Джон Уилмот, граф Рочестер Глава 5

Джон Уилмот, граф Рочестер: раскаявшийся грешник (биография поэта и либертена)

Глава 5. Последний год

Пародия на дуэль

Когда в палате лордов вновь начались заседания после перерыва в работе Парламента, Рочестер был одним из немногих присутствующих пэров. В это же время находящий на грани смерти Рочестер был вовлечён в частные дела самого старшего сына шотландского герцога Гамильтона, молодого Джеймса Дугласа, графа Аррана, ставшего джентльменом Опочивальни его Величества 14 января 1679 г.  Впоследствии двадцатиоднолетний Арран вошел в круг Рочестера. Молодой граф порывисто ухаживал за юной мисс Поле, но её дядя Эдвард Сеймур, спикер палаты общин, активно продвигал другого жениха. Арран обратился за помощью к Рочестеру, который посоветовал пылкому графу вызвать Сеймура на дуэль. Арран выполнил это, но потом испугался, и сбежал в Гаагу. Тогда Рочестер сам вызвал на дуэль Сеймура, однако тщетно прождал последнего три часа на месте предполагаемого поединка.

Начало духовных поисков

Это была последняя выходка Рочестера. Находясь на краю могилы, милорд близко подошёл к пересмотру своей жизни, начав духовные поиски её смысла. Об этом писал Роберт Вулзли: «…он не изучал ничего более, кроме пути, ведущего к великому пониманию Господа, что сделало бы его полезным для его страны; и я уверен, что если бы он ещё пожил, то в более зрелом возрасте мог бы служить этому делу так, как в юности своей отвергал его .
В перерывах между работой над «Валентинианом» Рочестер читал «Историю Реформации» Гилберта Барнета. В октябре 1679 г., когда Рочестер узнал, что Барнет посетил мисс Робертс во время её последней болезни, он сказал лорду Галифаксу, что хотел бы встретиться с богословом. Их встречи проходили в каждую неделю и продолжались до марта 1680 г. После всего произошедшего с ним, Рочестер стал внимательно анализировать свои взгляды, выстроенные в течение всей жизни на основе материалистического нигилизма Эпикура, Лукреция и Гоббса. Он почувствовал, что эти идеи не дают ему успокоения, что в них чего-то не хватает. Потому он начал ряд бесед с человеком, который затем преобразовал его в христианскую веру. Гилберт Барнет был всего лишь на четыре года старше Рочестера, но казался умудрённым проповедником.
Как и все либертины, да и всё английское общество эпохи Реставрации, Рочестер находился под сильным влиянием философии Томаса Гоббса, скончавшегося в Хардвик-Холле (графство Дербишир) 4 декабря 1679 г. Принятие догматов Гоббса в XVII веке было столь же всеобщим, как в XX веке – принятие догматов Фрейда . Но ни Гоббс, ни любимый Рочестером Лукреций не были в строгом смысле слова атеистами, хотя божество в их философских построениях было лишено всех традиционных моральных признаков и отрицалось любое влияние на человеческие дела. Основным предметом философии Гоббса становится  исследования «тела», его причины и свойств. Философия не занимается ни Богом, ни тем, что включает в себя Божественное Откровение, ни историей, считал Гоббс. Для него душа – простая функция тела, первоначальны лишь ощущения и желания. Их них формируются влечение и отвращение, два основных телесных побуждения, как у человека, так и у животного . В пределах материализма Гоббса нет также места для объективного добра и зла, а, следовательно, и для моральных ценностей. Для Гоббса благо – это то, к чему стремятся, а зло – чего избегают. «Никакое общее правило о том, что есть добро, а что – зло, не может быть взято из самих объектов, – отмечал Гоббс в «Левиафане», – а устанавливается или каждым отдельным человеком, соответственно своей личности (там, где нет государства), или (в государстве) лицом, представляющим государство» . Такой релятивизм и отсутствие наказания в загробной жизни (ввиду её отсутствия) было радостно воспринято светским обществом периода Реставрации. Погоня за наслаждениями стало его визитной карточкой. Либертинизм (от англ. liberty — личная свобода) стало модной философией молодых повес.
Либертины отличались полной безнравственностью, часто это были просто бессердечные бабники. Они растрачивали впустую свои (обычно унаследованные) состояния на азартные игры, вино и женщин, залезая в огромные долги. Фактически это были откровенные шалопаи, прикрывающие своё поведение философскими одеждами, и философия Гоббса полностью подходила в своих этических аспектах для оправдания либертинизма . Доктрины Гоббса служили либертинским поэтам и драматургам способом интерпретации человеческого поведения.
