Вторая часть Мерлезонского балета

              Что это за балет, любое заинтересовавшееся  названием лицо может узнать в инете -- таком замечательном подспорье, хотя и многократно заклеймённом.
      Речь идёт о незамысловатом, можно сказать,  рядовом, событии – поездке в санаторий. На сей раз Иечка поступила вопреки своим правилам, вновь отправившись туда, где успела побывать год тому.
      Западная Беларусь. Санаторий «Радон».  В прошлый раз дорога туда пролегала через Минск  и была очень животрепещуще описана в рассказе под названием «Туда. Там. Оттуда». Тогда состоялся перелёт из СПб в Минск с краткой,  ни к чему не обязывающей, но оттого не менее трепетной  для обеих сторон,  встречей с Полковником.
      На этот раз умудрённая как своим, так и чужим жизненным опытом, она изменила Аэрофлоту в пользу железной дороги, с которой у неё более, чем  полувековые, тёплые отношения, и которая не поселяет в душе и теле пассажира простой, животный, испытываемый всеми, не побоюсь этого слова, страх.
      Железная дорога, ведущая в пункт назначения, опять пролегала через столицу, где Ию, согласно давно-устоявшейся традиции, Он должен был мельком встретить.
      Не ахти какой поезд, но купе есть купе, нижняя полка. В нём не многолюдно: Ия и симпатичные, вполне интеллигентные мама с дочкой. А раз так, то и разговоры велись приятные, околокультурные.
      Зная Ию, нетрудно догадаться, что она, как бы невзначай, поведала соседям о своём баловстве, коим она кокетливо именовала занятие графоманством, или графоманией, как вам будет угодно. Кстати, в исконном смысле этого слова ничего уничижительного не заложено: графоман - это просто человек, пристрастный к писанию:  ну, не может он без этого обойтись. Согласитесь, такая «мания» всё же менее вредна для собственного здоровья и окружающего мира, чем она же, но с другим корнем. Сообщив спутницам, где можно почитать её рассказы, она в одночасье лишилась приятных собеседниц, тут же уткнувшихся  в телефоны и занявшихся чтением. Это потом, вернувшись в город, они встретятся за чашечкой кофе, обмениваясь летними впечатлениями, и она подарит каждой свою книжечку.
 
       Вот и Минский вокзал. До окончательного пункта назначения ещё полтора часа. Полковник, будучи заранее извещён  о проезде, обещал встречу. Надо сказать, что в вагоне была очень симпатичная проводница Марина, которая то и дело поила Иечку вкусным кофе, до которого Ия сама не своя. Сейчас, протерев чистой тряпочкой вагонные перила и откинув крышку, загораживающую ступеньки, она выпускает  Ию на перрон, прямиком в объятия Полковника.
      Двадцать минут неотрывных взглядов, незаданных вопросов, неполученных ответов, и вот уже Марина многозначительно кивает головой, мол, пора, пора. У него в руках пластиковый пакет, из которого он достаёт большую бутылку шампанского и коробку конфет – у Ии вот-вот день рождения.
              Сияющая, излучающая Иечка  под ревнивым взглядом Марины  забирается в вагон, а он, стоя у ступеней,  просит присмотреть за Ией, а то она у нас, знаете, какая… Марина обещает.
      Оставшийся отрезок пути  пролетает незаметно: по-прежнему вдоль дороги Ия любуется красотой и ухоженностью жизни  и природы неотъемлемой части  союзного государства.
              Всё бы хорошо, если бы не злосчастная бутылища!  Иечка вообще не переносит тяжести: достаточно сказать, что она даже смартфон без крайней надобности не положит в сумку – ей тяжело и безрадостно.  А тут целая бутыль, с которой не знаешь, что делать, да ещё к тому же  «брют» -- сухое-пресухое, которое она не уважает. Неожиданно её посещает прекрасная мысль! Она осторожно стучит в дверь купе проводника и от всей души делает Марине подарок. Ура! Все довольны. А Ия больше всех.
Многократно-бывалые «радонцы»  ещё в прошлый раз надоумили  Ию, как без труда можно добраться до санатория, если выгрузиться на станции Барановичи.  Слушая их восторженные речи, она  про себя посмеивалась заверениям в том, что стоит ей только выйти из вагона, как она окажется в окружении  таксистов, сыплющих  предложениями, от которых  трудно отказаться.
