Это был первый солнечный день за последние несколько недель. Август выдался на удивление дождливым, однако он ненадолго смилостивился над нами перед осенними холодами. Я уже и не вспомню, когда в последний раз просыпалась в таком сносном расположении духа, как в то утро. Я открыла глаза и почему-то не заметила привычной усталости. Хороший знак. Мне пришлось зажмуриться из-за слепящих лучей. Свет пробивался через узкую прогалину штор. Я встала для того, чтобы распахнуть окно и встретится лицом к лицу с новым днём. На мгновение мне показалось, что это неплохая идея, однако потом я увидела мужчину, с которым делила пастель. Будить его совсем не хотелось. Вернее, не хотелось, чтобы он просыпался. У меня было ещё немного времени, чтобы насладиться одиночеством и безопасной тишиной.
Не могу вспомнить в какой момент жизни я начала называть Петю, как незнакомца, мужчиной. Пару лет назад я стала иногда обращаться к мужу официально, по имени и отчеству, но это просто казалось забавным, поэтому я не заподозрила ничего странного в своём поведении. А через несколько месяцев в моей голове его лицо представлялось уже совсем чужим и расплывчатым. Но в прочем то, не имеет большого значение, когда и почему так произошло, ведь подсознательно я ощущала его ( или свою) отчуждённость ещё очень давно.
Главное не издавать громких звуков. Передо мной стояла ежедневная задача - смыться из квартиры, как можно быстрее, при этом не повстречавшись не с кем из членов моей семьи. Пробуждение - это тот момент, когда человек выходит из самого себя, после нескольких часов забытья, так что я сильно сомневаюсь, что наше заторможенное сознание готово к таким потрясениям, как разговоры. Упаси вас бог, начать с кем-либо диалог раньше чем через пол часа после сна. В моем же случае, утро значительно усугубляло наши странные отношения с мужем.
Однако моё уединение продлилось недолго, вакум спокойствия был прорван. В коридоре послышались тихие шаги, ни единого лишнего звука. Никогда я не замечала, чтобы он хотя бы пару раз задел подошвой тапочек пол. Его манера двигаться была столь ужасающи спокойной, что я никогда не могла предугадать его появление. У меня появилась паранойя, патологический страх. Напряжённое ощущение чьего-то присутствия вечно следовало за мной по пятам. Где бы я не была, на работе или на улице, я все ждала, что сейчас обернусь и увижу лицо мужа.
Петр Александрович выплыл из ванной комнаты с блаженным лицом. Его рот по обыкновению растянулся в широкой улыбке, хотя на то никогда не было видимых причин. Наши взгляды встретились. Теперь у меня не было выбора. Чтобы разжать челюсти пришлось приложить большое усилие. Мне почудилось, что я слышу ядовитое скрежетание метала.
После стольких лет совместной жизни, я чувствовала себя не в своей тарелке, когда мы молчали. Это была тревожная давящая тишина, которая оглушает изнутри и заставляет стыдится саму себя. Я смотрела на мужа и что-то ы его виде отчаянно не давала мне покоя. Вот оно - его пустой, как у животного, взгляд. Чёрные дыры зрачков заставляли меня сомневаться, возникают ли мысли в голове этого человека. Иногда я думала: «Вот сейчас закрою рот и не буду ничего ему говорить, даже если спросит. Заметит ли он что-то странное или продолжит также безразлично пялиться на все вокруг». Все таки я пересилила себя, и мы обменялись парой любезностей, поинтересовалась, как он спал, на что получила заученное «Чудесно». Вспомнилась говорящая кукла из детства со вшитым в живот динамиком. Жаль он не учёл одну маленькую деталь: разве могла я не заметить его нервные подёргивания и повороты ночью. Мой взгляд въедливо уставился в точку между стеной и столом. Я терпеливо ждала хоть какого-нибудь продолжения или же момента, когда в дом врежется астероид и не оставит от нас живого места. Бесконечное молчание заставляло чувствовать, что я одна на кухне. Однако не было во мне безмятежного спокойствия одиночества, все таки кто-то пристально наблюдал за мной.
Все в этом мужчине было каким-то невероятным и искусственным. Он был высоким и крепким, но при этом никогда не увлекался диетами и не посещал спортивный зал, только иногда бегал ради удовольствия. Безупречный внешний вид мужа выводил меня из себя как раз потому, что он для этого не прикладывал ни малейших усилий. В то время, как я не переставала мучить себя тренировками, не видя никакого результата. Неоднократно я просила дать мне какой-нибудь совет по улучшению фигуры, на что он отмахивался, говоря, что обладает совершенно заурядной внешностью. Его лицо всегда весёлым и энергичным, но я никогда не верила ему. Поведение моего мужа походило на тот самый спектакль, который мы разыгрываем перед дальними родственниками, приехавшими повидаться после многих лет. Улыбка и смех были напускными и фальшивыми, ведь не может нормальный человек целыми днями по своему собственному желанию хохотать и сверкать выбеленными зубами. Даже в движениях была какая-то противная наигранность. Когда он целовал меня я не сомневалась в том, что он вынуждает себя. Шевелил конечностями он из-за какой-то внутренней потребности в самосохранении, не дававшей ему замереть на месте. Как будто если он периодически не будет вспоминать о том, что необходимо шевелится, то все вокруг догадаются, что он не живой. И все это время его большие животные глаза, безустанно бегали от одного предмета к другому, так и не сумев ни за что зацепиться. Его внимание распространялось одновременно на все и ни на что. Оно развеивалось на такое большое количество вещей, так что полностью он не осознавал значение ни одной из них. Петр Александрович как будто боялся углубить свой привычный поверхностный взгляд на предметы, ожидая нападения со стороны опасной действительности. Он держал оборону или хотя бы ее видимость, но никак не смог бы отразить атаку.
Открывая рот, Петр Александрович предпочитал использовать звуки или отдельно взятые слова. Так что я иногда не могла понять, что он хочет сказать той или иной фразой. Если же случались, что приходилось произносить несколько предложений, они давались ему с большим трудом. Интонацию Петр Александрович выбирал такую, что больше походил на героя дешёвого фильма. Всегда одинаковый, он перебрасывался словами с кассиршей в той же самой манере, что и со мной. Он никогда не спорил и не желал доказать другому свою точку зрения, а просто соглашался со всем что бы ему не сказали, при этом не забывая одарить собеседника обворожительной услужливой улыбкой. Я не видела ни одного стоящего объяснения зачем и почему мне стоило заговорить с мужем. Короче, было очень скучно.
Каждый раз нужно было искусственно вызывать его на диалог, лишь бы только не сойти с ума от тихого одиночества. Будь рядом со мной какой-нибудь другой собеседник я бы конечно предпочла его мужу, но никого у меня не было. Мне и тогда были омерзительно, теперь и подавно, - смотреть на себя со стороны и видеть жалкие попытки изобразить из себя кого-то другого.
-Я сегодня иду на родительское собрание.- «Зачем я это ему рассказываю? Мне же наплевать, что он думает по этому поводу, если ему вообще есть дело до того, что происходит вокруг». Петр Александрович мог отделаться любой из-за заготовленных и выученных назубок фраз, не одной из них не подразумевала под собой ничего конкретного.
- Да? - будто бы слышал об этом впервые - обязательно расскажи потом, что вы там обсуждали. - Я кивнула, хотя для меня до сих пор оставалось загадкой, зачем притворятся, что интересуешься делами школы.
- Но там вряд ли будет что-то важное. Я уже сто раз тебе говорила, что ненавижу эти дурацкие встречи.- Он пожал плечами, будто не услышал, что я сказала. И снова молчание. Я не понимала, кто сидит передо мной. Бывают моменты, когда случайно бросаешь взгляд на пассажира, сидящего напротив тебя в метро и вдруг его черты кажутся тебе очень знакомыми, а ты сидишь пялишься на него, но никак не можешь понять, кто он. Именно так я себя и чувствовала в тот момент.
Я подняла глаза и увидела, как расползаются в разные стороны уголки его рта.
- Почему ты улыбаешься?
- Просто... - Для него может быть все и было просто, но для меня это изо дня в день становилось все более трудным испытанием. Причём, я стала замечать, что мои попытки создать хотя бы видимость нормальных отношений все чаще оканчивались провалом. Он начинает одерживать победу. Я больше не могла бороться с бесконечным потоком равнодушия, поэтому я позволяла ему разлиться. Как животное, которое приспособляется к суровым природным условиям, я начинала подрожать манерам своего мужа. Но на мне они смотрелись, словно чужая одежда. Невооружённым взглядом было видно, какие неимоверные усилия я прикладываю, чтобы отвечать ровно и коротко. Все время мне было страшно, что он может заметить какую-то странность в моем поведении и начнёт задавать вопросы. Потому я не переставала ругать себя: «Не надо было так холодно с ним разговаривать, он же ничего плохо не сделал. В следующий раз постарайся хотя бы играть лучше». В то утро, чтобы хоть как-то загладить вину я пожелала Пете хорошего дня, изобразив слабую улыбочку. Образ недовольной жены, по моему мнению, был развеян и я могла со спокойной совестью идти на работу. Только вот он так и ни разу ничего не заподозрил.
Сегодня я должна была провести собеседование для нового продавца. Некоторые части ее резюме, меня сильно смущали, например то, что она закончила в сего лишь девять классов. Однако отзывов на вакансию было крайне мало, а у этой Сони были хорошие отзывы с прошлых мест работы. Она ворвалась в мой кабинет такой уверенной походкой, будто собеседование назначено мне. Она не умела создавать первое впечатление. Соня была приплюснутым коротко стриженным человечком, со стороны напоминающим мальчика. Ходила она вразвалку, пошатываясь из стороны в сторону размахивала ногами во время шага. И я сразу решила, что она отпадает, но очень скоро поменяла свое мнение. Ей помогла, видимо, вырожденная способность располагать к себе людей. По ходу разговора мне начали нравится ее целеустремлённый настрой и твёрдость , несмотря на то, что она действительно была довольно надменной. Я ожидала, что с работой Соня отлична справится.
Следующие пару часов я занималась приёмом поставок. Мне привезли не те вазы. Я долго думала, как мне сними поступить, но все таки решила пописать возврат. В остальном же рабочий день прошёл без приключений.
В сумерках школьные расшатанные временем ворота выглядели еще более зловеще, чем при свете дня. Так же как и в молодости я старалась держаться от этого места подальше. К тому же я не видела смыла приходить сюда снова и снова каждый год. Я знала, что учителя будут говорить то же самое, что говорили в прошлом году, два года назад и то, что они говорили моей матери много лет назад. Так что школьные собрания я обычно прогуливала без зазрений совести. Однако раз уж это только начало года, а мой сын переходит в среднюю школу я решилась сделать небольшое исключение.
Вместе с другими мамами пятиклассников я зашла в кабинет истории. Как и десять лет назад я уселась за самую последнюю парту возле окна. Помню, если на уроках становилось скучно, то всегда можно было порассматривать птичек, не волнуясь о том, что злая учительница вдруг прервёт мои размышления. Знакомая улица освещалась предзакатным солнцем. Она все также, как в школьные годы, манила чувством свободы, заставляя пулей выбегать из дверей, едва заслышаться первые потрескивания звонка . Семнадцатилетняя Аня не смогла бы понять, почему я сижу в этом душном классе, хотя со спокойной душой могла бы сейчас идти домой. Но она едва ли понимала больше меня в этом мире. Чёрное пятно тени закрыла абажур лампы , заставив меня отвлечься от пейзажа. Рядом со мной села круглая женщина в потными кругами под мышками, заставив стул издать жалобный визг. Мое родное место уже не было таким тихим и уединенным как прежде. Через несколько минут, после того, как стало ясно что в рядах родителей пополнения больше не предвидится, дверь снова отворились. Но это была вовсе не та колесообразная старушка, встречающая наших детей с носовым платком в начальной школе. Оказалось, у меня совершенно вылетел из головы тот факт, что в пятом классе назначается новый классный руководитель.
Сначала я видела лишь, как приоткрывается дверь, а фигура появилась только спустя мгновение: сперва нос, голова, и потом все тело целиком. Ему было неловко перед родителями своих учеников, однако почему-то он совсем не старался этого скрыть. Он не стыдился ни нервной походки, ни опущенного на пол взгляда. Он будто бы не боялся своего страха. Однако вскоре я совсем забыла о неловкости, которую он принес с собой, потому что направила все внимание на внешность учителя. Ему было больше пятидесяти, но если бы не залегающие морщины ему бы смело можно было дать окало тридцати. От него все еще исходило то необъяснимое ощущение подвижного ума, властвующего над жизнью, которое присуще только молодым. Его густые волосы растрепались от спешки, но небрежность была ему только к лицу. Учитель как влитой сидел в своём элегантном костюме в коричневую клетку. Он бы выглядел идеально если бы не отсутствие галстука и сбившийся набок воротник. Я подумала о том, этот наряд, вероятно, придавал ему каплю уверенности и помогал сосредоточится на действительности.
Но его манера поведения была куда интереснее, чем наружность. Учитель начал говорить и речь его была такой живой и естественной, будто все слушающие были его закадычные друзья, при которых не нужно смущаться или сдерживаться. Я слушала и удивлялась тому, что с виду ничем непримечательный разговор кажется мне самой интересной в мире историей. Он шутил, иногда путал слова, смеялся над своей ошибкой, и выставлял это таким образом, что казалось, он так и задумывал. Его речь постоянно изменяла свой ритм. То затихала, то набирала обороты с новой силой, а потом вдруг резко замолкала - и все приходилось к месту, ничего нельзя убрать или добавить. Можно было подумать, что учитель заранее продумал весь ход действий и, как опытный шахматист, рассчитал каждую реакцию слушателей. Поначалу я восприняла его привлекательные ужимки, как попытку понравится новым людям. Однако вскоре мне стало ясно, что эти «крючки» выходят у него лишь из-за особенности характера, от природы, вовсе ненамеренно. Он не приукрашивал себя, как мы часто любим делать, при этом выставляя себя в еще более отталкивающем виде. Никогда мне раньше не встречались подобные люди, поэтому я и не смогла сразу распознать в нем искренность. Я росла в том кругу, где не было места слову или движению, несоответствующему понятию «норма поведения», которое беспрестанно повторяла моя мать. Там любая несдержанность несла за собой наказание. Теперь же я могла только восхищаться теми, у кого хватает самоуважения, чтобы наплевать на окружающих.
В тот момент реальность в которой находился этот человек интересовала меня больше, чем самое захватывающее кино. Каждое слово учителя, движение или быстрый взгляд завораживали. Я на некоторое время забыла, где нахожусь и пришла в себя только, когда моя соседка по парте наклонилась прямо к моему уху. Мне в лицо повеяло кислым дыханием.
- Вам не кажется, что он какой-то несерьёзный для преподавателя, тем более в его-то годы?- женщина подняла брови и уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Я уставилась на нее в ответ, не зная что ответить. Я была под сильным впечатлением и мне казалось очевидным, что все присутствующие в классе испытывают то же самое, что и я. Все они должны были, как я предполагала, также попасть под чары этого милого человека. Вот, я вижу: унылые лица женщин на первых партах будто просветлели, морщины усталости разгладились. Однако во мне закрадись сомнения, правда ли все это или только иллюзия моего разыгравшегося воображения. Может быть, мне просто хотелось верить в то, что не я одна в этом классе переживаю что-то столь невероятное, приятное, но все же пугающее. Я слабо кивнула ей, мне не хотелось заводить разговор.
Обычно на школьных собраниях, на которых я появлялась раз в год, не говорили ничего, что я считала достойным своего внимания. Мне приходилось сдерживаться, что бы не заснуть, но в тот раз я старалась уловить каждое слово. Монолог увлёк меня не только из-за личности говорившего, сам предмет был довольно любопытным. Он высказывал идеи которые ни раз посещали меня саму. С первого класса я почувствовала, что мне не место в школе. Моя ненависть к этому месту не была похожа на то чувство, которое испытывают к нему другие дети, выражая свое недовольство хулиганством или бездельем. Еще в том возрасте, в котором ребёнку не положено знать, за что люди попадают в тюрьму, я начала понимать что чувствуют заключённые. У меня быстро появилось смирение, сменившее непродолжительный протест, а потом я обрела стойкость, которой мог позавидовать любой страдалец. Я осознавала на протяжении девяти лет, что мой долг молчать, прогладывая всю боль заточения. Только недавно я впервые задумалась о причине своих мучений, ведь раньше мне были не к чему такие рассуждения. Именно поэтому когда подошло время отправлять сына в это место, я поставила себе условие, никогда в жизни не упрекать его за «плохую» успеваемость и не заставлять его идти в школу силой (однако, давая себе такое обещания, я не учла один момент, заключавшийся том, что именно мне придётся отдуваться за свободу Пети). Мои домыслы о недостатках образования казались мне выдумкой, потому что так никогда не высказаны мною вслух. И каково было мое удивления, когда человек, стоящий у доски, начал произносить те самые фразы, которые так долго крутились у меня в голове, не находя себе выхода. Преподаватель говорил про современные методики обучения, которые собирается опробовать в этом году. Оказалось, что способы, которые использовали пятнадцать лет назад уже неэффективны, про них нужно забыть, ведь они отрицательно влияют на процесс усвоение информации. Он говорил, какие-то невиданные вещи не только об учёбе, но и об взаимоотношениях в коллективе. Теперь дети не обязаны были становится единым целым со своими одноклассниками. Я услышала слово «индивидуальность», которое звучало в этих стенах глухо и призрачно, словно эхо. Если все это правда, то тюрьма должна потерять ощущение ужаса, нависшее над головами школьников.
Затем преподаватель переключил внимание на самого себя. С яростным увлечением он рассказывал о важности своей профессии, при этом утверждая, что даже на йоту не удовлетворяет требованиям человека, достойного носить звание учителя. На секунду мне показалось, что он хочет нарваться на комплименты, однако я тут же отбросила эту догадку, вспомнив с какой робостью тот начинал свой рассказ. Любовь к делу, которой были наполнены его слова, заполнила всю комнату. Никогда то этого дня я не встречала человека, у которого мысли о работе не вызывали бы отвращения. Попадались, конечно, и такие экземпляры, как мой муж, которые полностью равнодушны к месту, где они проводят пять дней в неделю. Для них, работа - это неизбежное страдание. Они не говорят о работе, а просто смиренно ее терпят. Единственное, что за все эти годы рассказал мне Петр Алексеевич было «я менеджер в автофирме». Сначала я старалась выведать у него что-то более конкретное, но он каждый раз уклонялся от моих вопросов, отвечая очень расплывчато, и я прекратила свои жалкие попытки. Быть может, на его работе действительно не происходило ничего интересного, однако и профессия учителя не казалось мне раньше особо увлекательной. Все зависит от того, какой смысл человек вкладывает свое дело, как относится к труду.
Преподаватель ненадолго прекратил свою речь. Я расстроилась, мне хотелось, чтобы он продолжал. Я почувствовала, что должна заставить учителя снова говорить, чего бы мне это не стоило. Более того, я ощутила непреодолимое желание стать частью его рассуждений, заговорить с ним, дать ему знать о своём существовании. Я подняла руку.
- Что насчёт внеклассных мероприятий? Будет что-то новое, а то в прошлом году они были какими-то скучноватыми? - мамаши с недоумением уставились на меня. Хорошо, что ни с одной из них я не была знакома, а то они могли бы заподозрить что-то странное, ведь я никогда не интересовалась школьной жизнью. В действительности ответ на вопрос на вопрос и сейчас ничуть не волновал меня. Цель моя была в том, чтобы показать учителю, что я хоть чем-то отличаюсь от этих молчаливых насупившихся женщин. Он должен был это понять. Я верила или хотела верить в то, что у нас есть что-то общее, поэтому и попыталась обратить его внимание на себя.
- Ах да, точно. Спасибо, что напомнили. Я как раз думал о том, что же я упустил.- учитель слегка улыбнулся - Может быть, у вас есть какие-то пожелания?- тут то я и прокололась, на минуту я испугалась, что он прочтёт мои мысли. Нужно было срочно придумать, что сказать.
- Эм...Главное, чтобы было что-то новое и необычное, а то каждый год одно и то же.
- Я согласен с вами. У меня как раз есть несколько предложений.- он скрестил пальцы, вывернув ладони тыльной стороной вверх, и сделал вид, что хрустит костяшками, таким образом показывая свою готовность.
Я наслаждалась осознанием того, что он отвечает на произнесённые мною слова. Теперь мы существовали с ним в одной реальности. Наш связь была почти что материальной. По моему мнению, таковой она должна быть со всеми, иначе в чем тогда вообще смысл разговоров. Мне передавался его энтузиазм. Я вдруг ощутила невероятное поднятие духа, хотелось бежать куда-то, неважно куда, только ради того, чтобы почувствовать, что я жива.
