Военное детство. Часть 1

Когда используют термин «военное детство», то обычно имеют ввиду годы Второй мировой войны. Я же хочу рассказать о том периоде моего детства, который пришелся на великое противостояние между двумя крупнейшими мировыми державами, и который в любой момент мог перерасти в «горячую» войну. Пусть в этот период люди не убивали друг друга, но тем не менее хлебнуть лиха пришлось.

Осенью 1952 года моего отца, фронтовика, повторно призвали в армию. Так в мою жизнь вошла холодная война. И завертелось, и закружилось. Сначала сборный пункт в городе Нестеров Калининградской области. Затем курсы по переучиванию на новые артиллерийские системы в городе Лида, Белоруссия. По окончании курсов назначение в строевую часть — пять километров от городской черты Ленинграда. Стоп, подождите радоваться. Это не тот вариант, когда воинская часть на данном месте давно существует, и вся армейская жизнь налажена. В чистом поле, в буквальном смысле, в землю забивается колышек, и ставится задача построить все сооружения, необходимые для нормального несения службы, и не просто несения службы, а боевого дежурства по охране воздушной границы государства. 

В армейской среде есть такое выражение — служить на точке. Военному человеку понятно, о чем идет речь, а вот гражданскому надо объяснить его смысл. В подавляющем большинстве случаев войсковые части располагаются рядом с каким-то населенным пунктом, это может быть и отдаленная деревня, и город-миллионник. Но бывают особые случаи, когда Министерству Обороны нужно иметь некий объект в точке с определенными географическими координатами. Причем, совершенно не имеет значения природная зона, это может быть и пустыня, и болотистая местность, и скалистые горы, все, что может представить ваша фантазия. Не имеет значения и отсутствие дорог, если потребуется, питьевую воду будут доставлять вертолетом. На точке может быть всего два сооружения, одно для размещения спецоборудования, другое — для проживания личного состава. И служить здесь могут, к примеру, один офицер (молодой лейтенант) и десяток солдат. И еще одна тонкость — некуда даже убежать в самоволку, на много километров вокруг нет ни одного населенного пункта.

То место, куда направили служить моего отца, при всех внешних отличиях от описанного выше по своим особенностям во многом подходит под определение «служить на точке». И не важно, что эта точка находилась всего в пяти километрах от кольца ленинградского трамвая, но дороги до него вообще не было, была только узкая полоска земли между двумя совхозными полями, чтобы мог проехать трактор. Это было время, когда ядерное оружие уже было создано, и предпринимались титанические усилия, чтобы создать средство для его доставки — межконтинентальный бомбардировщик. Нужно было изыскать средства для защиты города Ленина от ядерных ударов. В высоких штабах опытные офицеры корпели над картами, что-то подсчитывали на логарифмических линейках, чтобы определить где лучше разместить зенитные батареи для выполнения поставленной задачи. Как только нашли свободную поляну на краю пашни пригородного совхоза, так и порешили — зенитной батарее быть здесь! Вот на такую вновь создаваемую батарею и направили служить моего отца.

До этого призыва семья родителей уже шесть лет жила в Вильнюсе. Им была предоставлена отдельная квартира, куплена обстановка, у родителей есть неплохая работа, одним словом, быт налажен. В другой семье муж поехал бы один к новому месту службы, а жена с ребенком приехала позднее на все готовое. Но моя мать была очень предана своему мужу, готова вместе с ним выносить все тяготы воинской службы, поэтому мы поехали всей семьей в эту неизвестность. Когда мы вышли из поезда в Ленинграде, перед нами встал вопрос, где мы будем ночевать. Ни родственников, ни хороших знакомых, которые могли бы приютить на пару ночей, у нас не было. Оставалось съемное жилье. После недолгих поисков мы сняли угол в комнате, в коммунальной квартире на Моховой улице. В данном случае «снять угол», это не литературный эпитет, а суровая проза жизни. Широкий шкаф был установлен боком к стене, между ним и противоположной стеной натянута веревка, а простыня на ней отгораживала этот самый угол от остальной части комнаты. В отгороженном углу стояли кровать, стул и наши чемоданы.

Как только проблема крыши над головой была решена, и выяснилось, где же находится то самое место, предназначенное для развертывания новой воинской части, начались поиски другого съемного жилья, которое было бы отдельной комнатой и располагалось поближе к месту ее дислокации. Вскоре такой вариант был найден рядом с кольцом трамвая — комната в частном доме. Утром к кольцу приезжал грузовик (ничего похожего на автобус у них в части не было) и забирал офицеров на службу. В этой комнате мои родители и прожили месяца три. У меня и отец, и мать — фронтовики, привычные к жизненным трудностям, но на этой съемной квартире было одно обстоятельство, как говорится, и смех, и грех. Хозяин дома, мать рассказывала, когда я уже был взрослый, был таким жутким алкоголиком, каких она за свою жизнь больше не видела. Жена от него прятала не только деньги, но и верхнюю одежду. Так он умудрялся где-то находить деньги и бегал зимой босиком в одних кальсонах в ближайший магазинчик за чекушкой.