           Действительно, после того, как год назад полуживая Иечка рассталась с восьмью тысячами  рублей за такси  от  Минска до Радона, две тысячи казались ей подарком судьбы.
     Этот был тот случай, когда мираж стал явью. Тут же, у двери вагона, как будто встречая Ию, заранее оповестившую о приезде, оказался молодой человек  средних лет, который, узнав название санатория, кликнул некоего Виталия, оказавшегося его братцем,  и вручил ему Ию с чемоданом.  Она  не задавала  лишних вопросов, что  было бы весьма затруднительно  делать на ходу, вернее, на лету, потому что  он нёсся, как угорелый,  с лёгкостью, не поддающейся Ииным ногам, перескакивая через две ступеньки  высоченного ж-д моста, вытянувшегося над доброй дюжиной путей. Наконец, запыхавшаяся Иечка оказалась на площади  у автомашины,  в которую ни-на-минуту-не-смолкающий Виталий галантно её усадил и – в путь.
            Каких-то жалких сорок минут,   и  Ия у заветной двери санатория. На прощание он вручил ей визитную карточку, сделал для себя пометку о времени её отъезда  - и был таков.
            Так чем же хороша вторая часть балета? Да тем, что все «па» уже знакомы, декорации и  действующие лица тоже, да и вы узнаваемы  персонажами.
    Начинается недельная санаторная жизнь. Но у второй части балета есть  и минусы: сюжет тот же, развития почти нет, начинаете  присматриваться к декорациям, костюмам, и в глаза лезут недостатки, которых в первой части не было, или вы их не замечали.
           Приезд состоялся уже ближе к вечеру, и первая еда в ресторане называлась ужин. Как водится, вас приписывают к номерному столу,   и  вы выбираете блюда по вкусу на следующий день.
           Застольные соседи большой симпатии  у  Ии не вызвали, и она немного сникла. А тут ещё такое блюдо стояло перед ней, что ни  с его видом, тем более, со вкусом (она всё-таки решилась его отведать)  она  никак не могла  и не хотела смириться. На тарелке горбатилась слипшаяся в комок гречневая каша в дивном сочетании с куском горькой, как полынь,  отварной горбуши. Ия задыхалась от возмущения  –  она же помнила, как год назад по залу бесшумно скользили молодые  официанты  и одаривали каждого появившегося отдыхающего  вкуснейшими, красиво оформленными горячими блюдами. И где это всё?   Застольные соседи делали робкие попытки утихомирить Ию, обещая, что уже завтра  выбранные ею блюда  будут лучше. «Простите», -- не переставала возмущаться оставшаяся голодной Иечка,-- « но за этот ужин я тоже заплатила!»
            Иечка покипела-покипела и слегка остыла, когда возле неё остановились две женщины, одна из которых  воскликнула: «О, самая красивая женщина санатория!» Ия недоуменно подняла голову, оторвав взгляд от засохшей каши в обнимку с  горькой рыбой, и увидела двух «застольных» соседок прошедшего года.  Последовали обнимашки-целовашки, всё плохое было забыто, и балет продолжался.
            В первый же вечер  Иечка  оббежала «владения свои», удостоверившись, что всё на месте: речка с хитрым названием, лес, цветочные клумбы,  излюбленные тропинки, ведущие к железной дороге. Но и тут постигло разочарование: если год назад у второго, роскошного корпуса санатория  был такой изысканный цветник,  что даже хронической противнице смартфона, коей была до той поры Ия, захотелось его иметь, дабы запечатлеть невиданную красу, то в этом году подаренный родственниками телефон  мог спокойно лежать в сумочке, ибо  смотреть было не на что --- на клумбах стало пустынно, дыряво, и  ощущение праздника пропало.  А тут ещё и погода начала портиться  и, как назло, не выправилась до конца Ииного пребывания – дождь затяжной, проливной, ветер, холод. И когда Ия всё-таки выскакивала, чтобы добежать до  элитного корпуса за подкреплённым коньячком кофе, она себя вслух подбадривала, что,  мол, её, жительницу дождливой столицы, дождём не испугаешь.
            Поздним вечером  позвонила дочери и когда лишь собиралась рассказать о неожиданной встрече в ресторане, та опередила её вопросом:
            «Небось, опять  кто-то сказал: «'Здрасьте, Ия Пална!'?" 
