45-48 Москвее некуда. Рельеф времени

      МОСКВЕЕ НЕКУДА. (БАЛКОНЫ.)
                2018.   

 
Оставшись одна (1) она не стала разлёживаться, дипломатично позвонила  своей бабушке (в новой схеме семьи – прабабушке),
и, как в былые времена, легко переиграла её, сказав, что соскучилась
по родным местам, что хочет прогуляться,
и,  заранее зная, что та откажется, позвала её с собой.
Затем, будучи полностью уверенной, в том, что встретит знакомых, собрала приготовленные уже подарки и отправилась прямиком в булочную за чёрным хлебом и советскими сладостями,
с которыми в Лондоне напряжёнка.   


                45-48 Москвее некуда.  Рельеф времени.

                45Москвее некуда. Промежуточный финиш.

Она подталкивает ко мне фляжку и дёргает за разноцветные полоски на упаковках. Вот и стол накрыт.  В конце концов, генетику как не старались, а отменить не смогли – вспоминаю я восхитительные коктейли её отца.
Теперь-то она уже никуда не пойдёт, то есть, от меня прямо домой.
Так что, косметика для моей нынешней, не ври, что нет.
Или для жены, вдруг ещё сойдётесь.
А времени у нас, примерно до шести (18.00).
И она надеется, что у меня не отключена горячая вода.   

