Вечность

Эпизод 1. "Черкизовский Харон"
 Александр Николаевич Салогуб шаркал по пыльным рядам Черкизовского рынка, прижимая к груди потрёпанный пакет
 с видеокартой. Старая GTX 1050 наконец испустила дух, оставив внука без его "танков".
 — Тысяча восемьсот, и ни копейкой меньше! — бубнил он, протирая очки. — Совсем с ума сошли, кровь из пенсионеров
 пить...
 Вдруг его локоть задел чей-то прилавок. На газете "Московский комсомолец", пожелтевшей ещё при Брежневе, лежала
 пластиковая коробочка от "Тик-Така".
 — Не наступи, дед, — хриплый голос прозвучал снизу.
 За прилавком сидел мужичок в выцветшей кепке "Я люблю Сочи". Трёхдневная щетина, пальто с чужого плеча, и глаза...
 Глаза цвета болотной тины, мутные, словно покрытые плёнкой.
 — Что продаёте? — по привычке спросил Салогуб, хотя уже жалел, что остановился.
 — Вечность в упаковке, — продавец щёлкнул коробочкой. Внутри что-то звякнуло. — Правда, неполную.
 — Да ну?
 — Трамвай, падение с высоты, обезглавливание — тут бессилен. А вот от старости, болезней, даже от скуки — первый
 сорт.
 Салогуб фыркнул, но рука сама потянулась к коробочке. Внутри лежала жёлтая таблетка с чёрной точкой, похожая на
 те, что дают в поликлинике от давления.
 — И что, проглотил — и Вечный Жид?
 — Бразильский паразит, — продавец обнажил кривые жёлтые зубы. — Название забыл, да и тебе оно ни к чему.
 Он протянул руку за деньгами. На левой — четыре пальца. Не ампутация, нет. Словно так и было задумано.
 — Суть в чём? — Салогуб почувствовал, как по спине ползёт холодок.
 — Этот гад хочет жить. А раз он в тебе — то и тебе придётся. Остановит старение, подлатает печень, суставы...
 — Но?
 — Но морщины не разгладит, седину не уберёт. Останешься таким же старым хрычом, просто... навсегда.
 Продавец усмехнулся, и Салогуб вдруг заметил — у того нет пульса. Тонкая кожа на шее была неподвижна.
 — Чёртова...
 — Решай, дед. Час пик скоро, — продавец кивнул на пустые ряды.
 Салогуб сунул руку в карман.
 — Сколько?
 — Две тысячи.
 — За одну таблетку?
 — За вечность, — поправил продавец и вдруг добавил: — Кстати, внук твой... Сашка, кажется?
 — Стёпка.
 — Ну да, Стёпка. Он в "танки" уже не вернётся. Через месяц увлечётся девчонками.
 Салогуб выдохнул, доставая кошелёк.
 — Ладно, чёрт с тобой. Давай свою гадость.
 Продавец протянул коробочку. Их пальцы соприкоснулись — кожа у того была холодная, как мрамор.
 — Запивать тёплой водой, — бросил он вдогонку. — И, дед...
 — Что?
 — Если увидишь во сне девушку в ромашках — не вздумай с ней говорить.
 Салогуб обернулся — но прилавок уже растворился в толпе. На его месте сидела кошка и вылизывала четырёхпалую
 лапу.
 Эпизод 2. "Первая ночь вечности"
Александр Николаевич стоял перед зеркалом в своей хрущёвской квартире, вертя в пальцах жёлтую пилюлю. В
 коридоре пахло старыми газетами и варёной картошкой — запах, въевшийся в стены за тридцать лет одинокой жизни.
 — "Запивать тёплой водой", — пробормотал он, разминая пластиковую бутылку. — Чёрт знает что...
 Пилюля застряла в горле, как рыбья кость. Он закашлялся, и вдруг —
 Тепло.
 Не то приятное, когда пьёшь чай в мороз. А липкое, густое, будто под кожу влили раскалённый сироп. Оно поползло от
 желудка к рёбрам, обвило сердце...