Пока мы жили на этой съемной квартире, на площадке шло строительство. Любят русские строить зимой, это у них такая национальная забава. К концу зимы был построен ДОС — дом офицерского состава. Хотя почему — построен, правильнее сказать - собран. В нашей торговле с Финляндией была такая строчка — сборные щитовые дома. В народе они так и назывались - «финские» дома. По существу закупленный комплект, был одноэтажный барак на две семьи. На каждую семью приходилось четыре помещения: три комнаты и кухня (у каждой квартиры отдельный вход). Но Министерство Обороны и тут умудрилось сэкономить. Вместо квартир сделали комнаты в коммунальной квартире. Было в батарее 6 офицеров, вот каждому на семью по комнате, и их женам — две коммунальные кухни. Наша комната была угловая — как войдешь с улицы в коридор, первая дверь налево. В этом нам не повезло, комната была холодная. В комнате стояла круглая в сечении печка , обшитая снаружи гофрированным металлом. Толку от нее было мало — как быстро она нагревалась, так же быстро и остывала. Я, будучи трехлетним ребенком, всю зиму проходил в комнате в валеночках, иначе было невыносимо холодно.

Позвольте мне описать комнату, в которой жил я с родителями. Общую характеристику этой комнате лучше всего дает слово аскетизм. Заходишь в комнату, у стены слева нет никакой мебели, в стену вбиты два гвоздя. На одном висит отцовская шинель, когда он дома. На полу под шинелью стоят отцовские сапоги. На другом гвозде висит материно зимнее пальто. Как вы можете догадаться, платяным шкафом в комнате и не пахнет. Стена слева от входной двери приютила единственное в комнате окно. По случайному совпадению оно выходит как раз в сторону Ленинграда. За окном у стены стоит квадратный обеденный стол и пара стульев. Около стены, которая напротив двери, стоит родительская кровать. Это металлическая казенная кровать, как и вся утварь в комнате. Под кроватью лежит большой чемодан, который остряки называют «мечта оккупанта». Он обшит дерматином вишневого цвета, смотрится красиво. Справа от входа у стены стоит тоже металлическая солдатская кровать, но размером меньше первой, на которой спит ваш покорный слуга. В правом углу расположилась печка, это самая теплая часть комнаты. Особо хочу подчеркнуть, что в комнате не было телефонного аппарата. Если с севера летит американский бомбардировщик с ядерной бомбой — ничего, подождет, пока от штаба добежит посыльный. А если серьезно, в памяти сохранилось — раздается стук в дверь, голос: «Разрешите войти», - и через секунду на пороге появляется солдат. «Товарищ старший лейтенант, вас вызывает командир батареи», - зычным голосом рапортует он. Отец одевает шинель и все остальные атрибуты военной формы и исчезает в зимней темноте.

Теперь поговорим об «удобствах». Выше я уже написал, что отопление было печное. Следующим у меня по списку идет электричество. Промышленную электросеть в гарнизон не подвели. Даже в комнате было слышно, как где-то недалеко тарахтит движок, от которого питался весь гарнизон. Когда к нему подключали дополнительную нагрузку, он жалобно подвывал, а лампочка у нас в комнате под потолком пару секунд светила тускло. Естественно, что при таком электроснабжении кроме этой лампочки ничего другого к сети подключать было нельзя. На ночь движок отключался, это происходило в 23 часа 30 минут. Лампочка под потолком гасла медленно, по мере того, как останавливалось вращение генератора.

Вода. Централизованного водоснабжения не было. Это понятно, но и не было артезианской скважины, даже не было обычного деревенского колодца. Хорошо помню, что два раза в сутки к дому подъезжала, как мы ее называли, водовозка — трехосная машина с цистерной и призывно гудела. Женщины на кухне бросали все дела и выбегали к машине с ведрами, водой надо было заполнить все свободные емкости — питьевая вода была у нас на вес золота. Теплого туалета, естественно, тоже не было. Отхожее место располагалось на улице под одинокой березкой.

Продуктовое обеспечение. Здесь пробел в моих воспоминаниях. Абсолютно точно могу утверждать, что никакая автолавка к нашему дому не приезжала, иначе это вызывало бы большой интерес у маленького ребенка и точно зафиксировалось в памяти. Могу только предположить, что по очереди офицерских жен возили до ближайшего магазина на артиллерийском тягаче. Кабина у него была просторная, кроме водителя две женщины спокойно помещались. Оставшиеся дома передавали «избранным» подругам записки с перечнем необходимых продуктов и деньгами и терпеливо ждали их возвращения. Еще нужно упомянуть, что на весь ДОС не было ни одного холодильника, бытовой холодильник в те годы был экзотикой. В деревнях рыли погреба, в грамотно вырытом погребе продукты летом хорошо сохранялись, но у нас на точке и погреба не было. Короче говоря, я не знаю, как наши матери умудрялись сохранять продукты свежими.

Остался последний вопрос: на чем офицерские жены готовили еду? Газа не было ни природного, ни в баллонах. Электроплитки не поддерживались от слова совсем. Для этого в СССР 50-х годов ХХ века были предназначены керосинки и примусы. Последние были удобнее для приготовления пищи, так как готовить можно было быстрее. С другой стороны, они требовали более грамотного обращения, так как при несоблюдении правил иногда и взрывались. В конечном итоге, никто никого не принуждал, одни жены пользовались примусами, другие — керосинками.  При этом появляется еще одна строка в перечне объектов снабжения, нужно было регулярно ездить в город за осветительным керосином. А уж как решались в офицерских семьях банно-прачечные вопросы, ничего не могу сказать, здесь моей фантазии не хватает.

