Нар Дос - Смерть - перевод с армянского -36

Нар Дос - Смерть - перевод с армянского языка -36

           На следующий день Шахян отправился к Базеняну. Когда он только собрался было открыть дверь в комнату своего друга, он услышал изнутри какой-то оживленный разговор. Он слышал голос Базеняна и женский голос: первый говорил сердито, второй — с упреком и слезами. Шахян послушал лишь мгновение, а затем ушел. Он пересёк конец коридора отеля и развернулся, чтобы вернуться, как в этот самый момент из номера Базеняна вышла статная женщина. Шахян сразу узнал ее. Это была пани Зданевич. Шахян не хотел, чтобы она его видела, и свернул в нишу коридора. Заглянув за стену, он увидел, как пани Зданевич с гордо поднятой головой прошла по главному коридору и спустилась по лестнице наружу. Шахян ждал, когда Базенян выйдет из комнаты, но Базенян так и не появился.

Этот инцидент показался Шахяну очень странным. Он совсем не ожидал, что женщина, с которой был Базенян, окажется пани Зданевич, и что он станет разговаривать с этой женщиной так грубо. Но какая связь была между ними?... Шахяна вновь пробудило то мнение о взаимоотношениях Базеняна и польки, которое возникло у него еще на станции «Михайлово», где он впервые встретил их ранней осенью, возвращаясь из Батуми в Тифлис.
Он не знал, стоит ли ему идти к Базеняну после этого инцидента. Так или иначе, он ждал довольно долго, затем вышел из укрытия и направился к комнате своего друга.
Когда он вошел, Базенян быстрыми, нервными шагами словно мерил комнату. Его лицо было искажено от гнева, глаза приобрели злобное выражение.
Шахян был полон решимости показать, что он ничего не знает и ничего не видит, но ситуация Базеняна показалась ему настолько необычной, что он не мог не спросить: «Что случилось? Ты выглядишь сердитым».
«Это ничего. Я получил неприятные новости», — сказал Базенян, пытаясь взять себя в руки.
- Садись, пожалуйста. Хорошо, что ты пришёл. Я сам хотел сейчас к тебе зайти по очень важному делу.
"В чем дело?" — спросил Шахян, с удивлением глядя на его необычное лицо.
Вместо ответа Базенян достал из кармана письмо и дал ему прочитать.
Шахян молча прочитал. Письмо было от Марутяна, в котором он умолял Базеняна встретиться с ними до его отъезда и напоминал ему об обещанном пожертвовании. В конце Ева добавила: «Я тоже Вас умоляю. Мы будем очень признательны».
«Я и пришёл именно по этой причине», — сказал Шахян, возвращая письмо.
«Как это может быть?» - Спросил Базенян с удивлением.
«Вчера вечером, когда я уходил от тебя, меня встретили на улице отец и дочь. Марутян просил передать тебе, что ты должен встретиться с ними перед тем, как уедешь, потому что они хотят передать тебе письмо, чтобы ты забрал ее сына. Ева тоже очень просила», — добавил Шахян совершенно равнодушно.
Базенян ничего не сказал. Он нахмурил брови и снова начал ходить по комнате, задумчивый и мрачный. Затем он внезапно остановился перед Шахяном и посмотрел ему прямо в глаза очень серьезным взглядом.
— Послушай, Левон. Я хотел прийти к тебе, и именно поэтому я хотел прийти, поговорить с тобой. Послушай, что я скажу, и ответь мне честно. Даешь ли ты мне право пойти к Марутянам?

Шахян был поражен.
— Как бы это сказать, да...
«Извини, я не это хотел сказать. Я хотел сказать, будет ли тебе неприятно, если я пойду...»
«Ради Бога, Сурен, нет смысла об этом говорить», — перебил его Шахян, слегка раздраженный.
«Если бы мне было неудобно чтобы ты пошёл к Марутянам, я бы не пришел к тебе сам, чтобы рассказать об их проблеме. Ты волен делать, что хочешь и как хочешь. У меня нет ни права, ни желания вмешиваться. Могу тебя заверить, что я вообще решил уйти в сторону. Не думай обо мне вообще, пожалуйста.
Базенян на мгновение грустно посмотрел в глаза Шахяна.
— Но ты все равно расстраиваешься, Левон.
Шахян пожал плечами и спокойно отошел от него.
«Я уезжаю сегодня или завтра», — сказал Базенян после недолгого молчания.
- И, возможно, мы больше никогда не увидимся. Я хочу, чтобы мы расстались так же, как и относились друг к другу с абсолютной искренностью и братской любовью. Вот почему я спрашиваю, не будет ли тебе обидно, если я пойду к Марутянам. Если бы я знал...

