Маяк

                Введение.
         Все имена и фамилии вымышлены. А совпадения случайны.
         Сначала я стеснялся своих произведений, написанных на скорую руку из фрагментов разных боевиков или ужастиков. Но потом я познакомился с творчеством других авторов, публикующихся на сайте проза ру, и понял, что терять мне уже нечего. Отдельно выражаю благодарность блогеру Тимуру, который до 2018 года вёл юмористические передачи в рубрике лит.треш. Я получил искреннее удовольствие от его репортажей. Не судите строго: я - грузчик, а не литератор. Как смог, так и сочинил свои истории. Заранее спасибо за понимание. Если я кого-то из читателей покоробил или напугал сюжетом, то приношу свои извинения за беспокойство.
         Просьба: не ищите в моих рассказах скрытый смысл. Его там нет. Например, если мой персонаж Малышев ездит на автомобиле рено, то так нужно для сюжета. Если у персонажа висят на окне в гостиной синие шторы, то это обычная тряпка; часть  интерьера. Или персонажу тупо нравится синий цвет.
       Свои рассказы я веду от первого лица. Не пугайтесь. Мне так удобнее.
       Итак, краткая предыстория персонажа.
       Я (автор) уже вошёл в образ.
       Доброго времени суток, сограждане. Рад встрече с вами. Меня зовут Малышев Вадим Сергеевич. Предположительно, казах по национальности. А может быть, якут, бурят, кореец, японец, китаец, вьетнамец, монгол и так далее. Впрочем, не суть. Я - человек, проживший суровую, безрадостную жизнь, полную неожиданных поворотов и, прямо скажем, нелёгких выборов. Лишь изредка мне улыбалась удача. И то, наверное, потому, что я рассмешил фортуну своими неуклюжими и зачастую нелепыми попытками выжить.
       После потери родителей в автокатастрофе, с восьми лет, я был выброшен в жестокий взрослый мир, где выживание становилось каждодневной борьбой. Детский дом в лихие девяностые, армейские порядки под руководством безжалостного, беспринципного полковника Соловьёва, превратившего в конце девяностых - начале двухтысячных годов танковый батальон В банду жестоких грабителей, рэкетиров и убийц. В канувшей в лету эпохе я был отличником боевой и политической подготовки; дисциплинированным, ответственным, стрессоустойчивым, спортивным, с грамотной литературной речью, образованным, опрятным. Именно это и раздражало во мне разнузданных сержантов и прапорщиков, распоясавшихся от безнаказанности. И старослужащие пытались всеми доступными способами сломить мою волю. Но не вышло. Я регулярно колотил сержантов и прапорщиков за дедовщину в мой адрес. Хотя я и придерживался незыблемого правила: "мы, русские, первыми никогда не нападаем". Моим вторым девизом стала фраза: "дерусь семь раз я на неделе. Но лишь тогда, когда задели. Но, право я не дуэлянт". За это я и получил прозвище "гроза сержантов и прапорщиков". Мне этот титул настолько понравился, что в конце срочной службы я попросил Полкана сделать значок с нужной надписью; лично разработал дизайн и оплатил изготовление. И Полкан мне уступил. В итоге на боевом построении в честь окончания службы я щеголял с новым значком на русском камуфляже.  Став очевидцем одной из моих драк с низшим командным составом, Полкан шантажом убедил меня присоединиться к своей банде преступников, запугивая трибуналом. К тому же Алексей Викторович использовал ко мне хитрый подход. Он объяснил действия его подчинённых красивой легендой о секретном подразделении "Альфа", известной, как архитектор... И я был вынужден уступить, чтобы выжить... Незавидная судьба. И всё же, в глубине души, я хранил мечту о нормальной жизни.
