Контакт

          25 апреля 20** года во время выполнения технического обслуживания пилотируемого корабля «Союз МС-39» и в связи с возникшей экстренной необходимостью летчиком-космонавтом Дмитрием Алексеевичем Петраковым произведен выход в открытый космос. Из-за вхождения корабля в теневую зону связь с космонавтом была недоступна в течение 1 часа 08 минут 40 секунд.

*** 
         
          Повернувшись спиной к кораблю, я слегка оттолкнулся и поплыл прочь от хвостового отсека, пытаясь поймать улетевшую гайку. Удалялся все дальше и дальше от корабля, а гайка кувыркалась серебряной рыбкой, меняла оси вращения и никак не давалась в руки. Удивительно, до чего схожа механика движений в вакууме и в воде. Та же вязкость, медлительность, растянутость траекторий. Вскоре стало понятно, что ничего у меня не получится. И точно – фал, соединяющий с кораблем, натянулся - я замер.
 
          Только теперь, плюнув на гайку, огляделся вокруг.

          Космос.
 
          Поначалу разум воспринимал окружающее пространство как плоскую картинку – старую театральную декорацию с множеством мелких прорех, сквозь которые сочился свет. Внезапно я ощутил пустоту. Не увидел, а ощутил – огромную, черную зияющую пустоту снизу, сверху, справа, слева – везде! И эта пустота надвигалась с огромной скоростью! Не за что схватиться, нет способов удержаться - я проваливаюсь в этот бездонный колодец и падаю, падаю, ускоряясь сильнее и сильнее. Чернильная мгла сужается, подступает вплотную, скручивается жгутом вокруг немеющего тела. Ненасытная прорва затягивала и меня, и корабль, и весь Млечный путь в свою голодную утробу. Чем быстрее я падаю, тем меньше становлюсь сам, съеживается за спиной Земля, звезды, галактики, вот осталась от нас одна общая маленькая голубая точка, еще мгновение, и не останется ничего!

          Шум в ушах, резкая боль в глазах, я судорожно вдыхаю, смотрю на дисплей компьютера на рукаве скафандра – все показатели в норме. Значит, это минутное головокружение, отключка, здесь такое бывает, сейчас пройдет.

          И в этот момент, именно в этот момент, я заметил небольшое свечение. Непонятное, чужеродное - внешнее проникновение в уже ставшую моей частью черноту. Прямо передо мной, проплывал яйцевидный объект не более трех метров в поперечнике. Из иллюминатора на носу лился желтоватый свет.

            Что это? Космический корабль, спутник? Летающая тарелка?

            Нет. Нет!
 
            Во-первых, не бывает летательных аппаратов такой величины. А во-вторых, приборы не фиксировали никаких тел в пределах видимости – никаких!
 
            Но я же вижу! Я вижу!
 
            Объект приближался довольно быстро, немного развернулся, и… - я перестал дышать - из иллюминатора на меня смотрело человеческое лицо!

            Мираж? Галлюцинация?

            Потрясение!

            Страх - сейчас кувырнется, как гайка, и…

            Врешь, не уйдешь! – я ухватился за выступы на иллюминаторе объекта, и какое-то время мы летели вместе. Нас разделяли только два экрана – моего шлема и его иллюминатора. Приблизившись почти вплотную, я рассмотрел лицо пришельца во всех мельчайших подробностях. Мужчина. Довольно молодой, не больше тридцати. Рыжие волосы, вздернутые светлые брови. Вытаращенные голубые глаза. Веснушки на курносом носу, щеки в мелких прожилках. Красные, очень красные губы. И довольно массивный подбородок, на котором слева шрам, похожий на буквы «В» и неполную «О». Живое человеческое лицо.

            Самое удивительное, что по его губам четко прочиталось произносимое русское матерное ругательство. И я, словно заведенный, все повторял и повторял в ответ те же самые три слова.

             Дальше сработала автоматика – истекло время свободного полета - и фал потащил меня обратно к кораблю…
            
              Потом? Ну что потом… Доклад на землю, экстренное возвращение, длительное обследование, отстранение от полетов, диагноз. Хорошо еще, что не сочли за враля – все энцефалограммы подтвердили - я говорю правду. Точнее, я думаю, что говорю правду. А истинная правда заключается в том, что в означенное время в означенных координатах ни одно физическое тело в пределах видимости систем корабля не находилось. И тем более российских, это уж мы знаем точно. Хотя ругаться по матушке могут не только русские.