Шахян сделал резкий жест нетерпения. На этот раз каждое слово, сказанное его другом, казалось ему лицемерным и льстивым.
«Ты заставляешь меня снова повторять, — сказал он спокойным голосом, но подчеркивая каждое слово, — если бы мне было неудобно чтобы ты пошёл к Марутянам, я бы не пришел к тебе сам, чтобы рассказать тебе об их проблеме... тем более, что именно она, Ева, и попросила об этом».
— О, я приписываю это твоей излишней честности и — прости меня, пожалуйста, — твоей слабой воле, Левон, — воскликнул Базенян.
— Отец и дочь дали тебе задание, не понимая, как трудно тебе должно быть его выполнить, а ты не нашел в себе смелости отказаться и выполнил его, но выполнил — неужели я не вижу — с тяжелым сердцем... Левон, в своем письме ко мне ты просил меня быть с тобой честным. Теперь я должен просить тебя о том же. Умоляю тебя, не скрывай от меня ничего, как видишь, и я сам ничего от тебя не скрываю. Если ты мне скажешь честно, не задумываясь, что тебе не по душе идти мне к Марутянам, то я тебя уверяю, Левон, при нашем братстве, сегодня же, сию минуту, я уеду, уеду, как бы мне ни было тяжело осознавать, что Марутяны будут очень недовольны и удивлены моему поведению, которое, конечно, останется для них непонятным. Я вижу, что мои слова создают у тебя впечатление, будто ты готов к жертве. Но имей в виду, Левон, что этот вопрос для меня важнее, чем для тебя. Если я так настойчиво, прошу тебя быть со мной честным, почему же мне не сказать правду, — я это делаю не столько потому, что не хочу причинить тебе хоть какую боль, сколько потому, что... Послушай, Левон, что я говорю. Ты, конечно же, обратил внимание на несколько слов, которые Ева добавила к письму отца. Эти несколько слов — целая история, целая трагедия для меня. Получив твое письмо, я почти месяц избегал Марутянов, чтобы не видеться с Евой, по известной тебе причине. Но теперь она просто приглашает меня. Что мне делать? Мне идти? Я хочу пойти, мое сердце жаждет пойти, но я не должен идти, потому что я чувствую, что... Этот визит будет иметь для меня роковое значение, я чувствую, что если я увижу Еву еще раз, моя воля сильно ослабнет, и тогда я пропаду, пропаду для дела, которому поклялся служить, забыв о всяком личном счастье... Вот почему я хочу, чтобы ты стал для меня хотя бы предлогом, чтобы не видеться с Евой и уйти, уйти отсюда. Упаси меня от этого искушения, умоляю тебя, Левон. Просто запрети мне ходить к Марутянам. Сделай это если не потому, что ты тоже любишь Еву, то хотя бы из любви к великому делу, которому я служу... Ты слышишь, Левон, о чем я тебя прошу?

И Базенян посмотрел на Шахяна с такой отчаянной мольбой, что, казалось, от его ответа зависело его спасение.

Но Шахян стоял очень холодно и равнодушно, и его удивляло, как друг не замечает, что он не верит его словам и считает ее поведение просто поступком, не имеющим никакой другой цели, кроме как завоевать его сердце в обмен на полученную от него тысячу рублей. Шахян уже испытывал отвращение, когда думал, что отдал эти деньги Базеняну, потому что тот отдал ему Еву, а теперь он испытывал еще большее отвращение, когда увидел, что Базенян не принимал деньги ни для какой другой цели и теперь пытался прикрыть эту цель софистикой.

«Ты же понимаешь, что... ты просишь меня о чем-то глупом», — сказал он, не находя более мягкого слова вместо «глупости». «Как я могу запретить тебе ходить в дом Марутянов? Хочешь- сходи, не хочешь — не ходи. И, пожалуйста, не вмешивай меня в это».

Эти холодно сказанные слова, видимо, оказались неожиданными для Базеняна, поскольку он оказался изрядно удивлен.
— Подожди, Левон. Что ты говоришь? Я сказал что-то оскорбительное? Да?