       После  срочной службы в армии, была учёба в педагогическом университете в Северодвинске, куда я переехал из Питера, решив сменить обстановку, и работа в детском центре "Надежда". Там я нашёл утешение и, что важно, стал отцом для маленькой Настёны. Но счастье оказалось хрупким и недолгим. Появление отчима Насти, человека, вызывающего отвращение и ненависть, разрушило её. Мечта о спокойной жизни рассыпалась, как песок в пустыне. Обращение в милицию лишь подтвердило, что этот мир суров и несправедлив. Бездействие правоохранительных органов Северодвинска вынудило меня вернуться в Питер и разыскать полковника Соловьёва. С его помощью я вычислил гараж, где жил под носом у милиции, почти не скрываясь, уголовник и алкаш Иванов - Настин отчим. Проникнув в помещение с пистолетом "ТТ" с глушителем, полученным от Полкана, я совершил справедливый, но жестокий акт возмездия, поставив в нераскрытом уголовном деле о гибели приёмной дочери жирную точку. Испытывая раскаяние от содеянного и страх разоблачения, я избавился от улик и вернулся в фонд "Надежда". С тех пор прошло десять лет.

                Среда 10 мая 2017 год.
     Мою директрису Анастасию Павловну Крылову с почётом проводили на пенсию. На её место пришёл прогрессивный менеджер по персоналу Осипов. Новый директор, словно ураган, пронёсся по штату, оставляя после себя лишь обломки карьер и пустые рабочие места.  Не найдя общего языка с Аркадием Викторовичем, я с чистой совестью уволился и усердно принялся изучать интернет на сайте биржи труда. Вскоре я наткнулся на вакансию метеоролога на острове с жизнерадостным названием «Весёлый зомбик». Этот заголовок в начале показался мне просто чьей-то нелепой шуткой. И я предпочёл проигнорировать первое в моей жизни предупреждение о смертельной опасности... Должность метеоролога щедро оплачивалась администрацией Мурманска,которой принадлежал"веселый зомбик". Единственное требование к персоналу - коммуникабельность, стрессоустойчивость и хорошая физическая подготовка. Эти качества я воспитал в себе с раннего детства. На маяке обитал смотритель с лютым нравом, с которым необходимо найти общий язык. Пожав плечами, я решил, что терять мне теперь нечего и подписал контракт в мессенджере. Взяв кредит в банке под залог питерской недвижимости, я купил консервы, галеты, с десяток бутылок с дистиллированной водой; аптечку и отправил их спец рейсом в порт Мурманска, оплатив расходы по банковской карте. Однако путь к "Весёлому Зомбику" оказался тернист: сначала я самолётом из Северодвинска вылетел в  Мурманск, потом на корабле доплыл  до острова вместе с набором по выживанию. Ветер, пропитанный солью и запахом водорослей, хлестал меня в лицо, когда я два дня спустя ступил на берег "Весёлого Зомбика".
     Описание моей внешности: невысокий, широкоплечий азиат спортивного телосложения с правильными чертами смуглого лица; выпирающими скулами; аккуратным носом и высоким лбом; миндалевидными карими глазами и густыми, как у Брежнева, чёрными бровями. Стремясь подражать актёру и спортсмену Брюсу Ли я носил аккуратную причёску; регулярно стриг жёсткие волосы цвета крыла ворона; дополняли образ ухоженные усы и небольшая бородка, частично скрывающая массивный подбородок.
        Остров встретил меня унылым пейзажем: покосившиеся деревянные хижины, словно скелеты, торчали из скудной растительности. Лишь каменное здание маяка внушало хоть какую-то надежду. Туман, тяжёлый и вязкий, окутывал всё вокруг, словно пытался скрыть от любопытных глаз суровую красоту этого места.
       Посреди безбрежного моря, словно забытое божество, поднимался остров, омываемый штормовыми волнами. Этот кусочек земли, обрамлённый высокими скалами, казался отрезанным от мира, где каждый вдох наполнялся солёным дыханием океана, а каждый звук — эхом скрытых таинств. Каменистый пляж, покрытый мелкой замшелой галькой, щекотал ступни любителей побродить босяком по берегу; Грубые отвесные скалы, нависающие над сушей, отражали солнечные лучи и выгляди гротескно. А густой, как кисель, туман, дополнял этот образ.
        Редкие деревья, скрючившиеся и искривлённые от постоянных ветров, походили на застывших стражей, оберегающих зловещую тайну этой земли. Их ветви шевелились, как шепчущие сердца, под натиском порывистого ветра, и завывали, как потерянные души. Засохшие листья, покрыты серым налётом, запечатлевали в себе уныние и забытьё, словно сами деревья помнили о том, что когда-то здесь царила жизнь.