Лена, по-видимому, полагала, что дальнейшие объяснения совершенно излишни. Но я продолжал оставаться в полном недоумении.
Она, конечно, была права – ей вряд ли удалось бы прошмыгнуть незамеченной даже до ближайшей троллейбусной остановки.
А уж отправляясь на прогулку по району, где  она прожила всю свою советскую жизнь, Ленка определённо надеялась на «неожиданные» встречи.  Она правильно подготовилась к ним.
Верная корзинка украсила бы встречу, как с любой из бывших подружек – соперниц из параллельного  класса, так и с одним (1) из старых воздыхателей, обитающих чуть ли не в каждом подъезде в округе.
Ей очень хотелось блеснуть.
Подобные мысли и поведение вполне понятны.
Но я никак не мог уразуметь, каким образом ей удалось запланировать встречу конкретно со мной.  А наличие подарочного блокнота недвусмысленно указывало  именно на существование и такого плана.
Буквально никто из обозначенной шатии – братии – сестрии не нуждался ни в каких тетрадках.
Мне ли этого не знать, ведь чуть ли не со всеми,
и чуть ли не ежедневно  я плотно общаюсь.
Чай, не последний человек «на районе».
Ну да, конечно, женщина жила постоянно согревающей надеждой –
обезболивающим неудачный брак перцовым пластырем.
Но кому нужны твои невыносимо горькие семена.
Ну и что, что перец?   Ну и что, что первый (1)?
Впрочем, у меня только сейчас образовалось время порассуждать
о ситуации.
А тогда мгновенно стало ясно, как и в каком порядке будут развиваться события.      
Разумеется, я и раньше знал, что подобные романтические  свидания следует начинать как можно раньше.   Не раз (1) и не два (2)  случалось мне перехватывать   Ленку на повороте у подвального клуба «Огонёк», единственной (1) почти непросматривающейся  точке на коротком пути от подъезда до школы ровно в восемь часов двадцать минут (8.20) утра, без звонков – предупреждений.
Именно в такие дни мы успевали всё не торопясь, плюс (+) всё
с удовольствием,  а порою и плюс (+) всё про запас.
Знаете, уже тогда я убедился, что и такими ощущениями можно успешно запасаться.   
У меня тоже есть красивые новые упаковки.   
Я открываю один (1) из недавних подарков на новоселье.
Очень полезный, сразу же тогда и пригодившийся.
Дружок мой с незапамятных времён, Вовчик, всегда дарит функционально полезное.
Он и на более позднем, очередном новоселье отличился, притащил бинокль, я вам об этом уже рассказывал.
Они ещё не расставлены, а скромно лежат, каждый в своём отдельном гнёздышке,  в солидной, соответствующей их статусу коробке,
их шесть (6),   но сейчас я вынимаю только два (2).   
Два (2) объёмных бокала - стакана с толстым дном, специально предназначенных для крепких напитков.
О чём и напоминает нам  одна (1) из надписей на коробке, предусмотрительно продублированная на русском и на английском.  Основной же язык на коробке – чешский.
Чехословакия (существовало тогда такое государство)  успешно продавало своё стекло во всех направлениях.
Old fashioned – я впервые (1) слышу очень красивый Ленкин английский.  Вот он – эффект погружения.
В школьные и даже университетские годы только отборные репетиторы
и солидный административный ресурс обеспечивали ей хлипкую четвёрку (4).
Old fashioned  -  с английского «старомодный».
Да, она, несомненно, успешно осваивает язык страны проживания.
Так частенько называют подобные ёмкости, кажется, по названию первого (1)  в истории коктейля.
Существует такое английское толкование.
Я, правда, думаю, что первую (1) алкогольную смесь придумали вовсе
не англичане, и не русские, чего вы наверняка от меня, московского выпивохи, ожидаете,  а первобытные люди, во время разжёвывания   двух (2), а то и трёх (3) разных забродивших фруктов.   
А мне всегда больше нравилось другое, почти неупотребляемое у нас,
название подобной посуды.
Такой красивый стакан. И в том же диапазоне объёмов,  от ста восьмидесяти (180) до трёхсот (300) грамм.
Впрочем, здесь надо писать миллилитров  (180 – 300 мл.).
В общем,  немало.   
Тумблер!  Я впервые услышал словечко, да ещё сказанное не совсем
по-русски,  от бармена осенью шестьдесят восьмого года  (68)  в почти всегда полупустом и полутёмном (полумрачном) баре на антресолях напротив восточного входа совсем недавно построенной и открытой гостиницы «Россия».
Можете отыскать в сети фотографию в подборке «старых московских»,
с комментарием – похвалой: «Для того времени очень крутой интерьер».   
Точка съёмки из угла обязательных вспомогательных помещений хоть и вынужденная (может быть, даже единственная подходящая), но очень удачная.
Но снимок, определённо делался под вспышку, и потому несколько неадекватен.
Обратите внимание на абсолютное отсутствие открытых светильников и на плотно зашторенный вдали вид на восток, на военную академию
и яузскую высотку над ней.  И все столики, на удивлении, заняты.
Я такого не припомню.
К тому же, есть и какое-то принципиальное интерьерное различие.
Вот, кажется, нашёл, понял.  Шторы-то висят на застеклённой перегородке, и чёрточка перил балкона едва просматривается за ними.  Да, этой прозрачной стеночки вначале не было.
А с ближайших к перилам кресел была видна стойка администрации
и на ней редчайшая в те времена англоязычная вывеска «reception»,
что собственно и означает -  прием,  регистратура, конторка дежурного (в гостинице)) рядом со стеклянными дверями – воротами в сплошной стеклянной стене.
Всё, входящее в противоречие с моими воспоминаниями, естественным образом объясняется тут же обозначенным годом съёмок – тысяча девятьсот семьдесят пятый  (1975).  Недалеко от прежде малоизвестного и труднодоступного восточного портала гостиницы в самом начале тысяча девятьсот семьдесят первого (1971) года открылась станция метро «Площадь Ногина», до которой добрались поезда аж с двух радиусов сразу Ждановского и Калужского.   
Заодно образовался и самый близкий к главному зданию нашего образовательного учреждения вход – выход подземки.   Южный, нижний, разветвлённый подземный переход, один из побегов которого и сейчас выведет вас на Варварку (тогда улицу Степана Разина), к чёрту на Куличках, но уже не к главному северному и восточному пандусам и соответствующим им питейным заведениям  гостиницы «Россия».
Почти полвека (1/2 ; 100)  он исправно исполнял среди прочих чрезвычайно важных и эту отнюдь не мелкую функцию, но ныне «Россия» снесена, низведена до уровня Зарядья и, поднявшись по лесенке, вы попадаете прямо на обширный пустырь.
Впрочем, я искренне надеюсь, что прежде, чем завершится моя писанина, здесь возникнет что-нибудь путное.
Сама же сдвоенная (2) станция метро тянется под и параллельно (||) крутой во всех смыслах Старой площади.      
Итак, недалеко от нашего центрового института (ближе нас к Кремлю, пожалуй, только архитекторы и журналисты), в десяти (10) минутах,
под горой отрылось и открылось  метро, и теперь значительная часть, добрая половина (1/2) выходящих из дверей поворачивала не налево к бульварам с трамваями (в том числе и самым знаменитым под «номером» «А»), а направо,  скатываясь под крутую горку мимо совершенно замечательного особняка (он удивительным образом внутри гораздо больше, чем снаружи), где в разные времена нашей насыщенной истории и весьма разнящиеся по продолжительности периоды времени обитали князь Сербан Кантемир, сын молдавского господаря Дмитрия и брат русского поэта Антиоха (он, к тому же владел ещё до Государыни имением Чёрная грязь, которое потом при ней стало Царицыным);  школяр бригадирши  Лопухиной Андрей Дельвиг, брат уже двух (2) русских  поэтов Александра и Антона (в будущем главный московский водопроводчик, министр и сенатор);  подрастающий и взрослеющий  Савва Морозов  (тут дом, конечно, перестроился в русском стиле и вздорожал до одного из «самых-самых» в Москве); мятежные левые эсеры в тысяча девятьсот восемнадцатом (1918, сюда тогда заезжал Владимир Ильич Ленин, о чём нам упорно напоминала памятная доска забавно – неуместная на фасаде детского сада);
киношный «усатый нянь».
Я, естественно, многое и многих пропускаю.
Для этого существуют справочники и словари, радующее изобилие всевозможных упоминаний и пояснений.   
У автора всегда присутствует желание проявиться, блеснуть энциклопедической эрудицией, да ещё и указать на ошибки в других источниках, плюс (+) напридумывать – навыдумывать  и, главное,  умножить (;)  всё на собственные взгляды – сентенции – выводы по всем без исключения проблемам цивилизации.
Собственно, это и является, как я не устаю повторять, одновременно причиной, целью и методом всей литературной деятельности, всего художественного творчества.   Только неисправимый, неизлечимый лжец (среди страдающих авторством, правда, таких предостаточно) будет отрицать свою неодолимую убеждённость (пусть и локальную
по времени), в том, что он-то точно творит нетленку.
Он-то знает «что, где, когда и как».   

                46 Москвее некуда. Июнь – месяц перемен.