«Ты не сказал мне ничего оскорбительного, просто... я тебя не понимаю», — сказал Шахян, стараясь избежать острого взгляда Базеняна и чувствуя себя готовым бросить ему правду в лицо.
- Так чего же ты не понимаешь?
— Например... раньше ты просил у меня разрешения пойти к Марутянам, а теперь просишь запретить тебе... Не понимаю, откуда у меня вдруг такая власть на тебя...
«Что ты сказал... власть?» — резко переспросил Базенян, словно пораженный молнией от внезапно пришедшей ему в голову мысли.
- А, так вот почему деньги, которые были вчера вечером...
Он с силой ударил себя рукой по лбу, провел пальцами по вискам и, словно пораженный острой внутренней болью, закрыл глаза. Через мгновение он внезапно убрал руку со лба, торопливо расстегнул сюртук, вынул из нагрудного кармана конверт, который Шахян дал ему накануне вечером, и решительно положил его на стол перед собой.
«Чтобы ты не думал, что я дал тебе такую власть в обмен на эту тысячу рублей, пожалуйста, забери их обратно», — сказал он с убийственным спокойствием для Шахяна.
Шахян тут же иссяк.
«Сурен», — прошептал он.

«Нет, нет, пожалуйста», — перебил его Базенян и придвинул к нему конверт.
- Я не люблю шутить.
- Я... я ничего подобного не говорил...
- О, это все равно. Мне было достаточно одного слова, малейшего намека. Ты можешь думать обо мне что угодно, но если ты считаете меня глупцом, то ты ошибаешься. Я возвращаю тебе деньги, которые ты мне дал вчера вечером, все. Другого выхода нет, я не вижу другого иного выхода, услышав твои подозрения...
- Сурен, разве ты не понимаешь, что убиваешь меня своими словами? Шахян вздохнул.
«Но ты уже убил меня», — заметил Базенян на всем серьёзе.
"Как?" – сердито спросил Шахян.
«Итак, я воспользовался тем, что ты неравнодушен к Еве, а Ева неравнодушна ко мне. И так, я сумел воспользоваться вашими этими чувствами. Так, проще говоря, я хотел продать тебе Еву за деньги... Ты хоть на минуту, на секунду задумался, какое это чудовищное подозрение?... Я должен был сегодня послать эти деньги, и как хорошо, что я их еще не послал, а то я сошёл бы с ума... Если ты затаил на меня такое чудовищное подозрение, то что же удивительного, что ты тоже подумал, что я обманул тебя, что я выдумал ложные проблемы моих друзей, что эти деньги не для их спасения, а что я вымогал их у тебя ради себя... О, как не обманула меня моя душа, как не обманула меня...
И Базенян сел, изобразив подавленность и страдание, и опустил голову на руки.
Шахян стоял бледный и красный, с ужасом глядя на Базеняна.
«Сурен», — пробормотал он, — «как мне убедить тебя, что ты неправ?...»

«Никак», — крикнул Базенян и вскочил, его глаза сияли. Он взял стакан со стола, с силой ударил его об пол и разбил.
- Пожалуйста, собери эти части вместе, сделайте этот стакан целым, если сможешь. Вот как ты разбил мое сердце. Я так сильно любил тебя, страстно желал вернуть тебе тот душевный покой, о котором ты просил, что готов был пожертвовать своими лучшими, самыми нежными чувствами. Между тем, что ты сделал со мной, какое объяснение ты даёшь моему искреннему желанию... И все это из-за этих несчастных, этих ненавистных денег. Забери, забери, пожалуйста, эти деньги, и пусть между нами больше не будет разговоров о Еве. Я знаю теперь, что я сделаю, и я докажу тебе, что я, в конце концов, смогу выполнять свой дружеский долг...
И так как Шахян даже не хотел подходить к конверту с деньгами, лежавшему на столе, то Базенян взял его и попытался силой вложить ему в руку. Шахян отвел руки назад и отступил. Конверт упал на пол.
«Бери, а то я брошу их в печку», — пригрозил Базенян.
- Брось, но я не возьму.
«Чтобы ты мог меня окончательно унизить?» — спросил Базенян со зловещим спокойствием, глядя на него исподлобья.
«Нет, чтобы доказать, что ты... несправедлив», — возбужденно настоял Шахян.
Базенян ничего больше не сказал, наклонился с тем же зловещим спокойствием, взял конверт с деньгами и решительными шагами направился к печке, в которой потрескивал огонь.
В то же время Шахян схватил шляпу и выбежал из комнаты.
Уже на улице, когда он шел по замерзшему снегу, заметил, что оставил свои мокроступы в отеле. Но он не стал обращать на это внимания и, ошарашенный, машинально повторял: «Неужели я ошибся, неужели я ошибся?...»
Теперь он не помнил, что именно сказал, ибо Базенян так пронзительно понял его внутреннюю сущность и с такой беспощадной строгостью раздавил его.
«Не может быть, чтобы это была наигранно», — думал он, вспоминая сцену возвращения конверта с деньгами с такой настойчивостью.