       В самом центре острова возвышался каменный маяк. Его серые стены, искусно изготовленные из местного гранита в середине семидесятых годов прошлого века, были покрыты затвердевшей солью и морской пенной коркой. Он, как страж времени, наблюдал за морем и небом, хранил в себе истории разъярённых ураганов и спокойных лунных ночей. В его верхней части, над архитектурной мощью, располагался небольшой фонарь, который одиноко смотрел на окружающий мир, хоть и давно утратил своё предназначение.
        Вокруг маяка разбросаны покосившиеся бревенчатые хижины, чьи деревянные стены с ободранной краской поросли плесенью и мхом. Эти хижины выглядели так, словно несли на плечах груз моря, ветра и времени, отказываясь сдаваться. Их крыши, едва держащиеся на тонких опорах, словно уставшие старцы, готовы были рухнуть в любую минуту, рассыпая вокруг себя годы забвения.
       Остров "весёлый зомбик" дышал показной тишиной и покоем, но в нём таилась скрытая угроза, предвещая ближайшую катастрофу. Каждый мой шаг по гальке на пляже издавал приглушённый скрип и вызывал смутную беспричинную тревогу.
       Смотритель маяка оказался невысоким, крепко сбитым мужчиной с непроницаемым лицом, обрамлённым щетиной. Он разгуливал по комнате босяком, в старых спортивных штанах и голым торсом, испещрённом бесчисленными шрамами.
- Гурт, – представился он коротко, словно выстрелил.
         Я назвал своё имя и протянул руку. Гурт, смерив меня угрюмым взглядом, буркнул что-то неразборчивое и приказал убираться из маяка и заняться обустройством любого из пустующих домов.
- А что случилось с предыдущим метеорологом? - из вежливости осведомился я.
- Умер от брюшного тифа, - сердито огрызнулся собеседник и добавил, махнув рукой в сторону: - проваливай отсюда. Моё терпение не безгранично.
         Я нахмурился, но спорить не стал. Ведь я не пряник, чтобы всем нравиться. Возможно, смотритель просто не любил молодёжь, или у него был тяжёлый день. Либо Гурт обыкновенный бирюк и социопат в одном лице.
Обыскав окрестности, я нашёл залежи глины и принялся заделывать щели в одной из хижин. Ближе к вечеру меня преследовало ощущение чьего-то взгляда в спину, но, занятый своими мыслями, я не придал этому значения. А зря. В тени пещеры за мной с тревогой наблюдало измождённое существо с синеватой кожей, янтарного цвета глазами и вертикальными зрачками. Мой приезд его явно напугал.
         Напросившись в маяк, я с разрешения Гурта обыскал помещение. Находки были скудными: дробовик с пятью патронами, акваланг 1625 года выпуска и ржавый топор. За банку тушенки Вадим взял топор «в аренду» и отправился в чахлый лесок за дровами, пока не стемнело. Нарубив поленья, он растопил печь в хижине и принялся варить гречневую кашу, натаскав воды в чан на крыше из своих запасов. Вечер опускался на остров, окутывая его сырой темнотой.
                Глава 1. Мифы.
       В третьем тысячелетии до нашей эры существовала невероятно могущественная цивилизация - ахериане. Их  города, украшенные резьбой и золотом, контрастировали на фоне просторов безбрежных пустынь и мрачных лесов. Континент ахериан, некогда цветущий сад посреди океана, стал жертвой собственного величия.
На пике научных достижений, в центре столицы "Невелим", Тёмные Хранители построили святилище, излучающее таинственный свет. Оно называлось ночным храмом; и в его недрах хранился древний артефакт под названием "Сердце Тьмы". Этот предмет был создан не просто как символ могущества; он олицетворял собой глубинные, непознанные силы. Легенда гласит, что Хранители, стремясь овладеть силой, способной противостоять свету, создали "Сердце Тьмы", чтобы управлять стихией природы и подчинять себе галактику."Сердце Тьмы", призванное открыть врата познания, пробудило силы, с которыми ахериане не смогли совладать. Тьма, вырвавшаяся из артефакта, исказила не только разум людей, но и саму природу острова.