            «Нет, на сей раз всё было не так», ответила  Ия  и поведала о реально    приключившейся встрече.
             Наутро приободрившаяся Ия, сбегав  на спортивную площадку  и зарядившись энергией от снарядов и ненадолго-выглянувшего солнца, вошла в зал, приосанясь под взглядами сидящих за столом  и вкушающих выбранные блюда  курортников.  Опять Ие принесли бог знает что, но к счастью, среди прочего оказался спасительный творог, который помог сотрудникам ресторана не сразу попасть под раздачу.  Разнос, который Ия учинила, коснулся только старшей диетсестры. Забегая вперед, скажем, что Иечка умеет так искусно-деликатно  сделать критическое замечание, приправить его лёгким юмором, продемонстрировать понимание проблемы  и делает это с такой обезоруживающей улыбкой, что в награду тоже получает улыбку, благодарность за проявленную бдительность и клятвенное заверение  в немедленной готовности исправить допущенную оплошность. Причина, объясняющая холодные блюда,  тоже вскрылась: оказалось, что год назад были студенты-практиканты, а теперь осталась одна-единственная  официантка, которая  носилась сломя голову  с блюдами от стола  к столу, коих у неё было двадцать.  И чтобы закончить вклинившуюся  в эту часть повествования  тему, заметим, что результат не заставил себя ждать,   и с тех пор  их столику неслыханно везло, ибо блюда  были  красиво оформлены,   подавались горячими и, больше того, были тщательно прикрыты специальными, удерживающими тепло, тарелками.
             Поедая творог,  Ия время от времени  поднимала голову, глядя на проходящих курортников.  Внезапно  взгляд остановился на женщине, черты которой показались знакомыми, но едва ли уместными в данной ситуации.
             «Ой, никак  Ия Пална!», - услышала она.
             Как говорится, все в шоке. Ия  радостно вскочила – вероятно, ей было приятно узнавание, ибо усмотреть в этой  реакции  другие причины  для радости было трудно.  Они обнялись,  разулыбались и, конечно,  договорились  после завтрака встретиться в холле.
             Если и был человек, с которым Ие не хотелось  ни за какие коврижки ни встречаться, ни,  тем более,  обниматься  и разговаривать, то это как раз  была  та дама. Несколько лет они работали вместе, но никогда не испытывали друг к другу большой симпатии. К счастью, они вели разные предметы и не пересекались слишком часто. Однажды дама  стала начальником   и при очередной «чистке» опытнейших университетских кадров  с лёгкостью поступилась Ией, лишив её, по тогдашнему Ииному ощущению, чуть ли не жизни – так Иечка обожала преподавательскую работу.
 
            К моменту происшедшей встречи прошло четыре года  тишины, за которые Ия поняла, как это здорово – ни от кого не зависеть и не смотреть с трясущимися поджилками на  нависший дамоклов меч сокращения  штатов.
            На сей раз судьбе захотелось порезвиться,  и она их ненадолго свела. Обе дамы интеллигентные, поэтому обошлось без мордобоя и рукоприкладства  вкупе с  запретными словами -- они мирно побеседовали. Ия, конечно, в мягкой форме попеняла  ей на решение об её увольнении, на что та, конечно, заявила,  что это не было её злым  умыслом. В общем, углы сгладили и стали ежедневно встречаться не только за соседними столиками, но и во время совместных прогулок по окрестностям. Особенно обеим был по душе  ежедневный визит в любую погоду в распальцованный санаторный корпус по соседству: там бывшие коллеги вкушали кофе, искусно сотворённый  баристой, с пряной французской ноткой.
    Её прощальная фраза  звучала, помнится,  так: «Надеюсь, мы не будем терять друг друга и, может, куда-нибудь вместе сходим».  Ответом ей послужила Иина приветливая улыбка, дальше которой дело, естественно, не пошло. К радости,  можно надеяться, обоюдной.  Но то, что опять, уже который раз,  на  Иечкином пути неожиданно встречаются  давно-забытые персонажи в совершенно не предусмотренных для таких встреч местах, не перестаёт изумлять ни  Ию,  ни её дочку, пророчество которой, сделанное накануне по телефону, сбылось. 
