Дорожные разговоры

               
И, любуясь речными затонами
И вершинами в вечном снегу,
Всё гляжу, все гляжу я в окошко вагонное,
Наглядеться никак не могу!
Утренняя песня М. Матусовский
   
    Вокзал, поезд, вагон... Многие не любят теперь ездить по железной дороге. Самолет быстрее, несколько часов, и ты на месте. Может и так. Во всяком случае, было время, когда в Советском союзе можно было жить в столице КомиАССР, и ездить в театр в Ленинград на выходные. Была у меня знакомая старушка, профессор, в семидесятые годы прошлого века заведовала кафедрой в сыктывкарском университете и жила в Сыктывкаре. А в этом городе, столице Коми АССР, аэропорт находился в черте города. Так она искренне считала, что живет в двух часах езды от своей ленинградской квартиры. Полчаса в Сыктывкаре на городском автобусе до аэропорта, час на самолете до Ленинграда и полчаса до ленинградской квартиры на такси.
       Все это теперь древняя история. И дело не в ценах на билеты. Изменилась сама природа авиаперевозок. Города теперь не связаны прямыми рейсами между собой, и чтобы долететь из Владивостока до Петропавловска-Камчатского, нужно лететь через Москву. Как в старом анекдоте про хирургов разных стран: американский хирург с гордостью говорит, что они научились удалять аппендикс через прямую кишку, его поддерживает немецкий врач, говорит, что оперирует язву двенадцатиперстной кишки через задний проход. Ну и русский врач, с гордостью заявляет, что в Союзе ангину оперируют через прямую кишку, а когда коллеги выражают свое удивление, оправдывается: «Ну, у нас принято все делать через жопу»... Самолет хорошо, но поездом иногда бывает и быстрее.
     Я люблю железную дорогу не только за возможность гарантированно и без задержек из-за грозы и нелетной погоды добраться до места. Поездка на поезде для меня ближе всего к понятию «путешествие». Это не просто перемещение из пункта «А» в пункт «Б». Ты едешь от одной станции до другой,  видишь новые места и людей. Из окна вагона, на ходу, рассматриваешь разнообразные виды, которые показывает тебе любезный поезд. День сменяется ночью, восход и закат приходят, будто новая жизнь...
     Готовиться к поездке надо заранее. То, что тебе понадобится в пункте назначения такое же, как и при полете на самолете, хотя в поезд ты можешь взять с собой побольше. Но самое интересное не это. Тебе нужно представить и обдумать свою жизнь в вагоне. Что ты наденешь на себя, чтоб с одной стороны было удобно и комфортно, а с другой стороны «прилично», ведь твоя жизнь в вагоне пройдет на глазах множества чужих, незнакомых людей. С ними приходится считаться, а значит, даже в самую жару в «семейных» трусах не прогуляешься.
     При этом нужно учитывать, что дорожную одежду придется надевать в вагонном туалете, так как кабинок для переодевания в плацкартном вагоне никто не предусмотрел. Туалет поезда это особое место, которому можно было бы посвятить целое исследование, или поэму. Не хочется здесь тратить на него слова. Многие из них оказались бы непечатными. Нужно учесть, что часто там будет грязно, и, обязательно, тесно. Не представляю, как в таких условиях женщины надевают свои колготки. Хотя, теперь времена стали более свободные и можно в вагоне увидеть мужчин в «семейных» трусах и женщин, надевающих колготки, сидя на полке плацкартного вагона.
     Одежда, которую ты выбираешь, будет и твоей пижамой. Я езжу далеко и хотя бы одну, а то и две ночи сплю на своей полке. Но это не самая интересная тема. В конце концов, выбор ограничивается спортивным костюмом, более или менее легким, в зависимости от времени года, и тапочками. Правда, зимой  в вагоне может быть холодно и нужно предусмотреть не только то, что можно накинуть на плечи. Мне еще приходится заботиться о том, чем прикрыть лысину. Уже долгое время я беру с собой что-то вроде ночного колпака. Это похоже на лыжную шапочку, но тоньше, можно натянуть на уши, когда сильно дует из окна, а зимой такое сплошь и рядом. Плюс к этому нужна сумка, куда все это убираешь, переодеваясь перед выходом в месте назначения.
     Для меня самое интересное это собирать в дорогу еду. Холодильника в поезде не будет, как и возможности, что-то разогреть. Тут предоставляется простор творчеству и фантазии, а также расчету и здравому смыслу. В самом деле, взял консервы, и все проблемы решены, открыл банку, съел шпроты в масле, банку выбросил... Не тут- то было! Во-первых, банка это вес. Это то, что будет оттягивать твои руки, когда ты поднимаешься по переходному мосту, а потом спешишь по нему, чтоб попасть на шестую платформу. При этом, если время в пути двое суток, одной банкой дело не ограничится... Потом, масло после шпрот, такое душистое... Его запах, кажется, останется с тобой все двое суток поездки, потому, что ты, когда вагон особенно сильно мотнуло, нечаянно капнул его на свою футболку.
     Нет! Для себя я давно решил: только сухие и сублимированные продукты. Благо, кипяток, это зачастую единственное, что железная дорога предлагает своим клиентам. Таким образом: сухое картофельное пюре, сухие сливки и, конечно, китайская лапша. У меня нет слов, чтобы восславить это блюдо. Благословляю тех, кто придумал и произвел его. Теперь я в дороге могу не только грызть сырокопченую колбасу, но и хлебать вполне приличный супчик, блюдо, которого лично мне раньше так не хватало в поезде.
    Не стану вспоминать те времена, когда простой пассажир, мог позволить себе обедать в вагоне-ресторане с ценами, вполне сопоставимыми с вокзальным буфетом. Славно было! Ты приходишь из тесных клетушек отсеков плацкартного вагона в просторный салон ресторана. Здесь  над головой нет полок, с которых торчат ноги твоих попутчиков. Занавески колышет прохладный ветерок, белые скатерти на столах, блестящие приборы, нормальные столы и удобные сиденья. Ты можешь взять солянку. Это будет огненно-горячее, ароматное блюдо в настоящей тарелке, в жирном бульоне плавает ломтик лимона, выглядывают черные маслинки, виднеются кусочки разнообразных мясных изделий! Просто чудо! И, конечно, графинчик водки. Запотевший, прозрачный... 
   Ты медленно наливаешь хрустальную рюмочку, и она тут же покрывается туманным налетом. Из графинчика, а, не прячась под столиком из початой бутылки, и в рюмочку, а не в покрытую застарелым чайным налетом фаянсовую кружку, спокойно, а не воровато озираясь...
     Не знаю, как теперь, последний мой визит в вагон-ресторан закончился возле меню, в котором я прочитал цену кусочка хлеба. Я тогда решил, что за такие деньги смогу дома купить десяток яиц в дорогу и их мне хватит на все двое суток. Жаль! Поход в вагон-ресторан был для меня одной из прелестей путешествия на поезде. Надеюсь, что мои состоятельные сограждане, которым достаток позволяет пользоваться вагоном-рестораном, по-прежнему могут насладиться всеми этими прелестями.
     Итак, в дорогу беру на двое суток четыре пачки китайской лапши. Правда, в последнее время не всякая пачка достойна похвалы, ну да у меня есть проверенные бренды. Конечно, кусок сала. Правильно упакованное в фольгу, оно не испортится и насытит, а хорошо посоленное, еще и порадует вкусом! Конечно, фрукты-овощи. Заранее помытые и просушенные, в бумажных пакетах. Без них так беден стол путешественника. Жалко, что они объемные, много не возьмешь, да и портятся, как ни странно. Причем, свежие огурцы даже быстрее, чем помидоры.
     Хлеб, конечно, сейчас удобно брать тот, что для тостов - он порезан и подготовлен для того, чтобы после открывания упаковки, долго не черстветь. Еще я пеку картошку и варю крутые яйца. Конечно, для яиц нужна специальная тара. У меня пластиковая кассета с советских времен. Варю всегда больше чем беру: десять варю, а беру шесть, как раз по три в день. Отбираю те, что не треснули при варке. Такие, скорее всего, не испортятся в дороге. Вот интересно, видно, в советское время яйца были мельче. Теперь приходится специально отбирать маленькие, чтоб поместились в мою кассету. Ничего, говорят в маленьких желток, самая вкусная, на мой взгляд, часть яйца, относительно больше.
     Ну, соль, само собой. Хороший такой пузырек. В свое время я купил соль в таком пластмассовом цилиндре, и теперь он пополняется регулярно и путешествует со мной. Чай! Слава британскому флоту, где изобрели чайные пакетики. Чаепитие в дороге это лучшее времяпрепровождение. За чаем и беседа с попутчиками удается лучше.
    Ну, посуда: складной нож со штопором и консервным ключом. Мой - тоже раритет советских времен. Не знаю, кто придумал его раньше: швейцарские армейцы или советские умельцы. Ложка, настоящая, большая, алюминиевая, для легкости. Отдельно беру маленькую, чайную, само собой. Миска из нержавейки с герметичной крышкой. Купил как-то в корейском магазине и с тех пор в дороге она меня выручает. Крышка позволяет безопасно донести залитую крутым кипятком лапшу от титана, по качающемуся проходу вагона, до своего столика. Влажные гигиенические салфетки, тоже незаменимое достижение новых времен. Ну и небольшая пачка старых газет. Это мои дорожные «скатерти». Без крошек, брызг, капель в тряском вагоне не пообедаешь. Все это остается на газетной подстилке – аккуратно, чтоб не просыпать, комкаешь её и в мусорку. Твой столик, а когда едешь на боковой полке, как я, то и диван, в результате остается чистым и сухим.
    Ну и, конечно, лекарства: аспирин, имодиум и левомицетин,  ведь никогда нет гарантии, что соблазнившись пирожком с тележки разносчицы ресторана, ты не получишь сильнейшее расстройство кишечника. Пластырь на тот не редкий случай, когда во время очередного ремонта вагона,  мастера оставили торчащий конец шурупа или отогнутый острый уголок окантовки полки в самом неподходящем месте.
     Для всего этого добра нужно специальное вместилище. Тут не подойдет шикарная дорожная сумка, потому, что вместилище нужно будет по несколько раз за день вытаскивать из-под полки и снова запихивать обратно по далеко не всегда чистому полу вагона. Для меня стандартным решением стала легендарная клетчатая сумка китайского производства. Это меньшая сестра тех, с которыми начинали свой бизнес многие, солидные в наше время, предприниматели, в бытность свою простыми «челноками».
     Еще одним достоинством поездок на поезде являются люди, твои товарищи по путешествию. Они не просто приходят и уходят. Они приносят мгновения собственных жизней и делятся ими с тобой, если ты готов смотреть и слушать. В плацкартных вагонах разных поездов, я был свидетелем почти всей истории нашей страны, нашей жизни.
     Помню, только при Горбачеве наши казахстанские немцы смогли поехать на родину предков, в Германию. Потом, приезжая в гости к оставшимся родственникам, они рассказывали, как легко в Европе съездить на выходные во Францию или Испанию. Я, тогда еще в шутку, возражал, что и у нас, в Союзе, то же самое, из Казахстана легко съездить на рыбалку в Россию. Как раз перед этим я ехал их казахстанского Петропавловска в Челябинск, а мой попутчик ехал порыбачить на Чебаркуль. Это то озеро, куда метеорит упал недавно. Не  думал я тогда, что мои слова приобретут, со временем, новый смысл, а союзные республики станут независимыми государствами.

Астана – Киев

…И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.
И. Бродский


     В поезде «Барнаул-Днепропетровск» из советского Целинограда ехали со мной казахстанские чеченцы. Они  с надеждой на Джохара Дудаева, возвращались на родину, в Чечню, после ссылки, в которую отправил их предков «отец народов». А потом, уже из российской Чечни в казахстанскую Акмолу возвращались чеченские матери с детьми. Убегали от войны, ехали, чтобы их дети смогли учиться в школе.
       В прошлом веке этот поезд возил меня с молодой женой к ней на родину. Мы ехали в еще советский Харьков, а потом пересаживались  до станции Иловайск, а оттуда в Шахтерск. Позже, когда исчез Советский союз, я ездил на том, что осталось от этого поезда, он теперь назывался «Астана-Киев», из независимого Казахстана к родителям в независимую Россию. Интересно было слушать, как спорят темпераментные украинцы, и пассажиры и проводники:
    - Юльку в президенты!
    - Она ворюга, ей место в тюрьме... 
А позже я с ужасом смотрел по телевизору бои за украинский Иловайск и Шахтерск. Русские сепаратисты бились с украинскими националистами. Долго я тогда удивлялся тому, что украинские власти не используют регулярную армию в этой войне. В моей памяти свежи были воспоминания о полностью разбомбленной российской авиацией чеченской столице, городе Грозном.
     В поезде я тогда видел множество людей, сбитых с толку российской пропагандой. Однажды ко мне со страхом обратилась еще довольно молодая женщина:
- Еду на Украину и ужасно боюсь. У меня сестра в Харькове. По телевизору говорят, там русских убивают...
- А ты ей позвони, узнай, что и как
- Я звонила, она говорит, что все спокойно
- Ну и чего тогда ты боишься?
- Но ведь по телевизору...
- Так кому ты веришь, родной сестре или телевизору?
-...
      Так получилось, что я долго не выезжал никуда, и вот теперь снова еду на родину, в Россию. В поездах жизнь меряется перегонами. Еще в молодости я узнал, что машинисты поездов не ведут состав от одной конечной станции до другой. На самом деле они садятся на своей станции в тепловоз (или электровоз), сменяют отработавшую бригаду машинистов, и ведут его 200 километров до окончания своей смены. Потом пересаживаются на встречный маршрут, меняя другую бригаду, и возвращаются домой.
     Для меня расстояния между перегонами значения не имеют, я меряю свой маршрут попутчиками. Ехать приходится долго, и пока доберешься до места, встретишься со многими людьми.

Петропавловск - Челябинск

Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья
М.Ю.Лермонтов

     Эта пара села в казахстанском Петропавловске и собирались попасть в Челябинск. Оба лет под сорок, один, Виталька, небольшого роста, сухощавый, подвижный, на руках наколки. Другой солидный, с животиком, среднего роста, назвался Михаилом. Дорожная одежда теперь почти стандартная: треники, кроссы да футболка.       Поздоровались, познакомились.
     Поезд тронулся, и ребята сели закусывать. Пригласили за стол, налили из бутылочки «Netxtea». Я им:
- Ребята, я такое не пью, предпочитаю чай сам заваривать.
 А они смеются:
- Дед, мы тоже чай сами завариваем!
 Ну, дошло до меня. Разлили, чокаться не стали – кто ж лимонадом чокается. Похоже, в бутылочке была самогонка на кедровых орешках. Один мой родич тоже свою самогонку на кедраче настаивал. Жена у него  была родом из Новосибирска, так ей родители орешки эти постоянно присылали.
    Самогонка в бутылке из под NexTea  была хороша! Градусов 70, очищена не так, что только вкус спирта чувствуется, а есть еще слабый, но отчетливый хлебный оттенок.
- Где ж вы такую красоту достали? - спросил я.
    Ребята рассказали, что в сибирской деревне, которую проезжали он  по дороге домой, есть мужик один. К нему за самогоном приезжают со всей округи. Гонит он его исключительно изо ржи, которую сам проращивает. Просили они его секрет рассказать, а он только смеется, мол, секрета никакого не надо, только вода хорошая, да зерно, да не жадничать: голову и хвост вовремя отрезать...
     Как водится, между первой и второй промежуток небольшой. Ну и началось то, что я больше всего люблю, разговоры «за жизнь». Тут главное, слушать с интересом, и тогда люди тебе все расскажут, особенно в поезде. Такое услышишь, что ни попу, ни врачу не рассказывают.
     Ребята оказались нефтяниками, возвращались домой с вахты. Они живут под Челябинском, и ездят на промысел. 28 дней вахта, 28 дней дома. Говорят, несколько лет назад зарабатывали хорошо, а теперь все стало хуже. Многие классные специалисты уволились, так как зарплаты стали ниже. Те, кого хозяева наняли вместо уволенных, работу не знают, технику гробят. Тема эта для ребят была важной, и настроение у них в ходе разговора упало. Ну, достали еще бутылочку «лимонада»... Выпили ещё.
    Тут как раз станция. Соседи мои выскочили на перрон покурить, а вернулись совсем огорченные. На перроне, как я понял, какой-то полицейский сделал им замечание, что курят, мол, в неположенном месте.
     Виталька начал вспоминать, как хорошо раньше было, можно было в поезде курить всю дорогу. Обратился ко мне:
- Скажи, дед, ведь правда, раньше лучше было?
    Я сперва подумал, что он про курение. Вспомнил, как еще маленьким ездил с родителями на поезде, который тянул паровоз. Написал, и самому страшно стало, как давно это было. Так тогда не только в тамбуре, в самом вагоне курили. Очень хорошо помню смешанный запах табачного и угольного дыма, который затягивало в вагон с улицы. Дощатые стенки вагона, крашеные желтой краской, жесткие деревянные лавки...
 - Нет, дед, - настаивал Виталька,- я имею в виду, вообще Союз, СССР. Лучше же жизнь была!
   Тут мне даже смешно стало.
 - Виталя, - говорю, - жизнь всегда разная, хорошая и плохая. Для одних была очень хорошая и легкая, для других тяжелая. Так же,  как и сейчас. Вот ты на прииске комаров кормишь, в балке живешь, свечи стальные, неподъемные катаешь, а кто-то сидит в офисе перед компом с девяти до пяти, получает в пять раз больше тебя
- Нет, я про то, что раньше такого разброса не было...
- Знаешь,- говорю,- мой отец, и моя мать тоже в нефтянке работали в советское время. Я родился на нефтепромысле. Отец с матерью снимали в деревне землянку. В ней мама меня и родила, зимой. Никаких роддомов поблизости от буровой не было. Принимала роды бабка, повитуха деревенская. Мама рассказывала, что топили буржуйку всю ночь, она стояла красная, но утром волосы её, (у неё были шикарные волосы, это я понял уже, когда стал взрослый) примерзали к подушке.
    Сами знаете, нефтяники это кочевники. Отбурились здесь, перебрались дальше. Следующий промысел был рядом с одним колхозным поселком, в котором мои родители и осели. Как семье с ребенком, им выделили места в бараке. Первое время от соседей отгораживались занавеской, потом построили перегородки из вагонки, так что, кто о чем по ночам шепчется, слышал весь барак.
    Площадь бурили большую, и нефтяное управление начало строить домики для работников. Четырехквартирные сборно-щитовые, как тогда говорили. Отец мой был квалифицированный дизелист, бумажку имел об окончании училища нефтяного. Ему обещали квартиру в одном из таких домиков. Потом пошли разговоры, что нужно подождать, что пока дадут квартиру кому-то более нужному.
     Отец тогда сломал замок в одном свежеотстроенном домике, занес в квартиру табурет и засел на нем с топором в руках, типа не выйду отсюда, пока ордер на эту квартиру не дадите. Скандал, конечно, но он у меня участник войны, инвалид. В общем, скандал замяли и ордер дали.
    В этой квартире площадью 27 квадратных метров мои родители и прожили до самой своей смерти. Через два года после меня родился брат, так, что жили мы вчетвером. Мать с отцом спали на кровати, мы с братом на диване, а позже, когда мы уже не помещались, купили раскладушку, и один из нас спал на ней. Из 27 метров площади 10 занимала кухня, большую часть которой составляла печка. Топили то дровами, то углем и это особая история.
    Зимой дома было все время холодно. Я хорошо помню, что тепло мне в постели становилось, когда отец собирался на работу, и, уходя, укрывал нас одеялом, под которым ночью спали они с матерью. Он вставал рано, часов в шесть утра, потому, что вахтовая машина до буровой ехала два часа, а смена с девяти.
     Всю жизнь мои мама и папа улучшали наш дом. Сначала пристроили кухню. В квартире была кладовка, примыкавшая к наружной стене дома. Стену перенесли на пару метров,  добавили боковые стенки, и получилась новая кухня. Когда стену переносили, я уже помню, отец с матерью возмущались, что между щитами, из которых она состоит, была проложена бумага, в качестве утеплителя. Оказалось, что и фундамента у дома не было, под стенками стояли деревянные столбики, типа сваи.
    Как-то залили фундамент, дом отштукатурили. Это теперь, только деньги плати - любой стройматериал тебе. Тогда же отец каждый день приносил домой какой-нибудь деревянный обломок. От ящика, от какого-нибудь сломанного сарая. Большие обломки шли на строительство, маленькие в печку. Отец с гордостью говорил, что не истратил ни одного  покупного гвоздя. Помню, что он часами сидел над куском рельсы и молотком выпрямлял гвозди, которые перед этим надергал из принесенных обломков.
    В доме у нас из покупной мебели были только родительская кровать, диван и раскладушка. Потом, когда я пошел в школу, родители купили письменный стол. При этом они оба работали. Мать пошла на работу почти сразу, как перестала кормить брата. Она была электрик с разрядом. Отец имел должность старшего дизелиста на буровой и разряд.
    За всю свою жизнь он купил один костюм, который надевал по праздникам. Остальное время  ходил в спецовках, выданных на работе. Спецовка, ватник, сапоги, сумочка кирзовая, рукавицы и шапка. Мыло хозяйственное, все это выдавали на работе, и я помню, как они с матерью радовались, когда что-то новое добавляли к этому набору, и горевали, когда что-то переставали выдавать.
    Пока мы с братом были маленькие, родители держали коз. Они считали, что детям обязательно нужно молоко и мясо. Сколько-то можно было купить на базаре, но денег хватало не на многое. Две козы, потом одна, и козлята, штук пять росли до осени, потом до декабря их резали на мясо. Отец ушел с буровой и стал работать на насосной станции, которая подавала воду на промыслы.
    Помню, все лето он возвращался с насосной, которая стояла на берегу речки в семи километрах за поселком, с охапкой сена за плечами. Косить можно было не везде, земля-то колхозная. Он косил по оврагам, где нельзя было пустить колхозные косилки. Вечером в своей синей спецовке, с этой охапкой за плечами он заходил во двор. Спецовка пропотевшая. До сих пор помню эту смесь запахов: машинное масло, солярка, пот и свежесрезанная трава. Так пах мой папа.
     Потом Никита Сергеевич Хрущев решил, что хозяйство, скотина всякая, советскому человеку не нужны, его всем может обеспечить государство. Налоги на живность подняли так, что большинство хозяев  скотину свою порезали. Помню, мама говорила, что за козу надо было платить такой же налог, как за корову.
     Ну, появилась другая забота. Стали давать нашим нефтяникам дачи. Те самые шесть соток. Начиная с ранней весны и до поздней осени, мама с папой, возвращаясь с работы, наскоро ужинали, и спешили на огород. Трудились, пока не стемнеет. А утром бегом на работу. Уже после того, как ваш любимый Союз развалился, папа уже умер, я разговаривал с мамой. Трудная, мол, тогда жизнь была, вы с отцом по шестнадцать часов вкалывали, восемь на советскую власть, восемь на своем огороде, пропитания ради. Так она спорила со мной: «Советская власть прекрасная!»
     Правда, уже потом я это узнал, за всю жизнь они смогли собрать тридцать тысяч рублей. Все хотели дом свой камнем обложить, расширить. Но не тут-то было. Советская страна и тут свое взяла. Провели финансовую реформу, которую еще называли Павловской, по имени товарища Павлова, тогдашнего министра финансов. Как бы обменивали старые деньги на новые. В итоге не только мои родители, но и многие другие советские люди лишились своих вкладов, так как снять с них деньги, чтоб поменять, практически было невозможно.
     Потом, конечно, государство, уже Россия, «компенсировало» вклады. Мама смогла получить три тысячи рублей за свои тридцать тысяч. Как раз папе на похороны.
     Ну, это потом. А пока счастливое детство наше шло, зимой я все время мерз дома. Топить можно было углем и дровами. Уголь «выписывали», но не всегда это удавалось, и не всем доставалось. Помню, мужики за столом смеялись. Буровая вышка стояла на клети из деревянного бруса. А зимы были снежные, заносило её чуть не до первого балкона. Так весной, когда снег сходил, оказывалось, что всю клеть растащили, не понятно было, как еще вышка стояла. Были и совсем криминальные истории, когда кто-то спилил в степи телеграфные столбы, по которым шла телефонная линия.
  -  Так что, Виталя, жили по-разному.

