушки с дочкой?
– Хорошие, – Егорыч разделся и поставил греться чайник.
– А я проверил Лукина-сына. Весь положительный, даже подозрительно. Мог, конечно, исхитриться и приехать в выходной, но мотива не просматривается.

В запасе у меня оставался Геннадий Жуков, бывший возлюбленный Екатерины Сизовой. Я пришел к ним на работу и вызвал Жукова в кабинет начальника отдела кадров.
Явился невысокий, полноватый, начинающий лысеть мужчина. На нём была дорогая серая рубашка, на рукавах которых выделялась пара оригинальных запонок стального цвета в виде капель.
Я представился.
– Ого! – удивился Жуков. – Чем же я заинтересовал родную милицию своей скромной персоной?
– Екатерина Сизова. Вы были близки?
– Теперь понимаю. Да, был у нас роман, но за это, кажется, не судят?
– Давайте договоримся: вопросы задаю я, и о нашем разговоре вы ей не скажете.
– Я всё понял.
– Как вы познакомились?
– Пять лет назад я пришел в этот чудесный коллектив и был сражен наповал: молодая, красивая женщина, ещё и разведённая! Потерял голову, начал ухаживать, хотя, каюсь, был женат. Потом понял, что долго скрывать анкетные данные не сумею, признался ей… И мы тут же расстались.
– А не было подспудно мыслишки, что Сизова не устоит перед вашим обаянием, продолжит роман?
Он засмеялся.
– Вас не проведешь, была.
– Что скажете о Сизовой как о человеке?
– О Кате? Не глупа, с характером. Красивые, дорогие вещи любит, но заметьте, не транжир, а любит дорогие вещи.
– Поясните.
– Покупает редко, но метко. Вкус есть. Помню, серёжки у Арутюн взяла, вроде обычные серёжки, но когда Катя их надела, ей они очень и очень… Запонки очень красивые я у нее недавно приобрел, можете оценить сами. Сапоги итальянские где-то достала, все девчонки в отделе месяц вздыхали, завидовали. Но это все её ценные приобретения за год, то есть Катя умеет держать себя в руках.
– Вы знали о коллекции монет ее свёкра?
– Сейчас… Да, знал, но никогда не видел.
– Что именно говорила Екатерина Романовна?
– Что старик собирает монеты. Всё.
– Ясно. А что у вас в отделе было на восьмое марта, точнее, накануне?
Он удивился:
– Как что, пьянка. Женщинам шампанское, мужчинам коньяк… Хотя, конечно, оргия уже вечером состоялась, а седьмого весь день у нас была инспекция из головного института: как мы внедрили новую систему управления. Приехал Гришкин, а это такой тип, я вам скажу. Роберт Иванович трепать нервы, не просто умеет, он создан для этого! Он, видите ли только из Чехословакии вернулся, ГДР, а там по-другому работают! Вот же…