Но именно в том месте коротенькой, но содержательной социально- психологической, литературоведческой интродукции в мой бытоописательный текст,  когда я готов был уже начать раздавать оценки (в основном неуды – двойки (2)) и диагнозы конкретным представителям, как прошлого, так и текущего литературного процесса вдруг произошла остановка.
Нет, я, конечно, не нарушил святое правило сформулированное Олешей.
«Ни дня без строчки».  Но писал совсем другое.
Сейчас я возвращаюсь к своему повествованию спустя долгие месяцы.   
Напрашивается весьма лестное, совсем в духе предыдущего абзаца, объяснение.  Дескать, я – субъект, не принимающий рутину ни в каком виде, почувствовал её запашок, уловил некую занудливость и скуку,
и немедленно прервался, отстранился.
Переключился (под рукой предостаточно увлекательного), а затем, особенно не заморачиваясь, просто ждал соответствующего возвращающего импульса.
И в подобном объяснение присутствует значительная доля истины.
Есть и другое, самокритичное.  Путаница, которую я с упорством, достойным более серьёзного применения устраиваю в тексте, хвастливо именуя её сложной топологией, стала почти неуправляемой.
Лабиринты, спирали, круги, система взаимоотражающих зеркал потребовали сверки со схемой.   
Что ж, такая версия тоже верна,  и тоже только отчасти.
На самом деле, я прекрасно помню, что мы сейчас на западном балконе, внутри рассказа о Коле Тестине, в процессе обсуждения термина «игромания», потянувшее за собой родной ВУЗ, проблемы эмиграции, последнюю встречу со ставшей к тому времени почти англичанкой Ленкой,  а также повсеместно и повсетемно.
Так, что же всё-таки главное.
А просто пришёл июнь.  Мой месяц перемен.
   
            ИЮНЬ – МЕСЯЦ ПЕРЕМЕН. (9.7.84)  Песня.
         1.
Дни яркие, заметные.               
А ночью сны-комедии.               
Я посвящен в какой-то тайный сан.   
Оправилась гитара от ангины,         
Мы каждый день общаемся активно.   
Ну что ж, для завершения картины -   
Худею не по дням, а по часам.      
               
Июнь, июнь спешит ко мне, мой месяц перемен.   
Июнь-шутник, он что-то затевает.            
Готовит новый путь, и я готов, я смел,      
Я новые кроссовки одеваю.               
Готовит новый путь, и я готов, я смел,
Я новые кроссовки одеваю.
          2.
Зачем от жизни прятаться.
Уж лучше неприятности,
Чем скука, чем бездарность, чем покой!
Очнуться главное от зимней спячки
И от весенней, чувственной горячки,
А разницы удача - неудача
В июне я не вижу никакой.

Июнь, июнь спешит ко мне, мой месяц перемен.
Июнь-шутник, он что-то затевает.
Готовит новый путь, и я готов, я смел,
Я новые кроссовки одеваю.
Готовит новый путь, и я готов, я смел,
Я новые кроссовки одеваю.
          3.
Жизнь не дает нам отпуска.
И будет так работаться
(Я праздную в июне новый год!)
Необходимо быть всегда "при ручке"
И "при зонте", чтоб не грозили тучи
Размазать строчки, но гораздо лучше
Вдвоем с гитарой двинуться в поход.

Июнь, июнь спешит ко мне, мой месяц перемен.
Июнь-шутник, он что-то затевает.
Готовит новый путь, и я готов, я смел,
Я новые кроссовки одеваю.
Готовит новый путь, и я готов, я смел,
Я новые кроссовки одеваю.
         Кода.
И пусть все изменяется,               
И хватит у меня еще               
Отваги, чтоб с тобой пойти, июнь!         
В июль, в сентябрь, в январь продлись июнь!

В тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом (1984),
я шучу, те перемены скорее приятные, чем отягощающие.
Впрочем, частенько это как-то сочетается.
Итак, пришёл июнь, и посыпались неожиданные события.
Началось с того, что я нашёл две (2) свои песенки в сети.  Тот, кто поместил их туда, вот уже полгода (1/2), как не откликается на мои встречные действия.
А что мне было делать?  Пришлось выползти из пещеры.
И вот я, только что активно нападавший на псевдообщение соцсетей, уже регистрируюсь в «Одноклассниках».  В принятой мною форме письма, наверное, надо писать так «Одно(1)классники».
Здесь у меня тоже не было права выбора.   
Именно «на них» или «в них» и появились клип и две (2) аудиозаписи, заставившие меня изменить мой многолетний  жизненный уклад.
Я вывесил в «ОК» на статусе текстик, про себя называемый «преамбулой».  Он и сейчас внизу, первой (1) заметкой.
Потом чуть пригладил и дополнил его для «Стихи.ру».
Получилось следующее:   
Случайно обнаружил в Интернете две (2) свои очень давние песни, исполненные и размещённые неизвестным мне человеком. Формально мои авторские права не нарушены, после названия присутствует   
                В. Куроптев.
Но, во-первых (1), несмотря на сравнительную редкость фамилии, отнюдь не один Куроптев в стране занимается поэзией и музыкой.
Хотелось бы, что-нибудь вроде «Сл. и муз. Вяч. Куроптев»
Во-вторых (2), есть одна - две странички, где потерян и скромный хвостик в названии.
И третье (3), главное – есть мелкие неточности в текстах.
А я ведь несу за них некоторую ответственность.
Поэтому,  сначала отправил в сеть те же две (2) песни в собственном исполнении, потом добавил (и продолжаю добавлять) ещё и ещё из того же периода. Благо, записи сохранились и не окончательно осыпались за сорок (40) лет.
И теперь, во избежание дальнейших разночтений, выставляю их здесь.   
Послушайте песни. Музыка «прибавит» и «пояснит».
Google выдаст вам список на запрос, например
«Вячеслав Куроптев. Раннее».   

А  в «ОК» оставил на виду только -   
Почитайте «моё» на «Стихи. ру.»
Послушайте песни. Они легко находятся Google.
Наберите, например, «Вячеслав Куроптев. Раннее».
Я ведь пишу всю жизнь, конечно, не для себя.   