Но, углубившись в чтение «Истории реформации», типичный либертин Рочестер постепенно стал отходить от механистической, детерминированной философии Гоббса, превращавшей человека в машину. Жизнь по законам природы, подобная животному, сначала привлекала Рочестера своим цинизмом. Гоббсианство, сенсуализм, практический разум, руководящий нашими действиями и помогающий человеку удовлетворять свои желания – эти принципы легли в основу философии рочестеровской «Сатиры против Разума и Человечества». Однако болезнь подтолкнула Рочестера к осознанию того, что Барнет в своей «Истории Реформации» предоставляет грешникам (как и еретикам) надежду на спасение. Болезнь дала Рочестеру возможность раскрепоститься душевно и задуматься о вечном, о душе, о ничем не ограниченном, божественном мире, о нравственной ответственности и о посмертном наказании за беспутную жизнь. Книга Барнета произвела большее впечатление на Рочестера, он даже поделился своими размышлениями с королём . Барнет выглядел блестяще и как мыслитель, и как просто человек: он был физически привлекателен, как и сам Рочестер, и вполне подходил для роли наставника. В течение нескольких месяцев, по словам самого Барнета, они общались, ведя свободное обсуждение разных вопросов.
Барнет и Рочестер спорили о трёх главных принципах: морали, естественной религии и обрядовой религии, христианстве в частности. Рочестер признавал, по словам Барнета, мораль, и видел её необходимость для управления миром, для сохранения здоровья, жизни и дружбы. Он стыдился своего прежнего поведения, потому что превратился в животного, причинил боль своему телу и навлёк на него недуги, и погубил свою репутацию более чем от какого-либо глубокого ощущения Высшей Сущности или иного состояния. Но он признавался, отмечал дальше Барнет, что не считал свои деяния преступлением против Господа, и что раскаяться может только в том, что нанёс вред себе и остальным людям. Рочестер настаивал, что придерживался двух основных моральных принципов: не навреди другим людям и себе. Но и не отрицал стремление к удовольствию, как основы для удовлетворения свойственных человеку естественных желаний. Ибо, как утверждал Рочестер, было «неблагоразумно дать их человеку, чтобы затем ограничить или обуздать их, имея в виду свободу в употреблении вина и женщин» . Когда от обсуждения моральных принципов Рочестер и Барнет перешли к обсуждению веры в Господа и религии вообще, последний привёл слова Джона Уилмота: «что есть Высшая Сущность, что мир создан не случайно, и что истинная цель природы явлена нам, чтобы продемонстрировала вечную силу её Творца…что наше знание о Боге настолько скромно, что мы не должны вообще думать о нём; и любовь к Богу казалось ему дерзостью и невообразимой блажью».
А когда Барнет стал рассуждать о Священном писании и официальной религии, Рочестер высказался резко, но честно (в пересказе Барнета): «…Божественное откровение, явленное одному человеку, даёт ему власть обмануть весь мир: пророчества и чудеса, свет был всегда полон странных историй; смелость и хитрость интриганов, столкнувшись с простотой и доверчивостью людей, легко даёт им получить всё что угодно» . Ведь ещё в «Сатире против Разума и Человечества» Рочестер направил свою иронию против «ложного разума» клерикалов.
В начале апреля 1680 г. Рочестер уехал из Лондона, полагая никогда не возращаться. Вероятно, он находился в Эддербери или Вудстоке. Рочестер находился на молочной диете, по словам Барнета, склонный впасть в лихорадочное состояние. Так что любой несчастный случай мог бы его ослабить. В середине мая Рочестер принял роковое решение. Почувствовав себя хорошо, он отправился почтовых в Инмор, в Сомерсетшир, что вызвало у него лихорадку и новое воспаление язвы в мочевом пузыре, вызвавшее сильнейшую боль во всём теле. С большим трудом Рочестер возвратился в карете в свой домик в Вудсток-парке , где был уложен в огромную елизаветинскую кровать резного черного дуба с высоким навесом.
Новость об этом распространилась быстро, и в домике стали собираться все близкие графа. Леди Рочестер приняла бессменную вахту у постели больного, а старая графиня Сент-Джон удалила непристойные рисунки со стен, подготовившись к приезду детей Джона Уилмота. Собрались и доктора: Александр Рэдклифф и королевский врач д-р Шорт. Посоветовавшись, они прописали Рочестеру настойку опия для снятия сильных болей, а мать Рочестера заказала у Ральфа Верней её любимое старое средство – молоко ослицы . Барнет писал про милорда, что «у него были изранены и тело, и душа, он знал искусство врачевания, свою конституцию и свою болезнь достаточно хорошо, чтобы понять, что уже не сможет никогда поправиться .
Находясь на смертном одре, Рочестер вновь обратился к своим беседам с Барнетом, но «теперь длань Господа коснулась его», и, как он сказал своему наставнику, «это была не мрачная подавленность души, какую он ощущал ранее, но сильная, острая, проникающая скорбь: хотя тело его переносило чрезвычайную боль в течение нескольких недель, все же агония его души поглощала все ощущения тела» .
Находясь в предсмертном состоянии, Рочестер проникся заботой о своей душе. Раньше он считал, что душа не вечна, она как бы стирает память о прошлом и обретает новую телесную оболочку. Некоторое подобие идеи о переселении душ, свойственное античной философии. Тогда эти положения были основой взглядов Рочестера на Бога и религию. Но теперь, находясь при смерти, Джон Уилмот вспомнил вопрос Барнета в период его долгих бесед, о свой ответ на него:
 