        Но с великой силой приходит и ответственность. Цивилизация, погруженная в тьму своих амбиций, начала разрушаться. Люди потеряли связь с природой и со своей человечностью, стремясь к наживе и власти. Они начали использовать "Сердце Тьмы" не для защиты, а для завоеваний миров и манипуляций захваченных в плен народов, погружая свои земли в пучину войны.
        Однажды, когда тьма достигла своего апогея, артефакт, изменившийся от страха и ненависти, оказал негативное влияние на ум и нравственность древнего народа. Цивилизация начала разрушаться изнутри. Заболевания, безумие и предательства стали привычными, пока однажды не обрушилась страшная катастрофа -неведомая сила, освободившись от заключения в "Сердце Тьмы", вызвала череду землетрясений и извержений вулканов. В том числе и подводных. Земля стонала, словно в агонии, реки превратились в потоки чёрной, маслянистой жидкости, а небо заволокли вечные сумерки.
        И вот, на месте былого величия остались лишь руины, укрытые песками времени и толщей морской воды. "Сердце Тьмы" по-прежнему находилось в ночном храме, охраняемом призраками погибших. Легенды о Тёмных Хранителях сохранились, как напоминание о том, необузданная тьма способна разрушить любую цивилизацию. С той поры минуло несколько тысячелетий. Таким образом от континента народа ахериан остался лишь остров в Тихом океане неподалёку от Мурманска.  В далёком 1970 году исследователи арктики построили тут маяк и назвали эту территорию "Весёлым Зомбиком". Видимо, человек придумал такое название под воздействием дурного настроения или своеобразного чувство юмора. 
        В конце семидесятых в начале восьмидесятых годов прошлого века, когда люди в советском союзе развивали науку и технику; занимались сельским хозяйством; учились, трудились, путешествовали за счёт государства; получали бесплатную недвижимость от обкома коммунистической партии; глубоко под морской гладью, в недрах Земли, произошёл содрогающийся вздох. Литосферные плиты, словно исполинские ледяные глыбы, сдвинулись, вызвав цепную реакцию, подобную удару грома в безмолвии. Подводные вулканы, дремавшие миллионы лет, проснулись, извергая потоки раскалённой магмы в ледяные объятия океана. Пар, клубясь, взметнулся к небу, как предвестник грядущего ужаса. Эта катастрофа пробудила нечто древнее, забытое – "Сердце Тьмы", артефакт, покоившийся в разрушенном каменном храме под маяком на острове "Весёлый Зомбик".
         Мощнейший электромагнитный импульс, подобный удару молнии, пронёсся сквозь воду, оживив всё, что покоилось на морском дне в радиусе километра. Утопленники, воины, моряки, рыбаки, – все они поднялись из бездны, превратившись в ледяных, костлявых призраков. Но среди них выделялись фигуры жрецов ахериан – синекожих, безмолвных хранителей древней, погибшей цивилизации. Их глаза горели потусторонним огнём, лица были искажены нечеловеческой ненавистью. Они поднялись, чтобы исполнить свой древний завет – восстановить погибший мир, используя силу кристалла, заключённого в глубинах храма.
         Солнечный свет стал их врагом, губительным, сжигающим плоть. Поэтому, под покровом ночи, синекожие жрецы, словно зловещие пастухи, вели свои бледные стада, направляя их к маяку – символу света и надежды. Каменный храм, приютивший "Сердце Тьмы", стал центром их зловещей силы. Остров, некогда безмятежный, превратился в царство ужаса, где каждый шёпот ветра предвещал приближение нежити. И только маяк, одиноко стоящий на вершине скалы, хранил в себе последний проблеск надежды, противостоя зловещему замыслу воскресших жрецов ахериан по возрождению их цивилизации с помощью древнего артефакта.
                Среда, 10 мая 2017 год.