Всё, что я так просто и быстро излагаю вам здесь, потребовало и продолжает требовать уйму времени.  Возникло много дополнительного, часто неожиданного, вызывающего даже у меня, ушлого
и поднаторевшего, определённые затруднения.
И «Одно(1)классники» и «Стихи.ру», являющиеся тоже некой соцсетью полностью подтвердили все мои опасения. Но и оправдали мои надежды.

Далее я просто обязан показать и прокомментировать обе (2) песни.
Каждая из них, конечно, со своей историей.
 
     ЗАЧАРОВАН КРАСОТОЙ.   (Июнь 72.)   Песня.
                1.
Я брожу среди картин, зачарован красотой.     Dm A Dm
И будто новый мир открылся предо мной.        Gm C F A
Мир ушедший и забытый,                Dm Gm
Короли, пажи и свиты.               
Мир за морем долгих, долгих лет.                Dm A Dm
Вот юродивый с колен просит подаянья.            F C F G Dm
Вот Ромео и Джульетты первое свиданье.          F C F A Dm
                2.
Нищета с богатством рядом, рядом с искренностью фальшь.
Ушедший мир такой же, как и наш.
Вот расправленные плечи,
Взгляд открытый, человечий.
Ну, а вот усталые рабы.
Вот зовущая мадонна в розовых тонах.
Вот старуха об убитых плачет сыновьях.
                3.
Рядом с горем светит радость, лето следом за зимой.
Мне так понятен этот мир чужой.
Всё так ясно, всё так близко,
Будто друг я живописцу.
Вместе с ним я краски разводил.
Вот восход, восток багровый, Солнцу путь далёк.
Вот малыш родился новый – жизненный поток.

На эту песню, кроме формата МР три (3), ещё и клип сделан.
Мои, то ли доброжелатели, занявшиеся вдруг продвижением песен,
то ли хитрые плагиаторы, разработавшие некий план, поработали с ней с должным вкусом и пониманием замысла автора.
Аранжировка и исполнение один (1) в один (1)  с пусть не широко,
но растиражированной когда-то записью под две (2) гитары.
Горжусь и везде отмечаю, что «второй» (2) гитарой был тогда замечательный музыкант Костик Никольский.
Адекватно сделан и простой видеоряд.
Они как будто слышали, что я хотел сделать тогда «кино – декорации».
Экран за спиной и на нём только хорошие картины одна (1) за другой.
Одна (1) показательная деталь.  Там среди картин есть «Заросший пруд». А у меня о нём более поздняя песенка. Прочувствовали.
На этом фоне абсолютно нелепо выглядят попытки переделать текст.
Вместо «долгих лет» - «дальних стран».
Зачем же из истории делать географию?
«Уставшие» вместо «усталые», наверное, случайно.
Но, ребята, - не «уставшие» после недавних трудов, а всегда «усталые», «по жизни», как сейчас говорят.
В конце вместо продолжения темы «связи времён» - просто безграмотность.
К тому же, незамеченной и повторённой осталась моя собственная ошибка во время записи.   
Я тогда поменял местами «всё так близко» и «всё так ясно».
И потерял рифму.
А вот моя личная история, то есть наша с ней, с песенкой «о картинной галерее» история, она точно достойна внимания.
Надо же, и так бывает – вскоре подумаете вы.
Вот здесь я точно обойдусь без фамилии, хотя для людей, мало-мальски информированных в вопросах моего первого (1) ВУЗа, не составит труда идентифицировать персонаж.
               
                47Москвее некуда. Для начала «сюда»

