Двоякое безумие

Профессор Штайнер откинулся в кресле, задумчиво потирая седеющую бородку. За окнами его кабинета шелестели кленовые листья, а на стенах висели дипломы и старинные гравюры.
 
— За свою двадцатилетнюю практику, — начал он, поправляя очки на тонком носу, — я наблюдал множество форм душевных отклонений. Но позвольте мне сегодня коснуться лишь двух особенно любопытных типов: спонтанно-каузального и конститутивно-детерминантного.
 
Он сделал паузу, словно собираясь с мыслями.
 
— Спонтанно-каузальный тип иллюстрирует случай Хансена — того самого художника, о котором я рассказывал в прошлой лекции. Этот впечатлительный молодой человек, посетив музей античного искусства, буквально влюбился в образ Градивы с древнеримского барельефа. Её грациозный шаг, каменная улыбка, складки туники — всё это запало в его душу так глубоко, что породило целую систему бреда.
 
Профессор встал и прошелся по кабинету, его фигура отбрасывала длинную тень на книжные полки.
 
— Хансен начал видеть её повсюду. Сначала в толпе — мимолетные видения, затем в своих снах, а после — как живую женщину, с которой он разговаривал, которой писал письма, которую ждал на свидания. Он перестроил всю свою жизнь вокруг этой иллюзии. Каждое утро выходил в определенное время на прогулку, потому что верил: именно тогда Градива пересекает площадь. Его бред был спонтанным — возник от случайной встречи с произведением искусства, но со временем обрел каузальность, стал причиной всех его действий и переживаний.
 
Профессор вздохнул, вернулся к столу и взял с него небольшую фотографию в рамке.
 
— А вот конститутивно-детерминантный тип... это нечто иное. Взять хотя бы господина Мейера. Блестящий математик, который однажды развил теорию о том, что мир управляется посредством числовых соотношений, транслируемых через бытовые предметы. И хотя часть его разума всегда понимала абсурдность этой идеи, он методично продолжал следовать своей системе. Расставлял вещи в квартире по сложным геометрическим принципам, отсчитывал определенное количество шагов при ходьбе, избегал некоторых чисел.
 
Профессор улыбнулся с неожиданной теплотой.
 
— Однажды я спросил Мейера, понимает ли он ирреальность своей системы. И знаете, что он ответил? "Конечно, понимаю, доктор. Но разве не прекраснее жить в мире, где у хаоса есть скрытый порядок? Где каждый предмет наполнен сакральным смыслом? Я предпочитаю свой бред вашей реальности". И, признаться, в тот момент я почти завидовал его способности одновременно пребывать в двух мирах — осознавать иллюзию и продолжать в ней жить.
 
Профессор замолчал, глядя куда-то вдаль.
 
— Как сказал бы древний китайский мудрец Чжуан-цзы, разве это не чудесно — одновременно знать, что ты бредишь, и упорно продолжать бредить дальше? В этом есть своя особая свобода, недоступная нам, пленникам так называемой нормальности.
 
За окном начинал падать мелкий осенний дождь, и в кабинете становилось всё темнее.