Я поняла твой замысел!

Друзья, если меня завтра внезапно хватит кондрашка, то во всём виноват Безухов. Это он меня довёл до сиреневых мультиков.

Я не имею в виду толстовского милашку Пьера. У нас есть свой Безухов, доморощенный. Зовут его не Пьер, а Олег. Едва он начал работать у нас, я сказала себе: «Эльмира Павловна, будь начеку! Безухов неспроста косит лиловым глазом и отирается возле твоего кабинета. Он что-то задумал. Ты поняла его замысел. Тебе это не нужно».

Безухов быстро влился в наш консервативный коллектив. Нет, он не подлиза, не буду наговаривать на парня. Просто характер у него лёгкий, нараспашку. С первого же дня Олег со многими перешёл на «ты», но я держалась и выкала ему до последнего.

Лёгкость Олежкиного характера я очень скоро испытала на себе. Для него как будто вообще нет запретных тем. Подходит и говорит:

- Эльмира Павловна, чайку хотите? Чай сближает людей и укрепляет взаимопонимание. А если капнуть в него бальзама – он и подавно творит чудеса! Может, перейдём на ты?

- Олег, я поняла ваш замысел, – говорю я. – Можете не продолжать, мой ответ – нет. К тому же на алкоголь у меня аллергия. И на пьющих коллег тоже. Меня корёжит и выламывает, когда я вижу людей, насосавшихся вашего дружественного напитка.

Безухов даже не расстроился.

- Хорошо, оставим обращения в полуофициальном формате, – говорит. – И ещё я хотел полюбопытствовать: у вас кто-нибудь есть?

- Разумеется, есть! – ответила я. – У меня уйма всего. Помимо упомянутой аллергии у меня есть припадки неконтролируемого бешенства, ироничный взгляд на жизнь, усталость от липучих мужчин и недоделанный проект, от которого вы меня отвлекаете.

От моего ледяного тона любой умный мужчина со здоровой самооценкой тотчас превратился бы в камень. Однако Безухов лишь заулыбался. Улыбка у него обаятельная, не отнять. Подозреваю, он покорил ею не одну дюжину женщин.

- Эльмира Павловна, у меня тоже никого нет! – говорит. – И по такому случаю у меня забрезжила мысль…

- Отставить мысль! – резко среагировала я. – Я поняла ваш замысел, можете не продолжать. Идите, Олег, и дайте спокойно поработать.

Соседки Ксюша и Валентина скорбно покачали головами, словно намекая: «опять наша Эльмирочка задаётся!» Они-то без разговоров побегут пить с Безуховым прекрасный бальзамический чай. А мне характер не позволяет.

Кстати, насчёт аллергии на алкоголь я соврала, её у меня не бывало. Но насчёт бешенства и усталости сказала правду.

***

Близилось Девятое мая. Май – моё любимое время года, когда после серенького марта и нервно-переменчивого апреля весна берёт спринтерский разбег и готовится передать эстафетную палочку лету. За одну-две ночи согревшаяся земля выталкивает из себя нежно-малахитовую зелень, а небо поворачивается светлой и яркой стороной, будто отглаженное васильковое покрывало.

В наших местах есть традиция – в канун Девятого мая приводить в порядок могилки на городском кладбище. Люди скребут и красят оградки, вычёсывают прошлогоднюю траву, поправляют поплывшие опоры. Работают дружно. Ссориться в таких местах не принято.

С папой, мамой и младшей сестрой мы тоже обходим свои родовые места упокоения. Среди них выделяются два памятника со звёздочками – последний приют прабабушки и прадедушки по маминой линии. Баба Катя и дед Савелий воевали в Красной армии. Баба Катя дожила до Дня Победы и умерла гораздо позже. Дед Савелий Петрович горел в танке, был комиссован по инвалидности, вернулся домой в 1944 году и умер почти сразу. Но у них с бабой Катей остались дети и мамин род продолжился.

- Элька! – окликает мама. – Мы всё из машины принесли? Всё вижу, а грабель нет. Только не говорите, что мы их оставили!

- У меня есть! – заявляет из зарослей знакомый голос. – Пользуйтесь, я своё уже закончил.

Из кустов выступает Олег Безухов со своей неподражаемой улыбкой, протягивая грабли с остатками налипшей листвы. Я почему-то смущаюсь. Не ожидала встретить здесь коллегу, хотя в майские праздники на кладбище ходит половина города.