 — О-ох... — Салогуб схватился за грудь.
 Тук. Тук. Тук.
 Сердце билось ровно, механически — 66 ударов в минуту. Ни больше, ни меньше.
 — Что за...
 Он взглянул на кухонные часы — электронные, подарок внука. 14:57. В ушах зазвучал тонкий звон, и вдруг
 цифры передёрнулись: 14:54.
 — Отстают... — прошептал он.
 Но знал — не часы.
 В ванной Салогуб плеснул водой в лицо. В зеркале старик с седыми висками и глубокими морщинами смотрел на него.
 Вдруг тени под глазами дрогнули — будто под кожей что-то шевельнулось.
 — Чёрт!
 Он отпрянул, задев полку. Стакан с зубными щётками грохнулся в раковину.
 Тишину разрезал хриплый смех.
 Салогуб обернулся. В углу, на крышке унитаза, сидела та самая кошка с рынка — четырёхпалая, с болотными глазами.
 — Ты... как...
 — Мяу, — сказала кошка и лизнула лапу.
 Её пасть растянулась в неестественной ухмылке, обнажая мелкие острые зубы.
 — Первая ночь — самая весёлая, — прошипела она человеческим голосом. — Жди гостей.
 И исчезла. Только мокрый след на крышке напоминал, что это не галлюцинация.
 Салогуб включил свет — лампочка моргнула и лопнула.
 В темноте часы на кухне затикали громче.
 Тук. Тук. Тук.
 Ровно 66 ударов.
 Эпизод 3. "Свидание с тенью"
 Кафе "Весна" встретило Александра Николаевича запахом дешёвого кофе и пригоревшего масла. Он сидел за столиком
 у окна, нервно теребя бумажную салфетку. В 67 лет идти на первое свидание после тридцатилетнего перерыва —
 безумие. Но паразит внутри требовал доказательств своей новой природы.
 — Александр Николаевич? — раздался знакомый голос.
 Лидия Петровна из бухгалтерии ЖЭКа стояла перед ним в сиреневом платье, пахнущем "Красной Москвой". Её рука с
 наведёнными ногтями протягивалась для рукопожатия.
 — Вы... моложе выглядите, — сказала она, садясь.
 Салогуб моргнул. Вдруг её кожа стала полупрозрачной. Он видел:
 Голубые вены на висках, пульсирующие ровно 78 ударов в минуту
 Капилляры в глазных яблоках, наполненные кровью
 Слюнные железы, выделяющие ферменты при виде десертного меню
 — Вам плохо? — Лидия наклонилась, и её духи ударили в нос.
— Нет, просто... — он закашлялся, — У вас внучка есть?
— Что?! — её брови поползли вверх. — Мне сорок два года!
 Её пальцы коснулись его руки — и Салогуб вздрогнул. Её кожа горела 36.6°, а его... Холодная, как мрамор. Лидия
 отдернула руку, будто обожглась.
 — Вы же ледяной! — прошептала она. — И... глаза у вас...
 — Что с глазами? — он потянулся к карману за очками.
 — Они... зелёные. Как у кота. И зрачки — вертикальные.
 В этот момент официант поставил перед ними два бокала. В красном вине Салогуб увидел своё отражение — и правда,
 глаза стали болотного цвета, с узкими зрачками. За его спиной в витрине мелькнула тень — девушка в платье с
 ромашками.
 — Извините, — вскочил он, — я... вспомнил. Газ не выключил.
 На улице его догнала Лидия:
 — Александр! Вы забыли...
 Она протягивала его записную книжку. В этот момент ветер перевернул страницы, и Салогуб увидел: на всех листах,
 даже чистых, было выведено одно слово — "Анна".
 Лидия вдруг побледнела:
 — Кто это... за вами?
 Он обернулся. В витрине кафе отражались они двое... и третья фигура — девушка в ромашковом платье, положившая
 четырёхпалую руку ему на плечо.

 Эпизод 4. "Ночная гостья"

 Полночь застала Александра Николаевича за чтением старого фотоальбома. Внезапно лампочка замигала, наполнив
 комнату мертвенным светом. По стене проползла тень — слишком высокая для человека, слишком тонкая для кошки.
 — Ты помнишь наш договор? — прошептал женский голос, пахнущий речной тиной.
 Перед ним стояла девушка в платье, расшитом ромашками. Воротник мокрый, будто только что выжатый. Её синие губы
 растянулись в улыбке, обнажив острые клыки.
 — Какая Анна? — Салогуб отодвинулся, чувствуя, как холодеет спина.
 Девушка рассмеялась. В её горле булькнуло, как в засорённой раковине.
 — Ты уже забыл? Мы же целовались у пруда... в августе... — её пальцы (их было четыре на каждой руке) обвили его
 запястье. — Когда ещё не было этого... — она ткнула ногтем ему в грудь, — червячка.
 Вдруг Салогуб вспомнил: 1978 год, дача, и правда какая-то Анна... Но память была чужая, как вынутая из черепа и
 пересаженная.
 — Ты не Анна, — прошептал он. — Ты...
 — Я — твоя первая смерть, — она провела языком по его щеке. Вкус соли и разложившихся водорослей. — Ты утонул в
 том пруду. Но тебя вытащили. А теперь... — её зрачки сузились в вертикальные щёлочки, — теперь мы снова вместе.
 За окном завыл ветер. На подоконнике появилась четырёхпалая кошка, наблюдая за ними с явным интересом.
 — До утра, — девушка начала таять, как дождевая лужа на солнце. — Завтра придёт Харон за платой.
 Утром Салогуб нашёл на полу:
 1. Мокрые следы босых ног
 2. Красные бусы (точно такие носила его покойная жена)
 3. Фото 1978 года, где он стоит по колено в воде с незнакомкой в ромашковом платье
 На обороте надпись: "За всё платят дважды. Первый раз — при покупке. Второй — при возврате".

 Эпизод 5. "Протоколы четверопалого существа"

 Дневник Александра Николаевича раскрылся на 67-й странице, хотя всего в тетради было не более пятидесяти.
 Чернила (а он точно помнил, что писал шариковой ручкой) растекались кроваво-коричневыми пятнами, складываясь в
 строчки, которых он не писал:
*"День 33-й. Пальцев осталось три. Мизинец исчез во сне. Нашел его утром в стакане с чаем — маленький,
 сморщенный, с желтым ногтем, точно такой, как у отца в гробу."*
 Салогуб в ужасе швырнул тетрадь. Она упала раскрытой, и новые строки проступили на бумаге сами собой, будто
 невидимый автор продолжал писать:
 "Продавец приходил сегодня в образе почтальона. Принес пенсионное уведомление за 120 лет вперед. Сказал, что
 счет за бессмертие можно оплатить монетами для мертвых. Положил их мне в рот, когда я чихнул."
 В коридоре раздался звонок. На пороге стояла та самая девушка в ромашковом платье, но теперь ее лицо было точной
 копией лица Лидии Петровны из ЖЭКа. В руках она держала:
 1. Видеокарту GTX 1050
 2. Пластиковую коробочку от "Тик-Так"
 3. Его собственный паспорт с выцветшей фотографией
 — Время вышло, — сказала она четырьмя разными голосами одновременно. — Харон ждет у метро.
 В этот момент зеркало в прихожей треснуло, и из щели выполз червь длиной в руку, сверкающий, как полированный
 металл.
 Последняя запись в дневнике появилась сама, когда Салогуб уже выбегал из квартиры:
 "Они не умирают. Они просто становятся другими.
Сегодня исчезнет еще один палец. Завтра — фамилия. Послезавтра...
Анна ждет у пруда.
— Харон, 4 пальца"
 На лестничной клетке его догнала кошка. Она несла в зубах его оторванный указательный палец.