Я спросил [Рочестера], если бы погибельный образ его жизни навлёк на него множество недугов, смог бы он обвинить в этом Господа, или ждал бы, что Он избавит его от них чудесным образом. Он признался, что для этого не было никакого основания. Я вновь его спросил, если грех ввергнет душу, благодаря естественной причине, в бесконечный ужас и страдания, которые, пребывая в каждом живом существе до его смерти, должны продлиться вечно, пока не вмешается сверхъестественная сила, смог бы он обвинить Господа в том, что явилось результатом его собственного выбора и дурной жизни? На что он сказал, блаженны верующие; ибо всё это не во власти человека.

С 26 мая 1680 г. Рочестера стал посещать священник его матери Роберт Парсонс. Через несколько дней пастор стал читать Рочестеру 53 главу из Книги Исайи, в которой очень похоже изображались страдания пророка, подобные «страстям Господним». Некоторые фразы можно было отнести и к самому Рочестеру:

2 Ибо Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему.
3 Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его .

Когда Рочестер услышал эти слова еврейского пророка он проникся теми удивительными чувствами, которых он очень жаждал, и осознавал, что получить их можно только непосредственным опытом, которое он искал безуспешно среди деистов и даже рациональное христианство Барнета было не в состоянии донести Это до него. Позже, встретившись со своим наставником, Рочестер сказал ему, что «он почувствовал в себе внутреннюю силу, которая настолько просветлила его мышление и убедила его, что он не мог этому больше сопротивляться, ибо у слов этих была сила, пронизывающая его душу подобно лучам» .
Нет сомнения, отмечает профессор Пинто, что это было описание подлинного мистического опыта . Рочестер даже попросил свою жену и мать прочитать ему ту же самую главу ещё раз, пока он впитает её в сердце своё. В самом начале июня Рочестер исповедался, покаялся и был соборован. К покаявшемуся грешнику зачастили клерикалы, епископ Оксфордский д-р Фелл, д-р Маршалл для совместной молитвы, а из Лондона приехал Барнет. Во время болезни Рочестер проявлял огромную нежность и истинную доброту к своей жене, которая в течение нескольких лет обреталась в католической вере, убеждая её принять протестантство, и таким образом избежать угрозы «Паписткого Заговора». Несмотря на постоянное отсутствие и неверности графа, гнев и сарказм, и даже ту роковую болезнь, которую он передал ей, леди Рочестер любила своего мужа, особенно в его предсмертном состоянии. И она его послушалась. После консультаций с Барнетом, преобразование Элизабет Малле совершилось . Честный Джон Кэри, сумевший сберечь хозяйское добро в смутное время, писал Ральфу Вернею, что в одно из воскресений июня «она приняла святое Причастие с милордом и молилась вместе со всеми» . Парсонс отмечал также «его сердечное беспокойство о набожном образовании его детей и желание, чтобы его сын никогда не становился остроумцем, таким как он, объясняя, что они все несчастные существа, гордящиеся оскорблением Господа и религии, отрицающие своё бытие или своё провидение» . Все, у кого здоровый Рочестер вызывал некую неприязнь, удивились его преобразованию и молились за его выздоровление. Но уже во второй раз известие о смерти Рочестера разнеслось по Лондону. 5 июня Барнет писал лорду Галифаксу, что у Рочестера «…прорвалась язва в мочевом пузыре, и он писает гноем, испытывая чрезвычайные боли…» .
19 июня (по старому стилю) Рочестер подписал в присутствии Парсонса и его матери, а также Фэншоу и других лиц своё «Покаяние на смертном одре»:

В глубине моей души я питаю отвращение и ненависть к своей прежней нечестивой жизни, и думаю, что никогда не смогу в достаточной мере восхищаться совершенством Господа, явившего мне истинный смысл моих пагубных взглядов и мерзких привычек, с которыми я до настоящего времени жил в этом мире без Бога и без надежды … и я, один из самых великих грешников, все же надеюсь на милосердие и прощение. Аминь .