Чуть не забыл упомянуть еще об одной составляющей нашей жизни. Есть современный термин — средства массовой информации. Можете надо мной иронизировать, но я пунктуально перечислю, каких СМИ у нас не было. Начну сверху: у нас не было интернета, у нас не было телевизора, у нас не было радиоприемника. Вы помните, в фильмах про 1941 год, на кухне в коммунальной квартире высоко на стене висит черная тарелка, из которой раздается голос Левитана? Так вот, у нас и такой тарелки не было. Помню только газету «Красная звезда» в соседней комнате. Еще не было обычного проводного городского телефона. Это значит, что в ситуации, когда нужна скорая медицинская помощь, вы просто не имеете возможности ее вызвать. А в штате батареи не то, что врача, даже фельдшера не было.

Я кратко описал бытовые условия нашей семьи. Но был еще один локальный мир — мир детства этого мальчика. Обычно под этим подразумевают его игрушки,  детские книжки, раскраски, все то, что служит развитию маленького человека. С этим было совсем плохо, у меня были всего две игрушка и одна книжка. Первой игрушкой были кубики. Картонная коробка с этими самыми кубиками и к ним листы с картинками, которые нужно сложить. Да, эта игрушка развивает способности ребенка на определенном этапе его развития. К сожалению, эта игрушка по сути является одноразовой. Берешь очередную картинку, кладешь ее на удобное для обозрения место. Затем вытряхиваешь все кубики из коробки — подготавливаешь место для сборки. А дальше сам процесс — берешь из кучи произвольный кубик и вертишь его в руках, осматривая фрагменты, размещенные на его гранях. Когда находишь фрагмент из заданной картинки, кубик кладешь в коробку на предназначенное ему место. И так повторяешь со всеми кубиками, пока не сложишь картину полностью. В комплекте 6 картинок — по числу граней на кубике. Сложил по очереди все 6 картинок, и потерял интерес к этой игрушке. Я с трудом могу представить, как можно подогреть интерес ребенка к повторному использованию этих кубиков. Мне лезет в голову только один вариант, если с ребенком занимается взрослый и ставит ему задачу: «Соберешь картину за определенное время, получишь конфету», - а сам контролирует сборку с секундомером. 

Вторая игрушка называлась «Мозаика». Плоская картонная коробка разбиралась на две части. В одной части находилось поле, на котором было много отверстий. В другой части было несколько отсеков, в которых хранились маленькие пластмассовые грибочки нескольких цветов. Грибочек своей ножкой достаточно туго вставлялся в отверстие наборного поля. Комбинируя грибочки разных цветов, можно было выложить картину-мозаику, именно поэтому игра так и называлась. Естественно, ребенок может сложить некую картинку, которую он сначала представил в своем мозгу. А представить он может только то, что видели его глаза. Первое, что я выложил из мозаики, это был автомобиль, он был мне хорошо знаком, так как я часто видел их из окна нашей комнаты. Потом я выложил домик — прообразом послужил барак, в котором мы жили. А вот чтобы выложить что-то из мира живых существ, были проблемы, так как многих из них я не видел даже на картинке. Эта игрушка была более интересна для ребенка, так как здесь надо было включать фантазию — выбрать в голове, что ты хочешь сложить. С этой игрой я проводил много времени, от многократного использования картон в дырочках сильно истрепался, и грибочки в дырочках не держались — вываливались.

Единственная книга — это литературная сказка в стихах «Конек-горбунок» Петра Ершова. Книга была хорошо издана: твердый переплет, крупный шрифт, много цветных иллюстраций. Я очень любил, когда мать читала мне эту книгу. Но делала она это редко, так как работы на кухне было немыслимое количество. Я сейчас понимаю, что достаточно рано научился читать, поскольку мне хотелось не зависеть от матери и иметь возможность читать эту книгу самому в любое время. Большие куски текста я вскоре выучил наизусть, благо читалась она очень легко. Я и сейчас кое-что помню: «Эй вы, сонные тетери, отворяйте брату двери». Некоторые литературоведы выдвинули гипотезу, что подлинным автором поэмы «Конек-горбунок» был вовсе не П. Ершов, а Александр Сергеевич Пушкин. Я, конечно, не литературовед, но считаю, что такая гипотеза имеет право на существование.

Кроме игрушек были и другие, не плановые занятия. Пример, зима, маленький мальчик чем-то занят в своей комнате. С улицы доносится незнакомое громкое тарахтение. Он подбегает к окну, чтобы посмотреть кто же так сильно гремит. Но ничего не видит, он ростом еще ниже подоконника. Тогда он подтаскивает к окну стул, залезает на него и рассматривает окрестности. Прямо напротив окна большой гусеничный трактор расчищает «дорогу» на Ленинград. За собой трактор тащит на тросе два соединенных вместе в форме буквы V толстенных бревна. Эти бревна распихивают снег в стороны, и он собирается высокими валами по бокам «дороги». Увиденное хоть как-то скрашивает его скучную жизнь, и он долго смотрит в окно, пока трактор не исчезает в снежной пелене.