       Серая тоска, густая, как северный туман, начала окутывать моё сознание. Я всё яснее понимал, что меня ожидает та же судьба, что и предыдущего метеоролога: год монотонного изучения капризов погоды в полном одиночестве, прерываемого лишь прибытием на маяк такого же бедолаги, как и я. Остров "Весёлый Зомбик" переставал казаться приключением, превращаясь в тюрьму под открытым небом. От скуки, ставшей моей постоянной спутницей, я принялся методично обыскивать свою скромную избу. Я уже привёл её в относительный порядок, вычистив углы от паутины и пыли, скопившейся за годы запустения. В ящике старого, рассохшегося стола, под стопкой пожелтевших бланков, я наткнулся на потрёпанный дневник. Андрей Аляев – гласила надпись на обложке. Мой предшественник на посту метеоролога в этой богом забытой дыре. Страницы оказались испещрены аккуратным почерком: метеорологические наблюдения, зарисовки облаков, графики температур. Среди них я обнаружил цветную фотографию улыбающейся женщины – жены Андрея, как я предположил. А затем – рисунок, от которого по спине пробежал холодок. Маяк, знакомый до боли, а рядом с ним – странные, синекожие рептилоидные существа с неестественно вытянутыми конечностями. Их глаза, янтарного цвета с вертикальными кошачьими зрачками, смотрели с листа бумаги с какой-то потусторонней внимательностью...
       Следующее утро началось, как обычно. Гимнастика на каменистом пляже. Я заметил странный круг из ракушек и мелких камней, выложенный недалеко от его хижины. Кто и зачем это сделал,  непонятно. Пробежка вокруг острова; отжимания на кулаках и ладонях до жжения в мышцах; приседания, подтягивания на шаткой полке над входной дверью – привычный ритуал, помогавший мне сохранять не только физическую форму, но и рассудок. Сварив в закопченном котелке перловку на русской печи, растопленной собранными дровами, я с аппетитом позавтракал. Бодрящий холодный душ, чистка зубов, мытьё посуды. Всё как всегда.
       Взяв телескоп, чтобы приступить к своим прямым обязанностям – наблюдению за погодой, – я краем глаза заметил движение у маяка. Это был смотритель маяка Михалыч. Он же Гурт. Обнажённый по пояс, несмотря на прохладу, он выполнял какую-то странную растяжку, прорабатывая паховые мышцы, а затем перешёл к кулачному бою с тенью. Движения были резкими, почти звериными. «Готовится к долгому дню безделья», – хмыкнул я про себя. Отношения с угрюмым смотрителем так и не наладились, скорее наоборот.
          Ночь опустилась на остров быстро, как падающий занавес.  Устроившись у тусклой керосиновой лампы, я читал одну из привезённых с собой книг, пытаясь отвлечься от гнетущих мыслей. Внезапно я услышал шорох снаружи, за тонкой деревянной дверью. «Гурт, что ли, шпионит?» – мелькнула первая мысль в голове. Но звуки усилились, к ним добавился скрежет когтей по дереву и низкое, утробное рычание. Это был явно не Михалыч. Внезапно в щель под дверью просунулась тонкая, чешуйчатая, синекожая рука с длинными, острыми когтями. Я, не успев даже испугаться, инстинктивно наступил на неё ботинком.
- Что за срань Светлоликого?! – вырвался у меня удивлённо-возмущённый возглас, когда существо за дверью издало шипящий, недовольный звук, ощутив боль в придавленной башмаком руке.
         Для справки: Светлоликий - одно из языческих божеств в племени маори. Примечание автора.