Фэншоу приехал побыть умирающим с Рочестером неделю, а затем в столице распустил слух, что Рочестер сошёл с ума, коль принял веру. Конечно, это может показаться странным сейчас, но, видимо, что-то переломилось в душе графа. 25 июня он продиктовал письмо Барнету:

Мой достопочтимый д-р Барнет. Мой дух и тело одновременно приходят в упадок, так что пишу я Вам письмо столь же хилое, как и я сам. Я начинаю оценивать церковников выше всех людей в мире…И если Господь соизволит дать мне пробыть ещё какое-то время на этом свете, я надеюсь в беседе с Вами подняться до такой степени благочестия, что мир увидит, как я ненавижу то, что так долго любил, и насколько я торжествую в раскаянии и в служении Господу .

Рочестер часто призывал к себе детей, которых очень любил, и говорил с ними «с таким здравым смыслом и чувствами, которые не передать на бумаге» . К середине июля Рочестер почувствовал себя немного лучше, и Гилберт Барнет решил поехать в Вудсток, хотя и без большой надежды на полное восстановление его сил. 18 июля Джон Кэрри сообщил Ральфу Вернею, что «милорд Рочестер продолжает быть слабым, он иногда оживает, что даёт хорошую надежду на его  выздоровление, но потом снова заболевает, и мы начинаем опасаться худшего» . 20 июля Барнет приехал в Вудсток и оставался с Рочестером четыре дня.

Он испытал постоянные боли с небольшими промежутками ослабления, и однажды перенес невыразимое мучение; все же он переносил всё это стойко без роптаний и жалоб. Всё его тело было истощено, ничего не осталось, только кожа да кости; а на спине образовались пролежни, и началось омертвение тканей. Но был настолько слаб, что не осталось никаких надежд ему остаться живым .

В пятницу 23 июля, увидев, что Рочестеру стало немного лучше, Барнет решил уехать по делам в Лондон, так как врач сказал, что милорд сможет продержаться ещё несколько недель. Но в понедельник, 26 июля, около двух часов утра, Рочестер умер, «без приступов и без стонов» .
 На следующий день после смерти графа его завещание было прочитано в присутствии его вдовы, его матери, Джона Кэри, Фрэнсиса Уорра, и двух служанок. Сын Чарльз должен был получить своё недвижимое имущество, и леди Рочестер сохраненное состояние, юридически её долю наследства вдовы. Дочери Уилмота должны были разделить 12000 фунтов: Энн получит 4 000 фунтов при достижении восемнадцати лет, Элизабет и Малле – ту же сумму в шестнадцать лет. Все эти средства гарантировал контракт между Рочестером и его женой от 1672 г. Долги графа должны были быть заплачены, а также должны быть уплачены суммы, которые задолжал ему Карл II. Белль-Фассе достались одежда и бельё его господина; Роберт Парсонс получил средства к существованию в Кларенсе, а маленькая Элизабет Клерк (дочь Рочестера от Элизабет Барри) – сорок фунтов, ежегодно в течение всей жизни. Наконец, вдова и её теща обе стали душеприказчицами состояния Рочестера, пока вдова остаётся одна и живёт в согласии со старой графиней. При невыполнении этого условия, состояние переходит полностью в управление Энн Уилмот, или, в случае смерти последней, к «очень достойному дяде»  Рочестера сэру Уолтеру Сент-Джону.
По словам Парсонса, Рочестер дал строгое указание людям, хранившим его бумаги, сжечь все его светские и непристойные письма, в которых он поносил Господа и святую религию, а также уничтожить все его скандально непристойные и грязные картины .
Но среди сожжённых бумаг, как предполагают, находилась «История интриг двора Карла II», не только эротическое, но и политическое полотно, первичный источник по эпохе Реставрации. Жаль, ибо tempora mutantur et nos mutantur in illis.
9 августа, спустя две недели после кончины, тело Рочестера похоронили в семейном склепе при церкви в Спелсбери. Присутствовала вся семья, Роберт Парсонс прочёл замечательную проповедь, назвав Рочестера «столь великим человеком и столь великим грешником» , процитировав евангельское изречение от Луки:

Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии .