Обратный билет в четверг

 
Тени от фонарей ложились на перрон рваными пятнами, как пролитый кофе на газетную полосу. Свет поблескивал невдалеке, тусклый, желтоватый, будто выдохшийся за день. Где-то рядом, за спиной, скрипнула дверь буфета, выплеснув в холодный воздух запах подгоревшего масла и сладковатой ванили.

Ветер подхватил обертку от шоколадки, завертел ее в танце с сухими листьями, которые шуршали по асфальту, словно перешептывались на языке, понятном только ржавым рельсам и сонным голубям.

Поезд уже ушел, оставив за собой шлейф пара, который медленно таял, исчезал, как дыхание на стекле. Перрон опустел. Только старик в клетчатом шарфе перебирал монеты у билетной кассы. Его пальцы, красные от холода, скользили по ребристой поверхности пятаков, будто считали время, которое здесь давно остановилось.
В кармане пиджака у него лежал смятый билет до города, которого нет на карте: кусок картона с отпечатанной датой тридцатилетней давности и надписью «Туда-обратно», почти стершейся от частых прикосновений.

Он собирал на билет третьего класса — медленно, по пятакам, как собирал когда-то гвозди в разбомбленном доме. Жена тогда говорила: хватит копить на прошлое. Но она умерла в четверг, а вокзал работал даже по воскресеньям.

На скамейке, под слоем старой краски, которая отслаивалась, как змеиная кожа, лежала забытая перчатка. Кто-то прижал ее ладонью и на серой шерсти остался отпечаток, влажный и нечеткий. Рядом валялся окурок, грязно-желтый промокший фильтр, с едким послевкусием табачной пыли.

Если прислушаться, можно было уловить гул проводов над путями — низкий, непрерывный, будто земля гудит под ногами, напоминая о чем-то далеком. О другом городе, о другом дне.

С вокзальной башни пробило восемь. Звук колокола дрожал в воздухе, как студень на тарелке. Дежурный у будки зажег сигарету и её огонек замигал оранжевым глазком, осветив на мгновение, седую щетину, колючую, как проволока.

Старик потрогал карман, будто проверяя, не потерялась ли та самая дата. Монеты звенели глухо, словно зарытые в землю.

Где-то заскрипела тележка с чемоданами: колеса выбивали дробь по стыкам плит, ритм сбивался на кочках, затихал, растворялся в темноте.

А потом снова тишина. Только ветер гладил лицо ледяными пальцами, и где-то в кармане пальто звенел забытый ключ, холодный и тяжелый, с зазубринами, которые впивались в ладонь, если сжать слишком сильно.