     Мужички мои замолчали, а мне и неловко, что заговорил я их, да старику простят. Вязкие мы с возрастом становимся, остановиться вовремя трудно. Как бы то ни было, расстались мы по-приятельски. Я тоже в Челябинске вышел, стоянка-то полтора часа. Так что мы с ними и по сигаретке выкурили, хоть я давно от этой вредной привычки отказался.
    Челябинский вокзал мне нравился, говорили, что его проектировали для Пекина, но пока проект закончили, китайцам уже нужен был вокзал вдвое больше. Чтоб добру не пропадать проект осуществили в Челябинске.
     Приятно размять ноги после вагона. Жалко, что поезд прибывает сюда ночью, днем можно было бы и в город выйти. Ночной вокзал это особое место. Людей мало, большинство дремлет на скамейках в ожидании своего поезда. Киоски с «уральскими сувенирами» китайского производства, закрыты. Кафе и буфеты вроде бы открыты, но персонал тоже дремлет за прилавками.
    Вот тоже отголосок СССР – если купить пирожок в таком буфете он будет обязательно позавчерашний, черствый, хотя теперь и разогретый в микроволновке. Как и в советские времена в этих буфетах можно купить жареную рыбу неизвестной породы и мясную котлету с пониженным содержанием мяса.

Магнитогорск - Инзер

- Я только бы одно условие поставил, - продолжал князь. - Alphonse Karr
прекрасно это писал  перед  войной  с  Пруссией.  "Вы  считаете,  что  война
необходима? Прекрасно. Кто проповедует войну - в особый, передовой легион  и
на штурм, в атаку, впереди всех!"
Л.Н.Толстой «Анна Каренина»