-Во-первых, хочу предложить ребятам записаться в театральный кружок. Я давно знаком с Евгенией Валентиновной, нашим педагогом по изобразительным искусствам, она очень ответственно относится ко всему постановкам. Ее прошлогодние спектакли всем очень понравились. Еще есть вариант с музеями, я даже сам готов проводить экскурсии. Но только есть один нюанс - нужно создать родительский комитет...- он обвёл глазами класс, ища поддержки. Паркет в классе в этот момент стал мне до жути интересен.
- В любом случае до начала года еще много времени, тем более, еще будет пару месяцев чтобы разогнаться. Необязательно приступать к организации сразу же. Пожалуйста, подумайте над моим предложением. Надеюсь, что кто-нибудь из вас откликнется, так как, как по моему мнению, внеурочная деятельность чуть ли не важнее, чем сами занятия.
Я просто поддалась мимолётному влечению и сморозила какую-то глупость. До конца собрания я просидела с поникшей головой, надеялась, что все забудут про мое присутствие. Сначала я думала принять предложение учителя. Это дало бы мне возможность увидеть его еще раз и, возможно, завести разговор, но этими размышлениями я лишь тешили самолюбие. Конечно, я не буду ему писать. Всю жизнь я просидела в узкой раковине, разве может что-то измениться в один день. Будь на моем месте кто-то другой, готовый взять на себя ответственность, все могло сложиться иначе.
В 20.35 я поспешила к двери класса, другие вместе со мной моментально повскакивали с мест. Единственным возможным путям обхода был проход рядом с учительским столом. Волей не волей я должна была встретиться с учителем лицом к лицу. Когда я уже решила, что все обошлось он поймал мой взгляд и приостановил едва заметным движением руки.
- Вы все же...- он замялся - Простите не знаю вашего имени...
- Анна Григорьевна.
- Анна Григорьевна, вы все же подумайте, над тем, чтобы вступить в родительский комитет.
- К сожалению, у меня сейчас очень много работы, я не смогу - ответила я по привычке.
- А, да...Понимаю, ничего страшного. - смущённая прозрачная улыбка.
- До свидания - сказала я, уже обернувшись к нему спиной.
По дороге домой я не могла перестать улыбаться. В голове всплывали и тут же переменялись образы, запечалившиеся в сознании. Мозг активно работал; мысли путались, накладывались друг на друга, производя новые еще более мутные и невнятные. Перед глазами расплывались огни фонарей и пролетающих автомобилей. Мир вокруг превратился в инородную массу. Я неслась, не помня себя, будто преследуемая кем-то. Это умственное возбуждение не покидало меня до самой ночи. Свет был уже выключен, но Петр Александрович все еще искал что-то в телефоне. Я лежала с закрытыми глазами лицом к стене, притворяясь спящей. Все чувства были обострены, как часто бывает при усталости, вызванной сильной умственной работой. Мое воображение разыгралось, реальность начала смешиваться с фантазией, чему вполне располагала темнота. Попытки успокоить мысли только усугубляли возбуждение. Я снова переживала фрагменты прошедшего дня. Снова было обидно оттого, что мужчина в метро отдавил мне ногу. Опять меня взбесило, что кто-то вместе со мной зашёл в лифт. И так неприятно жали новые ботинки на работе. Это напоминало пересмотр кадров ненавистного фильма. В конце концов я увидела себя рядом с новой работницу магазина. Теперь у меня появилась возможность хорошенько рассмотреть ее и обдумать увиденное.
Когда ты встречаешь человека впервые, то у тебя в голове он сам по себе встаёт на одну из невидимых ступенек. Ты автоматически понимаешь где находится незнакомец, он либо выше, либо ниже тебя. В зависимости от его положения, мы вырабатываем стратегию поведения, которая сделает наше существование безопасным. Иногда этот этап можно пропустить. Подобное случается в очень редких случаях, когда вы находитесь с человеком на равных, тогда уж совсем не нужно волноваться. Я же почувствовала внутренний страх, когда в кабинет вошла эта маленькая девочка, которой от силы можно было дать лет девятнадцать. Я тут же поняла, что она выше не только меня, но и тысячи других людей. Ее взгляд будто проникал в сущность вещей, бродил внутри меня, замечает и фиксирует все, на что натыкается. На протяжении всего собеседования девушка не прерывала между нами зрительный контакт, будто бросала мне вызов. Когда она ушла, я еще раз открыла ее резюме. Фотографию также объемно пялилась на меня с экрана компьютера, как и живая девушка. Тогда, лежа в кровати, я понимала, что уже через пару минут пребывания с ней в одной комнате, мое недоверие полностью исчезло. Ничто не могло заставить меня отказать ей. Однако даже если и нашлась бы такая причина, девушке бы было это совершенно безразлично. Она будто не была способна на печали и разочарования, все неудачи были для нее ничто. Разорви я перед ее носом папку с документами, она бы, не оглядываясь просто пошла дальше своим твёрдым уверенным шагом. Я гадала о том, что может дать человеку такую силу духа, и мечтала, что то же случилось со мной.
Этими размышлениями я убивала время в ожидании, когда муж наконец-то ляжет спать. Через некоторое время он все же выключил свет и я, удостоверившись, что его дыхание выровнялось, встала, чтобы выпить воды. Было 1.05. Квартиру заволокло серой мутной дымкой. Предметы утонули в холодном болоте ночи. В глазах потемнело, я перестала различать очертания вещей, чувство реальности покидало меня. Сна не было ни водном глазу. В голову уже начинали ползти больные мысли. Качаясь из стороны в сторону, я прокралась в комнату сына. Шторы были не до конца задёрнуты, луч ночного фонаря целиком освещал фигуру спящего мальчика. Вернее, я подумала, что он должен освещать его. Потом мне почудилось, что в пастели и вовсе никого нет. Но оказалось, что свёрток, который я приняла за скомканное одеяло, и есть мальчик. Почему то он не спал, как другие дети.
Петя лежал прямо и уверенно, вытянувшись во весь рост животом вниз. Гладь чёрного матраца совсем не прогибалась под весом тела. Из-за этого казалось, что мальчик завис в воздухе. Я удивилась лёгкости и иллюзорности, наблюдаемой мною сцены. Но как бы мир вокруг меня не казался вымышленным, спящий ребёнок все еще был моим сыном. Он уже выглядел совсем как настоящий взрослый и до ужаса напоминал своего отца. Вот, та же ширококостная рука спрятана под голову, и прядь русых волос спадает на глаза. Они похожи, как две капли воды. Довольно глупо, что я не понимала этого раньше, даже когда дала согласие назвать сына именем мужа. Быть может, это было первым знаком того, что он вырастет совсем чужим, ни обладающим ни одной моей чертой. Иногда я ловила себя на мысли, что он не мой, а потом вспоминала роды. Мне было страшно, что мальчик может проснуться, поэтому я поспешила вернуться к себе в спальню.
Почему то до того момента мне казалось, что спящие люди выглядят совершенно иначе, не так, как днём. Но потом до меня дошло..... Тело просто отдыхает, выполняет необходимый для здорового существования ритуал, а внутри ничего не меняется. Оно засыпает и заставляет то, что сидит внутри, ненадолго прекратить свое бурное, хаотичное существование. Что изменится, если человек просто закроет глаза? Ничего. Спящий не будет ни говорить, ни думать, ни чувствовать, вряд ли его тогда вообще можно будет назвать человеком. Выходит то, что принято считать человеком вылетает из тела на несколько часов, оставляя кокон пустым. Есть ли после этого у меня основания считать, что каждый день я засыпаю не рядом с мужем, а с куском плоти, покрывающим мясо? А разве не то же самое я ощущаю днём, когда он бодрствует? Я стояла последи комнаты, как тень. Может быть, мои руки и ноги были прозрачными. Возможно я почти испарилась, точно сказать нельзя, ведь меня никто не видел. Я огляделась. Вот на кровати лежит тот, с кем меня связывает документ, закрепленный печатью. Тело слилось в единое целое с пространством, оно было тихое и недвижимое. Было лишь заметно ,как от его дыхания медленно поднимается и опускается одеяло. Мне представлялась, что если подойти и дотронется до руки этого незнакомого мужчины, то та будет холодной, как конечность мертвеца. Я долго глядела на белый силуэт мужа, выхваченный из темноты, стараясь рассмотреть черты лица, потом медленно начала приближаться к кровати, и вот уже оказалась перед самым изголовьем. На мгновение я вообразила, как странно эта картина выглядит со стороны: в бессонном бреду женщина склоняется над беззащитным телом мужа, поднимает дрожащие руки...однако ночью все видится естественным, и только на утро человек вспоминает произошедшее. Оно кажется лишь сном, которому не придаёшь значение. Присев на корточки, я принялась разглядывать его кожу, на сколько мне позволял это сделать тусклая пелена уличного фонаря. Мужчина был такой же иллюзией, как и все вокруг, но у меня почему-то появилось непреодолимое желание проверить это. Я хотела посмотреть, что у него внутри. Там могли быль быть не плоть и кровью, не внутренности, а просто мерзкая чёрная жижа или, что еще хуже, вообще ничего, пустота. Я думала о том, как сделаю глубокий надрез, вскрою его грудную клетку, а потом...нет, это уже слишком. До сих пор не понимаю, что тогда на меня нашло. Я встряхнула головой, быстро шмыгнула под одеяло, вернулась калачиком на самом краю и больше не открывала глаза
Утром я не вспомнила о событиях ночи. В привычной будничной обстановке вчерашние мысли смогли наконец-то обрели чёткую форму. Тогда я впервые задумалась о возможности быть с другим. Эта идея уже была отпечатана на задней стенке моего сознания, когда я открыла глаза. Раньше мне и в голову такого не приходило. Родители учили меня: «Отыщешь один раз место в жизни, там и оставайся до самой смерти». Но тут вдруг что-то заставило мои убеждения пошатнуться; границы реальности, фундамент принципов начали свое медленное движение. Расстояние между моим узким миром и миллионами других возможностей стало стремительно сокращаться. Условности растворялись прямо на глазах. Теперь изменить себя или изменить кому-то казалось проще простого. Мне ясно виделась чёткая последовательность действий, которую я должна была предпринять, чтобы избавиться от тяжкого бремени. Спасение было таким близким, стоило сделать один шаг и я у же подписывала документ. Но самое трудное - это переступить через барьер, который выстраивался в тебе долгие годы, зарываясь фундаментом в землю. Каждое новое решение становилось дополнительным кирпичиком в крепости, огораживающий меня от истинной жизни. Я не чувствовала в себе сил, чтобы сделать первый шаг, руки опускались сами собой. И я решила пойти по пути меньшего сопротивления.
Все, передуманное мной ночью и получившее чёткую форму утром, вскоре развеялось, как страшный сон. Моя жизнь текла в привычном темпе, как слабый лесной ручеёк, пробивающийся сквозь сухую почву и камни. Все продолжало существовать в своем привычном ритме, будто не было того вечера. Ничего не менялось. Я добровольно тонула в болоте ненависти и стыда, которое сама же создала. Изменилось только то, что теперь каждый день становился для меня все более унылым и серым, чем предыдущий. Время шло медленно, не доходя до столь желанного мною конца. Старалась больше времени проводить за работой, но если раньше я делала это с конкретной целью - увеличить заработок, то теперь же у меня просто не было выхода. К тому же, магазин помогал мне забыться и не думать о доме.
Человеку не запретишь тянуть себя на дно, при условии, что он не хватает за руки других. Именно так поступала я. Никогда я прямо не демонстрировала усталость или раздражённость семье. Долгое время никто даже не догадывался о моей нелюбви, хотя скрыть ее мне казалось невозможным. Безразличие преследовало мужа и сына постоянно и со временем начало давать свои плоды. Атмосфера холодности ощущалась пи входе в квартиру, она разрушала нашу семью. До сих пор не понимаю, как другие члены семьи могли этого не замечать. Моя отстранённость была полностью осознанной, я принимала себя такой какая я есть и не пыталась становиться лучше, просто боялась сказать об этом вслух. Это жестоко - знать правду и не пытаться уберечь от нее окружающих. Вся тяжесть последствий моего поведения свалилась мне на шею, как гильотина.
После того, как все самые неважные дела в офисе были выполнены, я всё-таки возвращалась домой. К этому времени Петр Александрович уже давным-давно был дома. Ссылаясь на усталость, я отказывалась с кем-либо разговаривать и ждала момента, когда можно будет лечь спать. Муж говорил мне : «Все нормально?», и я рассказывала ему байку о проблемах с поставщиками. Больше всего мне тогда (да и сейчас тоже) было жалко Петеньку. Я перестала заходить к нему в комнату вечером, чтобы спросить, как прошёл его день. Поначалу я стыдила себя за это, но потом начал замечать, что и сын особенно не стремился видеть измотанную и грустную мать. Так что я решила, что он не будет против, если я ненадолго уйду из его жизни. Время перестало быть таким мучительно тяжёлым, начали приходить воспоминания из жизни до беременности. Бывало, я по несколько дней оставалась в неведенье, где он и с кем, а потом оказывалось, что Петя выиграл в каком-то конкурсе или завёл новых друзей. Муж обмолвится как-нибудь словом - а я удивляюсь. Беспокойство о сыне тускнело во мне, спина распрямилась от падшего груза ответственности. «Случись что - муж обязательно предупредит» - наивно полагала я, ожидая, что к одиннадцати годам человек становится полностью сформированной личностью (хотя я в тридцать лет жила подобно слепому новорожденному котёнку). Такие рассуждения были удобными. Они позволяли мне не вылезать из раковины, созданной мною из гнетущих мыслей и злости. В панцире было тепло, окружающего мира не видно и не слышно. Однако почему-то и в нем я не могла отыскать желанного спокойствия.
И так прошло три или четыре месяца, уже и не вспомнишь, время то ползло, то летело со скоростью света. Течение жизни было какое-то кривое и прерывистое, несмотря на отсутствие видимых беспокойств. Меня так и не удалось проникнуться целиком ощущением комфорта, тревога дышала мне в затылок. В моем мирном существовании мне повсюду виделся подвох. Будто я участник большого обмана, который вот вот да и всплывёт наружу. У меня была паранойя, которую я толком не могла облечь в чёткую форму. Я боялась, что кто-то может заподозрить...Но что заподозрить?... Разве я сделала, что-то, за что меня можно было пристыдить или осудить? Ужас содеянного набрасывается на совершившего непреднамеренное убийство в тот в момент , когда его выводят на чистую воду. Так же и я впервые смогла оценить всю безысходность своего положения, когда созрели ядовитые плоды.
Если бы кому-то вдруг вздумалось написать мою биографию и рассказать, вероятно, одну из самых нудных историй, когда либо существовавших, то у автора вероятно случился бы творческий застой на моменте описания той половины года. Настолько тягучим и бесцветным был тот отрезок времени. Признаюсь, на месте этого никудышного писателя, я бы вычеркнула из текста этот фрагмент и, вероятно, ничего бы не потеряла. В моей памяти ясно запечатлелся только один случай, даже сейчас я могу воспроизвести его мельчайших подробностях. Тогда мои глаза открылись.
В тот день мне наконец-то стало ясно, что же я натворила. Суббота. Вечер. Я стояла на кухне и жарила рыбу, думая о чем-то своём, не отрывая взгляд от случайно выбранной точки. Очнулась я, только когда почувствовала запах гари, исходящий от сковородки. Рыба сгорела. Я посмотрела на часы, чтобы узнать, успею ли я приготовить что-то другое до прихода сына и обнаружила, что на часах уже было 20.00. Занятия в кружке закончились уже как два часа назад и Петя уже давным-давно должен был быть дома. Никто не приходил. Я подождала полчаса. На курсах по шахматах частенько задерживают, если партия затянулась. Позвонила. Не ответил. Позвонила десять раз - ничего. Петр Алексеевич был на какой-то очень важном собрании, потому мне не хотелось его отвлекать. Я сидела в неудобной позе на краешке стула, перекрутив туловище , глотала диетический салат, стараясь отвлечься. Что-то внутри меня трепыхалось. Тревога растекалась по моим жилам, набирая обороты с каждой секундой. В голове загорался и потухал вопрос: «Что надо делать в таких ситуациях?» С одной стороны, к чему растрачивать нервы по любому поводу? Ни к чему хорошему это никогда не приводило. Но с другой стороны, так и поступают хорошие матери. Я не решалась ничего предпринять и все смотрела в экран телефона, на котором открыла телефонный контакт Петра Александровича. И когда я уже потянулась, чтобы нажать на «вызов», из коридора послышался треск замочной скважины.
Петя остановился посреди прихожей и обвёл мать взглядом. Я стояла обессиленная, оперившись о стену с искажённым от нервического страха лицом. Он окаменел, будто мое собственное отражение в зеркале. Два истукана пялились друг на друга, не издавая ни звука. Мой язык распух и не хотел повиноваться, но в конце концов я все таки смогла из себя что-то выдавить:
-Где ты был?
Он надменно прищурил глаза, скосив взгляд на меня, и сморщил нос, будто не понимал смысл вопроса. Петя задумался и почесал затылок.
- С одногруппниками решил погулять после занятий. А что?
- Ты же говорил, что тебе не нравятся эти ребята. Ах, да не в этом дело! Почему ты не позвонил и не отвечал?! Я сто раз звонила!
- Черт! Совсем забыл. Мы просто выключаем звук вовремя игры, чтобы ничего не мешало. Извини.-
Когда вернулся Петр Алексеевич, я рассказала ему о произошедшем. Мне хотелось пробудить внутри него хоть малейшее движение, пусть это даже будет гнев. «Пусть не одна я буду участником этой неразберихи» - решила я в надежде на то, что муж пойдёт к сыну и проведёт с ним, так называемый «серьёзный» разговор. Однако он лишь смял свои щеки розовой линией губ, изображая что-то похожее на улыбку. Посмотрев на меня своими тупыми беличьими глазками он выжал и себя какую-то дежурную фразу. Вот и все, так я и осталась наедине со своими встревоженным нутром, мучимая догадками о том, что же все таки произошло сегодня с Петей. Меня не оставляло предчувствие, что причина опоздания заключалась в чем-то особенном, в том, что мальчик боялся все рассказать. Помимо этого меня не могли оставить в покое размышления о моем поведении перед ребёнком. Я воображала в голове тысячи вариантов развитий событий того вечера и везде моя реакция было разной, но неизменно чувствовалось, что любой из них был бы лучше настоящего. Голова раскалывалась от непонимания произошедшего и попыток хоть, как-то объяснить, оправдать случившееся. Петя стоял тогда, словно поникшее деревцу, из него будто вышла вся жизнь. Не было ни страха, ни стыда, ни раздражение - ни одной понятной, предсказуемой эмоции. Я не знала, что он сейчас чувствует, это и пугало.
А потом время подошло ко сну. Я приняла душ и стала укладывать вещи в рабочую сумку. Муж тоже что-то делал куда-то ходил, перекладывал вещи с места на место. Я обращала на него примерно столько же внимания, сколько на маячущую под ухом муху. Его присутствие будило во мне лёгкое раздражение. Гораздо больше мне нравилось , когда он недвижно молчал. Так его хотя бы можно было бы принять за какой-нибудь несуразный предмет мебели. Собрав все необходимые для завтрашнего дня документы, я отправилась на кухню выпить воды. Я была бы рада ненадолго отдохнуть от тяжёлой тишины нашей с мужем спальни, однако и тут я не смогла остаться наедине со своими мыслями. Петя медленно заваривал себе чай, неслышно передвигая посуду. Мы встретились взглядами . Холодное прикосновение его глаз прошло мимо меня и направилось куда-то в сторону. За моей спиной образовался муж.
- Ну что, чемпион? Всех сегодня порвал?-спросил муж, повизгивая от радости.
Мальчик улыбнулся ему и тут же повернулся к чашке на столе.
- Да пап, все супер прошло. Второе место.
-Молодчина! Я в тебе не сомневался. - мужчина похлопал сына по плечу.
Я почувствовала, как по моей шее прокатилась волна тошноты. На кухне вдруг стало очень холодно.
- А о чем речь? Можно узнать?- проговорила я безразличным тоном два вопроса, не сделав ни одной паузы.
-Сегодня у Пети был чемпионат. Он к нему два месяца готовился. Он заслужил первое место, согласна?- Петр Алексеевич опять улыбался.
-Да, конечно. Ты большой молодец.- обратилась к сыну.