К очередной, летней сессии тысяча девятьсот семьдесят второго  (1972) года, учёба окончательно надоела мне, к тому же в июне (моём традиционном, как вам уже известно, месяце перемен), появилась цепочка песен, явно указывающая на то, что стало получаться нечто новенькое.   Я продолжал по инерции сдавать зачёты и экзамены  (точнее, то сдавать, то не сдавать, то не ходить вовсе, то получать
в один (1) день по две (2), а однажды (1) даже три (3) записи в зачётку.   
К десятилетию (10) института мы даже приготовили гимн
(я уже рассказывал), но твёрдо решил уходить, или…   
Впрочем, я не очень понимал, какое «или» существует для меня.   
Я что-то писал, придумывал, потом куда-то ехал,  менял маршрут, иногда показывал ребятам, иногда сразу, подглядывая в бумажку, записывал на не совсем уж безнадёжную «Комету».
Наконец получилась целая средняя катушка.
Кто-то сразу перекатал её.  Потом ещё, ещё…
К концу июня у меня было минус два (-2) экзамена - хвоста и  странная повестка, пришедшая вполне официально, под подпись.   
Нет, не в военкомат.
Два (2) «на осень» не критично.
К тому же я планировал спихнуть, отрезать  ОТРЭС (основы теории расчета электронных схем) дня через три (3), что и сбылось.
А ещё  я встретил Чипу.  Вы, конечно, ещё узнаете много чего об этом самом Чипе. Мы не общались уже долгие годы, но в результате каких-то самых разных, порой совершенно невероятных совпадений, он практически постоянно присутствовал в моей жизни.  А пока он просто сообщает мне, что назавтра последняя пересдача на кафедре «Электрических машин и механизмов», и что он тоже будет принимать экзамен.   В десять (10) утра  заведующий кафедрой, он же  великий
(я не иронизирую) наш ректор  велел ему открыть «большую лабораторию» и начинать.   Повестка тоже назавтра, но на час (1) дня.
В десять (10) часов десять (10) минут я беру билет.   А через сорок (40) минут у меня четвёрка (4).    Последняя, пятая (5) запись на последнем заполненном листочке в зачётке.    Предпоследняя, зачётная страничка  укомплектована ещё две (2) недели назад.  Без зачётов почти не допускают к экзаменам в сессию, и уж совсем нет к пересдачам.
Ещё битый (но приятный, странное сочетание) час (1) я провожу
в деканате.  Секретарша (как же мало, даже несправедливо, такое название для Елены, помните её?) и заместитель декана проверяют бумажки, вполне доброжелательно комментируют, сообщают новости сквозь открытую дверь кабинета  декану, и, наконец, вносят меня в главный на данный момент документ – приказ о переводе на следующий курс.  Сколько же крови я им попортил, а они всё ещё доброжелательны.  Жаль, очень жаль, что никто из этой троицы (3) не дожил
до моих самокритичных, повинных даже строчек.      
Всё! Ещё, по крайней мере, месяцев девять (9) могу делать всё, что хочу.
Вот о чём я думал тогда.  Вот такой эгоцентричный негодяй, легко находящий себе оправдания в творческих успехах.
А они точно были, об этом убедительно свидетельствовал уже изрядно помятый официальный бланк в правом кармане брюк.
Не светился бы – не вызывали.
Я в который раз достал повестку и прочёл адрес, на самом деле уже выученный наизусть. Он мне сразу показался знакомым.   
Старую Москву всю жизнь очень люблю, прошёл не раз буквально по каждому её метру, знаю назубок и могу с любого угла – поворота читать без запинки.  И сейчас, следуя чётким указаниям встроенного в мозг навигатора…  Впрочем, не было тогда такого гаджета.
Напишу, как написал бы тогда: «следуя указаниям автопилота», спустился к лестнице Морозовского сада, по той самой  горке, где я споткнулся, остановился и прервал текст в предыдущий раз, вылетел на Хохловский, но не продолжил, разгоняясь вниз, а почти сразу свернул на искомый Колпачный.
И тут меня осенило:  здесь же Горком Комсомола.    (Эпизод Один (1).
Намудрили-то, напугали. Без названия, только адрес, номер комнаты.
И не просьба,  а «вам надлежит явиться».  Конечно, мне туда.
Сюда.  Я уже показываю на проходе бумажку, и подтверждаю личность студенческим, а не комсомольским билетом, как от меня очевидно ожидалось.    Их двое, и они точно в унисон буркают: «Проходи».   
И ничего, никаких справок.
Они принимают меня, по-видимому,  за очередного начинающего карьериста, комсомольского проныру, хорошо знающего по какой
ему лестнице.
Но я внутри впервые (1).
Тишина. Безлюдье. Ничего общего с будоражащими фильмами о комсомолии.
Кабинет, один из самых главных в здании, находится легко.
Шикарно обрамлённая фамилия на дверях поясняет всё.
Он был у нас в институте главарём, ещё до моего поступления,
замечен и в других делах, не горлопанских совсем, СКБ, к примеру.
А главное, разные институтские, порой между собой несовместимые, интересно о нём говорят.
Всё-таки, наша контора, с этим, думаю, многие согласятся, как-то выбивалась, была не совсем стандартным, характерным для тех времён совковым болотом.
И люди, естественно, соответствовали.
Но пошёл стандартно.  Сначала в райком.   Теперь вот сюда меня вызывает.  Секретарша в курсе. Ждать не заставляет.
Что-то уж слишком серьёзное ко мне отношение.
В кабинете двое.  Сам, узнаваемый, конечно. И другой, по мне так тоже «комсомолец», не ГБ. Но, честно говоря, чёрт их разберёт.
На столе, нарочно на виду, кассетник.
Разговор начинают запросто, как будто мы давно знакомы.
Они хорошо информированы буквально обо всём, что касается меня.
Знают о бедах и неприятностях, случившихся в нашей семье.
Сочувствуют и понимают, какое влияние оказали и продолжают оказывать они на мою жизнь.  Но они также прекрасно видят