     Следующий разговор у меня состоялся между Магнитогорском и станцией Инзер, где выходил мой очередной попутчик. На удивление, в мой отсек плацкартного вагона, где я занимал нижнее боковое место, на этом перегоне вошел только один пассажир. Это был мужчина около 30 лет. На вид ухоженный и состоятельный. Небольшая лысина и приличное брюшко даже шли ему, дополняя  ощущение солидности. Хороший адидасовский спортивный костюм, хорошая, довольно новая сумка. Футболка с портретом нашего бессменного лидера. Он вошел, не поздоровавшись, и стал устраиваться.
     Размещался он тоже солидно, не спеша заправил постель, достал съестные припасы, аккуратно уложенные в коробочки и баночки. Все это он проделывал молча.
     Устроившись, извлек солидную кипу газет и начал читать. Мне очень хотелось пообщаться с попутчиком, и я тоже начал устраиваться. Свернул постель, поднял и закрепил столик – за это и стараюсь брать боковое место, ты вроде один хозяин целого стола. Верхние боковые места никто не любит, то есть, как правило, в секции ты один, и можно сиденье по другую сторону столика занять своим матрасом.
     Достал свой чайный набор: любимую стеклянную кружку, не пивную, но все же больше стакана; коробочку с чайными пакетиками и баночку с сухим молоком, чайную ложечку, тоже особую, я всегда беру именно ее с собой в дорогу. Вожу сухое молоко, потому, что люблю чай с молоком, а натуральное молоко тяжелее, да и скиснет за двое суток в тепле. Вообще-то, это южнокорейского производства композиция на основе сои и каких-то еще компонентов. Очень удачная, растворяется быстро и без всяких комочков (любой, кто пытался развести сухие сливки, знает, какая это проблема). После растворения в чае придает очень приятный вкус напитку. Короче, когда появились на рынке всяческие искусственные пищевые композиции, не все из них были вредные и ядовитые продукты.
      Готовил я чаепитие еще и с намерением воспользоваться ситуацией и заговорить с соседом. С кружкой в руке я встал рядом с ним и спросил:
- Чайку не желаете? Я могу набрать вам кипятку.
      В любом случае мой ход должен был дать результат, либо сосед согласится, и мы с ним разделим трапезу, либо откажется и это станет предлогом, чтобы задать вопрос о причинах отказа.
     Сосед не отказался, более того, достав свой металлический стакан-термос, сказал, что сам сходит к титану и мне принесет кипяточку из уважения к моему возрасту. Почин был положен и я перебрался со своим стаканом за его столик. Настал мой черед отказаться от предложения добавить в чай сахара попутчика и угоститься его печеньем. Я честно ответил, что с сахаром не пью и стараюсь, есть меньше сдобного, чтобы не толстеть еще больше. Посмеялись, сравнивая наши животы.
     Короче, атмосфера для доброжелательного разговора начала складываться. Обсудили наш вагон и согласились, что лучшие времена его закончились  еще в прошлом веке. На мое замечание, что на всех маршрутах такое старье, мой сосед возразил, однако, что ему доводилось ездить и в прекрасных современных вагонах на европейской территории страны.
     Надо сказать, что поездка наша происходила в тот недобрый год, когда наша родина решила вдруг «вернуть» себе украинский Крым и «помочь» соотечественникам в Донбассе в борьбе за право говорить по-русски. Меня все это сильно угнетало, так как заставило задуматься о том, такие ли мы миролюбивые и добросердечные люди, как я привык думать о себе, своих родителях, соседях, соотечественниках, одним словом.
    Тема эта не могла не всплыть и в нашем разговоре. Начал мой попутчик, Михаил, как он назвал себя, когда мы садились за чай. Не сомневаясь в моем отношении к происходящему, он, узнав, что я в дороге уже сутки и новостей никаких не слыхал,  «порадовал» меня, сообщив, что «наши» взяли Иловайск.
- Грустно всё это, - сказал я.
- Как? - воскликнул он, - ведь мы побеждаем!
- В этом все и дело, - сказал я, - ведь получается, что наша страна воюет на территории соседнего государства, где живет братский по крови и языку, народ.
- Вы повторяете клевету западной пропаганды, мы не воюем там, мы только помогаем мирному братскому населению, ведь там же наши старики и женщины голодают, им нужна помощь!
- Да, конечно, я видел по телевизору автоколонну с гуманитарной помощью перед выездом, видел эти армейские грузовики и водителей с четкой армейской выправкой, хоть и без формы. А еще хочется спросить: если голодной старушке и голодному вооруженному мужику доставят мешок крупы, у кого он окажется, у старушки или у вооруженного мужика?
- Вы, дедушка, плохо уже видно, соображаете, - возразил мой собеседник, - ведь это наши братья! Мы должны им помогать...
- Мой брат живет в тверской губернии. Он на два года младше, но тоже давно старик. Деревня, где он живет, заброшена, кроме него в ней иногда живет один москвич, который купил там дом, чтоб приезжать на охоту. Воду брат носит домой из ручья, в горку 200 метров. Хлеб его жена печет сама, так как ближайший магазин в поселке в 10 километрах через лес. Электричество часто отключают, поэтому  у него в доме генератор и вечерами он смотрит телевизор на своем электричестве.
      Поговорить мы с ним можем иногда по сотовому телефону, когда он звонит. В доме нет сигнала соты, и чтоб позвонить он должен отойти в лес на горушку, что в паре километров. Я думаю, ему и его жене, тоже русской, и другим старикам, которые живут в таких же заброшенных деревнях в округе, можно было бы помочь, построив, например, сотовую вышку в их райцентре, или открыв в этом же райцентре фельдшерский пункт, которого давно уже нет. Не говорю о самом простом – прибавить к пенсии...
      Мой длинный монолог явно разозлил соседа.
- Если тебе так не нравится дома, уезжал бы в Америку, которая тебе так нравится! - воскликнул он.
    Я заметил, что почему-то все русские «патриоты» очень озабочены Америкой, и постоянно обвиняют меня, что я поклоняюсь ей, или люблю, или все время сравниваю с родиной. Это настолько часто, что я придумал стандартный ответ на такие обвинения. Прибег я к нему и теперь.
- Послушай, - говорю, - прежде чем нам с тобой дальше общаться, давай договоримся. Мне насрать на А: Америку, Аргентину, Армению, Австрию и т.д.; Б: Болгарию, Буркина-Фасо, Бельгию, Беларусь, Бенин, и т.д.; В: Венесуэлу, Венгрию, Ватикан, Великобританию, Вьетнам и т.д., я могу перечислить по алфавиту еще много стран, на которые мне насрать, по алфавиту. Есть только одна страна, которая меня интересует, на Р: Россия.
    Пока я перечислял, мой сосед немного успокоился, все-таки довольно смешно насрать на 196 стран. Мы помолчали, глядя в окно на проплывавшие за окном уральские поселки. Покосившиеся серые заборы, дворы, застроенные разномастными сараями, деревянные сортиры во дворах, просевшие, потемневшие от времени крыши домов, согбенные спины жителей, ковыряющихся в своих огородах.
- Вот русские,- не стерпел я, - живут как в средние века: сортир у них на улице, а вода в колодце на соседнем перекрестке. В больницу нужно добираться за пятьдесят километров по грунтовке. Разве им не нужно помогать?
     Сосед молчал. Видно было, что в нем произошла какая-то перемена. Мужик будто сник, и я вдруг подумал, что, может,  его семья, или старики-родители живут в таком же домишке, с сортиром на улице и огородиком, без которого на  пенсию прожить трудно. Топят зимой печку, а чтоб не ходить утром на мороз, справляют нужду в ведро, что стоит у них в коридоре...
    На душе стало тяжело, разговаривать расхотелось. Я вернулся на свою полку, развернул постель и задремал. Когда проснулся, соседа уже не было...