-Спасибо, мама.
Я развернулась и пошла спать.
Новость о том, что у Пети плохая успеваемость в школе для меня была сравни прогнозу погоды, предупреждающему, что сегодня будет дождь. Ничего хорошего, но и плакать не о чем. Это была всего лишь очередная преграда, с которой мне нужно было разделаться, чтобы как можно скорее вернуться к своему утробному существованию. Ни я, ни муж никогда не ругали Петю за оценки. Мой сын всегда был очень любознательным мальчиков, с множеством увеличений и ни разу не был уличен в безделье. И мне этого хватало для того, чтобы сохранять уверенность в том, что Петя далеко пойдёт. Мы знали, что оценка - это не что иное, как число выведенное чужой рукой напротив твоей фамилии. Поэтому, когда мне позвонили из школы в рабочее время, я была не столько огорчена, сколько раздражена внезапным звонком, который расстраивал монотонный ход дня. Я согласилась на встречу с классным руководителем, но только ради того, чтобы раз и навсегда разъяснить: не стоит беспокоить меня по таким пустякам.
В назначенный день я приехала в школу после того, как у Пети закончились уроки. Мальчик ждал меня в кабинете истории вместе с учителем. Я сильно опаздывала, и в спешке причёска растрепалась, а рубашка насквозь промокла от пота. Перед тем, как подняться на третий этаж, я зашла в уборную, чтобы отдышаться и поправить макияж. Однако даже после этого внешний вид оставлял желать лучшего. Сделала все возможное, я наконец-то пошла наверх. Когда открылась дверь, я тут же поблагодарила высшие силы за то, что мне хватило ума хотя бы посмотреться в зеркало. На меня смотрели те самые красивые добрые глаза, за которыми я пристально следила в день собрания. Его лицо почти изгладилось из памяти за несколько месяцев, и в этом не было ничего удивительного, ведь я нисколько не интересовалась школьным миром. Но я тут позволила тому самому первому впечатлению вновь овладеть мной. Я немного смешалась, но тут же взяла себя в руки, стараясь не выдать смущения, и молилась , чтобы лицо не раскраснелось пуще прежнего. Я села за первую парту рядом с сыном. Петя сидел надутый, скрестив руки на груди, и всеми силами показывал свое недовольство.
Учитель оказался прямо напротив меня. На этот раз в нем не было той развязной стеснительности, как на собрании. Его тело было напряжено, но на лице все так же отражался малейший чувственный всплеск. Учитель уж очень плохо умел скрывать свои эмоции, именно это и придавало ему ту естественную притягательную обворожительность.
- Анна Григорьевна, мне очень жаль, что вам пришлось отпрашиваться с работы по моей просьбе, но поверьте дело серьёзное. Мы поговорим один раз и я надеюсь, что мене больше не придётся отвлекать вас.
- Ладно уж, если это первый и последний раз, то думаю, что ничего страшного тут нет.
- Это зависит только от того, сумеем ли мы с вами найти правильное решение сегодня. - он не хотел выпускать из рук инициативу и пропустил мое резкое слово мимо ушей. Я не стала сопротивляться и поддалась. - Оценки Пети сильно ухудшились в последнее время. Я понимаю, что переход в среднюю школу всегда даётся ребятам нелегко, но... я просматривал его результаты за прошлые год и они были весьма удовлетворительными, даже выше среднего. А сейчас он ели-ели натягивает на три по многим предметам
- Послушайте, наверное мне нужно было бы с самого начала вам этом сказать. Понимаете, мне в общем то все равно на то , как учится мой сын в школе. Я знаю, что он очень умный, и ничто не сможет меня в этом не переубедить, даже двойка по биологии! Он ходит в разные секции, кружки, дома постоянно читает книги. Поэтому я уверена - все в порядке. Правда, Петя? Тебе наверное и самого оценки не очень волнуют?
- Да я в общем то не знаю...мне как-то все равно, я никогда об этом не думал.- парта легко дребезжала, соприкасаясь с трясущейся ногой мальчика.
Учитель громко выдохнул.
- Я могу оценить ситуацию только издалека. Не знаю, как у тебя Петя обстоят дела с другими предметами, я ведь только вижу оценки и не знаю, как ты работаешь дома и на уроках, но с историей у тебя явно какие-то проблемы. - он немного помолчал - Ты же так любишь этот предмет, ты мне сам так говорил в начале года. Так хорошо начинал... а теперь весь твой интерес куда-то испарился - в его тихом голосе чувствовалась жалость. «Но к чему?» - подобное не происходит само собой...
«К чему он клонит? Что ему надо от нашей семьи?» - слова учителя заставляли меня чувствовать жгучий стыд, заставлявший вспомнить о дорогой маминой вазе, разбитой в детстве.
- Ну да, мне было интересно сначала, а теперь что-то не очень, но я не знаю почему, я же сказал... Что в этом такого?- его зубы были плотно сжаты, а подбородок опущен к самой шеи. Пети приходилось выдавливать из себя каждое слово.
Учитель на несколько секунд закрыл глаза, в голове у него сидела какая-то тяжелея гнетущая мысль. Она как-то особенно задела его после слов Пети. Однако преподаватель все равно продолжал говорить мягким спокойным голосов, чтобы не выдать себя - Хорошо, я тебя понял. Я бы сейчас хотел поговорить с твоей мамой наедине, буквально пару слов, ты не мог бы немного подождать в коридоре - он улыбнулся своей обворожительной улыбкой. Но Петя даже не поднял глаз и встал , не дождавшись, пока тот окончит фразу.
- У меня нет секретов от сына, могли бы и не выгонять его.....- я нахмурила брови, хотя на самом деле мне было просто очень страшно. «Боже, я же не смогу и слова выдавить с ним наедине. Так чтобы расслабиться мне надо просто вспомнить, что он обычный человек. Такой же, как и я. Да, пускай очень красивый, но это единственное, что отличает его от любого другого мужчины. Да...вот мы сидим с старом задрипанном классе мой бывшей школы. Как только мне станет совсем не по себе рядом с ним, я могу просто встать и уйти.»
Дверь закрылась. Несколько секунд мы сидели в молчании. Я один раз уловила его взгляд, но потом снова начала рассматривать пол. Он тоже стеснялся смотреть на меня. Из открытой форточки слышались крики детей, играющих во дворе, Голоса не мешали мне чувствовать, как стены комнаты сдавливают меня. Воздух мной и этим человеком загустел и наэлектризовался, это можно было ощутить кожей. Вдруг мне показалось, что мира не существует за пределами комнаты. Мы были одни во вселенной, по отдельности: он один, и я тоже одна. Это было не светлое одиночество влюблённых или друзей, образующих одно целое, это была режущая сердце боль. Она просачивалась сквозь меня, переполняя все до краёв. Наверное, оно добралась и до детей во дворе, теперь им тоже очень одинок, поэтому затихли. Мы вдвоём потерялись в огромном пространстве, оно медленно ело нас, заставляя становится все дальше и дальше от тех других. Мы были на пути в неизведанное, чужое место, от куда нет пути назад.
- Послушайте...Простите, пожалуйста, напомните ваше имя.
-Алексей Кириллович. Вы что....
- Алексей Кириллович, не надо меня учить, как воспитывать своего ребёнка и не надо его ругать за то, что он не одержим какими-то дурацкими цифрами, как другие дети.
- Боже, нет, не в коем случае. Извините, если заставил вас подумать о чем-то таком. Я заметил, что вы настроены враждебно, но никак не предполагал, что дело в этом - его глаза удивлённо раскрылись. Потом Алексей Кириллович рассмеялся и закрыл лицо ладонями. Но как только опустил их, я увидела, что он снова серьёзен.
- Пожалуйста, воспринимайте наш разговор, как дружеский. Я искренне обеспокоен тем, что происходит с Петей и хочу помочь.
- И что же в конце концов происходит? Я вас совсем не понимаю. - меня начинали злить эти недомолвки.
- Неужели вы совсем не видите, Анна Григорьевна?- его слова расплывались эхом в моем мозгу. Палец Алексея Кирилловича царапал ногтем какой-то документ, лежащий на столе. Я смотрела на то, как отрываются верхние волокна бумаги и думала, как много общего у нас с этим жалким листком. - Разве вы не ведите, какой ваш ребёнок увядший. С каждым днём он становится все несчастнее прямо у меня на глазах. Он агрессивен и нелюдим . Возможно вы скажите: «переходный возраст», - но я буду отрицать, не могут такие резкие перемены произойти с ребёнком не с того не с сего. Я думаю, что ему больше не нравится учится, возможно, у него, просто больше нет сил для.... - все то время, как учитель говорил, мои веки разбухали от слез. Услышав эту фразу, я больше не могла сдерживаться. Подбородок задрожал, лицо исказилось в мерзкой гримасе и я, напоминая скорчившийся комок, отвернулась к стене, чтобы скрыть рыдания.
Произошло то, чего я больше всего боялась, то, к чему я шла все эти месяцы. Приближение конца я ощущала уже некоторое время, однако упорно отрицала свою вину. Смотрела сквозь пальцы на все, что творится вокруг. И вот, настал тот момент, когда приговор прозвучал. Он был произнесён чужим ртом, так что отрицать что-либо было бесполезно... Я сломала своего ребёнка и сделала его несчастным. В голове мелькали знаки, которые все это время, казалось, кричали о произошедшем: постоянная молчаливость, враньё, раздражительность, заплаканные глаза. Почему я не увидела очевидных предупреждений? Как я была глупа и легкомысленна, когда думала, что ареол таски и одиночества, которым я добровольно себя окружила, не выйдет за пределы моего маленького мира. Он же начал разрастаться и заражать других своей гнилью. И самой первой жертвой стало это невинное существо, мальчик, которого я должна была оберегать. И что в итоге что? Я подвергла его опасности. И все из-за моего эгоизма, я должна была притворствовать, играть, делать все что угодно ради него, лишь бы Петя не оказался покинут родной матерью. Но мама ушла, потому что ей было наплевать.
Алексей Кириллович вжался в кресло и не мог пошевелиться. Он не понимал, что происходит, и не выдавал своего присутствия до тех пор, пока у меня не закончились слезы и всхлипы не перешли в жадные вздохи. Затем он встал и отошёл куда-то, и я потеряла его из виду, потому как боялась оторвать взгляд от дрожащих кален. Следующие несколько секунд тянулись невыносимо долго, было страшно, что сейчас он скажет что-то, и я никуда не смогу деться, придётся отвечать. Больше всего не хотелось слышать свой хриплый голос, сопровождаемый всплесками слюны. Я всегда рыдала, как маленький ребёнок, у которого от хныканья вода течёт отто всюду, и меньше всего из глаз. К тому же, я не забывала о том, что за дверью сидел мой сын. (позже выяснилось, что он ждал на первом этаже) Поэтому я как могла втягивала носом ту жижу, которая только что из него вышла. При этом старалась сдержать свои стоны. Мне казалось, дерни я хоть пальцем, он тут же заметит до чего отвратительно я выгляжу. Хотя все это время он сидел в метре от меня.
А Алексей Кириллович только присел на корточки и протянул мне салфетку. Судорожно вытирая лицо, я бормотала неловкие извинения и слова благодарности. Ответом было мирное и дружелюбное молчание. Это заставило убедиться, как глупо я выгляжу со стороны. Через несколько минут я пришла в себя и снова обрела дар речи.
- Анна Григорьевна, пожалуйста, буте благоразумны и возьмите себя в руки, иначе я не смогу вам помочь. Расскажите, что случилось.
- Понимаете, это я виновата во всем.
- В чем именно?
- Во всем, что вы мне сейчас рассказывали. Из-за меня Петя больше не общается с другими детьми, не хочет учится и не радуется жизни. Я его бросила! - по моей юбке рассыпались белые конфетти из мокрой салфетки. Я разрывала ее на пополам после каждого сказанного слова.
- То есть как это? Я не понимаю, что вы говорите.
- Все просто, я уже несколько месяцев не обращаю на него никакого внимания. Ах, да и не только на него, в общем то вообще на всех вокруг.
- Зачем же вы это делаете?
- Если бы я только знала. Я надеялась, что никто не заметить и себя пыталась убедить, что это мне только кажется, что я просто решила немного отдохнуть от социума, и потом все будет, как прежде. Но у меня совсем не осталось сил, я устала от... семьи.- слова звучали глухо, как со дня глубокого колодца. Надо же, я никогда не слышала, чтобы кто-то говорил подобное в слух. Мне казалось, что сочетание таких слов в одном предложение вовсе невозможно. Знаю, я ужасный человек, но ничего не могу с собой поделать. Не надо винить меня за это, я не выдержу этих слов. Так что лучше мне совсем уйти.
Последний раз я плакала навзрыд при чужом человеке, когда пыталась сдать вступительный экзамен в институт. К слову, его я так и не прошла. Это было больше десяти лет назад. И теперь я будто снова почувствовала себя меленькой, неопытной девочкой, которой нужна помощь, чтобы выжить в несправедливом мире . Для меня учитель был подобен древнему мудрецу, я ждала от него совет или подсказки, хоть что-нибудь, что поможет мне двигаться дальше. Однако как бы сильно я не желала понять как и куда мне идти, намного больше мне хотелось просто быть утешенной. «Пусть он приласкает меня, вытрет слезы и крепко заключит в объятьях. Так успокаивают детей, которые в чем-то провинились, но вовремя сознались, а теперь сгорают от чувства стыда».
- Я лично не думаю, что вы ужасный человек, потому что сейчас вы говорите совершенно искренне. Честность редкое качество в наше время. Да и разве виноваты вы в том, что не испытываете тех или иных чувств, разве можете вы заставить себя чувствовать любовь или привязанность? Нет. По приказу это невозможно.
Я не знала, что ответить, но вновь почувствовала, как слезы подступают к горлу. Иван Александрович продолжал:
- Скажите, что ваш муж думает по этому поводу? Вы говорили с ним об этом?
Я не смогла сдержать жалобный смешок. В рот мне затекла солёная капля.
- Муж? Чтобы я хоть раз сказала ему, что-то откровеннее счетов за воду, нет уж, увольте. Мы с ним тоже почти не говорим, он не умеет разговаривать. - я наклонилась веред, над самым его ухом и прошептала - Иногда мне кажется, что он вообще не человек.- Алексей Кириллович отстранился назад и недоверчиво прищурил глаза. Тогда я отбросила свой заговорщический тон, потому что начинала уже смахивать на помешанную. - У него нет эмоций, он как машина. Вы понимаете о чем говорю? - мне не хватало слов, чтобы в полной мере донести свою мысль.
- Прекрасно понимаю, такие люди встречаются мне на каждом шагу, при чем с каждым годом их становится все больше и больше. Но я не могу понять, как вы прожили с ним столько лет.
- Долгое время я не могла распознать. А когда странности начали всплывать, я старалась убедить себя, что мне показалось. Потом ребёнок, обязанности...Ну и привычка, конечно. Но в какой-то момент я заметила, что испытываю невыносимую боль, просыпаясь по утрам. Я не могу больше терпеть. Я должна избавить от этих мучений и себя , и других!
- Вы знаете, что именно должны сделать, чтобы решить эту проблему?
- Не понимаю. Именно поэтому я осталась здесь.
- У вас не так уж и много вариантов. Ну же, пораскиньте мозгами. - за годы практики он видимо сотни раз повторял эту фразу.
Я напрягла до придела извилины. В голове завертелись вихрем множество исходов, но не за один из них не удавалось зацепиться. Обрывки памяти или воображения превращались в мутный ком и давили изнутри. Заболела голова. Я не могла думать. От меня требовали незамедлительного ответа, что только усиливало страх. Неминуемого наказания за ошибку оставалось ждать совсем недолго. На протяжении всего разговора в голове сидела навязчивая: «Алексей Кириллович все еще остаётся школьным учителем». А это значило, что он в любой момент мог взбесится и закричать. Я забыла о том, что сижу в кабинете как мать ребёнка, а ни как ученица. Я действовала, опираясь на опыт двадцатилетней давности . Алексей Кириллович же в то время, как усиленно шевелила мозгами, принялся медленно расхаживать взад и вперёд по кабинету. Каждый его шаг раздавался эхом у меня в груди. Учитель остановился возле окна, заложил руки за спину и с необычайным интересом принялся разглядывать что-то во дворе. Это получилось у него не так глупо и искусственно, как у тех, кто сверлит взглядом предметы от неловкости. Он и не думал показывать собеседнику все свое безразличие, отводя взгляд в сторону. Наоборот, учитель продолжал принимать во мне полное участие. Иван Алексеевич терпеливо давал мне время на раздумья, а глаза отвёл только для того, чтобы не смущать. Он мог стоять так сколько потребуется, хоть несколько часов, если бы я почти сразу не сдалась.
- Я не знаю. Что я должна сделать? Почему вы говорите так, будто ответ очевиден?
- Он действительно очень простой, вы рассмеётесь, когда поймёте. Анна Григорьевна, зачем вы вышли за этого человека?
- Думаю, тогда мне казалось, что я его люблю.
- Ладно, поставим вопрос по другому: почему большинство пар заключают брак?
- Наверное потому что любят друг друга. - на самом деле, я не знала ни почему я вышла замуж, ни почему другие это делают. Смысл этого странного обряда, который раньше был очевиден, теперь был безвозвратно утерян. Я говорила, первое, что придёт в голову, тыкала пальцем в небо. Ответ мой был банальным и вполне приемлемым в обществе.
- И что? Неужели нельзя любить друг друга, не заключая брак?
- Наверняка можно. Ну, тогда, возможно, люди хотят официально задокументировать свою любовь перед законом, ну или же, в крайнем случае, перед богом.
- Но вы ведь не верующая...
- Ни во что. Даже в себя. - этот детский каламбур, за который мне тут же стало стыдно, вырвался сам собой. Слава богу, Иван Александрович никак не отреагировал на такую нелепость.
- Сейчас вам нужно поверить хотя в то, что вы сможете помочь сыну и наладить с ним отношения. Если вам этого не хочется, то не понятно, зачем мы здесь распинаемся. Не будем тратить ни моё, ни ваше время. - Я уловила в его голосе едва заметный оттенок раздражительности. Другой бы на моем месте, наверняка, не обратил бы внимание на такое малейшее изменение в интонации, но я всегда подмечала подобные детали и, конечно же, списывала их на свой счёт. После этого мои колени прижались крепче друг к другу. Спина скрючилась до предела. «А ведь и правда, разве обязан он сейчас сидеть и нянчиться со мной, как с малым детём. Он же ни какой-то там мозгоправ, которому платят за выслушивание чужого нытья.»- подумала я. Нет, Алексей Кириллович слушал меня по доброй воле. Может быть, ему так же противно сидеть со мной, как и мне со своим с мужем. Он в любой момент мог вышвырнуть меня из кабинета, сославшись на то, что рассматривать чужие скелеты в шкафу не входит в его обязанности. Однако он все равно выбрал помочь мне. Поддержки мне ждать было больше не от кого. Так что оставалось только молчать и впитывать все, как губка. Был еще второй вариант - проваливать на все четыре стороны.
- Вы права, извините. Я постараюсь поверить. - мои жалкие извинения снова, к счастью, остались незамеченными для него.
- Так вот. Если вы утверждаете, что между вами нет взаимной любви, тогда ваш брак не фиксирует ничего, кроме ошибок прошлого. Что же касается настоящего... Если бы кризис бы временным, то ситуация бы выходила довольно запутанная, однако вы говорите , что уже несколько лет не испытываете чувств к мужу. Выходит, в действительности все намного проще, чем вы думаете. У меня не получается сделать никакого иного вывода, кроме того, что ваши отношения - это вранье.
- Сейчас - да. Но разве нельзя как-то спасти ситуацию. Люби я его как прежде - все бы было хорошо. Я надеюсь, что все еще могу исправить что-то, чтобы было как прежде. Я должна что-то предпринять, изменить себя...- меня прервали.
- Если вы могли так долго сохранять холодность, вряд ли сейчас наступят улучшения. Неужели вы думаете, что можно заставить себя любить?! - последнее слово он почти выкрикнул.
И от этого возгласа, в моей голове что-то прояснилось.
- Постойте, вы что говорите о... - я замялась и посмотрела в глаза Ивана Александровича. В них не осталось и следа от прежнего дружеского сочувствия. Оно сменилось диким возбуждением. Учитель чего-то нестерпимо ждал. Он хотел услышать это из моих собственных уст. - о разводе?- он резко прижал подбородок к шее, движение напоминающее недоделанный кивок. -Нетнетнет! Об этом даже не может быть и речи. - я иступлено замотала головой.
- Но почему?
«Что за вопрос такой, неужели он сам не понимает. А кажется такой умный мужчина.» Кольца на руке у него не было.
- Что значит «почему»? А вы, как думаете? У меня сын, квартира в общей собственности , тем более мы уже так долго вместе.
- Просто хотел убедится, знаете ли вы сами почему. Я в этом сомневаюсь. Вы что готовы обменять собственное счастье на общее имущество. - я ничего не ответила, сказать было нечего. Учитель понял это, устало вздохнул и тяжело провел ладонью по лицу.- Есть конечно еще один вариант. Можно, например..... поговорить.
Спустя час я наконец-то вышла из кабинета учителя, предварительно протерев лицо салфеткой. Так что по щекам пошли красные пятна. Я поблагодарила проведение, что никто из учителей или уборщиц не ворвался в класс во время нашей беседы. Что за скандальное зрелище представляла бы наша парочка. Я закрыла за собой дверь и, оглядевшись по сторонам, вздохнула с облегчением. Петя, наверное, все это время ждал меня на первом этаже и не не слышал завываний собственной матери.
Я стала медленно спускаться вниз, стараясь запомнить каждую ступеньку. Каждая из них уносила меня все дальше и дальше от этого дня. Почему-то мне хотелось запомнить его до мельчайших подробностей. Этот день имел для меня какое-то особое значение, хотя я еще не знала какое. Теперь все будет по-другому. Я наблюдала за тем, как мои сапоги в шумных бахилах скользят вниз по ступеням, и боролась с желанием вернуться, посидеть в классе еще немного. Там я впервые почувствовала истинное, неподдельное успокоение. Оно показало каким искусственным было то мирное пребывание, которое я насильно хотела внедрить в свою жизнь на протяжении нескольких месяцев. Будто миллионы голосов, орущих и плачущих, внутри меня вдруг резко замолкли и осталась только тишина. И в тот момент, я больше всего на свете боялась, что это закончится. Ведь умиротворение пришло не одно. Вместе с ним вдруг проснулась решимость, готовность встретиться лицом к лицу с будущем. В глазах учителя я видела силуэты грядущего. Будь моя воля, тот час длился бы вечность. Но шестьдесят минут прошли. Дверь захлопнулась. Равновесие пошатнулось. Я медленно начала возвращаться в то место, от куда пришла. Рядом уже не было дружеской руки, готовой прийти на помощь, не было спасательного круга. Теперь я была один на один с тем что ждало меня впереди, с самой собой. Вернуться уже нельзя. Я должна была выкарабкаться из этой ямы в одиночку.
Петя сидел на лавочке возле поста охраны и увлечённо тыкал в экран телефона, так что даже не сразу заметил меня. Я увидела что-то вроде симуляции гоночной трассы. Детальнее разглядеть не вышло, телефон погас, как только сын увидел меня.
Мы вышли на тёмную улицу. Был тот период, когда фонари еще не успели перевести на зимнее время, так что город некоторое время стоял в чёрном мареве. Холода начали брать поздно в тот год. Молодой снег не успевал ложиться на поверхность земли, как тут же таял. Идти было неприятно: нога то и дело наступала в какую-то грязную жижу, в лицо летели холодные и размашистые капли дождя, называемые снегом. Никто не любит такую погоду. Возможно, она не была бы таким плачевным обстоятельством, если бы не нужда выходить за пределы уютного домов. К сожалению, унылым лицам изо дня в день ничего не остаётся, кроме как снова и снова выползать наружу, любоваться тягучим пейзажем и встречать такие же серые физиономии. Ловишь взгляд - отводишь взгляд. Даёшь дорогу. Потом накатывает волна облегчения, когда сгорбленный силуэт проплывал мимо твоего плеча, но тут же пропадает при виде следующего экземпляра, ушедшей картины. Тысячи незначительных встреч и знакомств, никогда не доводимые до счастливого финала, обрывались, не успев начаться.
Но сегодня был особенный вечер. От чего-то мне было больше не страшно встречать пустые взгляды. Чтобы удостовериться, правдиво ли мое ощущение, я специально несколько раз заглянула в лица нескольких прохожих. В первый раз мой дерзкий поступок остался незамеченным. Следующий уже посмотрел на меня в ответ, но сразу же отвернулся. Да, то, что я увидела, было ужасно, но вовсе не опасным, а жалким. Этой пугливой дикости к себе подобным можно было только посочувствовать. А ведь я такая же. Я не могла поверить в то, что в моих глазах стоит такой же первобытный страх. Какие же все таки удивительные вещи открываются, когда посмотришь на себя со стороны. Следующие, что меня поразило, - неожиданная развязка. Прохожий исчез в ту же секунду, так что я уже успела забыть, как он выглядел. А потом я поняла, что за этим ничего более не последует, никто мне ничего не скажет, ни оттолкнёт, не будет вообще ничего. Я никогда больше не увижу этого парня, а он меня.
Люди бешеным потоком текли от работы к домам. Сын и я шли по оживлённой дороге к метро. Чтобы ни с кем не столкнуться, нужно было успевать вовремя отскочить в сторону , кривясь при этом в пол оборота. Петя плёлся сзади и почему-то совсем не хотел шевелиться, даже если его неминуемо грозило. После того, как шкафоподобный мужчина чуть не сшиб его, я стала незаметно прикрывать его своей кистью, отведённой назад. Особого смысла это не имело, и пару раз все такие пришлось оттаскивать Петю за локоть. Однако я тут же отнимала руку, боясь нарваться на гнев сына.
Плелись мы тишине. Я не спешила опробовать на практике совет Алексея Кирилловича, в отличие от Пети. Когда давка прекратилась, он воспользовался случаем и робка принялся расспрашивать, о чем же я говорила с учителем. Я заверила его в том, что с Алексеем Кирилловичем мы мирно разошлись и договорились, что если он сам захочет поправить оценки, то сделает это незамедлительно. Я сказала сыну, что давить на него никто не собирается. Я еще не успела полностью прийти в себя от недавнего истерического припадка и беспокоилась, как бы эмоции снова ни нахлынули. Было не время для живописного вранья, и я ограничилась очень туманными фразами. На время его любопытство утихло и чтобы окончательно отвлечь его от темы, я предложила Пете перекусить что-нибудь.
Мы подошли к окну быстрого обслуживания какой-то забегаловки. Пока готовили заказ, я не удержалась и бросила взгляд на сына, который рассматривал меню на стене здания. В ярком сиянии светодиодной ленты можно было увидеть его маленькое лицо, вылезающее из темноты. И почему-то в этом болезненно жёлтом цвете выражение его глаз показалась мне особенно печальным и разочарованным. Хоть оно и оставалось неизменным весь день, что-то все таки был не так. Петя казался совсем чужим, незнакомым мальчиком, будто в кафе я пришла одна. Этот ребёнок просто проходил мимо, может быть, ждёт друга или выбирает заказ. «Кто ж его знает?». Внезапно у меня возникла мысль, что проблема вовсе не в лице. А вдруг это я смотрю на него вовсе не своими глазами. Это будто бы искажённая линза какого-то несправного прибора. Между нами расстилалось бесконечное многослойное пространство, но в это же время он был необычайно близок, будто сейчас упрётся мне прямо в лоб. Внутренний голос вопрошал : «Это мой сын и я его родила? Но как же такое возможно? Еще вчера я была такой же пятиклассницей, а сегодня уже мать. Неужели он имеет какое-то отношение к тому, что произошло в кабинете истории? Ах, нет, его там не было, он был в другом месте, он не при чем. Он должен веселиться, наслаждаться свободой и детством, он тут ни при чем. Но разве может быть счастлив ребёнок, чья мать так холодна, да и к тому же потом устраивает подобные сцены с классным руководителя? Наверное, это просто какая-то сумасшедшая, на самом деле у него есть другая, добрая и любящая мама, не я».
Для одного вечера было достаточно потрясений. Внезапная буря эмоций после нескольких месяцем затишья полностью истощила меня. Хотелось запереться где-нибудь и не выходить хотя бы пару дней. Однако мне еще предстояло пережить встречу с мужем.
По возвращении домой Петя только тихо поздоровался с отцом и тут же ушёл в свою комнату. Меня снова бросили на произвол судьбы один на один с этим человеком. Начиналась игра, суть которой можно было бы описать примерно так: «Кто первый скажет слово, тот молодец, ведь тогда нам не придётся притворяться, что мы никто друг для друга». Благодаря многократным тренировкам я смогла выявить одну маленькую хитрость, которая помогала победить в очередном раунде. В момент, когда ты совершаешь какое-либо длинное действие или показываешь жест, задействующий несколько мышц, необходимо молчать. Фактически, правила игры будут нарушены, однако ход все равно зачтётся. Об этой лазейке никогда не говорилось вслух, как и о существовании этой игры в целом, но я чувствовала, что мы оба знаем о ней. Я без труда угадывала, когда именно муж решит воспользоваться лазейкой, а вот он явно был уверен, что всегда может обвести меня вокруг пальца. В тот вечер Петр Александрович тоже решил разыграть этот приёмом. Он расставил руки для объятий и медленно поплыл в мою сторону. Растянутые в улыбке губы сомкнулись и опустились на мой лоб чем-то мокрым. Приветственный поцелуй. В нем не было ни нежности, ни желания стать единым целым. Он отстранился в тут же секунду и я услышала тихий облегченный вздох, высвободившийся из его ноздрей. Я узнала этот звук, такой же из вырвался из моей груди.
Потом мы обменялись несколькими дежурными фразами, похожими на белый шум. А когда выученные слова закончились, Петр Александрович вдруг совершил неожиданный манёвр:
- Ты разобралась с работницей ?
- Какой?
- Ну той, про которую ты мне рассказывала на днях, которая разбила вазу?
Смутно я начинала припоминать о чем, рассказывала ему в последние несколько дней. Обычно меня ничуть не волновало, что именно вылетает из моего рта рядом с Пётром Алексеевичем, просто выдавала первое, что взбредёт в голову. Он всегда одинаково реагировал на новости, будь то прогноз дождя или предупреждение о цунами, к тому же, забывал их в тот же момент. А в этот раз мои слова не только отложились в его голове, но и явно заинтересовали его. Такое было впервые. Дело в том, что пару дней назад работница в моем магазине, Соня, случайно разбила очень дорогую вазу. Это был самый ценный товар, один из тех, что годами стоит за стеклом для привлечения внимания. Она долго извинялась и говорила, что у нее неожиданно закружилась голова из-за чего она потеряла равновесие, пока вытирала пыль с витрины. Мне не хотелось никак наказывать работницу, однако прибыль магазина в последнее время становилась все ближе к нулю, так что я не могла себе позволить терять даже несколько десятков тысяч. Да Соня нравилась мне, она всегда беспрекословно выполняла свою работу, не брала отгулов и заменяла других, если ее просили, и в целом была самым ценным сотрудником. Уволить ее или выписать штраф, который пришёлся бы больше чем на половину ее зарплаты, просто рука не поднималась.
- А, нет. Я думаю, что просто забуду эту ситуацию и попрошу Соню впредь быть аккуратнее.
- Но так не поступают. Если спустить ей все с рук, то она расслабиться и мало ли что еще потом вытворит.
- Там есть свою нюансы, из-за которых я не могу ее наказать.
- Хм, ну как хочешь. Я пойду прилягу. - его чёрные щенячьи глаза снова бездушно заблестели.
- Конечно.
Быстро же он сдался. Этому я была только рада. Подробностей ему знать вовсе не обязательно, он бы все равно не смог понять меня. Я представила, что бы было, расскажи я мужу правду. Вот он уже пару раз кивнул, а я жду продолжения, но он как ни в чем ни бывало включает телевизор или меняет тему разговора. Будь на его месте кто-нибудь другой, по-настоящему живой, чувствующий, я бы, может быть, и рассказала, почему я так привязана к этой работнице. Но для мужа это было за границей понимания, мои мысли для него сродни набору случайных слов. Кому-нибудь вроде Алексей Кириллович я бы выложила все без остатка, он бы понял и поддержал. И, возможно, я бы даже узнала что-то новое о себе, что раньше пряталось где-то глубоко внутри. С виду это был бы диалог о Сони и о вазе, но на самом деле мы бы говорили обо мне. Мне хотелось, чтобы кто-то через собственный опыт научил меня, понимать себя и эту жизнь. Я чувствовала, что без помощника, проводника в этом мире мне не справится. То, что было со мной в кабинете Алексея Кирилловича, я испытывала только раз раз в жизни. Это, как раз, произошло в магазине.
В темноте воспоминания начинали становиться ярче. Вновь и вновь я прокручивала в голове роковой разговор с Соней. В тот день мы были одни в магазине, одной из наших кассирш снова нужно было уехать, и Соня, конечно же, согласилась отработать ее смену. Утром как раз был завоз и теперь новый товар нужно было расставить по полкам. Посетителей почти не было, только маленькая старушка периодически маячила между стеллажами. Я вызвалась помочь Соне с коробками. Обстановка вполне располагала, и я решилась задать вопрос, который давно мучил меня.
- Соня, а почему ты всегда так охотно соглашаешься выйти за кого-то из девочек?
- А почему бы и нет. Другому помогу и деньги лишними не будут.
- Да, но ведь Катя постоянно просит отгулы. Уже никто не верит ее рассказам о плохом самочувствие или умерших родственниках.
- А какая мне разница почему она прогуливает, это ее дело, меня оно совсем не касается.
-Как же не касается?
- Главное, чтобы у меня самой совесть была чиста, а другие пускай сами расхлёбывают последствия своего вранья. Я не буду им мешать или отговаривать, они сами выбрали такой путь. В конце концом, каждый сам в праве решать, как ему поступать в жизни.
- А если она использует тебя? Просто знает, что ты в любой момент можешь выручить ее и делает все, что угодно, не задумываясь удобно тебе или нет. Кому же будет приятно, когда им другие вертят, как хотят? Прости за грубость, но это же ужасно.
Она засмеялась.
- Так мне вполне удобно и меня все устраивает. Если бы мне как-то мешали смены в выходные, я бы не соглашалась. Знаешь, было даже правильнее сказать, что это я использую Катю.
- Как это!? Я не понимаю.
- А вот как. Подумай, разве я обязана заменять ее? Нет, конечно. Я осознанно принимаю такое решение. И при этом я могу в любой момент отказаться помогать, мне за это даже ничего не будет. Когда захочу, тогда и перестану помогать. Разве это мои проблемы, что она рассчитывает на меня, когда берет отгул. Возьму в один день, и откажусь, вот она удивиться. Катя и другие девочки, можно сказать, полностью под моим контролем, их судьба полностью в моих руках. Прогуляют они работу или нет, решать только мне. Они ведь прекрасно знают, что прогул - это увольнение. То есть когда мне взбредёт в голову «уволить их», я это сделаю. Каждый раз так приятно осознавать с каким трепетом они ждут моего ответа на сообщение.
Вы только не подумайте, что я какая-нибудь злодейка. Я совсем не считаю это эгоизмом. Но даже если мы для удобства и будем называть мое повиднее таким словом, то, по моему мнению, человеку лучше хранить в себе определённую долю эгоизма.
- Просто невероятно! Я и подумать не могла, что у тебя такой нестандартный взгляд на, казалось бы, совершенно обыденную вещь. Как ты вообще пришла к таким мыслям?
- Да, такие мысли не возникают сами по себя, их должно спровоцировать что-то извне.
- У тебя, наверное, что-то в жизни случилось.
- Правильнее будет сказать не случилось, а происходит сейчас. Несколько лет назад... - она выдержала паузу и собралась с мыслями. Ей явно было не легко сказать то, что вертелось на языке, однако зрительный контакт она не прервала. - я потеряла одного очень дорогого мне человека, от этой утраты я потеряла себя, что бы это не значило. Я потратила очень много времени, пытаясь вернуться к жизни. А потом я поняла, что ничего хуже этого со мной уже не произойдёт, а это значит, что я больше ничем не рискую. С тех пор я и живу о принципу: делай все, что душе угодно, лишь бы снова не потеряться. Анна Григорьевна, события должны случаться в жизни, какие бы они не были. Несчастья и радости - вот, что делает нас по-настоящему живыми. Без чего-то одного существование превратиться в настоящее мечение. Мало кто это понимает. Лично я хочу быть живой, а значит буду смело встречаться лицом к лицо со всем, что бы ни ждало меня пути. По своей дороге я иду в гордом одиночестве, а значит лишь мне позволено быть там хозяином.
Дальше единственное, что я помню, как сзади меня прямо в стене магазина разверзлась бесконечная чернота. Оступившись, я почувствовала, что начала проваливаться вниз, и в страхе схватила Соню за руку. Взглядом я умоляла ее вытащить меня. Соня взяла мое запястье, но оно тут же выскользнуло, и я полетела куда-то очень далеко. Тогда я и заснула.
Открыв глаза, по утрам я несколько минут рассматривала потолок. Бывали дни, когда это казалось мне самым интересным занятием на свете. Я мечтала, что мне никогда не придётся вставать с этой пастели и можно будет бесконечно глядеть в, безвременное и такое спокойное, «никуда». Ничего больше. И не будет ни работы, ни школы , никаких разговоров, только холодная гладь потолочной серости. Пару лет назад я шлифовала и красила его собственными руками, после переезда. Казалось, я знаю наизусть все самые маленькие трещинки и бугорочки (слава богу у меня почти идеальное зрение). Каждая неровность была результатом моей невнимательности или лени. Я не сильно старалась, мне только хотелось побыстрее расправится со всем этим. «Вот посмотрит кто-то на этот потолок и сразу поймёт, что за человек был шпаклёвщик. Наверное, кто-то безответственный, кто-то, кому в общем то наплевать на результат.» Вот она, карта моей жизни. Озера, реки и горы, такой долгий и тернистый путь. А ведь рядом пролегали простые, исхоженные тропы, как раз для такого неопытного путешественника, как я. Не пойму, кой черт дёрнул меня выбрать столь сложный рельеф. Я лежала и смотрела, будто в зеркало, только в отличие от стекляшки, потолок показывал вовсе не изнанку, не было этой запутанной игры права и лева. Ощущение было сравни жуткому помутнению рассудка, случавшемуся порок от болезни или усталости. Ты будто отделяешься от тела и разглядываешь его со стороны, при этом все еще обладая властью над собственными конечностями. Я видела осунувшуюся фигуру, обтянутую сероватой кожей. Она скрутилась непонятным знаком на грязной измятой кровати, не в силах пошевелиться. Представшая картина мне совсем не нравилось. От моих ежедневных размышлений меня отвлёк звук уведомления на телефоне. Пришло сообщение от незнакомого номера.
« Доброе утро, Анна Григорьевна!
Мне кажется, я нашёл способ, как можно вам помочь. Не уверен, что вы примете его с большим энтузиазмом, но все же можно попробовать. Если вы помните, перед началом учебного года я предлагал организовать родительский комитет. Вступило несколько родителей. Сейчас они решают, как устроить Новый Год для ребят.
Я подумал, если вы примете участие в школьной жизни, то это может помочь вам сблизиться с Петей. Как вам идея?»
Это был Алексей Кириллович. Где-то на задворках сознания я рассмеялась. Я ликовала, ведь он не забыл про меня, он написал сообщение, а это значило что я оставила хоть какой-то след в его жизни. Но в то же время меня поразила глупость его затеи. У меня никогда даже и мысли не возникало участвовать в чем-то подобном. Мне совершенно не хотелось вступать ни в какой комитет. Я представила себя рядом с мамочками, собирающими деньги на тетрадки и тут же почувствовала как по моей спине пробежали неприятно щекочущие мурашки, а внутри начинало теплиться зарождающееся волнение. Я никогда не умела ладить с детьми, да и со взрослыми тоже, а один только вид школьного здания заставлял меня передёрнуться от всплывающих воспоминаний.
На первый взгляд, эта затея не сулила для меня ничего хорошего. Никто даже не мог дать мне гарантии в том, что это действительно поможет мне наладить отношения в семье. Однако, я сразу же поняла, что соглашусь, у меня не было выбора. Все мое нутро тянулось к нему. Сопротивляться порыву, который я переживала чуть ли не физически было уже невозможно. Возможно, в ту первую встречу он был еще слаб, поэтому я могла подавить его в зародыше, однако теперь с каждым часом он все больше наращивал свою силу. В голове всплывало его лицо, такое мягкое, требующее, чтобы к нему прикоснулись. Я вспоминала его голос - и чувствовала, как поднимаются волоски на руке. А слова, сказанные им в тот злополучный вечер заставляли что-то сжаться внизу моего живота. Разве могла я после этого отказать ему? Теперь я была готова исполнить любую его просьбу. Я отдалась ему полностью и без остатка. Он был старше и мудрее, а я окончательно запуталась и отчаянно нуждалась в каком-то путеводном знаке, который подскажет в каком направлении мне двигаться дальше. Тело и душа жадно молили, чтобы я следовала за ним. Моя согласие значило, что я встречусь с Алексеем Кирилловичем еще ни раз и ни два, и это знание заставило тепло надежды внутри меня разгореться сильнее. Утреннюю сонливость, как рукой сняло, предложение взбудоражило меня и настроения разглядывать потолок уже не было. Я встала.