- Ты… вы… - говорю я. – Добрый день, Олег. Какими судьбами? Никогда тебя… вас… здесь не видела.

- А мои неподалёку лежат, – говорит Олег. – Через два ряда от вас, просто за кустарником не видно. Дядя, две тётки, две бабушки, всякие двоюродные, прабабушки, прадед...

Олег представляется моей семье (мама сразу безоговорочно влюбляется в него). Кивает на нашу могилку со звёздочкой, читает надпись на табличке:

- «Савелий Петрович, год смерти – 1944». Прадедушка? Воевал?

- Воевал! – соглашаюсь я. – Танкист. Под Сталинградом был, на орловщине… ещё где-то. Потом потерял машину и горел. Имел медали. Подробности я плохо знаю. Здесь почти все родственники мамины. Папины лежат у него на родине, в другом городе.

В ответ Безухов рассказывает, что один его прадед топтал в матушке-пехоте, зато другой тоже воевал в бронетанковых войсках под Сталинградом. В отличие от меня Олег помнит не только биографии прадедов, но даже номера воинских частей и их примерный маршрут во время Великой Отечественной.

- Не исключено, что наши прадеды служили в одном соединении! – говорит Безухов. – И хлебали из одной фляжки у общего костра! До чего же тесен мир, Эльмира Павловна!

Официальное обращение звучит тут неуместно, я поневоле смягчаюсь:

- Олег, предлагаю опустить церемонии и перейти на ты.

Уборка закончена, пора уезжать, но мама чуть не силком вручает меня Безухову, который пообещал привезти меня домой в целости и сохранности. Чувствую, они с мамой отлично спелись!

Оставшись вдвоём, мы гуляем по аллеям. Олег настолько красочно рассказывает о своих боевых прадедушках, что мне стыдно за свою некомпетентность в генеалогическом древе. Хороша наследница! Мои предки наверняка повидали не меньше, но я об этом ни сном ни духом.

- Ой, дождь начинается?

Ещё минуту назад небо было празднично-чистым – и вдруг из-за берёз вывернулась кривобокая крупная туча. Ветер прилёг к земле, прижимая молодую траву, а туча надсадно крякнула и опрокинула на землю дождевой поток.

- Ух, вот это дало! – кричит Олег. – Бежим к машине, за мной!

Суетясь и толкаясь, народ ринулся в укрытия, бросив недоделанное. Похватав уборочный инвентарь, мы с Безуховым пулей мчимся к его авто, но всё равно вымокаем до нитки.

Всему виной я, коза неповоротливая – то оскользнусь на тропке, превратившейся в ручей, то выроню какую-нибудь перчатку. Безухов давно мог бы забиться в машину, не дожидаясь меня, но рыцарски помогает найти оброненные вещи, хохочет и пытается прикрыть меня полой куртки.

Съехав с откоса, мы швыряем хлам на заднее сиденье и плюхаемся в салон. Моё сердце тарахтит между ключиц, с причёски течёт, в кроссовках хлюпает. Зато мы в безопасности!

Дождь барабанит по крыше легковушки лёгкими кулачками, ветровое стекло стало похожим на иллюминатор субмарины. Впрочем, над краем березника уже ширится полоска светлого неба. Скоро эта полоска вытеснит тучу прочь из города, зашвырнёт её в дали дальние – поливай там, толстощёкая! У нас ты норму по осадкам выполнила.

- Мы с тобой тоже как два танкиста! – шутит Олег. – Под одной крышей! На случай форс-мажора у меня есть походная фляжка с бальзамическим чаем. От простуды и сырости – самый смак. Жаль, что я за рулём, а у тебя аллергия на спиртное.

- Я в тот раз соврала, – говорю я. – Нет у меня аллергии. Давай свою фляжку. За наших дедушек я, пожалуй, выпью.

Передавая фляжку, Безухов смотрит мне в глаза и слегка прижимает к себе. Мне чудится, что мы – два мокрых потрёпанных бойца у общего костра. И от прикосновения к плечу мои губы вдруг пересыхают, а внутри будто вскипают и лопаются невесомые пузырьки шампанского.

- Молчи, Олег, – говорю я. – Я поняла твой замысел. Поэтому можешь… продолжать.