Подними голову,
Погляди на небо.
Одна за другою
Несутся тучи.
Едва коснулись
Одна другой,
И уже расстались.
Так и мы расстанемся в этом мире.
М.Шкапская

     Перечитал я все, что написал выше, и понял, что может сложиться впечатление, будто в моем вагоне всю дорогу ехали одни мужчины средних лет. Досадное упущение. Конечно, в вагон и в мой «отсек» плацкарты входили и женщины с детьми, и старики, как я, и старухи.
     С одной интересной дамой лет 50 мы вместе разгадывали кроссворд, один из толстой кипы, которую она везла с собой для дорожного времяпрепровождения...
     Как-то подсела молодая пара. Интересная пышноволосая шатенка и очень худой высокий парень. Когда мы разговорились, выяснилось, что он повар, а когда я выразил удивление его худобе, женщина возмутилась, говоря, что он совсем не худой. Они угостили меня замечательной свиной грудинкой.
    Петр, так звали мужа, сказал, что в дорогу всегда берет отварную солонину. На кило мяса, литр воды и шесть столовых ложек соли. Мясо в этом рассоле стоит у него в холодильнике три дня, а потом он его варит полчаса уже без соли в обычном количестве воды, с черным перцем и лаврушкой. Получается оно после варки довольно соленое, плотное. Режет он его пополам и каждый кусок заворачивает в фольгу. Ехать им сутки, и за это время летом мясо не портится.
    Жена его, Вера, удивила меня вопросом:
- Неужели можно дожить до такого возраста, когда ничего не хочется?    Я был смущен, как раз в тот момент размышлял о том, какая она привлекательная и как, наверно, приятно было бы заняться с ней любовью. Пришлось отшутиться, сказав, что я, в данных момент хотел бы салат из помидоров, а еще размять ноги и принять ванну. В общем, выразился в том смысле, что желаний всегда хватает.
     В Чишмах сели две женщины с ребенком. Видимо, мать, дочь и сын дочери. Мальчику было лет семь. Очень строгий и серьезный, он поздоровался со мной, а потом попросил и стал рассматривать мой перочинный ножик. Тот самый, старый,  с советских времен. Похоже было, что ребенок никогда не видел подобных ножей. По-видимому, семья была с Кавказа. Женщины чернобровые, закутавшие волосы темными платками и скрывавшие ноги длинными темными платьями.
     Эти попутчики поразили меня тем, насколько женщины уважительно, даже подобострастно относились к своему ребенку. Про себя я подумал: «Ну да, он же мужчина» Еще раз меня удивил взрослый сосед, сидевший через один отсек от нас. Похоже, тоже кавказец. Проходя мимо, он обратился к мальчику на своем языке, они несколько минут поговорили, а потом пошли в отсек этого мужчины.
    Позже, когда женщины уже вышли, мужчина подсел ко мне. Мы разговорились, он действительно ехал в Грозный, собирался пересаживаться в Урбахе. Этот мужчина с уважением и восхищением говорил о мальчике, в том смысле, что тот большой знаток ислама и живет по всем мусульманским обычаям, что пока было недоступно моему собеседнику...
     Ночью, в Самаре, я вышел размять ноги и купить подарочный шоколад, который в изобилии продается в перронных киосках. Чего только там не было: орехи, фрукты в шоколаде. Плитки весовые до килограмма черного или белого шоколада, на выбор. Словом, мечта сластены. Когда я вернулся в вагон, на соседних местах устраивались две женщины. Как оказалось мать и дочь.
     Утром, когда мы завтракали, удалось познакомиться. Старшей было уже за восемьдесят лет, но это была крепкая старуха с ясным умом и, как оказалось, очень твердой памятью. Началось наше общение с забавного эпизода. По проходу вагона бегала мелкая ребятня. Среди детей выделялся мальчик лет шести. Он был похож на колобок. Про таких говорят: хоть поставь, хоть положи. Старуха несколько раз проводила его взглядом, а затем со вздохом сказала:
- Бедный ребенок, что из него вырастет. Нам-то повезло, то война, то послевоенная голодуха.
    Я не сразу сообразил, в чем здесь особое «везение». Несколько минут понадобилось, чтобы понять, что женщина имела в виду нездоровую полноту ребенка. Действительно, у меня сохранилась фотография моих родителей со мной, новорожденным, на руках. Худоба их лиц бросалась в глаза. На нашей улице в моем родном поселке был только один полный мужчина. Все соседи приводили его в пример, когда заходила речь о толстяках, настолько это было уникально.
     Я посмеялся над таким «везением» и мы разговорились. Оказалось, что женщине, назову её Вера, довелось пережить очень многое. Она жила в многодетной семье и была самой младшей из девочек. Все детство ей пришлось голодать. За завтраком она, очищая яйцо, вспомнила, как вкусно было в детстве выпивать его сырым, если получалось стащить из курятника.
    В начале войны Вере было уже 15 лет. Немцы заняли е родной город, с продуктами стало еще хуже, чем до войны. Семья радовалась, что старшая дочь успела уехать еще раньше в большой город учиться.   Мать с самым младшим ребенком, братишкой Веры, отправились в ближайшее село, чтоб сменять какие-то вещи на продукты.
    Вера и другая её  сестра остались дома одни. Тут на улицах появились объявления о том, что от каждого дома  должен один человек явиться в комендатуру для отправки на работы в Германию. Мне трудно понять то, что сделала эта девочка.
- Я очень боялась, что останусь дома одна, если сестру угонят в Германию, и решила ехать сама,-  сказала старушка. Правда, оккупанты угнали много народу, и через какое-то время Вера встретила свою сестру уже «в неметчине», как она сказала.
     Приехав в Германию, Вера оказалась в лагере, на заводе где делали боеприпасы. Оказалось, что там действует подполье. Какая-то женщина, еврейка, как утверждает старушка, предложила помочь бежать.
- А ко мне там стал приставать один охранник, так было противно, что я решила согласиться.
     Еврейка сказала, что одной бежать нельзя и она найдет мне в пару девушку. Подпольщица разъяснила им, что нужно, выбравшись с территории лагеря, сесть на трамвай, и ни с кем не вступая в разговоры, доехать до конечной остановки, там пересесть на другой трамвай и тоже доехать до конечной. Так сделать несколько раз, а потом найти полицейское управление и там сказать, что они заблудились. Когда полиция спросит, кто такие, нужно говорить, что они сестры, ехали  с Украины, отстали от эшелона. Она дала им немного денег и велела, покупая, билет говорить «Бис  енде», что значит – «до конечной».
     Этот фантастический побег вполне удался. Единственная накладка была, когда в полиции спросили, откуда у них немецкие деньги. Тогда бойкая напарница Веры не растерялась и сказала, что дома они стирали белье немецким солдатам.  Девочки назвались сестрами, остались живы после войны обе, и долго поддерживали связь через переписку. Напарница Веры вышла замуж за какого-то чина из КГБ в Прибалтике, и всю жизнь скрывала, что была в плену. Теперь-то она уж умерла.
-Я буду Лида, а ты, чтобы легче запомнить, будешь Ида,  сказала она мне, когда мы бежали. Я расстроилась, так как не знала тогда, что такое имя есть на самом деле - с улыбкой вспоминала старушка.
     Полиция направила девушек на биржу, а там их «приобрела» хозяйка колбасной фабрики. Они жили под крышей предприятия, носили чистые халаты. «Я первый раз в жизни мылась в душе».
     Вместе с «остарбайтерами» работали и немки. Многие относились к девушкам по-доброму, помогали, дарили какие-то вещи: то косынку, то платьишко, то туфли или брошку. Дисциплина на фабрике была строгая, но через какое-то время на выходные девушек стали выпускать в город. Кроме того им платили зарплату. На эти деньги можно было сходить в кино, купить мороженое.
    В городе Вера познакомилась со своим будущим мужем. Он тоже был остарбайтер, работал на заводе.
  -Тоже, - вспоминала старушка, - рассказывал, что на заводе люди по-разному относились к пленным. Рабочие часто с неприязнью, а инженеры с сочувствием. Он все подсмеивался, вот, мол, интернациональная солидарность пролетариата. Умный он у меня был, еще до войны выучился на инженера.
     Молодые люди переписывались, а потом Вера узнала, что кавалер ее попал в Бухенвальд.
     Я, услышав это, с грустью подумал, что на этом их роман, конечно же, и закончился, но ошибся! Вера очень хотела встретиться со своим избранником. Одним днем добраться до того места, где пленников держали перед отправкой в концлагеря, было нельзя. Она пыталась симулировать болезнь: порезала руку и залила рану кислотой. Рука опухла. Мастер отправил девушку к врачу, но тот, осмотрев руку, сказал, что она саботажница и пусть работает.
     Пришлось Вере  бежать тайком, рискуя жизнью. Она смогла увидеться со своим парнем, они обговорили, как встретятся после войны. Кавалер оставил ей свои карманные часы «Пате». Сказал: «Пока идут, я жив». Побег сошел девушке с рук. Потом наступление союзников, конец войне. Вера за время своего плена хорошо освоила немецкий язык и осталась переводчицей в советской комендатуре. Со смехом старушка вспоминает, как победители праздновали. Говорит,  были разные солдаты: англичане, французы, но сильнее всех напивались русские и американцы.
     После возвращения на родину, она встретилась со своим избранником, они поженились, но жить на Украине не смогли. Как многим оказавшимся в плену людям, им пришлось поехать в казахстанские степи и там прожить свою жизнь.
     - В Казахстане обстановка  был легче, чем на Украине - полный интернационал: русские, немцы, корейцы, украинцы, евреи - все собирались по праздникам за одним столом и никто друг на друга не косился, все были в одном положении, высланные, нелюбимые дети своей страны.
     - Уже после распада союза, Германия прислала мне компенсацию за годы плена, - говорит старушка, - вот, на эти деньги едем с дочкой к родственникам, хочу показать ей мою родину. Жалко, что муж не дожил.
     Этот рассказ произвел на меня сильное впечатление. С одной стороны невероятные приключения и испытания, из которых эта простодушная и обычная женщина вышла с честью. С другой стороны для меня, выросшего на советской пропаганде человека, открылись совершенно неизвестные страницы истории, противоречившие всем имевшимся представлениям о «неметчине». Никогда не забуду эту женщину и историю, услышанную в том вагоне.