Меня добавили в чат, который полностью состоял из женщин с фотографиями цветов в профилях. Сообщения прилетали туда вне зависимости от времени дня. Мысль, содержащаяся в них не имела ни начала, ни конца. В разнобой они отвечали длинными текстами без запятых, за то с опечатками, непонятно кому и на что. Мне долго не удавалась разобраться о чем именно вели беседу родительницы. За пару минут я уже успела утомиться в чтением их переписки, так и не выяснив для себя ничего путного. В конце концов, довольно смутно, борясь с головной болью, мне удалось понять, что к Новому году нужно устроить праздник для ребят, а потом придумать выступление для общешкольного концерта.
Спустя неделю в чате сумели договориться хотя бы об украшении класса. Я купила на собранные деньги игрушки, как мне и сказали, и во вторник, к трём часам, привезла их в школу. На входе в здание я отварила калитку. Сквозь пальцы просочился холод ржавого металла прутьев, и прошёлся по всему телу. Однако он не остановился, когда я опустила руку. Что-то продолжало заставлять мои внутренности нервически трепыхаться. Я боялась снова встретить его взгляд. Перед этим человеком бессовестно обнажились все мои слабости. Страх мешался с желанием, создавая внутри меня пёструю мешанину чувств. Тревога боролась с влечением, брала верх над ним и тут же ослабевала, давая волю гиперболической страсти, неведомо от куда взявшейся. Разрываемая незнакомыми и пугающими чувствами я топталась на подъездной лестнице, вертя головой по сторонам, бросая взгляды на собственные ботинки, размазывающие грязь по мокрому асфальту. Мысок пнул вялый комочек снега в лужицу и в ту же секунду его не стало. Наблюдая за точкой на земле, где только что лежала грязная ледышка, я понимал, что спутанное ожидании становится невыносимо. Не задумываясь о том, кто я, что делаю и зачем, что произойдёт в следующий миг, я поднялась по ступенькам и вошла в школу.
В классе я впервые увидела своих товарок по несчастью, хоть они себя таковыми вовсе не считали. Как-то я поинтересовалась у сына, общается ли он с кем-то из детей этих женщин, на что он покачал головой и сказал, что все перечисленные мной фамилии принадлежат девочкам зубрилам. Так что у меня даже не было надежды зацепиться за общую тему в разговоре с ними.
Первой, кто обратил внимание на то, что я стаю в дверном проёме, была маленькая пухлая девушка с розовыми щёчками и бегающими глазкам. У нее был тоненький детский голосок с интонацию, напоминающей ту, с которой обычно обращаются к домашнему животному.
- Здравствуйте, Анна! Как я рада, что вы решили нам помочь, пара лишних рук оказалась весьма кстати. Меня зовут Саша. - казалось, будь я слепой, то все равно смогла бы увидеть ее деланную улыбку, настолько она сильно жгла глаза.
Саша была той, кто чаще всех писала в чат и не останавливалась, даже если ей переставали отвечать. А в конце предложений не уставала ставить назойливые смайлики, которые в реальной жизни она заменяла собственным лицом. Ее поведение и внешний вид были всегда направлены на окружающих. Саша хотела получить расположение каждого. Настроение ее менялась в зависимости от того, удалось ли ей угодить зрителям или нет. Если человек рядом был не в духе или разозлён, то сразу затихала и пряталась, потому как не знала, куда деть себя и что делать. Ей почему-то казалось, что причина раздражения человека заключается именно в ней и ни в чем другом. Однако Саша прилипла ко мне с первой же секунды и не отходила до конца дня, почему-то я уж очень сильно ей понравилась, хотя и сохраняла полное безразличие к новой знакомой.
Мне не терпелось приступить к украшению класса и я начала распаковывать ёлку. Однако Саша не позволила мне этого сделать и, взяв за плече, подвела к крупке женщин. По очереди она представила меня каждой.
Все они были очень милы, но читалось в их лицах что-то до отвращения прозаическое и серое. Они воспринимались мною не группой отдельно взятых личностей, а как единый организм. Двое из девушек, Лена и Настя, настолько были друг на друга похожи, что я не могла их друг от друга отличить. Их лица были первым, что стёрлось из моей память, когда я ушла домой. Я удивилась тому, что они судя по всему не были подругами, за все время, что я состояла в комитете, они не разу не перебросились и парой слов. Хотя в в моем воображении они могли бы составить идеальную пару, ну или же одну, совершенно безразличную к окружающей действительности, субстанцию. Еще одна мама была уже немолодой женщиной. Родила она судя по всему поздно и могла сойти за бабушку, звали ее добрым домашним именем Люба. Ее образ возникал в голове, когда кто-то говорил о семье, доме и кухне. Лицо ее, как и вся фигура, было круглым и мягким. Однако щеки уже начинали опадать и то и дело разлетались некрасивыми волнами, когда женщина, неистово тряся головой, делала кому-либо замечание. Она заставила меня прозрачно улыбнуться, но не более. А вот, кто точно привлёк мое внимание с первого взгляда - это Мария. Она сразу направила на меня надменный прищур и обвела взглядом с ног до головы, явно давая оценку. И эта фыркающая гримаса не спадала с нее до вечера. Я решила, что рядом с ней мне стоит быть начеку.
Как назло они завели несвязный диалог. Темы были притянуты за уши, в любой другой ситуации можно быть бы сказать, что предметы разговора не имеют между собой ничего общего, однако эти женщины обладали удивительной способностью без малейших трудностей переходить от обсуждения погоды к дискуссии о том, какое тесто больше подходит для яблочного пирога. Я не могла сосредоточиться на разговоре. Слова будто менялись местами в предложении, а буквы в них беспрестанно наскакивали друг на друга. Ключевые фразы куда-то исчезали, оставляя зияющие пробелы, от чего смысл безвозвратно терялся. Чтобы не выдать своего замешательства, мне приходилось постоянно додумывать сказанное. Если же мне так и не удавалось угадать значение фразы, я не впопад кидала тихое «да». В конце концов мне это надоело. Окончательно отчаявшись в то, что мне удастся поймать суть разговора, я принялась разглядывать обстановку в классе. Прямо за спиной Саши стоял учительский стол, весь заваленный небрежно сложенными стопками бумаг, среди них можно было разглядеть спрятанную за горой тетрадей кружку недопитого кофе. Рабочее место выглядело одиноко и уныло. С того момента, как я зашла сюда, мой глаз то и дело зацеплялся за этот угол. Меня мучило чувство, что за столом чего-то не хватает, он был совсем заброшен и пуст, будто заброшка на краю города. И когда гул женских голосов стал по-настоящему невыносим, до меня дошло, от чего рабочее место вызывает во мне такое ноющее чувство. Я ждала его. Минуты все шире расползались. Опять я была похожа на ребенка потерянного в супермаркете. Он то уж точно сможет отвязать меня от этой одиссеевой мачты. Поскорее бы убежать от сюда. Бегство - это спасение, умею ли я бороться по настоящему, не думаю. Я смотрю вперёд и руки опускаются, они болтаются как покалеченные холодные и голое черви. Слабость говорила за меня. Она управляла мною всю жизнь. Она кричит в моих словах и поступках. А он давал надежду, пробуждал закоптелые остатки сил на задворках меня. Один раз вспомнив, что такое уверенность, я стала зависимой от нее. Хотелось присосаться к ней и пить, пить, пить пока не иссякнет источник. Воспоминания о том вечере были наркотиком, несколько раз на дню я доставала их из самых потаённых углов и с детской внимательностью принималась рассматривать. Я чувствовала на языке привкус встречи с учителем, что-то сладковатое и вяжущее, въедливое, оно проникал через нос вместе с воздухом в классе. Я вновь оказалась в этом кабине и эмоции проснулись во мне с новой дикой силой. Я вновь переживала события вечера.
Мамы наконец-то занялись делом, а я продолжала ежеминутно бросать беспокойные взгляды в сторону двери. Саша, не желая отходить ни на шаг, принялась развешивать укрощения вместе со мной. Мы бы разобрались с ёлкой намного быстрее, если бы моя новая знакомая не пыталась занять бы меня интересной беседой.
- Ты случайно не знаешь, где Иван Александрович? - спросила я , выждав момента, когда моя напарница возьмут паузу в пересказе своей биографии.
- Не знаю, он просто вышел и нечего не сказал.
- Скорее всего он на обеде, могу ему написать.- сказала Маша, подслушав наш разговор. Меня смутила такая напыщенная уверенность в себе, но я не подала виду. С чего это вдруг она возомнила, что может в любое время писать Алексею Кирилловичу по всяким пустякам, будто они друзья.
- Да нет, не надо - я отрицательно замахала руками.
- А зачем он тебе?
- Не зачем, просто между словом поинтересовалась.
Было глупо ждать, в конце концов я пришла сюда не ради него, а чтобы сделать полезное дело. Я рассуждала: «Даже если бы он сейчас был рядом, что бы он мне сказал и что бы я ему сказала? Ничего. Кто я такая, чтобы он приходил в кабинет ради меня. Наверное у него много важных дел помимо этого. Более того, может быть, он не хочет меня видеть, боится повторение той ужасной сцены, я обуза для него. Вероятнее всего Алексей Кириллович вообще не приходит в кабинет, потому что я здесь, он избегает меня. А может быть это просто мое самолюбие даёт о себе знать, неужели я стою того, чтобы тратить на меня столько сил, на месте Ивана Алексеевича я бы просто забыла о своём существовании, да, это было бы вернее всего. Ему наплевать на тебя, а это значит придёт он или нет, не имеет никакого значения.»
Однако удержать в голове эту трезвую и взвешенную мысль не удавалось. Она все время ускользала, распадалась и тускнела следи других. Хрупкое умственное убеждение каждый раз оказывалось слишком слабым. Над мыслью то и дело брало верх желание видеть лицо учителя. Как бы я не старалась забыть об Алексее Кирилловиче и убить надежду, дверь кабинете сама собой притягивала взгляд. Я была на грани того, чтобы все таки попросить Машу написать ему чертово сообщение. Мне было уже плевать на то, как бы я стала с ней объясняться. Нужно было переключить внимание на что-нибудь другое и под руку как раз подвернулся рассказ Саши. Она уже долге время увлечённо о чем-то рассказывала другим женщинам, активно жестикулируя. Саша было одной из тех людей, которым вовсе не обязательно отвечать, ей всего лишь нужен был терпеливый слушатель. Все кроме нее не произносили ни звука. Я уловила обрывок фразы, который заставил меня всю обратиться в слух
- Но после того раза, когда я его застукала, он пообещал что такого не повториться. Я же не сука какая-нибудь, которая станет устраивать скандал по любому поводу, просто из-за того, что муж один раз прокололся. Так что я ему поверила, все мы ошибаемся, тем более мужики, у них это от природы.
- А что ты будешь делать, если он еще раз тебе изменит?- хлопая ресницами и открыв рот, спросила Лена.
- Ну во-первых, я не считаю, что это измена. Измена это когда долго, а тут всего один раз, я вовремя его поймала. - она залилась истеричной калеей смешков.
- Но вдруг ты опять встретишь его с этой бабой, и что тогда, неужели опять простишь?- недоумевала Настя.
- Хм, не знаю, может быть и прощу. Он же все еще любит меня.
- Ну если он сам так сказал...- протяжно говорила Лена. Ей не ответила.
Когда я услышала этот диалог, я мысленно потеряла дар речи. От удивление из головы улетучились все ясные мысли. Эта детская облачная наивность поразила меня. Я не могла поверить, что человек может быть настолько слеп. Казалось бы, столько же живёшь на белом свете и уже можешь предугадать каждую мысль и движение, однако жизнь не устаёт подкладывать вот такие забавные до слез сюрпризы. Если меня поразила ее доверчивость, то Саша явно до сих пор не могла поверить в то, что муж не до конца соответствовал выдуманному ею образу. Что-то мешало Саше признать правду, рождающуюся внутри сознания. Муж втаптывают ее в грязь, а та спокойна наблюдает, не замечая собственных страданий. Она закрывает глаза на унижения, их не существует , потому что они могут разрушить идеальную, чуть ли не святую картинку. Я старалась понять, чего же боится Саша, что пугает ее настолько, что она готова жертвовать собственным спокойствием и достоинством. Какова же сущность этого защитного механизма, который защищает вовсе не человека от реальности, а реальность от человека? Я думала о том, когда наступает момент, в который действительность надламывает человеческий дух и волю. Как и почему зарождается рабская мутация умов, не дающая распознавать мыслящему существу очевидных вещей? Что служит первым кирпичиком стене, разделяющей истинное спокойствие и обманчивый фасад витрины. Этот неизученный паразит, живущий наши жизни, все чаще начинает селиться в людских организмах. Он застилает чистый взгляд - жертва даже не догадывается о засевшей внутри бактерии. Но мне все еще хотелось надеяться, что в глубине сознания этой женщины что-то еще трепыхается и зовёт на помощь. Я взывала к той частичке ее разума, которая знает о том, что прощать мужа было опрометчивым поступком.. Хотелось верить , что в Саше еще теплиться любовь к свободе.
-Да, сказал. - она задрала подбородок к потолку.
Я не хотела вмешиваться в чужую личную жизнь, однако я не могла сдержаться. Меня разрывало на части от мыслей , носившихся в голове. Возможно, с моей стороны было бы грубо вмешиваться в диалог. Однако история в том числе предназначалась и для меня. Я стояла в полуметре от Саши. Та говорила громко, при этом постоянно поворачиваясь в разные стороны, так чтобы все присутствующие могли отчётливо расслышать сказанное.
-Прости, но ... Разве еще неделю назад он не говорил тебе, что идёт к другу. При этом через час ты увидела его с другой девушкой. Не хочу показаться грубой, но я немного не улавливаю связь.- Я не была уверена, что имею право помогать Саше. Я одна была убеждена в собственной правоте. Однако что-то внутри кричало о том, что я все делаю правильно. Это было весьма необычно для меня, ведь я никогда не замечала в себе предрасположенности к альтруизму. Ростки эмпатии прижимались к земле в тени самомнения. Больше всего мне хотелось не выглядеть очень уж заинтересованной теме диалога. Это бы точно значило, что я - сплетница, чья жизнь настолько уныла, что единственное, в чем она находит отдушину, - истории о чужих похождениях. Ещё я не хотела, чтобы мой голос прозвучал уверенно, будто я на сто процентов убеждена в том, что говорю. Моя интонация, возможно, заставила бы окружающих попросить меня доказать свою точку зрения. Я же не умела аргументировать мнение, никогда не выпадало возможности попрактиковаться. Детали пазла, который наконец-то удалось собрать воедино, стали медленно рассыпаться, как только я решила высказать свои мысли вслух. Во мне уже не было решительности, что заставила меня открыть рот.
-Это другое - она закатила глаза. - Можно подумать ты бы на моем месте поступила бы по другому? Или ты мне развестись с ним предлагаешь? - я почувствовала дрожь в коленях, но тут же взяла себя в руки. Я сжала кулак, вонзив ногти глубоко в ладонь.
-Почему бы и нет?
-Серьёзно? Как ты себе это представляешь?
-Нет, но...Наверное ты права, я со своей колокольни оцениваю, никогда не была в такой ситуации. Да и кто я такая, чтобы обвинять тебя. - Не долго длилась моя игра в героя. Продолжать этот неловкий диалог я не могла, поэтому притворилась увлечённой видом из окна . Но у меня не получалось сделать это так же естественно и непринуждённо, как у Алексея Кирилловича. Я старалась сосредоточиться, на мельтешащих по улицам фигуркам, напоминающих насекомых, но каша в голове начинала кипеть еще сильнее. Казалось, теперь мои глаза были на спине, повёрнутой к собеседнице. Напряжение не спадало и мне вдруг почудилось, что повисшее над головами смущение испускает кисловатый запах, заполняющей душную комнату. Все всё знали и прятаться было негде.
Я аккуратно скосила взгляд от окна, чтобы убедиться смотрит ли на меня кто-нибудь. Все были заняты своими делами, не замечая моего присутствие. Однако меня не отпускала предчувствие, что так казалось только на первый взгляд, всем телом я ощущала западню. Стены медленно надвигались на меня, а воздух с каждой секундой густел, сдавливая лёгкие . Кто-то наблюдал за мной, не физически, но мысленно. Этот человек следил за каждым моим вздохом, оценивал движения и ненавидел всеми фибрами души. Но такая сила и власть не могли принадлежать лишь одному человеку, у него должны быть сообщники. Невидимая толпа могла напасть на меня из любого угла. Как будто прицелы тысячи ружей были направлены на меня, но чьи пальцы держат курок я не могла понять, врагом мог быть любой. Страх заполнил меня до краёв, ноги закованы свинцовой тяжестью. Медлить никак нельзя, они должны были напасть с минуты на минуту. Каждый шорох заставлял вздрагивать, конечности уже не слушались. Ураган мыслей пролетал в голове, задевая стенки черепа и острыми, как лезвие, крыльями. Смыслы путались, причины заменили следствия. Я как могла шевелила извилинами, надо было как можно быстрее найти убежище. Но размышления не складывались воедино, одно из звеньев логической цепи беспрестанно выбивалось какой-нибудь навязчивой догадкой. Я думала все об одном: хотела знать, кто эти люди, что они хотят и что могут со мной сделать. Я не знала всей правды до этого момента и вдруг занавес резко поднялся, бесконечный поток исходов и картинок стал проникать внутрь меня. Голова раскалывалась, не в силах вместить что-то настолько огромное. Я ощущала, как знание пробует войти в меня, но сознание тут же отвергало его. Однако энергия не ослабляла свой поток, а я задыхаюсь и слабею с каждым новым ее приливом. Ноги подкосились, я ухватилась за подоконник, чтобы не упасть. Сквозь грязную пелену, затуманивающую мир вокруг, я смотрела на то, как женщины касаются и сжимают пальцами разные предметы, подносят их к лицу, перекладывают с места на место, поднимаю, вешают, склеивают, разбирают, комкают, связывают - одни и те же монотонные движения. Вот Саша (я по наитию различала где-то в темноте воспоминания о ее имени) взяла какой-то шар. Она пронесла ногу над землёй - шаг длинной в вечность, за которую во мне успело взорваться миллиарды бомб - тысячи смертей. А она, как ни в чем ни бывало, продолжала перекатываешься с пятки на носок.
Но в один момент, когда я ожидала очередного натиска какофонии образов, идея прекратила свой безумный танец, она начла стихать. Новой волны уже не последовало. Пугающие тени вкруг вдруг расступились. Комната прояснилась, словно включили свет, - человеческие лица больше не были пёстрыми пятнами. Комната обретала чёткие контуры, а земля под ногами стала ощутимее и так что я смогла сесть и отдышаться. Дрожь в теле растворялась, а окружающий мир медленно оживал, принимая обыденную форму. Девушки снова начали двигаться с обычной человеческой скоростью. Стены встали на свое законное место, только входная дверь все еще дёргалась. Так мне показалась в первые несколько секунд затишья. «Возможно, из-за порыва свежего воздуха.»-подумала я. А потом она отворилась. Он пришёл.
Алексей Кириллович завёл непринуждённую беседу с Машей, как это делают закадычные знаковые. Все вдруг расслабились, лица разгладились, а голоса стали энергичнее. Он принёс с собой лёгкость и умиротворение. Спокойствие, которое излучал Алексей Кириллович было сравни тихому дружескому объятию. После пережитого еще пару мгновений назад теперь я ощущала будто меня погрузили в горячую ванну. Мое тело, обволакиваемое волнами тепла, обмякло и раздуло. Однако я заметила, что эффект , который на меня оказывал учитель, распространялось и на других женщин. Внимание мам теперь было сосредоточено только на Алексее Кирилловиче, они внимательно слушали его, хихикали, даже если шутки были не самого первого сорта. Комната наполнилась звуками людского существования. Я внимательно прислушалась, что-то смущало меня в мирном шелесте голосов. Наконец я поняла, не было ни единого отзвука тревоги. Шагов за дверью больше не было, неизвестный не поджидал меня за поворотом, даже начало казаться, что я в безопасности. Я прикрыла глаза: передо мной расстилалась бездыханная пустыня.
