104 градуса по Фаренгейту

Первый раз я побывала на стажировке в США в составе группы вузовских и школьных преподавателей английского языка из двадцати трех восточноевропейских стран. Это была двухнедельная летняя школа при Гарвардском университете, организованная совместно нашим министерством просвещения и Американским советом по преподаванию иностранных языков (ACTFL) в июле 1987 г.

В помещении аэропорта Бостона было прохладно, работали кондиционеры, но как только мы оказались снаружи, почувствовали жару и духоту. Увидев на уличном термометре цифру 104,  не сразу сообразила, что это по Фаренгейту (то есть 40 градусов Цельсия).

Удивительными и иногда забавными казались многие вещи. Я впервые видела бассейны в жилых домах.  На кампусе в Гарварде все были улыбчивы, одинаково приветствовали всех, даже женщин: «Hi, guys» (Привет, ребята). Студенты, сидя или полулежа на газонах, читали, отдыхали, ели.

Поселили нас в общежитии и жили мы довольно просторно. Вдвоем  занимали трехкомнатное помещение: у каждой по спальне и общая комната. В первую ночь мы никак не могли заснуть от грохота на улице: нам объяснили, что это еноты рылись в мусорных ящиках.

Обычно, войдя в помещение и включив свет, мы первым делом разгоняли полчища тараканов – в коридоре лежал огромный черный пластиковый пакет для мусора. И пока он не заполнялся, его не забирали. Наверное, так и плодились эти насекомые.

Вместо консьержки у входа в общежитие дежурил приветливый полицейский, благодаря которому мы посетили полицейский участок и в качестве сувениров получили форменные фуражки. Организовали для нас и посещение тюрьмы, где через окно показали класс для учебных занятий и самих заключенных, а затем тоже через стекло группу заключенных, игравших во дворе тюрьмы в волейбол. Как сказали сопровождавшие нас полицейские: «Джентльмены занимаются спортом».

Когда мы после занятий пешком прогуливались по улицам американского города Кембридж, нас провожали удивленные взгляды из проносившихся мимо машин: кроме нас, пешеходов не было.

Оказалось, что с уличного телефона-автомата, в котором лежал объемный телефонный справочник, можно было, наменяв четвертаков (монет по 25 центов), позвонить в любую точку планеты. Если четвертаков было мало, можно было, назвав собеседнику номер телефонной будки, попросить его перезвонить вам в будку.

Понравился обычай организации вечеринок вскладчину соседями или коллегами. Один принес разрезанный надвое арбуз, из которого извлечена мякоть и его половина наполнена кусочками разных фруктов, другой  – вареную кукурузу в початках, порезанных на небольшие кусочки и жареные свиные ребрышки (corn on the cob and pork ribs), жареного цыпленка или  тыквенный пирог (pumpkin pie), третий – объемную картонную коробку с краном. Сухое вино.

Уверенная, что лучше нашего мороженого не бывает, увидела, что и в Америке любят и умеют готовить вкусное мороженое с разными наполнителями, продающееся гигантскими порциями.

Из СССР в группу входило несколько вузовских преподавателей и школьных учителей английского языка, в том числе, амбициозная женщина-завуч прославленной московской спецшколы. Она почему-то решила всячески демонстрировать, что школьные учителя круче вузовских и лучше знают,  как надо преподавать и что именно.
Однажды нас 5-6 человек преподавателей из СССР пригласил домой бывший секретарь посольства США, фамилии не помню, проживший в Москве несколько лет, дочь которого училась в той самой спецшколе. Радушно нас принял и с улыбкой сказал, что завуч ставила его дочери четыре по английскому языку, потому что она не так произносила какую-то фонему.

Куратором нашей группы был Томас Хесус Гарза, обладавший магистерской степенью по русской лингвистике и докторской степенью по методике преподавания иностранных языков. Он не только проводил занятия с нами, но и заботился о каждом из нас, решая, в том числе, и бытовые вопросы. Так, все мы хотели купить двухкассетные магнитофоны. Томас подсказал нам, что если один из нас купит сразу 8-10 магнитофонов, то каждому это обойдется на треть дешевле. Мы сложились, кто-то из членов группы купил магнитофоны на всех.

По нашей просьбе Томас демонстрировал,  как звучит речь людей разных национальностей на английском языке. И по нашей же просьбе проанализировал нашу речь, тактично проведя анализ по очереди с каждым, указав на ошибки в произнесении звуков, интонации, долготе гласных.

Обучали нас хорошо, лекции и семинарские занятия проводили ведущие методисты, педагоги, лингвисты. Занятия были четко структурированы, продуманы, содержательны.

Необычно было, что один из лекторов вел занятия, сидя в инвалидном кресле. Запомнилось, как преподавательница в комбинезоне, босоножках и толстых шерстяных носках, войдя в аудиторию, садилась на стол и вела занятия в этой позе.
Занятия продолжались с раннего утра до позднего вечера. К следующему дню необходимо было проанализировать 15-20 страниц теоретической литературы на английском языке. Мы много и увлеченно работали.