На следующий день я вызвал Сизову.
– Здравствуйте, Екатерина Романовна.
– Здравствуйте. Вы были вчера у меня на работе?
– Ах, Жуков, Жуков, а ведь обещал молчать!
– Он ни при чем, девчонки рассказали. Вы, с каждой побеседовали?
– Да. Екатерина Романовна, вы говорите, что сейчас в вашей жизни нет мужчины?
– Да, и что?
– Просто уточняю.
– Не нашла ли я кого-то за два дня? Нет.
– Три месяца назад на работе вы показали очень красивые запонки, а недавно продали их Жукову. Для кого вы их покупали?
– Для кого-то из знакомых, точно не помню, на день рождения, что ли. На праздник я тогда не пошла, а запонки остались.
– А робу вы приобрели?..
– Что?
– Робу, чтобы работать в саду у матери.
– Ах, вот вы про что! Представьте себе, купила!
– А может, Полина Михайловна не дослышала, и вы хотели купить не робу, а Роберту?.. Роберту Ивановичу Гришкину?
Она улыбнулась:
– У вас богатое воображение.
– Город у нас большой, но Рита Зимина видела вас с Гришкиным в кафе.
– Пригласил один раз, это ни о чём не говорит.
– Кроме Зиминой вас ещё видела Арутюн.
– Хорошо, два раза.
– Почему же вы скрываете вашу связь? Вы не замужем, он не женат.
– Да нет никакой связи!
– А если допустить, что вы всё-таки близки, какие причины могли побудить вас скрывать это от окружающих?
– Любые и не обязательно криминальные. Например, Роберт Иванович мог переживать за свое положение начальника.
– Ну да, ну да, выезд за границу могут закрыть. Кстати, это от него у Нины ГДР-овская жвачка Pfefferminz?
Женщина вздохнула и закатила глаза:
– Вы ПРЕДПОЛОЖИЛИ, что у нас отношения, это игра вашего воображения, а жвачка не фантазия, она существует, я купила ее на рынке у спекулянта.
– А я было подумал, что Роберт Иванович из ГДР привез. И вот связав воедино жвачку и поездку Гришкина, я решил присмотреться к вам получше.
– Это я уже поняла. А улики есть?
– С уликами против вас у меня неважно, все они косвенные. Вот вы говорили, что Лукин тратил на коллекцию только пенсию, но он стал пенсионером только четыре года назад, а до этого у него была высокая зарплата. Так что коллекция не грошовая, как пытались уверить вы.
– Я могла ошибиться.
– Могли-могли. Кстати, не знаете, где Гришкин?
– Нет.
– Он взял отпуск за свой счёт, дома не ночевал.
– Роберт Иванович волен ночевать где вздумается.
– Дело в том, что мы нашли орудие нападения, на нём остались шерстинки свитера…
– Можете взять мой свитер, сравнить.
– Не ваш нам нужен, Гришкина. Вот возьмем его свитер на экспертизу, и тогда Роберт Иванович всё расскажет.
– А при чём тут я?
– Думаете, он будет вас выгораживать? Зря. Но знаете, что для вас самое страшное? Еще в первую нашу встречу я обратил внимание, что мой вопрос: какие у вас отношения со свёкром, вы ответили: Мы друг друга не любили, но вида не показывали. Обратил, но не придал значения. Вот вы ни разу не спросили меня, как себя чувствует Григорий Григорьевич. Потому что думаете, что он мёртв, а он жив.
Я внимательно наблюдаю за женщиной. Она хорошо владеет собой, но в этот момент лицо у нее дрогнуло.
– Сегодня он пришёл в себя. Врачи пока не разрешили мне говорить с ним, но как только беседа с состоится, выяснятся нежелательные для вас подробности. Например, что вы заходили к нему в тот день.
– Я не была у Григория Григорьевича.
– Думаю, были и, уходя, залепили жвачкой язычок дверного замка.
– Знаете, что я думаю? – с вызовом говорит женщина. – Что вы берете меня на пушку. Лукин мёртв, но вы пытаетесь убедить меня, что он жив, чтобы я со страха призналась невесть в чем. Так вот, не выйдет!
– Вы были уверены в Гришкине, а у него дрогнула рука. Хотите, позвонить? – подвигаю к ней телефонный аппарат. – Узнайте, как здоровье Лукина. Это ваш последний шанс на чистосердечное.
Она колеблется, потом снимает трубку.
– Вов, привет… Слушай, ты не знаешь, что с Сашиным отцом?.. В больнице?.. Ни откуда я не свалилась, уезжала. Спасибо, пока.
Женщина кладет трубку на место не сразу, со второй попытки, взгляд у нее потерянный – она признала поражение.
– Что мне… грозит?
– Много. Соучастие в покушении на убийство, возможно, и организация. Так что чистосердечное вам очень даже не помешает.
Она молчит пару секунд, решаясь.
– Я ещё переспросила: насмерть? Сказал, что да. Я поверила, много ли старику надо.
– Сейчас мы начнем долгую утомительную беседу, а пока скажите: зачем?
Она усмехается:
– Долги. Роберт игрок, преферансист. Недавно приехал сам не свой: проиграл двенадцать тысяч. Кинулись по знакомым, одолжили сколько дали, продали ценные вещи, с книжки всё сняли, и всё равно не хватило трёх тысяч. И тут я вспомнила про эту чёртову коллекцию.
Знаете, кто-то советует выходить замуж по любви, кто-то по расчёту. Я попробовала оба варианта – с Сашей был расчет, с Робертом любовь – и дважды проиграла.
– Ясно. Приступим?
– Да.
– Ключ Лукина из квартиры вашего мужа брали вы?
– Да. Схема была такая: я должна была взять ключ у Нины от её квартиры, сделать дубликат. С его помощью войти в квартиру, взять ключ от квартиры Григория Григорьевича и тоже сделать дубликат. Но времени было мало и дубликат от квартиры старика сделать не успели, только от квартиры мужа. Но всё получилось: Саша в командировке, Нина ушла гулять, я пришла к ним утром, взяла ключ, днём вернула.
– Расскажите, как произошло нападение?
– Мы с Робертом сидели во дворе, наблюдали. Григорий Григорьевич вышел из дома, всё как и задумано, как вдруг он поговорил с соседкой и вернулся. Мы подождали пять минут, потом я решилась выяснить, в чём дело.
Зашла, мы поболтали ни о чём, я спросила за дачу. Он говорит: не поеду сегодня, передумал. А Роберту долг послезавтра отдавать, не отдаст, его просто убьют, – она нервно хмыкнула. – И я, ещё ничего не решив, уходя, залепила язычок замка жвачкой.
– Зачем? У вас же был ключ.
– Этот ключ не родной, старый в незапамятные времена сломался, а я знала, что эксперт сможет определить, если замок открывали другим ключом. А тут появилась возможность обойтись без ключа, только жвачку потом не забыть убрать. Вышла я к Роберту, рассказала ему ситуацию… Он понял без объяснений. Подумал, потом встал, подобрал какую-то палку и пошёл… И знаете… я ведь понимала, что нас поймают, хотела крикнуть, остановить его. А потом подумала: ну, остановлю, а дальше? Если мы не достанем деньги, его убьют. И что будет со мной?
– И вы решили убить сами.
Она долго с ненавистью смотрит на меня, но я выдерживаю, не отвожу взгляд, и женщина сдаётся, опускает голову.
– Кому продали коллекцию и за сколько?
Екатерина поднимает голову. в первый раз я вижу в её глазах интерес.
– Так вы тоже их не нашли? – медленно говорит она. – Я думала, этот трус не выдержал, убежал, а монеты лежат где-нибудь на кухне, но раз вы их не нашли… – женщина истерично смеется. – Интерес-но… кто же… их?..
Допрос пришлось прервать, жду, пока она трясущимися руками, проливая воду, пьёт. Я в это время лихорадочно думаю. Блеф? Играет натурально, но мне встречались и не такие таланты. С другой стороны, зачем? Признаться в покушении на убийство, чтобы отрицать кражу?!
– Как же вы рассчитались с долгом?
Женщина допила остатки воды.
– Никак. Роберт живёт у меня, трясётся от страха, потому что когда-то его найдут, а проценты по долгу растут. Кто же всё-таки нас так обул?
Этот вопрос волнует и меня. Ладно, допрос окончен, нужно ехать к ней домой, брать Гришкина. В этот момент звонит телефон.
– Слушаю.
– Женя! Как я за вас рада! – Надежда Васильевна едва не рыдает от умиления. – Зина не рассказала подробностей, но главное, что вы снова вместе.
– Спасибо.
– Жду вас на выходные в гости!
– Обязательно.
– До свидания.
– До свидания.
– Погоди-погоди! Совсем забыла, Лукину твоему лучше. Можешь с ним поговорить, но не долго и не волновать!
– Спасибо.
Ситуация поменялась. Я велел Егорычу брать ордер, ехать на квартиру Сизовой и арестовать Роберта. А я в больницу допросить Лукина. Но монеты – тема очень даже волнительная…
Егорыч давно ушел, а я всё думал. С этой коллекцией мистика какая-то! Между нападением и возвращением соседки прошло минут двадцать. Кто мог за это время прийти и похитить монеты? Чисто теоретически – любой прохожий. Увидел, что дверь приоткрыта и вошёл. А монеты, как предположила Екатерина, лежали не в столе, а где-нибудь на кухне. Но что же за паскудным человеком нужно быть, чтобы, увидев раненого старика, не вызвать помощь!
Хорошо, не стал оказывать помощь, принялся искать монеты, именно монеты, потому что при обыске сразу натыкаешься на деньги в серванте… А раз он искал монеты, то это знакомый. Кто? Лукин гостей не ждал, он хотел на дачу ехать. Сын в командировке, внучка в кино… И тут мне пришла в голову одна мысль.