    На сей раз на экскурсии Иечка не ездила  -- все близлежащие достопримечательности  уже были осмотрены.  В любую погоду она отправлялась на прогулки вдоль шоссе, сворачивала в манящие своей красотой  и ухоженностью леса и парковые зоны. Пару раз дошагивала  до излюбленной узкоколейки, где  переступала  через рельсы и,  стоя на шпалах, распахивала руки, как бы пытаясь обнять всё необъятное пространство  неба,  солнца, леса и убегающей вдаль узкоколейки.
    Чтобы убить остающееся время, она ходила на процедуры. При этом ей нравилось  неожиданно-приобретённое ощущение лёгкости, заметное, видимо, издалека. Однажды, когда она возвращалась после процедуры, порхая по коридору в лёгких брючках  и игривом, в  оборочку,   топе, сидящий  в коридоре мужчина средних лет с красивыми усами  заметил с приятным белорусским акцентом:  «Адразу  вiдаць  расiяначку».  Ие, как музыканту в анамнезе, очень понравилась мелодика фразы.
             В день рождения,  который она стала традиционно проводить  вне дома, ей достался от администрации санатория аппетитный торт, которым она поделилась  с близлежащими «застольниками»,  а вечером она с той же экс-коллегой  вкушала  в престижном ресторане итальянское «Просекко».
             Дни шли один за другим, прибавляя шаг, и, наконец,  уткнулись в день отъезда.  Ия продумывала запасные варианты доставки  её  до Барановичей, не очень полагаясь  на обязательность Виталия, что было зря, потому что хотите верьте, хотите нет, ровно минута  в минуту подкатило авто, из которого бодро выскочил Виталий  и прямиком направился в холл за пассажиром. Ия была счастлива. Они проболтали всю дорогу, которая теперь показалась  ещё короче, а по прибытии он дал ей два часа  на прогулку и знакомство  с городом, который  Ию просто очаровал, напомнив небольшой украинский город, где прошли её детство и юность.
   Подходя к условленному месту встречи с Виталием,  она увидела стихийный  рынок на углу, где бабули торговали яблоками.  Глаз Ии тотчас выхватил белый налив, сочный вкус  и хрустиночка  которого остались в Ииной памяти с детства.  Тут подъехал Виталий и,  узнав, что она собирается сделать покупку, молча взял её за руку  и повёл, упирающуюся,  к машине, дал газу,  и через пять минут уже тряс  в своём саду  яблоню, набивая хрустящими  яблочками  подвернувшиеся  сумки  и   пакеты. По прибытии поезда он втащил  в вагон целый ворох Ииных вещей, и они расстались лучшими друзьями.
            Безошибочный, судя  по прецедентам, Иечкин внутренний голос  говорил ей,  что проводницей вагона будет та же Марина, и  он опять не подвёл:  Марина, стоя в тамбуре, уже издали широко улыбалась, завидев Иечку  с провожатым.
            Открывшийся перед Ией вид купе неожиданно вызвал её  раздражение:  на нижней полке лежала свинья,  да, да, настоящая свинья, которую Ия так  могла представить, будучи городским жителем. Эта  туша, филейная часть которой была едва прикрыта задравшимся ситцевым халатом, свешивалась  с узкой койки, готовая рухнуть  на вытертый вагонный коврик. Ия с чувством гадливости наблюдала  непотребное зрелище, пока туша вдруг  не заворочалась  и вскоре совсем пробудилась.  Она оправила халатик, вышла в коридор и долго не возвращалась, что было отрадно.  Уже потом, идя  по коридору, Ия увидела её в другом купе, где ехали  родственники. Спустя какое-то время создание,  принявшее вполне человеческий вид, вернулось,  разговорилось  с Ией  и оказалось симпатичной,  приятной в общении сопрано, ни много ни мало солисткой местной оперы, которая проходила стажировку  в Италии  и пела в других городах.  Иечка даже почувствовала  неловкость  за своё сравнение.

            Проезд через Минск, вновь окрашенный визитом Полковника, не остался незамеченным: он и Марина уже были старыми знакомыми, особенно  теперь, когда она, судя по  рассказу,   выпила предназначавшееся  Ие шампанское  с другом, пришедшим в гости.  И Иечке захотелось думать, что оно сыграло положительную роль  в судьбе, на тот момент одинокой, проводницы.
            Тут и балету конец. Пусть и не совсем Мерлезонскому.