Мы развесили гирлянду по периметру класса, так что через лампочки образовывали несколько дуг, каждая где-то по два метра. Было страшно, что длины провода не хватит, чтобы замкнуть начало с концом, но все обошлось. На удивление, вымерять расстояние от потолка до крючка и от крючка до крючка было довольно интересным занятием для меня. Вышло не идеально, но девушки хором заверили меня в том, что все выглядит великолепно. Их слова успокоили меня и удержали от того, чтобы не поправить ещё какую-нибудь маленькую деталь ( можно было подтянуть гирлянду еще чуть-чуть вниз в дальнем правом углу). В своей дотошности я совершенно забыла, что украшаю класс для маленьких детей. Моим стараниям неизбежно грозила гибель от беготни и дёрганья. Чья-то липкая ручка оборвёт проводок и после красного, за которым следует зелёный, будет светить уже не синий фонарик, а жёлтый. Но мой Петя не такой. Я думала о нем, развешивая гирлянду. Мне хотелось , чтобы он приходил в класс, видел эти игрушки, и они бы поднимали ему настроение. Тогда, возможно, он бы стал нормальным, счастливым ребёнком, а меня бы перестали грызть муки совести.
Когда настала пора возвращаться домой, я принялась раздумывать, как именно членство в родительском комитете поможет восстановить мне связь сыном. В голове не всплывала ни одной зацепки, однако я доверяла Алексею Кирилловичу, я не могла признать то, что он, вероятно, ошибся. Значит надо было продолжать. Дома я долго мялась, решаясь начать с разговор с Петей. Но случайная встреча на кухне определила все за меня. Я собрала волю в кулак, понимая, что, возможно, это мой единственный шанс. Другие матери, делают со своими детьми все что душе угодно, я вся трясусь перед тем, как подойти к сыну. Как смешно это звучит со стороны, «я боюсь одиннадцатилетнего мальчика». Будто это я его дочь. Но, поверьте, вам бы тоже стало не по себе, увидь вы его безразличное, с голубым отсветом из окна, лицо. Мыслями он был где-то далеко, со мной было только тело. По ту сторону прозрачных глаз ничего не было. Наверное, в этом необитаемом мире он прибывал уже давно, там остался его прежний огонёк жизни. Возвращаться обратно ему не было смысла, ведь в той реальности никто не тронет. Впереди него прямая тропа, а дорога назад - сплошной бурелом.
- Завтра в школе тебя ждёт сюрприз?
Петя налил стакан воды. Он растягивал ее маленькими глоточками.
- Какой?
- Вот завтра и увидишь.
- Это нечестно, мам. Скажи сейчас.
- Ну ладно, так уж и быть, раз ты не хочешь ждать до завтра, скажу. Я украсила ваш класс к новому году!
- Как?
- В смысле как ? Красиво.
- Но как ты там оказалась?
- Вступила в родительский комитет.- сказала я , как можно непринуждённее, будто это был всем известный факт.
- И теперь ты будешь организовывать все праздники у нас в школе?
- Если будет время, то, наверное,- да. А почему ты спрашиваешь?
- Да так, просто. - Петя стаял весь жёлтый от света кухонной лампы. В это время суток, когда начинало смеркаться и приходилось зажигать верхний свет, все казалось ненастоящим. Вот и лицо моего сына было плоским, как с экрана. С проекцией трудно разговаривать, до того, как откроет рот, она кажется обыкновенным человеком, а потом потянуться длинные густые слова, вгоняющие в сон. Этим жалким пародиям на людей приходилось большие усилия, чтобы выдавить из себя что-то, отдалённо напоминающее подвижную человеческую речь.
- Ты что не рад?
- Рад, конечно. Там , наверное, все очень красиво. - если бы Петя изобразил, что-то отдалённо напоминающее улыбку, я бы попыталась притвориться, что верю ему. Однако он просто открыл рот и позволил звукам вылететь наружу, а потом, убедившись в том, что продолжения не последует, медленно развернулся и вышел из кухни.
Дни шли, а я не приближалась к своему сыну ни на шаг. Мои жалкие потуги, будто обтащенные к невидимому собеседнику, бесследно растворялись в движение жизни. Все мои знаки внимания к Пети глухо ударяли об стену. Когда я делала один шаг к нему на встречу, он словно делал два назад. Я начинала беспокоиться, что каждая возможность могла оказаться для меня последней. Вдруг пропасть, созданная мною, достигла непреодолимых размеров, таких что мне уже не перемахнуть ее, и тогда путь в мир мальчика остался бы навсегда закрыт. Я честно старалась найти подход к Пете, но порой после очередного поражения у меня просто опускались руки. Иногда от безысходности мне даже хватало мозгов перекидывать свою вину на мальчика. «Что же мне остаётся делать, если он не хочет идти мне на встречу?», - совершенно здраво, как мне казалось, рассуждала я. Однако я искренни не могла понять, почему Петя не замечает мои усилия. Возможно, он видел их, но просто предпочитал игнорировать, это я не смогла понять и через много лет. В конце концов, в его возрасте ребёнок уже должен уметь распознавать знаки, посылаемые ему действительностью (еще одна удивительного рода отговорка). Я щедро поделилась своей ответственностью с сыном, потому что мне было жалко себя. В болоте из нытья и самобичевания я каталась, как сыр в масле, и чувствовала себя просто замечательно. Подсознательно я в то время уже даже не надеялась на спасение. Более того, оглядываясь в прошлое, мне даже кажется, что я его избегала.
Со стороны могло показаться, будто я не замечаю, как моя жизнь разламывается на части. Я ходила на работу, иногда разговаривала с Соней, притворяясь, что между нами не было того разговора в день завоза. Постепенно я стала видеть в ней самую обычную девушку. Про случай с разбитой вазой все предпочитали молчать и он вскоре совсем стёрся из памяти. Я еще несколько сходила в школу вместе с мамами из родительского комитета, хотя все так же не видела в этом смысла. Безукоризненно я выполняла поручения, которые мне давали девушки, и радовалась блёклому изображению активной деятельности, едва прикрывающему мою вину. Родители петиных одноклассников переводили мне деньги, а я покупала на них первые попавшиеся украшения, не заботясь о том, как они будут смотреться со стороны. Я куда-то ездила, что-то делала там, и это помогала мне не замечать своего стыда. Боль от содеянного тихо грелась мутной тенью позади меня. Чтобы притворяться, не нужно понимать причин и следствий своих поступков. Ложь забирает у тебя ощущение реальности и собственной идентичности. Какое бы не было занятие, я двигалась лениво и неуклюже, все вечно валилось из рук, рвалось и ломалось. Однако мне было напревать на это. Я приходила в школу и не могла дождаться, когда кто-нибудь скажет, что пора расходиться по домам. Время отсидки в классе было особенно тяжким за счёт сашиных разговоров . Она не отлипала от меня с первого дня. Ей даже пришла в голову чудная мысль пригласить меня в гости, на что получила вежливый отказ. Так я поступала довольно редко, обычно я предпочитаю сжать в волю в кулак и потерпеть, чтобы не расстраивать гостеприимного знакомого. Однако на этот раз человек был через чур отталкивающим. В школе я была готова выслушивать ее тарахтение сколько угодно, как не крути, так была скука смертная, но за пределами этих стен - нет уж, увольте. Когда она говорила, я молчала. Для Саши было вовсе не обязательно, чтобы собеседник подтверждал свое присутствие, ее устраивало и то, что оба моих уха на месте. Если и случались такие, что мне хотелось открыть рот, возможности это сделать не выпадало. Саша не прерывала свой бешеный поток слов ни на секунду. С какой-то стороны это было и к лучшему. Рядом с ней мои мысли принимались вертеться в бешеном вихре. Вряд ли бы я могла связать осознанно и пары слов. что я не успевала ловить их. Меня с детства преследовал паралогический страх случайно выпалить бред, за которым неизбежно последует удушающая волна стыда. Так что молчание для меня было наиболее удобной стратегией поведения.
Честно говоря, я ненавидела Сашу. Любое ее слово вызывало в теле нервную дрожь. Как только Саша открывала рот что-то внутри меня загоралось и начинало разрастаться, я ощущала, что вот-вот лопну. Хотелось биться головой об стену и с этим желанием было крайне трудно бороться. Она была глупой, потому что не видела очевидных взаимосвязей, наивной - потому что продолжала действовать по заранее заготовленному сценарию, не умея анализировать мир вокруг себя. Саша не обладала критическим мышлением. Реальность была ей неподвластна. Жизнь представлялась ей жестокой стихий. Любое событие, выбивающиеся из скучной рутины, становилось для Саши трагедией, которую та переживала с огромным трудом. Я должна была терпеть бесконечные жалобы на свои неудачи, вину в которых Саша наотрез отказывалась признавать. Решать проблемы ей тоже не хотелось, она терпеливо ждала пока преграда на пути рассосётся сама собой. Этого однако никогда не происходило. Мне казалось, что Сашу вполне устраивало положение придавленного бременем неудач, там ей было очень тепло и уютно. Саша, как ни крути, была слабой. Это раздражало меня больше всего, потому что ее бесхребетность влиять на меня. После встреч с Саше я замечала, как мое тело размягчается, а мысль замедляется. Я смотрела на то, как она пресмыкается перед судьбой, на то, как легка ее слабость. Мне хотелось так же, как и Саша, выпасть из реальности: ни о чем не думать и не решать никаких проблем. С каждой подобной мыслью спасение становилось на шаг дальше от меня. И осознание этого вызывало во мне необъяснимое удовольствие. Как бы я не ненавидела Сашу, между нами было что-то общее. Иногда у меня даже возникало смутное предчувствие жалости к Саше. Однако сочувствие не облегчало мне слушанье ее бредни.
Как бы утомительны не были встречи комитета, у меня не могло возникнуть и мысли бросить его. Меня все еще удерживал Алексей Кириллович. Я так и не смогла выкинуть его образ из своей головы. Каждый раз когда мне казалось, что я смогла охладить свои чувства, он подходил ко мне с какой-нибудь одухотворённой фразой или писал мне совершенно обыденное сообщение, но в котором неизменно читалось движение души. И все начиналось заново. Я не могла смириться со своей второстепенной ролью в его жизни. Добиться его внимания стало для главной задачей. Петя отошёл на второй план, теперь он был лишь предлогом для того, чтобы заговорить с Алексеем Кирилловичем. Моя голова долгое время была пустовала и я воспользовалась случаем, чтобы чем-то ее занять. Я думала только о предвкушении следующей нашей встречи. Дом и работа стали для меня просто фоном, они играли на автоматическом режиме, как скучная передача по телевизору, который включают, чтобы не сидеть в тишине. Возвращаясь вечерами домой, я видела неподвижное, бесформенное тело мужа на диване. Казалось, он сидел на нем с начала времён, и может оставаться в таком положении еще столько же. Он не мешал мне, а я не мешала ему. Шли дни, недели, но ничего в моей жизни не менялось.
Всё время, что я занималась подготовкой праздника в школе мои волнения мирно дремали и я ощущала себя в безопасности. Однако когда приготовления к новому году начали подходить к концу, я в серьёз забеспокоилось о том, что со мной будет дальше. Конечно, я была рада, что эта праздничная возня закончилась и какое-то время можно будет не таскаться по магазинам, не видеться с Машей и Сашей. Однако рано или поздно мне будет необходимо смириться, с тем, что я не увижу Алексеем Кирилловичем по крайней мере несколько месяцев. А ведь за это время могло произойти все что угодно. «Что если мне станет хуже? Мне не на кого положиться, кроме него» - чуть ли не в нервном припадке, гадала я. Мне было страшно, что может настать момент, когда я больше не смогу терпеть своей жизни. Его не будет рядом, единственного человека на котором держалась надежда, а самостоятельно разбираться с чем-либо я так и не научилась. Даже если мне удастся продержаться эти несколько мучительных месяцев, у меня не было гарантий, что между нами все будет, как прежде. «Скорее всего он забудет меня, забудет наш разговор тем самым вечером или встретит другую девушку.» - думать об этом было невыносимо больно. В голове у меня возникали миллионы событий, которых никогда не происходило и не могло произойти: вот Алексей Кириллович увольняется, переезжает в другой город, жениться на девочке в два раза моложе него и..... и...., а что если....., вдруг....., все может быть. Я понимала, что не смогу его удержать. Беспокойство достигало своего придела, когда судьба впервые за долгое время оказалась на моей стороне.
«Добрый день, уважаемые родители!
От администрации школу пришло распоряжение организовать новогодний концерт. Каждый класс должен будет представить своё собственное выступление (сценку, танец/ песню) к 25 декабря. Наш 5«А» не исключение. Мы рассматриваем любые предложения, пишите свои варианты. У меня у самого есть одна идея, возможно, она вам приглянётся.»
Следующее сообщение было файлом с подписью: « Это небольшой сценарий для спектакля, написанный мною. Прочтите, если будет свободное время, и перешлите детям.»
Я тут же открыла прикрепленный документ и принялась читать.
Действие первое (и последнее)
Действующие лица:
Федя - мальчик семи лет
Мама Феди
Папа Феди
Дед Мороз( он же папа Феди)
Настя - 5 лет, сестра Феди
Семейная квартира в одном из городов России. Гостиная. 31 декабря. Вечер. По середине сцены стоит ёлка. Справа от нее большей накрытый стол. Федя сидит на стуле и над чем-то напряжено раздумывает.
Федя (вскакивает со стула и начинает ходить кругами по комнате). Нет, я так больше не могу? Надо спросить у них все как есть, заставить их рассказать мне правду. Еще чуть-чуть я просто не выдержу. Хочется узнать правду - и все тут. Пусть они разозлятся, будут кричать , поставят меня в угол, ну и ладно, ради правды можно и потерпеть (тяжело вздыхает и прячет лицо в ладонях).
Вбегает Настя в комнату.
Настя. Когда дед мороз уже придёт?! Хочу свой подарок! Я ТАКОЕ попросила. Эй, Федя, чего ты такой грустный? Новый год же, веселиться нужно.
Федя. Настя, а что ты попросила у Деда Мороза?
Настя. Не скажу, а то вдруг не принесет. Мне мама сказала никому не говорить, а то....эээээ «сглазю».
Федя. Может он вообще тебе ничего не принесет? Или принесёт не то, что ты хочешь.
Настя. Неправда! Ты врёшь. Все он принесет. Он все желания исполняет.
Федя. С чего ты это взяла?
Настя. Мне папа так сказал! Это тебе ничего не принесут!
Феня. Может быть и не принесут
Настя. Не правда! Не правда! Не правда! (Начинает громко плакать)
Федя. Да тише ты! Не плачь. Я пошутил.
На крик дочери приходит мама.
Мама. (взволнованно). Что у вас тут случилось?
Настя. Мама, скажи, что он врёт (бросается к матери на шею).
Мама. Федя, что ты ей такого наговорил?
Федя. Ничего.
Настя. Он сказал, что Дед Мороз не принесёт мой подарок.
Мама. Вот глупости. Зачем ты такое сказал? Ну вот, расстроил сестрёнку.
Федя. Это шутка была.
Мама. Совсем не смешная шутка. Настенька, у тебя будет подарок, не расстраивайся. Помнишь, папа тебе говорил, что Дед Мороз все желания исполняет. Пойдём я тебе лучше мультики включу.
Мама уводит Настю со сцены. Федя остаётся один и от злости топает ногами.
Семья сидит за столом. Часы отбивают двенадцать. После курантов все поздравляют друг друга с Новым Годом, чокаются .
Настя. А когда придёт Дед Мороз?
Папа. Скоро - скоро. Ну а я пока схожу поздравлю соседей.
Настя. Но папа, ты же опять все пропустишь. Не уходи!
Папа. Не волнуйся, я быстро, туда и обратно.
Папа уходит со сцены.
Федя (маме). А что это за пакет папа с собой взял?
Мама. Какой пакет? Я ничего не видела. Тебе наверное показалось.
Федя. Наверное...(опускает глаза). А папа точно успеет вернуться?
Мама. Успеет, успеет.
Федя. Но в прошлом году он не успел.
Мама. А в этом году он обязательно успеет.
Шум захлопывающейся двери. Включают телевизор, играет музыка.
Мама (детям). Ах, я просто обожала эту песню в молодости. Какая же она красивая (подпевает). Сейчас я уже не та, прошло мое время.
Настя. Мамочка, ты у меня самая молодая и красивая.
Мама. Если бы, моя хорошая... (Берет дочку за руки и начинает танцевать).
Федя (смотрит за сцену). А чего это папа дверь не закрыл? (Уходит и вскоре возвращается).
Из коридора слышен звук поворачивающегося замка. Музыка замолкает.
Настя. Мама, где Дед Мороз? Когда он уже придёт?
Мама (задумчиво озирается по сторонам). Действительно, где же он? Хотела бы я это знать.
Федя. А папа где? Уже давно должен был вернуться.( никто не отвечает на его вопрос)
Звонок в дверь.
Мама. А вот и он.
Федя. Кто «он»? Дед Мороз или папа?
Мама. Посидите пока в комнате, я открою.
Мама возвращается с Дедом Морозом. Федя недоверчиво отходит в сторону.
Мама. Ребята, посмотрите, кто пришёл!
Дед Мороз (в сторону). Ты зачем дверь закрыла, я там двадцать минут стоял.
Настя (бросается Деду морозу на шею). Наконец-то ты пришёл! Я уже заждалась!
Дед Мороз. Ребята, я тоже очень рад вас видеть! Надеюсь, в этом году вы себя хорошо вели.
Настя. Хорошо, хорошо! Мам, скажи, что хорошо!
Мама. Конечно.
Дед Мороз (Феде). А ты, мой мальчик, чего не подходишь, не веселишься?
Федя. Да я вот думаю, почему вы своей волшебной силой не воспользовались, а в дверь позвонили? Я думал, вы все можете.
Дед Мороз (смутился и рассмеялся). Какой ты умный, Федя. Но нельзя же в чужой дом без приглашения входить, это неприлично.
Настя. Федя, какая разница! Дедушка Мороз, а ты принёс подарки!
Дед Мороз. Какая ты нетерпеливая хохохо. (Тянется к мешку) Будут, будут подарки, как же без них. Ваша прекрасная мама передала мне все ваши желания.
Дед Мороз протягивает Насте большую коробку. Девочка тут же разрывает упаковку и кричит.
Настя. Это же она, ОНА! Так самая кукла! Спасибо тебе, Дедушка Мороз! Спасибо, спасибо, спасибо!
Дед Мороз. Не за что, моя девочка! А теперь подарок для тебя, Федя.
Федя нехотя походит к Деду Морозу и берет коробку из его рук.
Федя (тихо). Спасибо.
Дед Мороз. Чего грустишь? Подарок не понравился?
Федя. Понравился. Просто это нет тот пистолет, который я хотел.
Дед Мороз. Да, не тот. Но этот даже лучше, посмотри, какой он классный. И патронов больше помещается. Вот попробуешь поиграть и увидишь.
Федя. Ага...
Дед Мороз. Ну ладно, детишки, мне пора развозить другие подарки. Счастливого вам нового года!!!
Настя. Пока-пока, Дедушка Мороз, приходи почаще.
Дед Мороз уходит.
Федя. Мама, Дед Мороз же исполняет все наши желания, ведь так?
Мама. Конечно, сынок.
Федя. А почему тогда он не подарил тот пистолет, который я хотел?
Мама. Просто Дед Мороз хотел сделать, как лучше. Он надеялся, что этот понравиться тебе больше.
Федя. Значит он ошибся, потому что я хотел тот и до сих пор хочу.
Мама. Ну чего ты жалуешься. Это лучше чем никакого подарка. Нужно быть благодарным.
Возвращается папа. Федя зло смотрит на него.
Папа. Дед Мороз еще не приходил?
Мама ( улыбаясь). Приходил, ты опять все пропустил.
Папа. Ё мае!!! Я опять все пропустил?
Настя. Да!!! Папа, ты же обещал, что быстро сходишь!
Папа. Простите, очень торопился, но Сашка меня к столу пригласил. Эй, Федька, ты чего хмуришься?
Федя. Просто Насте подарили, то что она хотела, а мне нет.
Папа. Так вот же, смотри какой крутой пистолет. Тут даже магазин больше. Ишь ты! Я бы сам хотел себе такой.
Федя. Спасибо Деду Морозу хоть за это. Слушай, пап, ты представляешь от него пахло так же как и от тебе.
Папа. Эм...Э... да тебе показалась наверное (из кармана отца выпадает коробка).
Федя. Да нет, не показалось, изо рта в точь-в-точь.