        Теплый солнечный день. Время, где-то конец апреля — начало мая. В расположенном рядом с нами совхозе начались полевые работы. Я стою около дома и смотрю как гусеничный трактор с натужным ревом таскает от одного конца поля до другого плуг. От его лемехов переворачиваются жирные пласты земли. Всегда интересно смотреть, как кто-то работает. Очередной раз добравшись до конца поля, расположенного рядом с нашим домом, трактор останавливается, рев его двигателя становится тише. Из кабины вылезает чумазый тракторист и копается в моторе. Закончив эту работу, он садится на гусеницу, чтобы выкурить папиросу и немного отдохнуть. Тут он замечает невдалеке рассматривающего его мальчика. Он улыбнулся, приветственно помахал рукой и прокричал: «Хочешь, прокачу?». Естественно, хочу - какой же мальчишка откажется прокатиться на настоящем тракторе. Я дошел до того места, где начиналось вспаханное пространство, тракторист подошел ко мне, подхватил под мышки и буквально вставил в кабину через распахнутую дверь. Следом залез сам, сел, чтобы удобно доставать рычаги, а я разместился в уголке. Кабина трактора была тесная, двое мужчин в зимней одежде поместились бы в ней с трудом.

Тракторист что-то нажал, мотор взревел, и мы поехали. Шум и тряска стояли невыносимые. Прямо перед стеклом кабины находилась выхлопная труба, вонючий запах от нее попадал и в кабину. Мы сделали ходку до противоположного конца поля, тракторист поднял плуг, развернулся и мы двинулись в обратный путь. Рядом с нашим домом остановились, тракторист отнес меня до твердой земли, поставил на ноги и отправился работать дальше. Я на негнущихся ногах пошел домой. У меня в ушах стоял звон, полностью слух восстановился только через сутки. Сейчас могу к этому добавить, что это был обычный советский трактор ДТ-54, выпускавшийся массовым тиражом, на подобных ему многие тысячи трактористов, не щадя своего здоровья, выполняли Продовольственную программу.

Еще одна зарисовка из нашего быта тех времен. Только сначала некоторые пояснения. На военной форме и на офицерской, и на солдатской были пуговицы из металлического сплава желтого цвета. Так вот, советская промышленность не могла изготовить пуговицы из такого материала, который бы не окислялся на воздухе и не темнел. За ними нужно было регулярно ухаживать. Вот как это выглядело. Отец садился на табуретку и клал шинель себе на колени сначала одной полой вверх. Брал специальное приспособление для ухода - дощечку из прозрачного плексиглаза с узкой прорезью. Затем пуговицы одну за одной проталкивал через расширение так, что вскоре все головки пуговиц оказывались над дощечкой. У отца была маленькая бутылочка с жидкостью белого цвета, обладающей неприятным химическим запахом. На ней было написано «Асидол». Открывается крышка и несколько капель асидола выдавливается на маленькую щеточку с длинной ручкой. Дальше идет намазывание жидкости на пуговицы. Ждем пару минут, потом суконкой удаляем асидол и полируем пуговицы. Все, потемнения больше нет, пуговицы сияют как новые. Далее шинель переворачивается другой полой кверху, и операция повторяется с другим рядом пуговиц. Теперь офицер готов к еженедельному построению.

* * *
У каждого в жизни бывает такая вещь, как первое воспоминание, которое откладывается в памяти на всю жизнь. Обычно такое воспоминание невозможно привязать к какой-то определенной дате. Ученые-биологи считают, что долговременная память у ребенка формируется в промежутке от трех до четырех лет. Мне в этом отношении проще, так как мое первое воспоминание связано с событием, зафиксированным в любом учебнике истории - со смертью Сталина. Хотите верьте, хотите нет, я вместе со своим отцом присутствовал в Ленинграде на траурном митинге, посвященном этому событию. В интернете нашел фотографию с подписью: «Траурный митинг на Дворцовой площади в Ленинграде в час похорон И. В. Сталина 9 марта 1953 года». Да, вот так оно и выглядело, моя память меня не обманывает. Отличие было только в том, что снимок сделан с высоты метров пять, а я видел площадь с высоты отцовских плеч. Только не подумайте, что мой отец был большим почитателем Сталина и поехал на митинг по своей инициативе. В армии, вообще, инициатива наказуема. Просто из вышестоящего штаба пришло указание послать на митинг одного человека, вот командир батареи и выделил моего отца. Столько лет прошло, а достаточно закрыть глаза, и я явственно вижу эту картину. Я сижу на плечах у отца, он стоит в том месте, где заканчивается толпа. Впереди до того места, где кончается открытое пространство, я вижу нескончаемое море людских голов. Над ними я вижу величественные здания, а в центре — высокую колонну. Конечно, трехлетний ребенок не мог понимать, что это Дворцовая площадь, на которой октябрьским днем 1917 года произошло событие, изменившее ход истории человечества. Над головами плещутся звуковые волны, они отражаются от зданий, накладываются друг на друга, поэтому трудно разобрать о чем говорит мужской голос, понятно только, что голос суровый. Даже если бы я разбирал слова, был слишком мал для того, чтобы понимать смысл его речи. Интересно, что о том, как мы добирались до центра Ленинграда, ничего совершенно не помню, а вот этот момент из митинга навсегда врезался в память.

