Сердитый памятник

Самый печальный день для русского народа-девятое мая. Нет, это не праздник. Это день памяти. Памяти о всех ушедших в годы Великой Отечественной Войны, с 1941-1945 годы. Ушедших навсегда. Война коснулась каждую семью огромной страны. Разорвала в клочья большие и дружные семьи, сожгла и испепелила их дома, задушила голодом жителей блокадного Ленинграда.

Ленинградцы тех лет, какими были они? Кто все эти люди, ушедшие в далёкую и неизвестную для нас живых даль?

Наступило обычное майское утро, солнечный луч проскочил в комнату и разбудил меня. Буквально ещё вчера лил дождь, было сыро и холодно, сильный северный ветер, гнул кроны ещё неокрепших деревьев. Люди прятались под цветными зонтами, кто-то быстро запрыгивал в автомобиль.
 
Но сегодня, как всё изменилось! Какое чудесное утро! Солнце! На небе не единой тучки! Я открыл форточку, в комнату воровался свежий и опьяняющий воздух. На календаре девятое мая.
Что означал этот день для меня, лет двадцать пять назад? Да практически ничего особенного. День Победы, да мы русские, мы победили фашизм, мы потеряли огромное количество людей… И всё? Видимо не всё. Был Ленинград. Почему, собственно, был? Есть, он есть, он в памяти выживших блокадниках, их детях, внуках и правнуках. Я стал неотъемлемой частью этого города, хоть мои родные выходцы из Тверской и Архангельской области.
 
Я-Ленинградец, и это действительно звучит гордо! Я родился в этом прекрасном городе, даже не осознавая в течении долгих лет, что выпало на долю его жителей.
Парады, вечный огонь, возложение цветов, салют вносят какую-то торжественность этому событию. Где жизнь солдата и мирного человека уходит как бы на задний план. Где главное событие, сам факт победы. Где нет лежащих в земле неизвестных солдат, где нет Ленинградцев, лежащих на Пискаревском кладбище, без имён, даты рождения и смерти. Года, просто примерные года смерти, страшной голодной смерти.
И вот в это чудесное майское утро, нашей семьёй было принято решение, побывать на Пискаревском мемориальном кладбище. Где захоронены ленинградцы, умершие во время блокады города.
Мы с супругой оба Ленинградцы, родившиеся в середине семидесятых годов, Брежневская эпоха, как многие говорят застой. Возможно, и застой. Мы были детьми и особо не понимали, застой в нашей стране или прорыв. У меня, как я уже сказал, не было родни в Ленинграде.
У супруги напротив, здесь жила бабушка, которая потеряла во время войны мужа и всех своих детей. После окончания войны, она вынуждена была начать жизнь заново, с чистого листа. Вновь выйти замуж, вновь родить ребёнка. Легко ли ей было? Думаю, нет. Когда каждый пакостник, тычет пальцем и говорит, «Ну что, съела всех своих детей?» Как пережить эти злобные взгляды, глупые шуточки и подковырки? Как забыть те жестокие морозы, голодные глаза детей, деревянные саночки, одолженные у соседки, маленькое, бездыханное тельце на них, завернутое в старую, желтую, довоенную простынку. Каждый день для жителя блокадного Ленинграда был борьбой, у каждого из них был свой фронт, свои потери и победы.
Ну собрались мы на «Пискарёвку», значит собрались. Значит едем! Значит память жива!
Автобус подъехал к остановке, и водитель объявил: «Остановка Пискаревское мемориальное кладбище».  Вышли с большим количеством пассажиров, держащими в руках гвоздики, портреты родственников, будущих участников «Бессмертного полка».
Старики, дети, люди средних лет стремительно двинулись разноцветным потоком в сторону Ленинградского мемориала. И тут моему взгляду пристала такая картина. Торговые палатки, а в них бойкие молодые люди, довольно успешно продавали символы памяти. Да, да, той самой памяти о этой жестокой войне.
- Здравствуйте! С праздником!
- Купите гвоздики! Еще у нас есть пилотки, а может вам советский флаг?
 Наседали они. Я прошел молча.
- Ну как хотите, а мы могли бы вам скидку сделать.
Вот так, скидки на память. Теперь все продается, законы рынка, подумал я тогда. Видимо теперь и память можно купить, только не настоящую, поддельную, подумал и зашагал вместе с потоком людей в сторону кладбища.