(так и сформулировали «видят»), какие ошибки я непрерывно совершаю,  как неверно живу, как неблагодарен я, не оценивая оказанной мне помощи.
Они пригласили меня для начала «сюда», чтобы поговорить,
послушать вместе, что я написал и предупредить.
Я слышу нестыковку, ведь «там» я уже был, но помалкиваю.   
Включаем магнитофон.  Я сразу заявляю, что у меня кассетного магнитофона нет, что ни я, ни мои друзья просто не могли
превратить  бобину в кассету.   
Что катушку я ни кому не давал, что она так и стоит на магнитофоне дома, ведь я переписываю и дописываю её каждый день.
Она мой блокнот. И что по шипению, сразу полезшему из динамика, слышно, что у них далеко не первое копирование.   Всё это я выпаливаю без намёка на паузу, чтобы разговор о незаконном распространении даже не начинался.  Хорошо, хорошо.  Но вот послушаем, что ты тут поёшь.
Давайте, послушаем.
Первой (1), как и у меня на домашней записи, «Зачарован красотой».
До сих пор всё идёт по понятной мне схеме.  Я даже радуюсь, что такие бонзы вслушиваются в мои стихи.  Но вот, достаточно быстро, в самом начале  второго (2)  куплета нажимается кнопка «стоп» и вот она,
первая (1) претензия.
И я сразу теряюсь, не ждал никакой каверзы от этой песни.
Им, оказывается, категорически не нравятся строчки:
«Нищета с богатством рядом, рядом с искренностью фальшь.
Ушедший мир такой же, как и наш».
И особенно  вторая (2).
Да, теперь и я вижу, что присутствует, не намёк даже, а прямое указание на  проскальзывающую порой ложь, на случающиеся  передёргивания фактов и фальсификации.
Но это нетипично, фальшь никак не рядом  с искренностью.
Её почти не видно, а значит должно быть почти не слышно в советских песнях.    Да, небогато живут многие, но где я видел нищих.   
«Если кто-то кое-где у нас порой» - шутят.  Вовсю в моде сериал.
«Если кто-то кое-где у нас порой» богатый – ёрничаю я в ответ.
А если серьёзно, то на картинах я это всё видел.
На майские организованно ездили в Ленинград.      
Ходили по музеям.  Эрмитаж, Русский… Я, между прочим, впервые (1).
Там ведь и картины советских художников висят.
Так вот, под впечатлением…   
Да нет же в этой песне ничего, кроме картинной галереи.
Там дальше у меня «Дыхание органа», из Риги, из Домского собора,
то бишь,  концертного зала. Так неужели и в ней что-то не так.
Последнее произношу уже про себя.
Но магнитофон больше уже не включается.
Разговор плавно переходит на мои планы на будущее.
Вот отчислят меня сейчас, и что я буду делать.
На гитаре играть, так этому тоже надо учиться.
Сочинять, так ведь не положено. Я же, кажется, пока не член соответствующих профильных союзов.  Иронизируют.
Но у меня есть достойный ответ.
Как отчислят? Кто отчислит? За что отчислят?
Я три (3) часа двадцать (20) минут назад сдал последний экзамен.
На «четыре» (4).
И вдруг, как будто тумблер выключили.  Я больше не интересен.
Меня поздравляют и выпроваживают.
Повестку подписывать нет нужды.  Из Горкома и так выпустят.   
Мне бы выводы сделать, но тогда я ничего не понял.
Обрадовался избавлению. Заспешил.
Не проанализировал ни необычности повестки и самого вызова, ни столь странного течения разговора так выстроено начинавшегося,
но так внезапно, не мотивировано закруглённого.  Мне же было с чем сравнивать.  Компетентные органы обычно пугали и воспитывали не так. Там ощущалась продуманная и постоянно совершенствующаяся метода интегрирования личности в огромный единый (1) коллектив, именуемый «советский народ».   
Да, что уж о таких системных сложностях…
Я – парень отважный, отчаянный до глупости, тут же выкинул из головы с самого начала нашего диспута зудящий вопрос.
А почему «особенно вторая (2)» раздражает?
Что там, в ней («Ушедший мир такой же, как и наш»)  дополнительно вредного?  Она всего лишь логический хвост первой (1).   
Не спросил. Решил не обострять.
Не портить уже второй (2) раз (1)  за день дарованное мне ощущение избавления.
Секрет той повестки не мучил меня, я ведь даже не догадывался,
что он (секрет) существует.
Только через двадцать один (21) год  я услышал удручающую разгадку без загадки.    Вы узнаете её гораздо быстрее.
Но вот о моих  двух (2) крамольных строчках возникло забавное сегодняшнее  замечание.  И тех  былых начальственных комсомольцев
и нынешних нерадивых «редакторов» моего текста, напрягало оказывается одно (1) и то же.
Они, на худой конец, готовы согласится на некомфортную для них «географию», но никак  на неудобную «историю».
«История» - знай своё место!
И особенно пугающими являются, проскальзывающие у некоторых умников, сомнения в  возможности построении принципиально нового общества, основанного не на их бесценных директивах.   
На самом деле, они, конечно, ничего не строят, но лишь обустраиваются.
Вот ведь парадокс временщика: он всегда больше всех кричит
о переменах,  о новых лучших временах, которые вот-вот наступят
и установятся… навечно.
За сим, думаю, можно переходить к Эпизоду Два (2).
Который разворачивается привычно в июне.
Ровно через семь (7) лет.   
Семилетние (7) жизненные циклы описывал ещё Солон.
Две с половиной тысячи (2500) лет назад.
Теория была знакома и нравилась Шекспиру.
И он красиво обработал её и использовал для информативного насыщения своей комедии «As you like it».
И с тех пор прошло уже больше четырёхсот (400) лет.
Да, «семёрка» (7) цифра особенная, знатная.
Впрочем, их (цифр) всего-то десять (10).   
Один (1) этот факт заставляет считать каждую из них особенной
и удивительной.      