Летом 1956 года произошло событие, которое могло кончиться для меня трагически. Некому было бы писать эти воспоминания. Одного из офицеров батареи переводили к новому месту службы. Когда все необходимые формальности были совершены, оставалось только отвезти в Ленинград на один из вокзалов этого офицера и жену с дочкой примерно моего возраста. Естественно, что нужно было на своем военном транспорте довезти до кольца трамвая, а там уже попрощаться. Какого-то приспособленного для перевозки людей транспорта на батарее не было. Решили их отвезти на балластном тягаче. Думаю, что немногим знаком сам этот термин, поэтому несколько слов о нем. Ниже я расскажу о том, как отец устроил для меня экскурсию на РУС. Это был большой и тяжелый автомобильный прицеп. Ни один грузовой автомобиль из числа тех, которые серийно выпускались в те годы в СССР, такой прицеп тащить не мог. Нужен был специальный автомобиль. Такие вопросы в те годы решались очень просто. Министерство Обороны заявило, что им надо 50 штук таких тягачей, последовало Постановление ЦК КПСС и СМ СССР, указующим перстом Ярославскому автомобильному заводу разработать и выпустить то, что требует Минобороны. Так получился тот самый ЯАЗ-210, на котором нам надо было провожать сослуживца отца. Этот автомобиль был настоящим мастодонтом на фоне рядовых грузовиков, по размерам его можно сравнить только с автомобилями КрАЗ, появившимися позднее. Но даже эта гигантомания его не спасала, чтобы тащить РУС, в кузове дополнительно монтировалась бетонная плита весом 4 тонны. Мы поехали в таком составе: в кабине за рулем офицер — виновник торжества, далее автор этих строк, дочь и жена этого офицера. В кузове офицер, который должен был пилотировать этот агрегат на обратном пути и мои родители, ну и несколько чемоданов — все пожитки офицерской семьи. Перед отъездом, по русскому обычаю, посидели за столом, высказали свои пожелания убывающему товарищу и выпили, совсем немного — чисто символически.

Отправились в дорогу, в движении сей тягач ревел очень громко, но ехал медленно, 40 километров в час для него было подвигом. Большую часть пути, когда мы ехали вдоль совхозных полей, преодолели без приключений. При таких огромных колесах ему вообще было плевать, ехать вдоль поля или ехать в любом направлении прямо по полю. Когда до трамвая оставалось совсем немного, характер дороги изменился — все такая же грунтовка, но по бокам глубокие канавы. Столбиков ограждения, как в фильме «Кавказская пленница», не было, а капот у этого локомобиля большой и широкий, с места водителя правый передний угол тягача не виден, положение правого колеса надо определять шестым чувством. Нам не повезло, что мы отправились в дорогу после дождя, и грунт был совсем мягкий. В какой-то момент мы ехали так близко к краю канавы, что грунт не выдержал вес этого чудовища, и откос канавы рухнул. Наш тягач отправился, образно говоря, в свободный полет. В такие моменты время ощущается как замедленная съемка в кино. Машина летит ко дну канавы, как вдруг жена офицера хватается за ручку двери и начинает ее открывать. Сидевший за рулем ее муж бросает руль и буквально прыгает через всю кабину, хватается за ручку двери и в последний момент захлопывает ее. Кабина правым боком упирается в противоположный склон канавы. В кузове происходит вот что. Никаких сидений не было предусмотрено, родители сидели на чемоданах. От удара всех выкинуло из кузова на дальний край канавы. Все получили ушибы и ссадины, больше всех не повезло моей матери. Пока машина летела в канаву, она проехала по кузову на пятой точке и порвала свое единственное выходное платье. Целую неделю после этого происшествия мама хромала.

После того, как все немного пришли в себя, сидевший за рулем стал допытываться у своей жены: «Дура, зачем ты хотела открыть дверь?» Она с наивными глазами ответила: «Я хотела открыть дверь и выпрыгнуть на другую сторону канавы». Услышав это, муж не стесняясь присутствия детей, высказал жене все, что о ней думает в непечатных выражениях. Да, женская логика — она такая женская! Она не успела бы никуда выпрыгнуть, а вот мы, сидевшие в кабине, вывалились бы в открытую дверь, а сверху на нас свалилась кабина и сделала яйцо всмятку. Так что моя глубокая благодарность тому сидевшему за рулем офицеру за его мгновенную реакцию и за то, что он принял единственно правильное в той ситуации решение.

Дальше мы разделились на три группы, большинство с чемоданами пошло до кольца трамвая. Один человек остался сторожить это ярославское творение, и последний — пошел на батарею за трактором.  Все было сделано до исхода дня. Бульдозером, который был еще массивнее, чем злополучный тягач, вытащили его на дорогу и дотащили до нашей батареи. Тягач не получил никаких повреждений, так, кое-где краска облупилась. Естественно, что об этом происшествии по команде никто не докладывал. Сейчас, вспоминая тот случай, понимаю, что мой ангел-спаситель хорошо выполнил свои обязанности.