            Но я уверен, что это не галлюцинация! Я не могу этого доказать, у меня нет свидетелей. Свидетель-то один – тот самый конопатый парнишка. Единственный свидетель. Я свыкся уже с потерей работы, потерей профессии, друзей, честного имени, нормальной человеческой жизни. Пусть! Пусть. Я хочу только одного. Я хочу для себя, хотя бы только для себя получить доказательство, что я не сумасшедший, что это не было галлюцинацией, что все это было, было, было! Мне больше всего на свете нужен этот парнишка в летательном аппарате, он мне нужен больше жизни, больше всех истин на земле! Я, может, только поэтому еще и жив, только поэтому не свихнулся окончательно, что жду, что верю, что чувствую – он есть, мой единственный свидетель, он есть, и я его найду! Найду…

***

           Зимин уныло брел к маленькому занюханному гастроному скорее по привычке, чем с определенной целью. Он не пил уже неделю. Не ел со вчерашнего утра. Марина, его подруга и гражданская жена, не приходила три дня, а без нее Зимин уже забыл, где брать еду и выпивку. Голова привычно болела, но сознание было ясным, без белой горячки, глюков и чертей. «Может, и ничего, поживем еще», - думал Зимин, испытывая теплую детскую радость от запаха свежей весенней листвы, от солнечных зайчиков на мокром от недавнего дождя асфальте.
 
           В дверях гастронома он столкнулся с высоким сутулым мужиком в добротном темно-синем костюме. Зимин вежливо посторонился, даже придержал тяжелую деревянную дверь, но мужик застыл в проходе с открытым ртом и не торопился выходить. Зимин отпустил дверь, послышался глухой удар и крик мужика. От греха подальше Зимин повернулся и быстро пошел прочь. Он слышал, как мужик что-то кричал, слышал его поспешное шарканье за собой, но шел, не оборачиваясь и ускоряя темп. Зимин уже привык, что к нему относились как к деклассированному элементу, обвиняли и навешивали свои и чужие грехи без разбирательств и выяснения истины. Знали бы они, знали бы, кем он когда-то был, что он когда-то видел!

            Однако мужик не отставал. Зимин перебежал через дорогу и нырнул в подворотню. Поднял с земли старый кирпич. Прислонившись спиной к облезлой штукатурке дома, стал ждать. Шаркающие шаги приблизились, Зимин поднял руку с кирпичом. Вот показалась голова с седым ежиком. Мужик оглянулся. Зимин выронил кирпич.

             Они сидели на узкой лавочке рядом с песочницей и ощупывали друг друга, словно слепые. Оба плакали.

- Узнал? Узнал, братишка, вижу – узнал. Голубчик ты мой, дорогой ты мой! Как же я ждал тебя, как искал, как верил! Ну что ж ты в таком виде, пьешь? Ну как же ты не бережешь себя, ну мог же и заболеть, и сдохнуть к чертовой матери! Ну как бы я тогда? Ну зачем тогда вся жизнь моя дурацкая? Ну, смотри на меня, смотри, дурашка ты этакая! Ну-ка быстро говори, откуда у тебя этот шрам? А? Я же сразу тебя по нему узнал! Как увидел тебя в гастрономе через стеклянное окошечко в дери, так как молнией меня! Это ж как тогда, через иллюминатор! Шрам - это же доказательство, только у тебя такой! Ну-ка, откуда он? Ну-ка! – Петраков гладил трясущимися руками Зимина по рыжим завиткам на лбу, по конопатым щекам, тяжелому небритому подбородку со шрамом.
 
               Зимин не отстранялся, смотрел на Петракова безумными глазами, красные обветренные губы его дрожали.

- Я, я… шрам - это в детстве еще, на корягу налетел, когда в пруд нырял… А ты точно он? Я ведь не верил уже… Ты точно? Ты ведь не… Я ж не пил неделю…

- Ах ты ж дура моя! Ну смотри, смотри – это же я, я! Ну-ка вспоминай! Ну же, узнаешь? Что ты мне тогда сказал? Отвечай быстро! – Петраков захлебнулся от счастливого смеха, - Ну, апрель, 25 число, 20** год, ну же?
 