                48 Москвее некуда. Перезагрузка.

И всё-таки «семь» (7).    И не только в жизни конкретного человека.
И даже «не столько…»
Вот, в среде тщательно и любовно изучающих современную музыку принято считать, что «новое музыкальное поколение» появляется каждые семь (7) лет.  И, знаете, я с ними согласен.
И расширяю для себя понятие, называю, может быть,
и не совсем точно «культурологической генерацией».
А ещё в жизни своей очевидно наблюдаю семь (7) «генераций друзей».
Сопоставление годов рождения опять упорно приводит
к «семилетке» (7).
Я и поэтов русских за два (2) века «просчитал».
И опять нашёл подтверждение.
Почему бы мне,  вслед за гениальном английским драматургом  и с той же целью, не использовать данное ответвление нумерологии и здесь,
и в других сочинениях.
Как вам это понравится?   
Последняя строчка заодно и перевод шекспировского названия.
Но это всё теория.
А вот жизненная практика.  Неопровержимый успешный эксперимент.
Тогда, в тысяча девятьсот семьдесят девятом (1979) очевидно разгонялся, стартовавший в мае тысяча девятьсот семьдесят седьмого (1977) мой «второй (2) полный духовный цикл» (термин мой),
моя вторая (2) жизнь.
Кстати, можете смеяться,  но майский день семьдесят седьмого (77), кардинально изменивший мою жизнь, отделяет от дня моего зачатия ровно двадцать восемь (28) лет.
А двадцать восемь – это четыре раза по семь. (28=7;4).
Простейшая арифметика.  Окончательно завершая теоретизирование, замечу, что и у меня, и у других авторов, четыре (4) следующие друг за другом семилетия (7) имею разные характеризирующие названия.   
А пятой (5) просто нет, она по духу, по настроениям тождественна (;) первой (1), шестая (6) второй (2) и так далее.
Но, повторюсь - текущий сюжет в теориях не нуждается.
Буквально всё тогда подтверждало, что мне удалось  перевернуть жизнь, фактически начать судьбу заново.
В том числе и учёба во втором (2) моём ВУЗе.  Об учёбе и речь.      
Коротенько предыстория.
Процесс начался осенью семьдесят седьмого (77), и я планировал завершить его года через два (2) – два с половиной (2,5).
Сразу, первой (1), как и в предыдущем моём образовательном цикле появилась пятёрка (5) по математике, но и обстановка, и внутреннее моё состояния во время этого экзамена разительно отличались от тех, постшкольных, почти детских.
Тогда были волнение, напряжение, даже несвойственный, почти никогда
не посещавший меня страх внутри плюс (+) атмосфера жёсткого официоза, дрожащая многолюдность и ажиотаж вокруг.  Теперь демократичный, изначально  дружеский  почти тет-а-тет в тихой аудитории и спокойная уверенность ума и сердца.   Я что-то весело рассказывал преподавателю из «специальных глав», перемежая воспоминаниями о фуксовских лекциях и, не теряясь, отвечая на периодически выскакивающие вопросы и вдруг заметил,
что он аккуратно выводит «отлично» сначала на допуске,
а потом и в зачётке, но не останавливает меня.
И я тоже не стал прерываться на полуслове.   Официальная математика  в моей жизни успешно завершена, но он просит меня рассказать ему ещё что-нибудь, и я охотно продолжаю.   С шутками, но и с математическими нюансами,  живописую ему, как всего лишь неделю назад объяснял аналогичный курс девице, которая до этого не сдавала сама ни одной математики на своём заочном, да к тому же все четыре (4) часа наших занятий пыталась думать о совсем другом.
Мне удалось настроить её, к тому же она оказалась не столь бестолковой, как казалась.  На завтра она завершила  всё оценкой «хорошо», чем немало удивила, прежде всего, себя самою.   
Профессор благодарит меня, говорит, что не получал подобного удовольствия ни разу (0) за всю четверть века (1/4 ; 100) своей работы
в этом монументальном здании.   Я тоже полон благодарности, отвечаю ему не дежурными комплиментами, и удаляюсь в сторону деканата  с возникшей, наполняющей и радующей мыслью – ощущением:  это другой институт, здесь не надо останавливаться.
Подоспело время сессии – сбора заочников.
Я познакомился со своей группой.
Очень ненадолго, надо сказать.  Люди там собрались совсем разные,  порой из очень отдалённых друг от друга точек Советского Союза,
но они запомнились и понравились мне какой-то правильной сплочённостью.   Их объединяла вполне конкретная цель –
абсолютно необходимый каждому диплом.
Все, и женщины, и мужчины,  и молодые для четвёртого (4) курса заочного, двадцатипятилетние (25),  и вступившие уже в пятый (5) десяток (10), работали на железной дороге от Владивостока до Калининграда не на рядовых должностях и надеялись на скорое повышение.    Встречались они только дважды (2) в год,
но мне с первого (1) сбора, за полтора (1,5) часа до запланированного зачёта по «Языкам программирования» видны были все преимущества хорошо организованного, правильно скоординированного, дружеского коллектива.   О появлении меня новичка староста и ещё несколько человек (актив) были проинформированы.   
Мгновенно я был включён в процесс. Сразу спросили, готовы ли у меня самостоятельные  «домашние» задания, если нет – сейчас найдут мой вариант. Я молча протянул свои тетради.  Они вызвали неподдельный интерес.  И кто-то сел списывать уже у меня.
Рубишь. Рублю. Отлично. Поможешь тогда.
Тут я узнал, что время «предварительных занятий» назначил сам староста. И,  следуя отработанному алгоритму, все явились без опоздания, хотя некоторые приехали в институт прямо с вокзала.
Я встречался с ними ещё раз двадцать (20), и каждая встреча лишь укрепляла моё убеждение в том, что этот коллектив, созданный слепой внешней силой годами четырьмя (4) ранее, но весьма разумно самоорганизовавшийся,  куда как «правильней», чем тот мой
первый (1), составленный исключительно из москвичей,
ровесников,  часто бывших одноклассников, соседей,
даже родственников и неусыпно контролируемый деканатом
и комитетом комсомола.
По сути, я, конечно, индивидуалист, но, как показала жизнь, мне абсолютно не чужд командный дух.