* * *
В моем детстве был случай, который нельзя называть трагическим, но который мог иметь серьезные последствия. Он связан с тем, что к той зиме, когда мне должно было исполниться 6 лет, мне купили дрова, которые по недоразумению назывались детскими лыжами, и я начал их осваивать. Первое время мне не разрешали удаляться от дома, а крутиться на лыжах на пятачке возле дома было неинтересно. Однажды в марте я гулял, как обычно, на лыжах возле дома, и тут появился младший сержант, наш телефонист. Надо пояснить, что за время нашей службы батарея успела разжиться телефонной линией до Ленинграда. Когда были перебои со связью, этот телефонист брал кошки, чтобы лазить по столбам, и на лыжах отправлялся вдоль линии, искать место повреждения. Я попросился у матери поехать вместе с ним. Она разрешила, так как этому сержанту отец доверял, он был порядочным и дисциплинированным воином. И мы отправились вдвоем, для меня это было целое путешествие. Вскоре сержант нашел место повреждения, залез на столб, починил, и мы отправились в обратную дорогу.

Надо отметить одну деталь, вокруг Ленинграда такая местность, что грунтовые воды находятся очень близко к поверхности. Поэтому совхозные поля, рядом с которыми стояла батарея, через каждые несколько десятков метров рассекались канавами для стока излишней воды. Март — под лучами солнца снег осел и покрылся прочным настом. Сержант показал мне, как надо боком, приставными шагами осторожно форсировать канаву. Ничего в этом сложного не было, я благополучно преодолевал канаву за канавой. Когда до нашего дома оставалась одна канава, осторожность покинула меня. Это такое свойство человеческой психики — когда финиш рядом, хочется его достигнуть быстрее. Когда я спускался по склону, сделал резкий шаг, наст не выдержал и треснул — и я провалился. Как выяснилось, под снегом канава была полна воды, вот в нее я и плюхнулся. Я ничего не успел сообразить, а вот мой проводник очень испугался, так как за все последствия отвечать пришлось бы ему. Он бросил на снег все свое снаряжение, вытащил меня из воды и бегом направился в сторону дома. Благо, до него было метров 50, может через минуту я уже был в нашей комнате. Все женщины, которые в тот момент были на кухне, бросили свои дела и стали помогать моей маме. Стол вытащили на середину комнаты, постелили одеяло. Меня положили на стол, быстро раздели догола, откуда-то появилась начатая бутылка водки, и в четыре руки стали растирать. Делали это с таким усердием, что я стал орать от боли. Мне сказали: «Умеешь нырять, умей и терпеть». Надо сказать, что я не отличался в том возрасте крепким здоровьем, но быстро принятые меры помогли, и я даже не заболел. Больше меня в такие путешествия не отпускали.

* * *
Был в моем военном детстве странный случай, который я не могу объяснить здравым смыслом. Наши матери большую часть дня проводили на кухне — эти бесконечные домашние обязанности: приготовить еду, постирать, погладить и т. д. Мы, дети, большей частью были предоставлены сами себе. Как-то я зашел в соседнюю комнату. Она была такого же размера, как и наша, только мебели в ней было немного больше. Посреди комнаты стоял большой круглый обеденный стол, за которым могла собраться в выходной вся семья. В комнате играли две девочки моего возраста. Я подошел к ним, посмотрел, чем они занимаются и решил, что это мне не интересно. Осмотрелся по сторонам, в центре стола лежала стопка газет «Красная звезда». Стопка была придавлена тяжелым предметом. Это я сейчас знаю, что на столе лежали обыкновенные пассатижи, а тогда назначение этого предмета было мне неизвестно. Я дотянулся до него и взял в руки, при этом ощутил холодную тяжесть металла. Ребенок, в принципе, любую вещь попробует использовать как игрушку. Я вертел этот предмет в руках и рассматривал. Оказалось, что он состоит из двух половин, которые могут вращаться одна относительно другой. Я взялся ладонями за ручки и стал разводить и сводить их, «клац-клац». Так, понятно, теперь надо придумать, как это можно использовать. Наверное, можно зажать какой-то предмет с противоположной стороны пассатижей. Оглянулся по сторонам, увидел газеты на столе: «О, это подходит». Взял со стола верхнюю газету, свернул ее в плотную трубочку, конец которой зажал пассатижами. Это уже некоторый креатив. Ребенку достаточно придумать, что, например, сломанный прутик будет играть роль шашки, и вот она - игра. Не знаю, что там придумала моя голова, но я поднял эту газету над головой и стал бегать вокруг стола, что-то громко выкрикивая. И тут случилась трагедия, я не удержал пассатижи в руках, они выскользнули и упали точно на голову одной из девочек. Ее звали Алла, и она была дочкой командира батареи! Пару секунд она даже не ощущала боли, не понимала, что случилось. Потом она приложила руку к своей голове и поднесла ее к глазам. Когда она увидела кровь на руке, слезы брызнули фонтаном из ее глаз, и она заревела, как пожарная сирена. Тут же прибежали все женщины из кухни, и начался «разбор полетов». Как это выглядит, когда несколько женщин кричат и размахивают руками, рассказывать не надо, все это прекрасно представляют. А вот когда вечером пришел со службы отец, ему популярно объяснили, что он в семье «воспитывает бандита, по которому тюрьма плачет». Возмездие наступило незамедлительно, впервые в жизни отец меня по настоящему избил широким офицерским ремнем так, что я запомнил это на всю жизнь.