-  Так ты живой? Ты был? Никто не верил, и я уже не верил, думал - этого не было!
 
- Было, голова садовая, было! Вот он я, вот он ты! Мы – единственные свидетели! Ты мой, а я – твой. Теперь они не отвертятся, теперь мы им докажем! Ну-ка, быстро отвечай, что ты сказал, когда меня увидел? Ну, что? Ты помнишь?

- Да, я помню – «** твою мать» сказал.

Петраков расхохотался:

- А я, я что тебе ответил? Ну ка, что ответил?

- Не знаю, не слышал, только по губам – ты ответил – «** твою мать».

- Ах ты ж дура моя! Конечно, что ж я мог тебе ответить-то? Я, русский человек?!

            Они долго еще сидели на скамейке, обнимаясь и целуя друг друга, рассказывая, как жили после той встречи, как никто не верил им, как Петракова с почестями проводили на пенсию, а Зимина просто поперли с работы за срыв программы и антинаучные теории. В результате он запил и сам стал считать себя умалишенным.

            Петраков вытирал покрасневшие опухшие глаза, кивал седой головой и доверительно шептал Зимину:

- Я бы тоже запил, но у меня давление, не могу пить. И меня наши прикрепили к клинике, каждый год обследование, то - сё, профессор один диссертацию пишет. Думает, это у меня от излучения. Ты вот что, завтра же мы пойдем к этому профессору, я должен тебя предъявить, понимаешь? Он обязан подтвердить, что ты есть, значит все было, значит я здоров, мне обязаны верить. И тебе обязаны поверить, понимаешь? Теперь вся жизнь изменится, теперь все наладится, веришь мне? Веришь, братишка?..

***
 
             Стайка студентов Пироговки послушно проследовала за своим профессором, светилом отечественной психиатрии, в палату 19.

             В торце длинного узкого пенала палаты на широкой койке лежал старик с темными запавшими глазницами на бледным небритом лице. Не обращая внимания на вошедших, он пристально рассматривал трещины на высоком потолке.
- Познакомьтесь – это наша знаменитость, Петраков Дмитрий Алексеевич, герой космоса, совершивший семь полетов на орбиту и три выхода в открытый космос. Но увы, увы, человеческая психика не всегда справляется с нагрузками. В экстремальных ситуациях она порой дает такие сбои, что современная наука пока бессильна что-либо изменить. Увы-увы. С виду совершенно здоровый человек, но не говорит, не слышит, никак не реагирует на внешние, так сказать, раздражители.
Фельдман, что вы все время вертитесь! Вы бы слушали в оба уха – с этим и нашим следующим пациентом будет связана ваша курсовая работа.  Пройдемте дальше.

             Группка студентов вышла из палаты 19 и вошла в палату 21.

             В точно такой же палате на точно такой же койке лежал мужчина неопределенного возраста с рыжим чубом и искусанными в кровь губами. Мужчина скользнул безразличным взглядом по вошедшим и закрыл глаза.

- А это наш второй пациент – Зимин Александр Ефремович. Болезнь впервые  проявилась после неудачной попытки побить мировой рекорд … впрочем, это конфиденциальная информация. Короче, здесь имеются схожие обстоятельства – неадекватная реакция на экстремальную ситуацию. Кроме того, состояние больного усугубилось последующим злоупотреблением спиртными напитками. В результате - галлюцинации, навязчивые идеи, бредовые состояния. Как я уже сказал, весьма схожая клиническая картина с предыдущим случаем. Его-то и привел к нам больной Петраков. Знаменитый феномен парности. Случайная встреча, эффект узнавания родственных душ, общие ложные воспоминания - тут так бывает. В результате – резкое ухудшение состояние у обоих, острый психоз, госпитализация, принудительная терапия. Мда… «Схожесть психо-эмоциональных типажей как предпосылка к однотипным сбоям нервной системы в экстремальной ситуации» – тема моей текущей научной работы. Мда…

Фельдман, опять вы не слушаете! Вот вам задание для курсовой работы – поговорите с лечащим врачом,  изучите истории болезней Петракова и Зимина, сопоставьте обстоятельства, при которых болезнь проявилась и развивалась, сделайте обобщения и соответствующие выводы. Думаю, это будет не трудно, если вы хоть что-нибудь слышали из только что сказанного мною.