Сейчас появилось огромное количество блокадных детей. Все они были в городе, все голодали, но на зло врагу и всем смертям на зло, выжили. Ну и слава богу! Все эти дети, в большинстве своем и блокады-то не помнят, так как были эвакуированы из города, практически в самом начале блокады. Сейчас это пожилые люди, старики и старухи, ходят, медальками трясут, удостоверения в нос людям тычут. Требуют льготы и доплаты к пенсии. Уважения требуют. Ну наверное должно быть оно, уважение, должно быть.
 Помню один интересный случай, который произошел со мной в Петербургском метро. Было это лет двадцать назад. Станция метро Нарвская, спускаюсь по эскалатору в глубь и сзади слышу мужской голос.
 -Молодой человек, а давайте с вами поговорим.
Оборачиваюсь, вижу перед с собой мужчину, пожилого, как теперь говорят «серебряного» возраста. Мужчина был довольно аккуратно одет, пальто, костюм, хорошие и видимо дорогие ботинки. Мужчина был навеселе, похоже где-то изрядно принял на грудь.
Поскольку меня так воспитали, уважать старших, даже подвыпивших. Я ответил:
-Да, давайте поговорим.
 Разговорился мужичок, много чего рассказывал.  Про жизнь свою, про какую-то волшебную должность в городе. Кто его знает, может что-то и выдумал. Но одна фраза меня привела в стопор.
 -А ты знаешь сколько я левых блокадных удостоверений сделал?
Он стоял и улыбался, видимо гордился этим фактом. Я потерял дар речи, пальцы автоматически сжались в кулак.
В голове я уже прокручивал сцену, хватаю его за шиворот и толкаю вниз. Туда, далеко, куда бегут многочисленные ступеньки эскалатора. Он летит, кувыркается и посылает проклятия в мою сторону.  Но нет, я сдержал себя. Как? Почему? Не знаю. Должно быть уважение, должно быть. Меня так учили, уважение, уважение к возрасту.
Идем семьей, дальше по кладбищу. Перед нами возникает довольно большая группа людей, а понятно, «Вечный огонь». Вновь символ памяти, памяти погибших. Погибших детях, тех настоящих ленинградцев, имена которых забылись, стерлись, растворились в этой мишуре. Прохожу мимо «Вечного огня», вижу ребятишек лет пяти, семи. Все разодеты в военную форму тех лет. Красивые, счастливые, стоят по команде смирно. Молодые мамочки их фотографируют, и так они встанут и эдак.
Слышу голос одной из них: -Ну что, обойти не можешь? Не видишь? Мы фоткаем!
Да, извините не вижу. Да извините, не понимаю, как можно устроить фотосессию у «Вечного огня». Да, не понимаю зачем вы наряжаете детей в форму войны, в форму смерти. Разве за это боролся русский солдат? Разве за это он умирал?
Когда мы с семьей прошли дальше, я понял многие сюда пришли не по зову сердца, не вспоминая близких людей, не вспоминая погибших в блокаду. Пришли они сюда, потому что так надо. А кому надо? Вам? Вам точно это надо? Наступит десятое мая, и все забудете, останутся только ваши безумные фото.
Буквально перед девятым мая, показали по Петербургскому телевидению одну бабушку, тоже вроде ребенок блокады. Рассказывала вездесущим корреспондентам о том, как они от голода ели мыло. Действительно были такие случаи и люди ели мыло, да чего только не ели, чтобы выжить. Многие травились этим мылом, и их уже не могли спасти, умирали.
Но эта бабушка-сказительница выдала такой перл, после которого я задумался, а точно ли она блокадница? Журналистка спрашивает: «Здравствуйте! Вы помните блокаду?»
Бабуля бодро отвечает: «Да, я отлично помню блокаду, как сейчас. Так хотелось есть, что мы ели мыло. Мне даже сейчас, иногда хочется поесть мыла».
Вот как так? Нормальный человек? Какое мыло? Не удивлюсь, что эта же бабуля иногда такие скандалы закатывает в магазине «Пятерочка», что стены ходят ходуном. То кефир старый, то хлеб черствый. Вот вам и мыло, вот вам и блокада, вот вам и память.

Идем дальше, впереди нас самый знаменитый монумент кладбища – «Родина-Мать».
Здесь тоже проходит фотосессия, радостные лица. Я думаю, люди опомнитесь! Откройте глаза, снимите наушники-затычки, услышьте плач жен, матерей, голодных детей. Да что-же с нами со всеми произошло? Что случилось? Почему радуемся горю? Пискаревское кладбище, там среди больших куч трупов, где-то лежат родственники моей жены, родственники других ленинградцев, сотни тысяч стариков, женщин и детей. Сотни тысяч! Вдумайтесь в эту цифру! И это только одно кладбище Ленинграда.
Очень тягостные чувства вызвала у меня эта поездка. Стоим, смотрим на Родину-Мать и возникает у меня один вопрос: «За что? За что им это все? Почему так?»
Размышления мои прерывает голос малыша: «Мама, а почему этот памятник такой сердитый?»
Так и есть малыш, хотел сказать я, рассердился на нас памятник.
 
Ведь памятник, от слова память.