Анна

    Состав следовал на юг Сталинградской области. Анна с Кларой сидели в углу теплушки, подальше от сквозняка. Мёрзли даже в эту июльскую жару. Анне было уже 18, но точную дату своего рождения не знала, только то, что родилась в середине лета. Тогда в 1924-ом на хуторе детей ещё не регистрировали. В прошлый раз в военкомате сказала, как есть – 18, а значит на работы.
   Трое солдат стояли у открытой двери, оперевшись на перекладину, курили самокрутки, громко разговаривали и смотрели в высохшую степь на фоне бледно-жёлтого солнца и голубого, совершенно безоблачного неба. Остальные лежали на полу, пытаясь уснуть под стук колёс. Ефрейтор, сидевший напротив девушек, внимательно смотрел на Клару, иногда едва заметно покачивая головой. Вдруг она застонала и стянула с нижней части лица тряпку с пятном крови. Анна развязала слабый узел, оторвала кусок простыни и повязала ей под носом. Было жаль подругу, боль передавалась ей почти физически, но ещё больше одолевал страх, что у неё тоже начнётся цинга, а Клара умрёт в полдень, когда солнце в зените прожигает тонкую косынку, а плечи и руки горят от прямых невидимых лучей. Весь июнь Анна копала окопы и противотанковые рвы. Ладони покрылись кровяными мозолями, спина к вечеру не разгибалась, а ноги сводило судорогой. Каждый день в обед выдавали фунт хлеба и кружку воды. Завтракали и ужинали пыльным паслёном, спали под навесом.
    Дома пробыла только три дня и отдохнуть не успела. Как всегда, работала в огороде: полола сорняки, рыхлила грядки и поливала вёдрами из колодца. Надо было ещё готовить, а перед этим найти хоть какие-то продукты. Питались с огорода, мяса не было - птиц и скотину резали только поздней осенью перед заморозками, хранили в глубоком подвале во дворе под навесным замком. Постоянное чувство голода не покидало её почти с самого рождения. В 1929-ом, когда ей было пять, случилась засуха – ни одного дождя за лето. Урожая на полях почти не было, а что смогли собрать, сдали государству. Сами питались лебедой. Мама собирала по улице сухие сорняки, топила ими печь, варила лебеду и делала из неё “котлеты”. В 1933-ем снова была засуха и всё повторилось.
    Анна закрыла глаза и вспомнила о школе в центральной усадьбе колхоза в 15-ти километрах от хутора. Ходила каждый день пешком, с Кларой. Училась на отлично, с каким-то упоением впитывая в себя знания. Больше всего любила математику - решать примеры, делить двузначные числа и запоминать таблицу умножения. Но в 8-ом классе обнаружилось малокровие, а девятый был платный. Денег у родителей не было – в колхозе платили трудоднями, а у дедушки пенсия только 8 рублей. Летом он рвал вишню, вешал ведро на руль старенького, скрипящего велосипеда и вёз на базар в райцентр. На эти деньги Анна покупала учебники, на тетради, приходилось писать на полях газет.
- Цинга?
     Анна вздрогнула. Над ней стоял ефрейтор.
- У меня нет.
- А у неё есть, - ефрейтор показал на Клару.
    На станции побежал к базарчику. Поезд уже тронулся, но он ловко заскочил в теплушку, едва не выронив свёрток из старой газеты. Тронул Клару за плечо. Она с трудом открыла глаза.
- Давай лечиться, - бережно развязал тряпку. - Ешь! – протянул селёдку.
    Клара замычала и покачала головой.
- Не может, - жалобно произнесла Анна. – Зубы шатаются, из дёсен кровь. Даже пить не может.
- Ешь! – приказал ефрейтор. – Ешь, говорю! Тебе соли надо!
   Оторвал кусочек и положил ей в рот. Клара с трудом проглотила.
- Ещё! Надо всю! Поспи. Приедешь здоровой.
     На закате солдаты неровным строем ушли в степь. Ефрейтор на прощание посмотрел на девушек и махнул рукой.
- Зубы больше не шатаются, - чётко произнесла Клара, трогая лицо. – И кровь не течёт.
   Закрыла глаза и снова уснула. Анна положила её голову себе на грудь и тоже закрыла глаза. Снился младший брат Коля. Ему уже 15, а выглядит как ребёнок: совсем худой, голубые глаза на выкате, голова кружится. Но в военкомате не стали ждать, когда исполнится 16, вызвали рыть окопы. Удалось уговорить, чтобы взяли вместо него. Главное, чтобы у неё не началась цинга!
   Анна посмотрела на рыбьи кости и голову на газете. Голову съела, а кости сколько могла держала во рту. Только бы Коля не умер до её возвращения! И Кларин Стёпа...