Елизавета Дмитриевна Федорова что-то печёт – в квартире жарко, и передник у женщины выпачкан тестом.
– Проходите, скоро пироги будут, я вас угощу.
– Я с Жужей поздороваюсь.
Я вхожу в комнату. На ковре сидит Жужа-Алёнка и увлечённо играет куклами.
– Привет.
– Пвивет!
– Как дела?
– Воскошно!
– Я рад. Скажи, а почему ты Жужа?
Девочка, не выпуская из рук куклу, машет руками, словно крыльями:
– Потому что жжуук!
– Вот как! А ты соседа, дедушку Гришу, знаешь?
– Да. Он забовел, он в бовнице.
– Ты у него в гостях бывала? – девочка кивает, пытаясь посадить куклу в самодельное кресло. – А ты знаешь, что у дедушки Гриши есть монеты?
Она отпускает куклу, смотрит на меня и улыбается.
– А вот и нет, а вот и нет у него монет!

Мы с Елизаветой Дмитриевной сидим за столом, на подоконнике лежат два заветных альбома.
– Елизавета Дмитриевна, как же монеты у вас оказались?
Женщина смотрит сквозь стекло в духовку, немного убавляет газ.
– Так Жужа не засыпала в чужой квартире, плакала, и Григорьевич дал ей монетки поиграть. И так они ей по душе пришлись, что она уснула с альбомами в обнимку. А когда я её сонную взяла и альбомы подхватила.
– А вы знаете их стоимость?
– Монет этих? Пятнадцать копеек и стоят пятнадцать копеек, разве нет?
– Не совсем.
Женщина побледнела:
– Хорошо, что вы мне сказали, а то Жужа достаёт их, по полу катает.
Я встал, чувствуя в теле приятную расслабленность от сознания, что дело фактически завершено.
– Вы следите за ними получше, чтоб ни одна не потерялась.

23.03.2025