Саратов – Жутово.

И мы знаем что так было всегда
Что судьбою больше любим
Кто живет по законам другим
И кому умирать молодым
В.Цой

     За сорок минут стоянки в Саратове, благо эти места хорошо известны, я успел сбегать в магазин, купить литровую бутылочку «Nextee» и соответственную скотча. Лимонад я с удовольствием вылил, а скотч перелил в освободившуюся тару.
     Вернувшись в вагон,  застал в соседнем отсеке двух попутчиков. Один, по-видимому, мой ровесник, сухощавый жилистый дедок, был одет в довольно потрепанный синий спортивный костюм, под курткой проглядывала тельняшка-майка. Дополняли костюм синие пластиковые шлепанцы на босу ногу. На голове дедка топорщился короткий седой «ёжик».
    На полке рядом с ним расположилась довольно потертая гитара, на верхней деке которой можно было разглядеть переводную картинку с волком из мультфильма «Ну погоди!». Напротив дедка сидел парнишка лет 15-17. Чем-то неуловимо похожий на дедка, он был одет в футболку с короткими рукавами и надписью «Можем повторить». Завершали костюм «бермуды» защитного цвета и кожаные сандалии на босу ногу.
     Старик был явно не в духе, но, завидев меня, обрадовался, встал, протянув руку представился – Сергей, и, указав на парнишку, представил его:
- Внучек мой, тоже Сергей. Вот, едем к морю.
     Поезд тронулся, и, так как время было обеденное, мы начали раскладывать съестное. Старик радушно пригласил меня за стол, где уже лежала на промасленной бумаге целая жареная курица, бутылка минеральной воды, а рядом, в большом полиэтиленовом пакете свежие, донельзя аппетитные огурцы и помидоры. Я свои овощи давно съел и с удовольствием смотрел на это изобилие. Заметив мой взгляд, старик с гордостью заявил, что все помидорчики-огурчики выращены его руками на его даче, куда ни дети, ни внуки глаз казать не желают.
     Молодой Сергей сразу взвился: «Ну че ты, дед, начинаешь...?» Несмотря на резкие слова, чувствовалось, что отношения  между дедом и внуком по-родственному хорошие. Из моих запасов остались только хлеб, сало и  лапша быстрого приготовления. Дед, увидев красно-желтый пакетик, заинтересовался.
- Молодежь не ценит продукт, а я тоже уважаю, спасибо братьям-китайцам, выручают.
    Я поддержал его, но заметил, что моя лапша не китайская, а корейская, фирменная. Она хоть и дороже китайской, но мне нравится больше. Было решено, что от меня на столе будут сало и хлеб, а лапшу я презентую деду, так как мне выходить раньше.
     Я выставил на стол и свой «лимонад». Дед неодобрительно пробурчал:
   -Не понимаю, как эту бурду можно пить. Хочешь чай, так завари нормальный, хочешь холодного, пей воду.
   -Согласен, поддержал я, - но этот напиток особый, от лимонада только бутылка. Ты сперва попробуй, думаю, понравится.
     Я плеснул старику в его фаянсовую кружку с надписью «Нью Васюки» на два пальца. Дед с подозрением поглядел, но, решив не обижать попутчика, глотнул. Лицо его какое-то время хранило задумчивое и настороженное выражение, затем глаза заблестели, и щеки слегка зарумянились.
    - Другое дело, - со вздохом произнес сосед, - меня проводили «на сухую», жена говорит, у тебя печень, дочка, мол в дороге опасно, в общем, я думал, что до Волгограда так и промаюсь. Сережке тоже глоточек для здоровья можно.
     Разлили по глоточку, потом мы с дедком добавили. Хотя скотч и не закусывают, курочка, огурчики и помидорчики, мое сало и свежий саратовский хлеб пришлись очень по душе всей нашей компании. Некоторое время за столом слышно было только довольное сопение и комментирующие междометия типа «М-м-м-м, угу.., еще хлеба передай...».
     Оставив «на потом» полбутылки лимонада, прибрались, заварили чайку и расслабленно привалились к спинкам полок.
    -Дед, - обратился Сергей-младший, - давай потихоньку, что-нибудь про Афган.
    -Достал ты со своим Афганом,- довольно миролюбиво откликнулся дед, - я тебе сейчас правильную песню про солдат спою.
     Старик взял в руки гитару, устроился поудобнее, тронул струны... Я понял, что простецкая внешность ввела меня в большое заблуждение относительно этого человека. Как только он запел, стало понятно, что не случайно гитара едет с ним, а пение для этого человека не только способ покуражиться перед близкими.
Разрешите войти, господин генерал,
Ваших верных солдат я всю ночь проверял,
По уставу ли сложены их рюкзаки,
Как побриты усы, как примкнуты штыки.
 Они очень годны для атаки ночной,
 Для удара в пустыне и в дождь проливной,
 На горящую крышу и в полуподвал,
 Они очень годны, господин генерал.
 Они могут из космоса бить по земле,
 Они могут из города сделать скелет,
 Но секретная служба доносит в досье,
 Господин генерал, они думают все.
 Они думают все о девчонках в цветах,
 Они думают все о весенних садах
 И о том, как бы вас уложить наповал...
 Пока старик пел, как-то тише стало  в соседних отсеках нашего плацкарта. Вроде, соседи продолжали свои разговоры, но сбавили тон голоса что ли?
- Это Юра Визбор, царство ему небесное, - обратился дед к внуку, - ты, небось, имя это и не слышал никогда...
- А тебе довелось повоевать? - обратился старик ко мне.
- Нет, не пришлось.
- Повезло,- задумчиво произнес дед.
- Ну вот, началось,- вступил молодой Сергей, - понятно же, что песня эта не про наших солдат.
- Много ты понимаешь, пацан. Солдаты, чтоб ты знал, все одинаковы, что те, кто с Александром Македонским Тир брали, что те, кто в Сирии в наши дни в песках загинули.
- Да ладно тебе, ты хочешь сказать, что и в Отечественную войну было так же, как у вас в Афгане?