Папа (нахмурится и поворачивается к Насте). Дочь, иди покажи кукле ее новый дом.
Мама. Ты уверен?
Папа. Да, Катюш, уверен.
Настя убегает из комнаты.
Папа. На самом деле, Петя, Дед Мороз не купил тебе тот пистолет, потому что он очень дорогой. Я решил, что ты уже достаточно большой, чтобы знать это.
Федя. Но ведь... ведь ты же говорил, что Дед Мороз исполняет все все желания и не важно сколько что стоит. Ты же гов..
Папа. Федя, на самом деле, это я покупал подарки.
Федя. А как же Дед Мороз?
Папа ( делает глубокий вздох). Его не существует.
Федя. Как же так? Ведь я видел все своими глазами, он только что приходил.
Мама закрывает лицо руками и отворачивается.
Папа. На самом деле, это был я.
Федя. Мам, Пап, я тоже должен вам кое в чем признаться...Я знал об этом.
Папа и мама (хором). Как!? Откуда?!
Федя. Я искал одеяло, заглянул в шкаф, - а там подарки лежат.
Папа. Почему же ты сразу не сказал?
Федя. Я ждал, пока вы сами мне скажите. Я не мог поверить, а теперь когда ты мне сказал, понял, что это правда...Деда Мороза не существует.
Папа. Ты наверное так расстроился?
Федя. Да не то чтобы. Чего в этом плохого. Ведь подарок то я все равно получил, но только не от Деда Мороза, а от папы и мамы.
Мама. Но тебе, наверное, было очень грустно, когда ты понял, что всей этой магии нет?
Федя. Я расстроился от того, что меня обманули.
Папа. Извини, мы просто думали, что так тебе будет веселее. Все дети любят Деда Мороза.
Федя. Я тоже любил, но теперь, когда узнал, что его нет, больше не люблю. Но спасибо вам большое за подарок. Он мне очень нравится. Только я вот не знаю, нужно ли мне говорить правду Насте?
Папа. Я вот тоже не знаю. С одной стороны, чем раньше узнает тем лучше, но с другой, плакать начнёт.
Федя. Но ведь она думает, что ей куклу подарил Дед Мороз, а на самом деле вы, это нечестно. Пусть знает, кому на самом деле надо говорить спасибо.
Мама. Эх наверное ты прав, Федя. Ты у нас такой умный.
Федя. Не, я просто люблю по шкафам лазить.
Все рассмеялись.
Папа. И прости нас пожалуйста, еще раз.
Глаза отнялись от рукописи лишь когда обежали до последней строчки. Последняя фраза отпечаталось на оболочке глаза, и долго не исчезало. Эта чувственность в простоте слов захватила меня с головой. Каждая реплика отзывалась в моем сознании грустным эхом. Мне казалось, в этом документе была спрятана маленькая часть меня. Я была этим сценарием. Я была братом и сестрой, я была вымышленным Дедом Морозом. Эти герои заставили увидеть себя со стороны. Раньше я не могла себе такого позволить, но теперь мое отражение впервые выстроилось в чёткий образ. Оно впервые давало мне ясные ответы. Теперь я знала, вся моя жизнь - один большой вымысел, сказка, которая должна была быть правдой, но разбилась вдребезги.
Сценку решили поставить. Алексей Кириллович взял на себя режиссирование, а ответственность за реквизит и декорации возложили на родительский комитет.
Впервые в жизни поход в школу сопровождался у меня такой будоражащей радостью. Несколько дней я находилась на грани безумства, хотелось видеть его.
В классе из девушек была только Настя. остальные задерживались. Было тихо, не считая шуршания пакетов и бумаг. Алексей Кириллович сидел за столом и что-то усердно писал. Обернувшись на скрип дверь, он тут же улыбнулся и поздоровался со мной. Я опустила глаза в пол и пропищала ответное приветствие. При каждой нашей встрече я все еще смущалась, как маленькая девочка. Я стала раскладывать вещи на парте, притворяясь, что очень увлечена этим занятием. На самом же деле, я отчаянно пыталась уловить нужный момент, чтобы начать разговор. Снова и снова я прокручивала в голове первую фразу, убирала лишнее и заменяла слова теми же словам, но так и не смогла выбрать лучший вариант.
- Иван Александрович, я прочитала ваш сценарий.
- Да!? И как вам? - он был приятно удивлён.
- Это невероятно. - призналась я тихо.
- Хахах, вы преувеличиваете.
- Нет, я серьёзно, мне безумно понравилось. Знаете, в этом маленьком тексе чувствовалось что-то до боли родное.
- Я очень рад, что моим робкие попытки писать небезразличны окружающим. Но все же, Анна Григорьевна, меня кое-что сильно беспокоит. Скажите честно, вам не показалось, что сюжет слишком уж серьёзный для пятиклассников.
-Не в коем случае. Возможно, и найдутся те, кто так подумает, но только не я. Уверена, дети все поймут, они теперь намного быстрее взрослеют. Как по мне, для ребят она даже будет весьма жизненная. Поверьте, пьеса просто идеальная, ничего нельзя ни убрать, ни добавить. Алексей Иванович, где же вы так научились писать?
- Я бы не сказал, что где-то учился. Если честно, то я пишу просто как чувствую, как мне самому нравится. Я не рассчитывал на то, что всем понравится сценарий. Написал , потому что самому было интересно, а в итоге получилось довольно неплохо. Я не стараюсь ничего строить из себя, вот и весь секрет.
- На словах все так просто. Но в реальности следовать этим принципам не так уж и легко.
- Я долго шёл к осознанию этого, мучался, ошибался, однако оно того стояло. Ни за что бы не променял свое прошлое, ведь оно заставляет меня быть на нужном месте. Сейчас это просто мое маленькое хобби. Подвернулся случай и оно дало о себе знать. Надеюсь, общими силами у нас всё получиться. К слову об этом, Петя случайно не хочет поучаствовать в спектакле. Я знаю, что скорее всего он не согласиться на эту авантюру, но все же... спросите. Ему бы очень подошла роль главного героя.
- Это, кстати, хорошая идея. От чего же ему не согласиться?
- Мне так кажется. - Учитель пожал плечами
- Я обязательно спрошу его. Хотя знаете, я все таки начинаю догадываться, почему вы так сказали.
- Да? - он расширил глаза от удивления.
- Вы ведь знаете, он такой стеснительный. - я сохраняла непринуждённый тон , однако на один миг почувствовала, как мое сердце остановилось.
Я спохватилась слишком поздно. Я совершенно не подумала о том, как мне спросить об этом Петю. Он мог отказаться или согласиться, но какая мне была разница, сам вопрос был куда страшнее ответа. Так или иначе этот разговор предстоял мне тем вечером. Я не могла подвести Алексея Кирилловича. Он хочет видеть моего сына в спектакле, а значит я хочу того же. «Я сделаю это через несколько часов, а пока что можно не волноваться»- успокаивала я себя.
Я держала в руках потрепанный, переживший множество утренников костюм деда мороза. Нужно было зашить прорехи в куртке и подкоротить штаны под рост пятиклассника. Мои пальцы оказались слишком грубыми для такой мелкой работы. Нитка то и дело выскальзывала из пальцев, ушко иглы было почти не разглядеть. Узелки то и дело развязывались, так что мне пришлось надеть очки. На все ушло гораздо больше времени, чем я засчитывала.
После этого я собиралась показать Алексею Кирилловичу реквизит, который принесла из дома. Мне нужно было его одобрение. Но закончив отлупив нос от шитья, я увела, что в классе его не было. Недавно он закончил проверять контрольные и куда-то отошёл и с тех пор не возвращался. Я ждала, через полчаса он так и не появился.
- Девочки, а где Иван Александрович? Он не говорил, куда пошёл? - наконец-то решилась я спросить у мам, которые к этому времени уже были в полном составе.
- А зачем он тебе? - как в день нашего знакомства спросила Маша. На этот раз я могла не врать.
- Хотела показать реквизит, который принесла с собой.
- Ща я напишу ему. - взяла телефон в руку. Ее маленький глазки забегали по экрану. Она воскликнула - Ой! А он мне писал, я не увидела, блин. Пишет, что.... - запнулась и протянула последнюю гласную - что у него внезапно появилось срочные дело... Ему очень жаль, что не предупредил нас и тд и тп. Просит прощения.
Через два часа все начали расходится по домам.
Маша долго выдумала воздух из лёгких, сложив губы трубочкой: Фух, а мне еще и в магазин переться. Если сегодня не поеду, то неизвестно, когда еще время появится.
- А что за магазин?
- Да так, торговый центр, нужно какое-нибудь платье на Новый год выбрать, а то вообще нечего надеть будет.
- Это тот который в тут недалеко находится, «Астра»?
- Угу - кивнула она, не отрывая взгляда от моих зрачков.
- О, я как раз там живу. Если хочешь, можем вместе поехать - я прекрасно понимала, что она не хочет видеть миня ни секунды дольше положенного времени. Но сейчас мне было необходимо поговорить с Машей. У нас мог бы завязаться довольно интересный диалог.
- А знаешь что, почему бы и нет. Вдвоём будет хотя бы ни так утомительно.. - перед тем как Маша произнесла эту фразу она выдержала секундную паузу и я заметила, как нижнее века на ее левом глазу едва заметно дернилось.
Дорога до остановки прошла молча. Мы сели на трамвай и покатили в этом аквариуме на келесах через заводы и многоэтажки. Нам удалось выхватить уединённые места, так что никто не мог слышать о чем мы говорим. Терять времени было нельзя, другого такого шанса может и не быть. Мне нужно было выведать, как можно больше за эту поездку. Я давно заметила, что чем старательнее ты пытаешься скрыть свои истинные мотивы, тем более явными они предстают. Так что я напрямую спросила о том, что меня интересовало, плавно подводя к самому главному.
- Мне вдруг стало интересно, почему Алексей Кириллович сказал именно тебе , о том, что он ушёл. Мог бы и в общий чаи написать.
- А что? - Маша окинула меня подозрительным прищуром. Видимо это был ее фирменный вопрос.
-Просто, это странно.
-Понимаешь, на самом деле мы давненько знаем друг друга, почти, что родственники.- я с облегчением выдохнула, правда через нос, чтобы она ничего не заметила. Маша была уж слишком внимательна к деталям.
- Как это «почти»?
Она усмехнулась.
-Он был на моей свадьбе даже. Леша с моим мужем очень старые и близкие друзья, учились вместе.
-Аааа. Так вот оно что, теперь все ясно.- я не стразу поняла, о ком идёт речь. «Надо же. Леша. У него есть нормальное, человеческое имя» - подумала я. До этого момента у меня сохранялось подсознательное ощущение, что Алексей с самого рождения был седым учителем в очках, и остаётся им, даже когда покидает рабочее место. А теперь оказалось, что он такой же обычный человек, как тысячи других, который я вижу каждый день на улице.
- Что? Забыла, что он тоже человек со своей личной жизнью помимо работы?
- Как ты поняла это?- я рассмеялась, но в действительности мне было как-то не по себе.
- У тебя на лице все написано.
- А с... Алексеем все в порядке? Надеюсь, ничего серьёзного не произошло.
- У него больная мать, это все, что я могу сказать, не выходя за границы приличия. Ну и он ее очень любит, очень сильно переживает. А думаю, что скоро она уже...Что-то я заговариваюсь. Сама же сказала, что не буду лезть в чужие дела. Ну уж извините, никогда не могу вовремя остановится.
- Надо же, а по нему совсем не скажешь, что у него такое в жизни происходит. Вроде ходит всегда весёлый.
- А он всегда был таким. Я когда его впервые увидела десять лет назад, поняла сразу: «Не, тебя я не прочту». Хотя я всегда славилась тем, что вижу людей насквозь.
- А мне вот наоборот кажется. Он же очень эмоциональный. Я всегда считала, что он не боится показывать то, что думает и чувствует.
- Да это он только прикидывается. А, на самом деле, заводит тебя в какую-то другую степь. Например, притворяется, что злиться, а на самом деле грустит.
- Подожди, а разве так происходит не у всех нормальных... живых людей. -
- Да нет...Вроде...если я радуюсь, то по мне сразу понятно, что я радуюсь.Я там, условно, начинаю смеяться, улыбаться и все такое.
Я начинала осознавать на сколько далеко друг от друга находятся наши с Машей миры. Для нее сосуществование с другими людьми это будничная рутина, а для меня это вечная борьба. Маша видит жизнь понятной и простой - я просыпаюсь в адских муках слишком слабая, чтобы собрать эту головоломку. Иногда я вспоминала о понятии судьбы и не могла поверить в то что какие-то вещи происходят. Так и сейчас в голове не укладывалось, как я встретила Машу, а она меня, хотя наше понимание действительности разнилось так, будто мы говорим на разных языках. Я не верила в то, что мы можем сидеть на соседних креслах в автобусе и болтать. Как бы я не крутилось, мне не удавалось найти точек соприкосновения. Подобно одинаковым полюсам магнита, ошпаренные мы отскакивали друг от друга. От этой невозможности сблизиться, время в своей бессмысленности прокрадывалось сквозь пальцы. Мне хотелось выпрыгнуть из окна трамвая, не дожидаясь остановки. Но что-то удерживало меня, не давая закончить разговор с этой женщиной.
- Хах, повезло тебе.- тему продолжать больше не хотелось.
Я так и не смогла сбежать или сослаться на срочные дела. Мы доехали до торгового центра. Маша сказала, что мне вовсе не обязательно идти с ней, но я осталась. Я не хотела показаться грубой. Если сама согласилась поехать, то теперь уж надо было терпеть до конца. За эти три часа, что мы выбирали ей платье, я сделала удивительное открытие. Оказалась, что Маша очень любила поговорить, хотя терпеть не могла этой склонности в других. Например, стоило разговору зайти о Саше, она тут же высмеивала ее болтливость, причину которой почему-то приписывала низким умственным способностям. То что Маша сама была любительницей потрепаться, она научилась хорошо скрывать. Малознакомые людьми и не догадывались, какой бурный поток слов может извергаться из ее рта, но стоило подкинуть ей какую-нибудь интересную темку, ее было уже не остановить. Но все таки в болтливости Саши и Маши заключалось одно яркое отличие. Саша была выражалась сдержаннее. Маша же не стеснялась в выражениях. Ежеминутно из ее рта звучали оскорбительные шуточки о ком-то, кого я в жизни не видела. Речь ее собиралась в одну бешеную струю, как в пробитой трубе, выблёвывающей грязь и сплетни собранные со всего города. И все таки, в этом немыслимом потоке мне удалось выловить кое-что весьма полезное.
Как бы противно мне не было слушать ее речь, сегодня она была мне выгодна. Сначала, Маша боялась говорить об Алексее Кирилловиче, прикрываясь правилами приличия. Истории же не относящиеся к жизни Алексея Михайловича я пропускала мимо ушей. Попроси меня кто-нибудь повторить сказанное, я бы промолчала. Когда разговор заходил об Алексее, Маша останавливала себя на полу слове, понимая, что сказала лишнего. Вскоре ей это надоело. Я не задавала ни единого вопроса, Маша сама выдавала мне, как тарелке, все, что было нужно. А я почему-то внимательно слушала ее, не перебивая, хотя и знала, что это не правильно. Я так же, как и Маша, предприняла хлипкие попытки подавить интерес, но мне вовсе не хотелось этого делать и я предстала притворяться. Я не могла устоять, мне нужно было знать все про него все: от того, в какой детский сад он ходил и до того, каким одеколоном пользуется (к сожалению, на столько подробными сведеньями Маша не обладала). Но рассказала моя собеседница мне нечто ни менее увлекательное, что на некоторое время забилось в мое горло плотным комком. К вечеру я уже обладала сведеньями о жене Алексея. Она была совсем еще юной девушкой, обладающей живым и вздорным нравом. Маша назвала ее «его первая его настоящая любовь». Пару лет назад случился развод. Никто так и не понял, от чего они разошлись. Решение точно не было спонтанным, по крайней мере для Алексея Михайловича. Несколько месяцев до произошедшего он стал полностью безразличен ко всему. Нет, он не страдал, ему будто внезапно стало все равно на то, что происходит. Возможно, он и грустил, Маша не могла сказать точно, но казалось что он спокоен, как камень, и находится в трезвом рассудке. А вот девушка реагировала на расставание совершенно иначе. Она долго не могла смириться. Много раз пыталась вернуть его, но он наотрез отказывался от любых контактов. Остановилась девушка только когда ей пригрозили заявлением в полицию.
Во время рассказа я не проронила ни слова. Картина мира менялась прямо у меня на глазах, я не знала как реагировать на услышанное. Тот, думая о котором, я комкала простыни, предстал в совершенно новом лице. Гнев во мне сменялся на жалость, недоумение - на сочувствие. Разве могла я испытывать к нему хоть что-то, кроме нежности. Я тискала в себе ту частичку его жизни, которая теперь была в моей власти. Теперь он чуть-чуть был мой.
Однако кое-что еще долго мучило меня. Я не могла избавиться от чувства, что слушая все эти истории, я совершаю что-то очень плохое. Видел бы он меня со стороны, то как я упиваюсь каждым словом, вылетающим изо рта Маши - видеть бы не мог больше. Ему бы были противны мои притворство и подлизывания. Я посмотрела на себя глазами Алексея Кирилловича и осознала одну очень важную вещь. Не окажись я в том трамвае, бог знает, когда бы до меня дошло. Но лучше поздно, чем никогда. Я поняла: ни Маша, ни Саша не отталкивают меня настолько, насколько омерзительно для себя я. Я уверена, они не они не предлагают людям провести вечер вместе ради собственной выгоды, они не общаются с теми, от кого воротит, они не улыбаются и не смеются перед теми, кого ненавидят, они не влюбляются с первого взгляда, они не плачу в кабинете классного руководителя их сына, они не молчат неделями в спальне, они не теряют своих детей, от, того что забили в какой они секции. Они не делают этого, зато, догадайтесь, кто всем этим занимается. Верно, это все я.
Домой я вернулась совсем без сил. Голова гудела. Мне нужно было собрать воедино осколки мыслей и попытаться расставить их по местам. Я чувствовала, как бешеный рой мыслей мечется внутри черепа, задевая стенки крылышками. Неужели снова оно. Я уже начала паниковать, но вдруг вспомнила про обещание, данное Алексею Кирилловичу с утра. Волноваться о себе уже не было времени.
Петя вместе с отцом сидел в гостиной, развалившись на диване. Они смотрел какое-то шоу, снятое в зале с ярко синими стенами.
- Привет.
- Привет, мам - ровным голосом ответил он.
- Я сейчас была в школе...
- М...
- И Алексей Кириллович хотел спросить кое-что у тебя. Ты бы не хотел поучаствовать в сценке, которую он организует для школьного концерта? Он очень рассчитывает на тебя.
Петя скосил в мою сторону взгляд, не пошевелив даже головой.
- Не, спасибо.
- Но почему?
- Просто не хочу.
- Почему не хочешь? Алексей Кириллович сказал, что очень будет рад видеть тебя там.
- А мне то какая разница. Просто не хочу и все! Почему я должен что-то объяснять.
Я подняла глаза на мужа, ища хоть какую-то поддержку. Но он просто направил на меня ничего не говорившие чёрные объективы глаз.
- Ладно, извини. Зачем же было так кричать?
Движение его губ говорили о том, что Петя просит прощения, но не произнёс ни слова.
С меня было довольно услышанного и я отправилась в спальню. Делать было нечего, но я знала, что не смогу заснуть после такого насыщенного дня. Тело обессилило, а мозг работал без передышки. Взяла полистать книгу, просмотрела пару страниц, ни слова не поняла и закрыла. Потом залипла в видео на телефоне, но все кадры как две капли воды походили друг на друга, а их тупость и бессмысленность стала проявляться слишком явно. Я выключила телефон. Не выключая свет, я свернулась калачиком на одеяле и закрыла глаза. Игра в спящего, хотя бы могла уберечь меня от ненужных разговоров. Я заметила, что чем дольше находишься наедине с собой, тем быстрее обтёсываются мысли в твоей голове, принимая внятные очертания реальных вещей. Не знаю сколько минут прошло (за попытками утихомирить свой беспокойный разум время летит безумно быстро) , но мир вокруг уже тяжелел, я начала успокаиваться и засыпать. Вдруг раздался тихий стук. Дверь приоткрылась. Сначала я подумала, что это муж. Я не шевелилась, верила, он поверит в мой сон и просто уйдёт. Но дверь никто не уходил. Лёгкие медленные шаги в носках приближались к кровати. Это был Петя.
