Память не дырявая

Не купи хорошего, а купи своего. — Народная пословица

Клуб подтекает. На стене пятно — с прошлой весны, когда вода через крышу пошла. Пятно побелили, но оно опять проступило. В углу дымит железная печка. Люди стягиваются нехотя: кто в жилетке, кто в ватнике, кто просто в рубахе под курткой.

На сцене — длинный стол с красным сукном. Один угол подколот кнопкой, другой подогнут — край разлохматился. За столом — председатель, Гриша завклубом, участковый Сашко. И рядом с ними — Харитон Петрович Жиглов. Пиджак у него с лёгким блеском, сигаретка тонкая, пальцы ухоженные. На руке часы. Не «Победа» и не «Слава» — с заграничной бляхой.

— Товарищи, — говорит Харитон мягко, уверенно, — вы меня знаете. Я села не боюсь. Я в нём вырос. По комсомольскому призыву два года на Севере отработал. Потом — вернулся, крышу клуба перекрывал, на тракторе работал. Не для славы. По совести.

Улыбается. Улыбка чистая, почти белая. Видно, зубную пасту покупает в городе. Гриша хлопает в ладоши:

— Спасибо, Харитон Петрович! Прекрасно. Душевно. По делу. Осталось только...

— Можно? — негромко спрашивает Василий Никифорович.

С лавки поднимается. На нём телогрейка, штаны — на старом ремне, сапоги в заплатах. Курит самокрутку. Идёт к сцене неторопливо.

— Любовь к селу… — повторяет он. — Слова хорошие. Только знаешь, Харитон, мы тут любим не словами, а руками. В навозе, в пыли, в гололёде. А не в этом вот, — он кивнул на пиджак.

Тишина.

— Кто в шестьдесят седьмом курятник Марьи Платоновны ломом разнёс, а потом говорил, что лиса? Кто телегу у Иванова сына угнал, а потом с отломанной оглоблей вернул?

Харитон попытался улыбнуться. Щека дёрнулась.

— Я ж тогда… — выдавил он.

— Ага. Тогда. А сейчас? Часы — новые. Речь — как по бумажке. Только деревня, брат, она запоминает. У неё память — не дырявая.

Василий сел. Тишина.

— Ну и про Север твой, раз уж речь пошла, — добавил он, будто между делом. — Не на лесоповале ты был по путёвке, а в ИК-3. За хищение. Год шестьдесят восьмой, Красноярский край. По сто семьдесят девятой. Верно?

Харитон побледнел.

— Молодой был, — пробормотал.

— Все были. Только не все — по этапу.

Смех сначала тихий, потом волной. Сдержанный, но уже не прячется. Гриша кашляет, глаза в пол. Сашко мнёт фуражку. Харитон встаёт.

— Я... отказываюсь, — говорит. — Не надо. Не буду.

И уходит. За ним — хлопок двери.

Кто-то хмыкнул:

— Любовь к селу, ага. Только не взаимная, выходит.

Больше никто не сказал. Василий закурил. Весна шла своим чередом.