- Достал ты меня, - сдавленным шепотом произнес дед,- если бы не твой папашка чиновный, я бы тебе этой твоей футболочкой всю шкуру спустил. Что ты собираешься повторять? Ты ведь знаешь, что прадед твой, папаша мой геройский, после войны только и успел, что меня заделать. Пять только годочков и прожил после победы. Осколков в себе столько привез, что трактор собрать можно было. Меня мамка одна на своем горбу поднимала, тоже раньше срока в землю легла.  Повторяльщики херовы.
    Дед добавил еще несколько крепких словечек, и злобно обратился ко мне:
- Ты вот как считаешь, стоит повторять?
     Разговор этот задел меня за живое. Я тоже очень сержусь, когда вижу Георгиевскую ленточку бантом и этот дурацкий лозунг «Можем повторить». Сразу вспоминается отец, то, как он ценил свое звание «гвардии старший сержант» и не мог найти гвардейскую ленточку, чтоб украсить свой пиджак на 9 мая.
- Знаешь, Сергей, - ответил я ему, - мы с тобой приблизительно одного возраста. Мой отец тоже пришел с войны инвалидом. Да что там, мы жили в маленьком рабочем поселке. Все мужчины, которые окружали меня в детстве, пришли с той войны. Когда я был маленьким, это были еще молодые и полные сил люди. На девятое мая собирались у кого-то из бригады, в которой работал отец, дома. Иногда и у нас тоже.
     Войну, конечно, вспоминали. Помню, дядя Миша, шофер, сосед через стенку,  рассказывал про «Студебекер», на котором ездил в войну. Мы с его сыном в это время сидели под столом и слушали. Рассказы были такие, что я долгое время думал, что «Студебекер» это танк. Только когда вырос, узнал, что это американский грузовик, который союзники в войну присылали в СССР.
- Ха, союзники, - перебил меня Сергей младший, - известно, что эти англичане с американцами ждали до конца войны, чтоб у нас победу украсть, нам в школе на истории объясняли!
     Старший Сергей матюгнулся и отложил гитару.
- Садись, внучек, я тебе одну вещь скажу, только ты не обижайся, как в хорошем советском фильме говорили. Глупость часто от человека не зависит, а вот необразованность целиком лежит на его совести. Знаешь ли ты, что Гитлер воевал не один. Его союзником была, например, Италия. В сороковом году она напала на Англию в Африке.    Англичане воевали в Африке с сорокового года, а, кроме того, они воевали в сороковом еще и во Франции, там уже против Гитлера. Так, что англичане начали воевать с фашистами, немецкими и итальянскими, еще раньше нас. А насчет американцев, я бы хотел тебя, умник (дальше Серега вставил крепкое матерное определение), спросить, почему они вообще должны тебе открывать фронт в Европе, до которой от Америки семь тыщ километров? У них своя война, между прочим, шла в Тихом океане с япошками.
     Если бы не это, пришлось бы Союзу воевать на два фронта, а ведь японские солдаты не сдаются. Помимо второго фронта, Америка столько добра в Советский союз прислала, что рассчитались мы за него только в 2006 году. По нынешним ценам это сто пятьдесят миллиардов долларов. Ты то теперь понимаешь, что такое доллар! Да что там говорить, даже ваш любимый усатый вождь всех времен и народов, гореть ему в аду, на дне рождения Черчилля сказал, что без самолетов, поставленных союзу по ленд-лизу, войну бы мы не выиграли ...
     Тут поезд наш как раз подошел к Волгограду. Серега старший еще раз матюгнулся и надвинул свои шлепки:
-Пошли, выйдем на улицу, хоть покурим.
     Мы стояли на перроне, курили. Солнышко по-летнему припекало.
-Ты что, историк?- спросил я Серегу.
- Был, когда-то,- ответил он, да весь вышел.
     Я понял, что дальнейшие мои расспросы будут ему неприятны. Присели на лавочку. Мне всё же хотелось продолжить разговор, и я рассказал ему пришедшую на память историю из детства.
    Я учился в третьем классе. Накануне дня победы наша учительница, Антонина Михайловна, пригласила в класс отца одного пацана из нашего класса. Она сказала, что это герой войны, имеет Красную звезду и расскажет нам, как воевал. Встреча наша обернулась большим конфузом. Мужик пришел, изрядно выпивши, бессвязно что-то говорил, а уйти его попросила наша учительница, когда он рассказал поговорку, которая ходила на фронте.
    Вот детская память. В то время я совершенно не понял, что сказал мужик, и думал, что начисто забыл эту историю. Не так давно прочитал, что одному российскому чиновнику вручили награду «Герой России», и тут вспомнил. Тот герой из моего детства, рассказал, что дали Ваньке за атаку, и за что Манька получила «Красную Звезду».
- Постой, - говорит вдруг старший Сергей, - в Афгане я эту поговорку слыхал! Только у нас говорили «десантуре за атаку», и «Светке», а не Маньке.
 -А что тут удивляться, - говорю я, война была другая, а страна та же самая. Отношение к солдату, видать, за эти годы не изменилось! Интересно, знают ли её солдаты, которые в Чечне воевали?
-Да,- сказал Сергей, - как пел Вертинский: «...в бездарной стране
Даже светлые подвиги — это только ступени
В бесконечные пропасти ...»
-Вот ведь, тоже пел о совсем другом времени, а ничего не переменилось, «День сурка» какой-то...
     Мы помолчали, докурили и пошли в вагон.
     Младший Серега уснул, или сделал вид, что спит. Мы со старшим глотнули еще моего «лимонада» и тоже прилегли. Я так расслабился, что проснулся только когда, проводница стала будить, потому что подъезжали к моей станции. Серега старший пожал на прощание руку, мы были почему-то оба смущены, и я забыл взять у него номер телефона. Жалко, хотелось бы с ним пообщаться, ведь думаю, еще не раз проеду я по этой дороге.