Зоотехник Никитич

В нашей деревне зоотехник Николай Никитич — человек серьёзный и статный. Высокий, с усами как у Будённого, всегда в сапогах и с блокнотом в кармане. Все животные в округе его знают и даже, кажется, кланяются, когда он по дворам ходит.

Но была у него одна слабость — Зинка из магазина. Смотрел он на неё долго, чуть ли не с тех пор, как та торговое дело начала. Как зайдёт за солью или спичками, так и зависает у прилавка, глазами хлопает, а слов сказать не может.

А Зинка — девка видная, бойкая, с косой до пояса и характером, как у сороки. Сама в три слова мужика сразит, и всё ей нипочём. Но Никитич всё же решился.

– Пора! – сказал он себе однажды утром, поправляя усы в зеркало. – Чего тянуть? Я человек хозяйственный, уважаемый, чего бояться?

Вечером, прихватив из подвала бутылочку “самой лучшей”, Никитич в костюме и начищенных сапогах направился в магазин.

– Зинуля, – начал он, вставая прямо у прилавка, – давай-ка с тобой сегодня вечерком… этого… попьём чаю, да поговорим по душам.

Зинка хмыкнула, глянула на бутылку в его руках и фыркнула:
– Ну, Никитич, ты романтик! Чай у тебя из бутыли, да?

Мужики, что стояли в очереди за хлебом, захохотали, а Никитич покраснел, но не сдался.
– Да не чай, конечно, а посерьёзнее. Так что, Зинуля?

Зинка ещё немного покочевряжилась для приличия, но согласилась.
– Только ты не много, Николай Никитич, не надо мне тут… – наставляла она его, пока он ставил бутылку на стол в её комнате за магазином.

Но, как говорится, “не много” — это не про нашего зоотехника. После третьего стакана он уже декламировал ей стихи собственного сочинения, которые сочинял на месте:
– Ты, Зина, как корова дойная,
Не по весу, а по красоте!

Зинка фыркнула, но уже добродушно, а Никитич налил ещё.

Что было дальше — никто толком не помнит. Очнулся Николай Никитич в лучах утреннего солнца. Ощущения были странные: подушка какая-то жёсткая, одеяло пахнет лавандой, а рядом кто-то дышит, да так громко, что стены сотрясаются.

Никитич открыл один глаз, потом второй и… чуть не подпрыгнул до потолка! Рядом с ним на кровати, посапывая как трактор “Беларусь”, лежала баба Нюра —  жительница деревни, 72 года как на ладони!

– Ой, матушки! – взвизгнул Никитич, хватаясь за голову.

Баба Нюра, не открывая глаз, махнула рукой:
– Лежи уж, Никитич, лежи. Ты ночью-то, помню, стихи читал. Впервые за много лет ко мне кавалер пожаловал.

Николай Никитич, бледный как простыня, тихо сел на кровати и попытался вспомнить, как его сюда занесло. Мутные образы мелькали: Зинка, бутылка, потом ещё одна, а потом почему-то деревенская дорога и баба Нюра, машущая ему рукой у своего крыльца.

– Господи… – прошептал он, натягивая сапоги на босу ногу. – Больше никогда, никогда!

Баба Нюра, прикрыв глаза, сладко потянулась:
– Ты заходи, если что. Чаёк у меня всегда на плите.

С того дня Никитич обходил магазин Зинки стороной и при встрече краснел, как помидор на грядке. А баба Нюра рассказывала соседкам, что Никитич — “ещё ого-го, не всё потеряно!”.