Кто-то из читателей может оценить это происшествие достаточно резко: «Что это за дебильный мальчик такой, придумал травмоопасную игру?» Я не знаю, как ответить на этот вопрос, я просто описал как можно более правдиво случай из своего детства.

* * *
Бывают в жизни ребенка такие события, которые сильно влияют на его последующее формирование, как личности. Одно из таких качеств, это понимание того, что в жизни бывают ситуации, когда нельзя говорить правду, потому что за нее ты будешь наказан. Здесь бывает два варианта поведения, или прямо говорить неправду, по детски — врать, или молчать и делать вид, что ты к произошедшему не имеешь никакого отношения. А ведь до определенного возраста ребенок вообще не знает, что существует такое понятие — ложь.

А рассказать я хочу вот о каком событии. После того, как все мы, офицерские семьи, прожили в построенном доме первый год, жизнь более или менее наладилась, насколько вообще может наладиться быт на точке. И тогда женщинам захотелось заняться огородничеством. Понятно, что речь не идет о сотках, засаженных картошкой. Так, пару грядок — лучок, огурчики, помидорчики. Для возделывания огорода нужен инвентарь, как минимум, лопата и грабли. Поскольку СССР — страна вечного дефицита, то пойти в хозмаг и купить штыковую лопату — так вопрос не стоял. А огородик то хочется. По факту, лопаты позаимствовали в воинской части. Где-то лопата входила в опись оборудования зенитного орудия, где-то висела на противопожарном щите. Скоро они оказались на офицерских огородах.

Когда командир батареи обнаружил это безобразие, он построил всех офицеров вместе с женами рядом с сараями и произнес пламенную речь о том, что отсутствие лопаты на положенном месте не позволяет защитить Родину от международного империализма, и предложил добровольно вернуть лопаты. Повисла зловещая тишина, никому не хотелось быть первым в такой ситуации — ему бы досталось больше всех. Мы, офицерские дети, стояли невдалеке, позади импровизированного строя, и слушали эту речь. И вот автор этого рассказа выходит перед строем и обращается к командиру батареи: «Дяденька, у нас в сарае лопата лежит». Вот моему отцу больше всех и попало. Потом, когда мы вернулись в свою комнату, отец рассвирепел и широким офицерским ремнем стал меня охаживать, не разбирая, по какой части тела попадает. Мама бросилась меня защищать, но ей тоже попало на орехи. С трудом отец успокоился и закончил экзекуцию. А я первый раз в жизни получил урок, что не все и не всем надо рассказывать, что ты знаешь. Правда, врать этот случай меня так и не научил. Даже когда я пытался соврать во взрослом возрасте, пунцовые щеки выдавали меня, и через пару таких случаев я понял, что мне пытаться врать бесполезно, уж лучше молчать. Да и мое отношение к отцу изменилось, если раньше я знал, что мать и отец главные люди в моей жизни, которые и накормят и обогреют, то теперь в глубине сознания засела мысль, что отцу доверять и доверяться нельзя, что он в каких-то ситуациях может быть очень жестоким и несправедливым.

Несмотря на все трудности как природные, так и созданные руками человека, нашим родителям удалось получить урожай. Я хорошо помню лежащие под железной солдатской кроватью валенки, до краев наполненные зелеными помидорами. И мне хорошо понятно, откуда произошла строчка из песни про «страну вечнозеленых помидор». А помидоры в валенке как ни сопротивлялись, но рано или поздно доходили до вполне зрелого состояния и бывали с энтузиазмом съедены.

* * *
Еще одно воспоминание о событии, которое можно назвать моим боевым крещением. Когда мне было четыре года, отец взял меня на позицию, на которой они несли боевое дежурство. В казарме, то есть в бытовой зоне гарнизона я и до этого бывал неоднократно. Дело в том, что к нам на точку по воскресеньям приезжала кинопередвижка. Все офицерские жены с детьми приходили посмотреть кино. Для нас всех это был единственный шанс приобщиться к киноискусству. Действие происходило прямо в казарме, в жилом помещении. Солдаты с энтузиазмом двигали кровати ближе к стенам, чтобы центральный проход стал шире. По проходу рядами ставили табуретки — это был наш зрительный зал. Окна в казарме завешивали шторами, которые были предназначены совсем для другого — для светомаскировки на случай войны. На заранее намеченное место ставили стол, из кинопередвижки приносили оборудование, и киномеханик начинал священнодействие, устанавливал какие-то коробки и коробочки, разматывал бухты кабелей, соединял между собой эти коробки. На стену в конце прохода он вешал самое главное — экран. Потом, в лучах проектора, экран казался ослепительно белым.

Наконец, все готово, и можно начинать. Первым показывался киножурнал «Новости дня». В условиях отсутствия телевидения этот киножурнал был единственным источником визуальной информации о событиях в стране и за рубежом. Я до сих пор помню заставку, которой начинался этот киножурнал. Из темноты возникает Спасская башня Кремля, следует наезд на нее, и вот на экране крупным планом рубиновая звезда, из которой исходят яркие лучи, и из этих лучей возникают буквы «Новости дня». Далее под бравурную музыку идет видеоэпиграф журнала — три коротких картинки. В мартеновском цехе из громадного ковша льется поток расплавленного металла. По бескрайнему пшеничному полю движется комбайн и убирает урожай. Рыбаки вытаскивают из океана сеть полную рыбы. А затем уже идут собственно сюжеты новостей.