          Через три недели на зачете по психиатрии студент четвертого курса Фельдман Анатолий сделал подробный доклад со сравнительным анализом симптоматики, анамнеза и течения болезни Петракова Д.А. и Зимина А.Е. Профессор, выслушав доклад, похмыкал в кулачок и спросил:

- Так какие же выводы мы можем сделать из вышесказанного, уважаемый господин Фельдман?

Кудрявый Толик сник под строгим взглядом профессора и промямлил:

- На основании произведенных медицинских обследований и в результате сопоставления изложенных пациентами фактов, мы можем сделать вывод, что психические расстройства вышеназванных больных вызваны ощущением бессилия при попытке преодолеть неверие коллег в факт научного феномена, зафиксированного в результате физического контакта Зимина и Петракова 25 апреля 20**года.

             Профессор нервно снял очки, протер их замшевой тряпочкой, водрузил обратно и с негодованием уставился на Фельдмана:

- То есть, вы полагаете, что физический контакт пациентов Петракова и Зимина имел место быть 25 апреля 20** года во время выполнения ими полученных с земли заданий?

- Полагаю…

- Вы в своем уме?

- Но они ведь узнали друг друга.

- Так, Фельдман, еще слово, и ваша койка будет стоять в соседней с ними палате! Неуд! Не зачет! Осенняя пересдача!..
   
***
                …Там, на этой абсолютной глубине, одиночество ощущается особенно остро. Это ловушка. Дно, подняться с которого почти невозможно. Главное – не думать об этом, не запаниковать. Чернильное пространство впадины схоже со звездным небом – в мутных темных спиралях флуоресцентно мерцают в невесомости песчинки чьих-то завершившихся жизней. Они умирают и падают, как звезды, падают годами, десятилетиями, столетиями, становясь все меньше и меньше. Возможно, они никогда не достигнут дна. Потому что исчезнут. Или потому, что дна нет. Эта черная пропасть раздавила себя сама, прорвала в себе дыру, и всё, что достигает ее предела, исчезает, становится ею, расширяясь бесконечно вверх, вниз, вправо и влево - всюду!  Чернильная мгла проникает внутрь меня, заполняет каждую клеточку, каждый атом моего немеющего тела. Меня больше нет…
 
                Шум в ушах, резкая боль в глазах, я судорожно вдыхаю, смотрю на приборную доску – все показатели в норме. Минутное головокружение, отключка - здесь так бывает, сейчас пройдет.
 
                И в этот момент я увидел прямо перед собой человеческий силуэт. Он медленно приближался, в мутном луче батискафа.

                Человек! В скафандре! На глубине 11 километров!

                От ужаса мгновенно одеревенело все тело.

                Наверное, я уснул? Умер?
 
                До крови укусил себя за руку. От боли вскрикнул. Чувствую – значит - не сплю!
 
                Человек в скафандре протянул руки и приблизился вплотную к иллюминатору. Я видел в подробностях устройство шлема, шланги, уходящие вверх, даже заметил российский триколор на рукаве. Я встретился взглядом с этим человеком! Сухощавое лицо, темный ёжик короткой стрижки, капельки пота на широкой переносице. Тут я закричал в голос. Закричал то, что кричат люди, внезапно увидев бестелесный призрак лицом к лицу. Никогда не забуду эти безумные вытаращенные глаза, артикуляцию его бледных губ, по которой четко прочиталось ответное матерное ругательство. Потрясение было настолько велико, что я потерял сознание.

                Когда очнулся, в иллюминаторе была только обычная чернильная тьма.
 
                Я дал сигнал на аварийный подъем…

***
            
                25 апреля 20**г российский научно-исследовательский батискаф «Витязь-10», пилотируемый к.т.н. Зиминым А.Е., предпринял попытку опуститься на дно Марианской впадины – максимальная глубина 11 022 метра.

                В связи с внезапным ухудшением состояния здоровья пилота, погружение было остановлено на отметке 10 918 метров. Мировой рекорд максимальной глубины погружения в 10 928 метров, достигнутый американским исследователем Виктором Весково 14 мая 2019г., побит не был…