Это безусловно подтвердят все, кто хоть раз (1) играл со мной в футбол.  Я с удовольствием вливаюсь в команду.  При этом я не просто пазл, которому надо подобрать соответствующее место,  но всегда готов трансформироваться, ради красоты картины.
Особенно, если команда не грубо обламывает невписывающиеся кромки, но тоже готова потесниться и расступиться.   
Ну, а если команда принимает мою концепцию, то…
Так случилось тогда, в день алгола и фортрана.
Да знаю я, что экзамены самая расхожая тема студенческого фольклора, что почти у каждого, да нет, у всех поголовно, есть рассказ о том, как он (или она) сидел (или сидела) напротив преподавателя и так далее…
А у меня, конечно, по понятным вполне причинам,  их число существенно превышает норму.   Но у меня часто в таких рассказах,
как бы ярко они не были раскрашены, полно негатива.
Что тоже весьма просто объясняется.
Так что я просто не могу отказаться от пусть очередного,
но зато стопроцентно (100%)  мажорного.   
Во время появился и ожидаемый «программист».  Процедура принятия – сдачи зачёта оказалась предельно проста и эффективна:
студенты в порядке живой очереди сдавали совсем нетолстую стопочку  с решениями самостоятельных заданий, разосланных заранее, взамен получали листочек с задачкой и рассаживались за столами аудитории.  Далее преподаватель собирался прямо на ходу сравнить сданные работы со своими распечатками, а затем проверить у каждого  написанное только что, и возможно,  задать какие-нибудь вопросы.
Если бы я был знаком с протоколом, то, наверное, не поступил бы так, как поступил. Но это был мой первый (1) зачёт по «заочному».  Предыдущая математика являлась  «досдачей» и там от меня не требовалось приносить что-либо из дома.
Итак, ближе к концу очереди, получил свой билет и я.   
На  бумажке оказалась одна (1) из простейших, изначальных,
учебных задачек.  Что-то о матрице.
Требуемая программа состояла из двух (2) строчек.   Я наклонился к ближайшему столу и записал их.  Мои действия не остались без внимания экзаменатора, и он сделал мне знак остаться.
Через минуту, закончив обмен с последней девушкой, он взял мой листочек, и практически тут же указал мне на стул рядом с собой.
Но затем он не стал задавать, как я ожидал, мне вопросов,
а подвинул в мою сторону часть самостоятельных работ,
чем вызвал позитивное оживление в зале.
Вдвоём (2) мы быстро всё проверили.  Вариантов оказалось всего три (3).
- Ну, кто готов?
Это он аудитории. Таких оказалось около половины (1/2).
- Помоги остальным.
Прямое указание мне от преподавателя. Я сразу вспомнил сказанное мне старостой всего лишь час назад.  Да, у них всё налажено.  Операция длилась не более пятидесяти (50) минут.
Преподаватель и староста отправляются в деканат оформлять результаты, а мы принимаемся обсуждать предстоящий дня через два – три (2 -3) экзамен.            
Не все поняли, как и за что они получили зачёт. Но все хотят понять.
Я отвечаю на какие-то вопросы.  Ждём довольно долго, когда придёт староста, раздаст нам зачётки с вожделенными записями и объявит следующий «час X».
Но возвращаются они опять вдвоём (2), и немедленно организуются трёхсторонние (3) переговоры. С одной (1)  стороны только что возвратившийся из деканата дуэт (2), они объявляют,
что экзамен можно провести сразу, сегодня. Группа (вторая (2) сторона) должна дать согласие, но только чтобы все сразу, «чтобы не мотаться мне сто (100) раз» - предупреждает преподаватель.
«У каждого будет теперь по два (2) задания. Надо ведь проверить знание обоих (2) алгоритмических языков, включённых в программу».
Среди присутствующих заметны колебания.
Тогда староста внезапно назначает меня третьей (3) стороной переговорного процесса. (У них-то, уверен, всё было согласовано.)
«Потянешь?» - только и спрашивает он. Все смотрят на меня. Отказаться я просто не имею права.
Мы возвращаемся в аудиторию, она как будто ждала нас, и становится непонятно, зачем мы битый час толпились в полутёмном коридоре.
Теперь билеты раздаются существенно быстрее.
Все, в том числе и я, читаем задание уже за столами. Я за первым (1).
Опять тоже самое.  Всё просто. Я умышленно медленно выписываю операторы, и минут через семь (7)   протягиваю свой листок экзаменатору.
Он как бы даже нехотя берёт его, но тут его глаза округляются.  Программка на Алголе, сделана, по его мнению, неверно.
Я пытаюсь защитить, объяснить своё решение, но сговориться нам не удаётся. И он усаживает меня подумать ещё.      
При этом заметно ощущается волнение публики.
Почти мгновенно я догадываюсь, чего он меня добивался.
Переписываю и вновь подсаживаюсь к его столу.
«Ну вот!» - он искренне рад.     Аудитория облегчённо вздыхает.
Но наглость моя не знает границ, я беру свой первый (1) вариант
и показываю, что он тоже верен.  При этом короче, а значит, по нашему, по программистскому, правильнее и красивей.   
От стола к столу катится волна эйфории.
И сам преподаватель доволен.   Спокоен за исход экзамена.
Он только спрашивает: «На вычислительном центре работаешь?».
«Да. Начальник смены» - не вру я.
Дальше повторяется (2) коротенький спектакль зачёта.   
Большинство справляется самостоятельно.
А для нескольких человек я суфлирую.  Или дублирую.
И опять мы ждём старосту из деканата, и опять почему-то в коридоре.
Но на сей раз (1) он возвращается гораздо быстрее.
Мы получаем свои зачётки, затем по тонюсенькой брошюрке, с пояснениями, что мы должны кое-что сделать дополнительно
к следующему предмету, так сказать, «новое слово в  науке», и, наконец, следует объявление даты и часа.  И, естественно, договор встретиться на полтора (1,5) часа раньше.  На сегодня всё!
Несколько человек исчезают по-английски.
Не трудно, лестница прямо за нашими спинами.
Теперь, когда ряды поредели, становится заметно, как мала всё-таки группа.   «Ты у нас четырнадцатый (14)» - как бы отвечает мне на невысказанный вопрос один (1) из активистов.
Ах да – двоим (2) вручается и справка для общежития, они ведь там ещё не были.  Оно здесь рядом, за углом. И вот оно.   
«Ты с нами. За встречу, за знакомство, за экзамен. Традиция».
К всеобщему удовольствию, я согласен.

Продолжение следует.  МН49...