У нас был перерыв на обед примерно час. В перерыв я,  как и некоторые другие слушатели, ходила в бассейн. И поплавать приятно и освежает в летнюю довольно изнурительную жару. Сняв мокрый купальник, я бросала его в сушилку, похожую на маленькую центрифугу, где он высыхал через 2-3 минуты.

Собственно на обед времени было мало. Мы брали в университетской столовой бутерброды, сок и приходили c ними на занятия, как и слушатели других групп.
Часть занятий проводилась в форме panel discussion (круглого стола, коллоквиума или группового обсуждения), во время которого какую-то методическую или лингвистическую проблему представляло по очереди два-три лектора, а группе слушателей предлагалось принять участие в этом обсуждении, задавать вопросы или выступать. Мы, конечно, сразу назвали такие коллоквиумы панелью и шутили: «Ну что, а теперь на панель?».

В нашей группе был преподаватель из г. Липецка, всегда задававший вопросы. Причем вопросы, не имевшие отношения к обсуждаемой теме. На лицах лекторов появлялось несколько оторопевшее выражение, следовала небольшая пауза и кто-нибудь из них произносил: «It’s a very good question»  («Это очень хороший вопрос» или  «Вопрос, конечно, интересный»). Мне понравился такой ответ. Я иногда пользуюсь им при общении с особенно «одаренными» студентами или аспирантами.

Программа стажировки была плотной: мы не только учились, но и побывали в нескольких знаменитых музеях, в том числе в необычном, узнаваемом здании музея современного искусства Гуггенгхайма в Нью-Йорке, впервые увидели не только работы американских художников Поллока, Уорхола, Хомера, Саржента, Уистлера, но и произведения  Кандинского, Шагала, Архипенко, Родченко, Татлина.

В каждом зале музея лежали листочки с копиями картин и текстом о жизни и творчестве художника. Я набирала по 10 таких листочков об американских художниках и истории американской живописи, чтобы дома, проводя семинар по американскому искусству, использовать их как раздаточный материал. В то время мы были настолько оторваны от мира, что практически ничего не знали об американских художниках, наверное, за исключением Рокуэлла Кента, передавшего в дар нашей стране коллекцию своих работ. Мы не слышали ни о Джексоне Поллоке, ни об Энди Уорхолле, ни об Уинслоу Хомере…. Так же мало мы знали о русских художниках- авангардистах Казимире Малевиче, Владимире Татлине, Александре Родченко, Марке Шагале и многих других.

Поплавали мы и на небольшой яхте в Атлантическом океане, занимаясь фотоохотой на китов. На яхте мы рассматривали альбом с фотографиями китов, подписанные их именами, слушали забавные байки якобы из их китовой семейной жизни. Наблюдали захватывающее зрелище, когда кит выпускает фонтан или совершает головокружительный прыжок из воды.

Самое сильное впечатление во время стажировки на меня произвела встреча с замечательным методистом, психологом, педагогом, одной и первых разработавшей коммуникативный метод обучения иностранному языку Вилгой Мари Риверс, профессором романских языков и координатором языкового обучения Гарвардского университета.
Вилга Мари Риверс  (1919-2007) – человек, фанатически преданный профессии, настоящий подвижник, серьезный ученый, широко цитировавшийся, в том числе и в нашей стране. Бесконечно преданная своему делу, она не имела собственной семьи, но всегда была окружена студентами, аспирантами, коллегами.

В то время широко использовался, в том числе в нашей стране, аудиолингвальный метод, при котором обучение языку основано на запоминании, фонологии и грамматике. Риверс демонстрировала, насколько эффективнее метод обучения, ориентированный на взаимодействие и коммуникативный дискурс, готовящий к реальному общению на иностранном языке. Показывала нам, как использовать технологии и интегрировать психологию в преподавание языков, что сегодня не требует доказательств. А тогда надо было отстаивать.

По окончании стажировки мы разъехались по своим странам и получали время от времени письма от нее, в которых она щедро делилась идеями о преподавании языка, о психологии общения, рассказывала о том, как она живет.

Однажды, поздравив меня с Рождеством и Новым годом, она сообщила, что только что прилетела из Японии, где читала лекции. Перед Рождеством все ее соотечественники улетели из Японии домой, а она сама должна была улетать на день позже. Однако, выходя из дома, поскользнулась, упала, сломала шейку бедра и оказалась в больнице. Японского языка она не знала. Риверс жестами попросила бумагу и карандаш и стала рисовать то, что ей было надо.

Далее она писала: «Таким образом, я убедилась, что была права, когда утверждала, что до 70% коммуникации осуществляется невербально, без помощи слов». Как только ей стало легче, она решила, что полетит домой,  будучи в инвалидной коляске. Японцы пытались доказать ей, что в самолет нельзя на инвалидной коляске, это не положено, но она потребовала, чтобы ей показали, где это написано.

Вернувшись домой, она долго передвигалась на коляске и сама справлялась с бытовыми проблемами, заказывая на дом еду, в том числе, готовый обед на подносе, который нужно только засунуть в духовку, разогреть и есть перед телевизором (TV dinner).

Мне повезло, что посчастливилось общаться с таким ярким, талантливым, открытым человеком.