Первым, как правило идет сюжет с официальной информацией. «В Кремле состоялась официальная встреча руководителей Советского Союза с делегацией некой далекой африканской страны. Руководители двух стран обменялись мнениями по актуальным вопросам мировой политики». Это была совершенно формальная фраза, из которой простой человек ничего не мог узнать о том, так зачем же приезжала в Москву эта делегация. Далее шли сюжеты: об успехах в промышленности, об успехах в сельском хозяйстве и об успехах в спорте, что ,имя рек, установил очередной мировой рекорд по метанию чего-то там. Так как продолжительность журнала была всего 10 минут, в него помещалось 4 , редко 5 сюжетов. Из этого журнала я узнавал о том, что кроме барака, в котором жила наша семья, и тарахтящего трактора за окном, где-то там далеко бурно кипела совсем другая жизнь.

Далее нам показывали то, собственно ради чего мы и собрались, художественный фильм. Сейчас я уже не помню ни одного эпизода из тех фильмов. Да и что можно взять с ребенка 3-4 лет? Мать рассказывала мне, когда я был уже взрослый, что часто я засыпал у нее на руках прямо во время просмотра фильма, несмотря на громкие звуки из динамиков. Многое из происходящего на экране было непонятно для маленького ребенка, а следовательно, и неинтересно. Естественно, что каких-то детских фильмов со сказочным сюжетом, которые могли бы вызвать мой неподдельный интерес, нам не привозили.

Но мы немного отвлеклись, вернемся на позицию. Отец подвел меня к большому автомобильному прицепу-фургону цвета хаки. На крыше прицепа я увидел что-то, похожее на блюдце размером с человеческий рост. В этом блюдце было много круглых отверстий, как сказал бы взрослый, оно было перфорированное. Блюдце тихо жужжало и медленно поворачивалось то в одну сторону, то в другую. Отец провел меня дальше, в торце прицепа я увидел глухую дверь. Внизу, под дверью я увидел крутую лесенку. Мне самому было по ней не взобраться, поэтому отец одной рукой поднял меня, а другой открыл дверь. Пару шагов по лесенке, и мы оказались внутри прицепа. Когда отец закрыл дверь, все погрузилось в темноту, в которой я увидел на передней стене шкафа что-то круглое, светящееся зелеными точками и линиями. Я не могу написать «похожее на экран телевизора», поскольку не только не видел ни разу телевизора, но и не догадывался, что такой прибор существует.

Через пару минут мои глаза адаптировались к темноте, и я начал различать начинку этого прицепа. Правая и левая части были заняты высокими, от пола до потолка, шкафами. Между ними стояли несколько кресел, на которых сидели офицеры. У них на головах были одеты странные приборы — на ушах черные чашки, а между собой они соединялись какой-то железкой, видимо, чтобы не свалились с головы. Изредка они переговаривались между собой — были слышны короткие фразы. И в прицепе с разных сторон что-то монотонно выло. Уже позже я узнал, что это были вентиляторы. Отец, держа меня на руках, прошел весь прицеп, куда-то показывал рукой, что-то объяснял. Из всего рассказа мне запомнилось только одно слово, видимо потому, что оно было похоже на обычное житейское слово «пузо». Много позже я узнал, что это была аббревиатура — ПУАЗО, «Прибор управления артиллерийским зенитным огнем». Но это сокращение так запало в мой мозг, словно я проглотил его с материнским молоком.

Но самый коронный момент из этой экскурсии заключался вот в чем. Отец сказал мне: «Посмотри вверх», - там на потолке через весь прицеп проходил толстый как змея провод. А сам он поднял руку и медленно стал приближать к проводу вытянутый указательный палец. Когда от кончика пальца до потолка оставалось пару сантиметров, между проводом и кончиком пальца образовалась дуга нежно-голубого цвета, послышалось тихое урчание, и запахло такой свежестью, какая бывает на улице после сильной грозы. Моему изумлению не было предела — словно отец показал мне цирковой фокус! Но дальше было еще интереснее — отец предложил мне повторить его действия. Я недоверчиво посмотрел ему в глаза, пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно. Вроде бы глаза были серьезные, и я поднес палец к этой змее. Образовалась такая же голубая молния. Мне не было больно, ощущения были такие, словно меня щекочут.

Читатель может сказать: «Все ясно, отец привел тебя на радиолокационную станцию». И читатель будет отчасти неправ. Да, это была РЛС, но в те годы в стране была провозглашена борьба с космополитизмом и другими «измами». Было предписано не использовать заграничные научные и технические термины. Поэтому РЛС нельзя было называть «РЛС», нужно было говорить «Радио улавливатель самолетов» или РУС.

Вы можете со мной не согласиться, но после того, как ребенок в возрасте 4 лет оказался на работающей РЛС, в которой расчет нес боевое дежурство, то у него оставался единственный вариант в выборе жизненного пути — поступать в военное училище, и не на любой факультет, а именно на радиотехнический.

Служба отца в армии и, соответственно, отшельническая жизнь нашей семьи на точке под Ленинградом закончилась так же неожиданно для нас, как и началась, и ее окончание тоже было связано с эпохальными событиями в нашем государстве, но об этом я расскажу во второй части моего повествования.

08 мая 2025 года