- Мама - шёпотом. Моего мальчика не проведёшь, он всегда как-то догадывался , был ли мой сон настоящим или ложным. Несмотря на это продолжал подыгрывать, будто боялся будить. Я медленно открыла глаза и села.
- Да, что такое?
- Извини меня, пожалуйста, я не хотел повышать на тебя голос.
- Ох, Петенька, да ладно тебе, ничего страшного. Все нормально, я уже забыла. Это мне не надо было так давить на тебя.
- Да ты тут ни при чем, я просто...
- ... - мои брови жалостливо сомкнулись на переносице. Я направила протяжный вопросительный взгляд в лицо сына.
Он мялся на одном месте, боялся посмотреть на меня. Слова застряли поперек горла и Петя никак не мог вытолкнуть их наружу, только громко сглатывал сухость во рту.
- Понимаешь... я ведь не против играть в спектакле... А Алексей Кириллович мой любимый учитель... но все таки не буду... нет...
- Но может быть есть все же какая - то причина, почему ты не будешь.
- Знаешь... ведь этот спектакль... он... все таки для младшеклассников, а я уже в средней школе... И это наверное будет как-то тупо и странно... не знаю...
- Ну почему же? С чего ты так решил? Я вот например так не думаю. Там, на концерте, ведь будут выступать ребята из шестого, седьмого, восьмого и даже девятого класса.
- Но только задроты и зубрилы - выпалил вдруг он.
- В смысле?
- На такое согласятся только те, кто подлизываются учителям или те, кому нужна хорошая оценка. У таких скорее всего нет друзей или над ними издеваются школе. Короче, одним словом, меня не должны там видеть.
- Но кто, кто не должен !?
- Мои друзья...
- Я знаю этих ребят? - робко поинтересовалась я, боясь спугнуть сына.
- Нет, они из девятого класса. - Теперь то мне все стало ясно. Все слова которые вертелись у меня на языке во время разговора разом улетучились. В них больше не было смысла. - И понимаешь...они просто-напросто засмеют меня, если.... если узнают, что я участвую в концерте для малолеток.
В ответ я только лишь слабо улыбнулась и дробно кивнула несколько раз. А потом снова и снова тихо повторяла ему на ухо: «Понимаю, понимаю». Мы немного помолчали. Петя весь обмяк, сгорбился, вжался в себя. Он бросил пустое завершительное «вот.» и вышел из комнаты.
- Петя не будет участвовать.- на выдохе выпалила я.
- Почему же? - Алексей Кириллович так же, как и я прятал свое лицо .Его фигура была наполовину повёрнута к стене
- Он сказал, что боится насмешек, что играть в спектакле якобы не круто, если вы понимаете, о чем я.
- Понимаю. Ну ничего страшного.
-А ведь это такая прекрасная возможность. Сценарий просто гениальный, он упускает такой шанс. Не могу поверить. Я пыталась уговорить его, но у меня ничего не получилось, простите.
-Что вы? Все в порядке. Я же никого не заставлял. Тем более ситуация совершенно типичная для его возраста и...
-И?
-Я должен вам кое в чем признаться, Анна Григорьевна.
-Алексей Иванович...? - забыла, как дышать, пульс участился. Неужели оно самое, не может быть, думала я.
-Я знал об этом.
-О чем?
-О новых друзьях Пети. - осознание собственной глупости вспыхнуло во мне желанием провалиться сквозь земли. Ну разумеется, он не собирался признаваться мне в любви или тайны вселенной. Теперь об этом смешно было даже подумать.
-Ох, ну ладно, в конце концов он сам мне обо всем рассказал. Тем более, в этом же нет ничего ужасного, подумаешь, у кого из нас - я хихикала, замечая, как бегают из стороны в сторону мои глазки.
-Нет, Анна Григорьевна, вы не понимаете, что я имею в виду. Он дружит с этими ребятами уже несколько месяцев. И Петя сильно изменился после знакомства с ними. - Алексей Кириллович прижимал подбородок к шее. Произнося последнюю фразу, он акцентировал внимание на слове «сильно». Алексей Кириллович будто намекал на что-то.
-Что вы хотите этим сказать? - голос у меня почти дрожал.
-Я хочу сказать, что...Дело в том, что мы с вами неправильно распознали проблему.- «мы» ударило меня поддых - Мы с вами долгое время были уверенны, что причина такого поведения Пети заключается в вас. Но теперь все сводиться к тому, что все ваши проблемы с сыном начались именно тогда, когда он ввязался в эту компанию. И как бы мне не хотелось этого говорить, но парни там...довольно быдлядского типа.
Что-то треснуло. Я посмотрела вниз и увидела, как чёрная змея ползёт по полу, размахивая своим хвостом, а за его концом тянулась бесконечная пропасть. Это разломился те основы, которые служили мне хоть слабой, но единственной опорой все это время. Фундамент моей жизни крошился в ладонях. Теперь все выглядело бессмысленны, заем говорить, думать, двигаться. Я стоял, не шелохнувшись, и смотрела в ничто. Ничто было пустым и бессмысленным, так же мне теперь представлялись мои последние полгода. Выходило так, что все, что я знала о себе было ложью. С большим трудом мне удалось сложить по кусочкам свой собственный образ, расплывчато понять, кто я есть на самом деле. Я думала, что научилась понимать себя, распознавать, что во мне есть «плохо», а что «хорошо». Во мне крепла надежда о том, что я знаю в каком направлении мне надо работать над собой. Я решила, что у меня есть некое подобие карты жизни со всеми развилками. И она обещала, что рано или поздно я все таки доберусь до пункта назначения. Чувство близости к истине , к правде давало мне силы двигаться дальше. Теперь мне сообщают, что никакой правды и вовсе нет. О карте стоит забыть и подано. Это все спектаклем, иллюзией. Куда теперь двигаться неизвестно, слева и справа - везде неизвестность. Но кто же сыграл со мной эту жестокую шутку? Кому понадобилась так бесчеловечно издеваться надо мной? Чья ненависть ко мне настолько велика, что он осмелился пойти на что-то пострашнее убийства? А ведь я знаю этого человека. Это кто-то из близких знакомых. Чтобы провернуть столь хитрое дело, нужно очень хорошо знать жертву. Кому могло хватить духа на такое ужасное предательство? Я знала только одного человека, кто был так эгоистичен, самолюбив, расчетлив, беспристрастен...
- Я...Алексей Кириллович, у меня просто в голове не укладывается.- растеряно пролепетала я.
-Мне очень жаль. Стоило сказать вам раньше. Правда, я сам узнал только на прошлой недели. Хотел вам все рассказать, но Петя на коленях умолял меня не делать этого. Я дал слово, что не скажу.
- Вы знали...
- Да, знал. - бывают предложения, в которых точку можно услышать, эта была одна из них.
-Знали...и не сказали...- произнося слова по отдельности, ожидая, что значения слов возникнут в закромах моей памяти, но я ошиблась. От безысходности я огляделась вокруг, вспоминая, где нахожусь. Класс был незнакомым. Предметы, которые, которые я видела где-то раньше, теперь были уже не те, они то ли увеличились, то ли уменьшились - непонятно. По ногам пробежал холодок. Я ощутила мурашки на всем теле.
Алексей Михайлович ждал, когда я снова смогу говорить. Даже его стойкости теперь было недостаточно. Он не мог поднять головы, от привычного спокойствия не осталось и следа.
- Получается, что Петя изменился не из-за того, что я отстранилась от него? - наконец прошептала я.
- Не отрицаю, что это также от части повлияло на него. Но по его словам и поведению, было вполне ясно, что его на данный момент больше всего волнуют... именно друзья.- Алексей тщательно подбирал слова, однако они все равно звучали болезненно и вместе с тем нелепо.
- А про меня он что-то говорил?
-Только то, что не хочет, чтобы вы знали о его компании.
- Однако вчера он все же решился раскрыть свой секрет.
- Значит между вами, возможно, не все потеряно.
В ответ я лишь смогла слабо поводить головой. Больше я не сказала ему ни слова.
Суббота. Я была дома с сыном и мужем, однако почему-то я ощущала себя в безопасности. Их присутствие меня почти не беспокоило. Тревога не давала о себе знать даже на горизонте. Это было удивительно. Я мирно сидела в спальне была и читала сборник Лескова, принадлежащий Алексею Кирилловичу. Как-то раз эта книга бросилась мне в глаза на полке в классе истории. Он обратил внимание на мой заинтересованный взгляд и завёл разговор о книге, а потом был так любезен, что предложил взять ее себе на время. Конечно, я могла взять такую же в любой городской библиотеке или книжном, но разве получила бы я то же удовольствие. Книга была чем-то вроде символа близости. Мои пальцы держали обложку, которая касалась его кожи. Глаза бежали по буквам, словам, строчкам, которые читал он, думал о них. В какой-то момент я поймала себя н атом, что не читаю, а летаю где-то в мире фантазии.
Книга была открыта на повести « Леди Макбет Мценского уезда». история захватила меня первой фразы, но к концу повествование стало казаться мне затянутым. Я закрыла книгу за две страницы до того началась развязка. Закрученный и тернистый стиль автора утомил и я решила передохнуть. Чтобы разгрузить мозг, я принялась обхаживать комнаты квартиры. Иногда останавливалась у окна, вглядывалась в прохожих. Становилось скучно. Больше часа я уже не видела ни мужа, ни сына. Они сидели в гостиной, не издавая ни единого звука. Порой мне казалась, что я и вовсе в квартире одна.
Я приоткрыла дверь. Шёл шахматный турнир. На против друг друга, за столом сидели две каменные фигуры, одна - побольше , другая - поменьше, а между ними расположилась игральная доска. Когда я вошла, Петр и Петя и головы не повернули. Два человека сидели неподвижно, но при этом позы были их совершенно расслаблены, словно они заснули, только глаза открыты.
Шахматы были идеальной игрой для них. В ней не нужно было активно двигаться единственное усилие, которое надо было сделать - это лёгкое движение руки. Разговаривать при этом было совершенно необязательно, даже вредно,однако все равно можно было сохраняя длительный контакт с партнёром. Здесь они были, как рыбы в воде.
Я села на кресло неподалёку от стола и притворилась, что тоже увлечена игрой. На самом деле, я воспользовалась моментом для того, чтобы хорошенько рассмотреть мужа и сына. Меня который раз удивило их необычайное сходство. Будто мой сын был издевательским зеркалом, вдвое уменьшающим отражение мужа. Они были одним человеком, а я здесь была лишней. Пётр и Петя были идеальной парой, им было хорошо и спокойно друг с другом. Тихий спокойный мальчик и в точности такой же отец,. Они любят друг друга, а еще шахматы. Что же тогда я здесь забыла? Было неуютно, словно я подсматриваю за кем-то в ванной..
Мне нет здесь места. Я - фигурка, которой не засунуть в ошибочную форму. Не могу засесть в форму подходящей жены, матери. Да, я и этот мужчина совершенно несовместимы, но разве он виноват в этом? Обязан ли он меняться ради меня? Разумеется нет. Я могу только решать, мириться со своим неудобством или нет. Мириться значит остаться, нет значит уйти. Никто мне не поможет, а это значит нужно самой что-то делать, чтобы выжить.
- Шах и мат.
От неожиданности я вздрогнула. Это сказал Петя.
- Ничего себе! Не выиграл, а разгромил. Молодчина.- Петр Алексеевич говорил сдержанно, но на лице была искренняя улыбка.
- Ты действительно большой молодец, Петя. - по\пыталась поддержать я сына, но получилось не очень хорошо, я слишком глубоко погрузилась в собственные мысли. Внезапно мне пришла в голову одна идея.
- Петя, а можно я один раз с папой сыграю.
- Конечно, я уже немного устал.
- Сыграешь со мной? - спросила я у мужа.
- Давай.
Он пр6красно знал, что я не умею играть. Последний раз я брала в руки фигуры года три назад. Но разве он умел отказывать. К тому же он даже не выразил ни капли удивления, хотя я много раз повторяла, что шахматы навевают на меня скуку. Я знала, что проиграю еще до того, как села за стол. Мне просто стало интересно, какого это находиться этим человек но к ноу наедине, не говоря ни лова. Обычно я старалась уходить от него или хотя бы отворачиваться, когда заканчивались темы для разговора, потому что не выдерживала гнетущего молчания. Теперь же у меня появилось право молчать, ведь тишина была одним из правил игры, мне не нужно было беспокоиться о неловких паузах, ломать голову над ответами, изображать эмоции. Это было удивительно, я будто оказалась в атмосфере далёкой необитаемой планеты. Все замедлилось, казалось чужим, я не узнавала родной квартиры, привычных вещей; предметы стали резче, более выпуклыми. Голова опустела, все мысли будто вычерпали. зрение стало моим единственным органом чувств, и теперь могу лишь фиксировать мир вокруг себя, но не пропускать сквозь себя.
Необычное ощущение мигом прервалось , как только мне объявили шах и мать, что произошло очень быстро . На это я и засчитывала. Это было приятно. Но я была полностью поглощена пугающей формой мира вокруг меня, так что для меня пару минут тали вечностью , которую я никогда не забуду.
Я написала Ивану.
«Здравствуйте! Могу я сегодня встретится с вами, это срочно.»
«Конечно, но что случилось?»
«Пока ничего, но возможно скоро случится. Ничего ужасного, но это действительно важно.»»
«Это как-то связано с Петей?»
«С ним в том числе.»
«Буду ждать вас в шесть, в своём кабинете.»
Из-за снега ничего не было видно. До школы я шла на ощупь, свет фонарей не мог пробиться сквозь снежный занавес. Я бежала от волнения и холода. Дороги замело, приходилось пробираться по глубоким сугробам, на пол пути я уже выдохлась. Остановилась, чтобы отдышаться, горло царапали маленькие кристаллики льда. Все тело горело, только лицо заиндевело. Я подняла глаза вверх и замерла. Тысячи, миллионы, нет миллиарды снежинок, и все они устремлялись ко мне в бесконечном танце. Мне на встречу. Навстречу мне. Медленно, слово течение белой реки, они обволакивали меня и завлекали . Земля уходила из под ног, я видела только небо и бездонную тягучую пустоту ночного неба. Почему-то мне казалось, что эта чарующая пустота с прорезающими ее сахарными хлопьям находиться не в том мире, где есть Петр Александрович, Алексей, Петя и девушки из комитета. Сейчас все они были где-то далеко. А я находилась на тонкой грани, на самом том изгибе, где пересекаются два несовместимые плоскости жизни . Я стою и не знаю, куда деться, то ли шаг вправо, то ли влево.
До месте добралась я в ужасном виде мокрая от пота и снега. Но я уже не стала заходить в уборную чтобы привести себя в порядок как тогда, несмотря на то, что в запасе у меня была пятнадцать минут. Я неловко топталась возле двери, потому как невежливо приходить на встречу раньше времени. Однако в моем положении эти условности неуместны, поэтому я махнула на все рукой и постучалась. Признаться честно, в тот момент я было готова намочить штаны. Я смотрела на себя со стороны и не могла поверить, что я действительно стою, как маленький испуганная девочка в дверях его кабинета и собираюсь сделать это.
Я села на стул.
- Анна, что случилось? Вы меня так сильно сильно напугали этим неожиданным сообщением.
- Ничего страшного не случилось, вам не о чем беспокоиться. Я просто хотела обсудить один вопрос, который давно меня волнует.- пауза - Даже не знаю, с чего начать. Знаете, теперь я даже не уверена в том, что мне стоило приходить. Я полная дура. Наверное, лучше мне уйти. Простите за это все...
- Теперь я вас точно никуда не пущу. Вы меня заинтриговали. - Он взял стул и хотел сесть поближе ко мне. Сделай он это, наши лица оказались бы совсем близко друг от друга.
- Нет! - голос дребезжал. - Лучше останьтесь за своим столом, так будет лучше.- Он покорно послушался. Пути назад у меня уже не было.
- Мне нужно рассказать, все как было с самого начала. Хочу верить в то, что мне есть хоть какое-то оправдание, что я не совсем еще потерянный человек. Вы уже знаете, что я несчастна в браке, но вы не знаете
- Анна, вы...
- Нет, не перебивайте меня, пожалуйста! Я должна высказаться, мне не к кому пойти кроме вас. Наверное вы уже понимаете, что я хочу вам сказать. Однако позвольте, разложить все порядку. Сейчас я чувствую, что у меня в первый раз в жизни есть шанс полностью открыться кому-то. Возможности потом уже не будет. Так вот. Я не люблю своего мужа, хоть он не сделал ничего плохого. Многие скажут, что он чудесный человек, но для меня он просто тот, c кем я делю кровать и больше нечего. Но это не самое ужасное, у меня нет никаких чувств к сыну, с каждым днём он все больше напоминает своего отца, и меня это пугает. Я ненавижу каждую секунду, проведённую с ними.
- Боюсь, Анна, что вы потом можете пожалеть о своих словах. Советую вам успокоиться и только после этого, я смогу вам хоть как-то помочь.
- Вы даже не знаете, что у же мне помогли. Вы самый приятный и интересный человек, которого я знаю. Не знаю почему это происходит со мной. Сейчас я просто рассказываю, то, что творится у меня внутри, не ища причин и следствий. Называйте это, как хотите, мне уже все равно. Поймите, я сильно изменилась поле знакомства с вами. И теперь я признаюсь вам, потому что не могу иначе.
- Анна, вы не преувеличиваете? Я просто делал, что должен, жил свою жизнь так, как могу. Я даже и подумать не мог, что имею на вас такое влияние. А помогли себе вы сами - Он отчаянно хотел достучаться до меня, но сейчас я ничего не понимала и не собиралась понимать.
- Вы упускаете одну очень важную деталь, эту жизнь вы жили для себя, не для кого-то другого Но вам хватило добродетели снизойти до меня, обратиться ко мне со спасительным словом. Все это время я наблюдала за тем, как вы говорите, как вы поступаете. Вы слышьте в какофонии мира только свой голос, и это восхищает меня. Со стороны кажется, что вам даже не нужно напоминать о том, что время идёт прямо сейчас и когда-то оно закончиться. Это знание будто прямо течёт у вас под кожей.
- O, вы глубоко заблуждаюсь, я напоминаю себе об этом каждый день. Человек живёт с рождение и до самого конца со страхом перед миром. И преодолеть его значит совершить единственный подвиг, достойный уважения.
- Вот оно, именно его я и хочу совершить, но у меня не хватает сил для этого.
- Большинство людей за всю жизнь ни разу не задумываются над тем, чтобы вступить в схватку с действительностью. Они считают, что смирится и отступить проще. Но страдания никуда не деваются. Вам же повезло один раз выйти на ту дорогу, что идёт только в одном направлении. Поверьте мне, назад вы уже никогда не свернёте, потому как рядом всегда будет пример для подражания - вы сами. Анна, вы даже не заметили того, как сами высказали самую главную мысль. Именно вы пришли к ней, я вас не подталкивал, не заставлял. Вы должны гордится собой. Первый шаг всегда самый трудный.
- Я не уверена, что справлюсь дальше в одиночку, вы мне нужны. Я не хочу быть одна. Я люблю вас.
- Нет, не любите.- он жестка выхватил мой взгляд. - Вам так казалось только из-за обстановки, в которой вы находились слишком долго. Я был только толчком, для того, чтобы начали действовать. На этом моя роль окончена, дальше вы сами.
- Но как же так, разве вы... совсем ничего ко мне не испытываете.
- Как раз наоборот, вы замечательная женщина, и я уверен вас ждёт необычная полная событий жизнь. Именно поэтому я не прощу себя, если из-за меня вы упустите эту возможность. Вы на два десятка лет моложе меня. Я не хочу, что эти года исчезли нерастраченными, я не хочу их забирать.
- Почему то я чувствую, что с самого начала знала каков будет ваш ответ, но это ведь неглавное. Важно то, что я спросила.
- И после этого вы говорите, что не справитесь одна?
- Но что мне делать дальше?
- Все, что хотите, я полагаю.
Мы помолчали несколько минут. Потом я попросила довести меня до дома. Он с радостью согласился.
Вернувшись домой, я выложила перед Петром Александровичем все, как есть , не скрыла не единой детали. Он почти никак не отреагировал на мое признание. Только несколько дней подряд он возвращался домой к ночи, когда я уже спала. Однажды он пришёл поговорить о разводе. Казалось, ничего в нем не изменилось, только улыбался теперь реже и иногда нервно тряс ногой. Через два месяца мы развились. Петя захотел остаться с Петей.
Учитель истории
© Copyright: Богданова Алёна, 2025
Свидетельство о публикации №225051100013
Свидетельство о публикации №225051100013
Рецензии