Размышления над Книгой Еноха

Далекая молодость… Она пахнет пылью редких фолиантов, шорохом переворачиваемых страниц и тем особым, ни с чем не сравнимым волнением, когда древний текст вдруг отзывается в тебе чем-то до боли знакомым, будто написан он был вчера, специально для тебя. В те времена, когда мир казался необъятным и полным неоткрытых истин, я частенько погружался в строки Книги Еноха – ;;;; ;;; (m;t;;;f; henok). Разумеется, на геэзе, этом древнем, как сама эфиопская земля, языке. В его гортанных звуках, в затейливой вязи письмен, мне чудились отголоски тех времен, когда небо было ближе к земле, а ангелы спускались поговорить с праведниками.

В самом начале книги, в первой ее главе, есть стих, что эхом прокатился сквозь тысячелетия, оставив свой след даже на страницах Нового Завета, в Послании Иуды. Греческий текст, отточенный и ясный, как афинское утро, гласит: «;;;;;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;; ;;;; ;;;;;· ;;;; ;;;;; ;;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;…» – «О них пророчествовал и Енох, седьмый от Адама, говоря: "се, идет Господь со тьмами святых Ангелов Своих — сотворить суд над всеми и обличить всякую душу…"»
Я помню, как, склонившись над эфиопской рукописью, я медленно, словно пробуя на вкус каждое слово, читал: «;;; ; ;;; ; ;;;;;; ; ;;;; ; ;; ; ;;;; ; ;;; ; ;;;;; ; ;;;;;; ; ;;;;; ; ;;;;;; ; ;; ; ;;;…» Мой тогдашний, еще неуверенный, но исполненный трепета перевод звучал примерно так: «И се, приидет Он с десятью тысячами святых – сотворить суд над ними, и уничтожить нечестивых, и обличить всякую плоть…».

И вот тут, в этом маленьком, почти незаметном расхождении, таилась для меня целая вселенная смыслов. Греческий текст говорил об обличении ;;;;; ;;;;; – «всякой души». Эфиопский же, первоисточник для многих последующих версий, настаивал на ;; ; ;;; (kWulo ze'sga) – «всякой плоти».

Душа или плоть? Казалось бы, какая разница? Но для юного искателя, погруженного в мистические глубины апокрифов, это был не просто филологический казус. Это был вопрос о самой природе суда, о его объекте, о том, что же именно предстанет перед грозным взором Грядущего.

Если «всякая душа», то суд обретает характер более тонкий, более внутренний. Душа – это ведь не только дыхание жизни, но и седалище совести, мыслей, тайных побуждений. Судить душу – значит проникать в самые сокровенные уголки человеческого существа, взвешивать не только поступки, но и намерения, невысказанные слова, потаенные желания. Это суд над внутренним миром, над тем невидимым ландшафтом, где разворачиваются истинные драмы человеческого духа.

Но если «всякая плоть»… О, здесь картина иная. Плоть – это зримое, это осязаемое. Это тело, совершающее грех или праведное деяние. Это язык, произносящий хулу или молитву. Это руки, творящие зло или добро. Суд над «всякой плотью» – это суд над проявленным, над тем, что оставило свой след в материальном мире. Это суд над делами, видимыми и очевидными. Плоть – это также символ всего земного, тленного, того, что противостоит духу. И тогда грядущий суд становится не только обличением греховных деяний, но и неким вселенским очищением самой материи, пораженной нечестием.

Я сидел тогда, вглядываясь в древние письмена, и мне казалось, что за этим различием стоит не просто ошибка переписчика или особенности перевода. Возможно, эфиопский текст, более древний, более близкий к первоначальному арамейскому или еврейскому слову Еноха (если таковое существовало в письменной форме), сохранил более архаичное, более конкретное понимание суда. В мире, где граница между материальным и духовным была не столь четко очерчена, где дух и плоть воспринимались в неразрывном единстве, суд над «всякой плотью» мог означать суд над всем живым существом в его целостности, без разделения на «внутреннее» и «внешнее».

А может быть, это отражение разных богословских акцентов? Эллинистический мир, с его развитой философией души, склонялся к психомахии, к драме внутреннего мира. Семитское же сознание, в том числе и то, что нашло отражение в эфиопской традиции, возможно, больше тяготело к конкретике деяний, к ответственности за проявленное слово и дело.

И как это понимать сегодня? Может быть, оба варианта верны, дополняя друг друга? Ведь нечестие произрастает в душе, а воплощается во плоти. И суд Божий, если он грядет, не может обойти ни тайные помыслы сердца, ни явные дела рук. Он должен объять всего человека, от самых глубин его души до кончиков его пальцев, запятнанных или освященных его земной жизнью.

Те далекие размышления над страницами Еноха научили меня одному: древние тексты – это не застывшие монументы, а живые источники, которые продолжают говорить с нами через века, если только мы готовы слушать. И каждое слово, каждая буква, даже кажущееся незначительным расхождение, может открыть перед нами новые горизонты понимания – не только текста, но и самих себя, и той великой тайны, что окружает нас со всех сторон. Душа или плоть? Возможно, ответ в том, что одно неотделимо от другого, как неотделим свет от тени в этом удивительном и пугающем мире, ожидающем своего Суда.