         Снаружи послышалось многоголосое, невнятное бормотание, шёпот и скрежет. Существ было много. Они окружили избу, ломились в окна.  Похолодев от волнения, я метнулся к подполу, откинул тяжёлую крышку люка и скользнул вниз, в сырую темноту. Осторожно приоткрыв щель, я наблюдал. Десяток синекожих тварей, точь-в-точь как на рисунке Аляева, с горящими янтарными глазами и вертикальными зрачками, отрывали ставни с ближайшего окна. "Какого беса тут происходит?!" - стиснув зубы так, что под щеками заходили желваки, возмущённо подумал я. Стекло со звоном разлетелось на куски. Монстры, неуклюже переваливаясь, проникали в комнату, обыскивая её, издавая гортанные, рычащие звуки. К счастью, моё укрытие они не заметили. Не найдя ничего интересного, они, раздосадованно перерыкиваясь, покинули избу. Когда шаги и рычание во дворе затихли, я, все ещё дрожа от страха, выглянул из приоткрытого люка. И встретился взглядом с одним из существ. Это был худющий рептилоид, лежавший на животе у самого входа в подпол. Он с любопытством и каким-то первобытным страхом меня изучал своими большими янтарными глазами с вертикальными чёрными зрачками. Наши взгляды встретились. Вздрогнув от неожиданности, я инстинктивно выхватил перочинный нож и попытался ткнуть тварь в глаз. До меня, наконец, дошёл истинный смысл требований к кандидату в метеорологи: стрессоустойчивость и физическая подготовка. Здесь это  являлось не просто строчкой в анкете, а вопросом выживания. На острове не было ни полиции, ни телеграфа, ни больницы, ни почты. Телефонную линию сюда, похоже, забыли провести еще при царе Горохе. Я оказался один на один с этим кошмаром. Карма, что ли, у меня такая?!
        Синекожая рептилия с поразительной ловкостью увернулась от моей неуклюжей атаки и, издав громкий, протестующий визг, скрылась в темноте. Вытирая липкий, холодный пот со лба правым рукавом, я, по-прежнему напуганный, остался в сыром, тёмном погребе до самого рассвета.
        С первыми лучами солнца, поборов мужскую гордость и остатки здравого смысла, подсказывавшего, что это бесполезно, я поплёлся к маяку. Я вежливо попросил у Гурта разрешения переночевать у него. Угрюмый бирюк-смотритель, не говоря ни слова, грубо схватил меня за шиворот и вышвырнул на улицу, как нашкодившего щенка, захлопнув за ним тяжёлую дверь. Злость и отчаяние захлестнули меня. Я сорвал свой гнев на опалённом грозой стволе старого дерева, используя его вместо макивары, обрушивая на него град ударов руками и ногами, пока костяшки не покрылись ссадинами, а дыхание не стало прерывистым. Затем, потный насквозь, я вернулся в свою разгромленную избу. Нужно было что-то делать. Выбитыми досками из оторванных ставень и ржавыми гвоздями, а так же молотком из погреба я крест-накрест заколотил разбитое окно. Ледяной ветер уже не проникал в комнату, но это было слабым утешением. Весна на Северном полюсе разительно отличалась от привычной питерской оттепели.
        Приняв сложившуюся ситуацию как очередной вызов судьбы, я первым делом вскрыл мясной армейский паёк. Горячий чай, свеже вскипяченный в котелке, немного согрел меня изнутри. Умывшись ледяной водой, я взял ржавый топор и отправился рубить дрова. Но не только для печи. Найденной в подполе старой лопатой я принялся копать заиндевевшую на весеннем морозе почву. Вокруг избы, отступив пару метров, я с нечеловеческим трудом вырыл глубокую траншею. Часть самых крепких брёвен я заострил топором и установил на дне ямы-ловушки, как острые колья. Оставив себе лишь узкую, едва заметную тропинку к двери, я тщательно замаскировал импровизированную траншею пожухлой травой, глиной и мелкими камешками. Оглядев результат своей работы, я почувствовал мрачное удовлетворение. Теперь моё жилище больше походило на готовую к осаде крепость. Устало вздохнув, я взял телескоп и направился к своему наблюдательному посту.
         Погода ждала своих сводок. И, похоже, не только погода.
         Той самой ночью, когда луна сверкала, будто древняя монета, нечисть пробуждалась от  векового сна. С тихим шорохом, подобным шёпоту демонов, зомби выстраивались на каменистом берегу, покидая беснующиеся предштормовые волны, и направились к моей хижине. Холодный ветер проносился сквозь голые вершины редких деревьев, словно предвестники хаоса. Однако, не все шло по плану хранителей тьмы. Группа зомби, стараясь окружить избу, не заметила замаскированный ров, и, резко провалившись в его тёмные глубины, встретила свою гибель на заостренных брёвнах. Их истошные крики разнеслись в ночи, спугнув гнездовавшихся на выступах скалы белоснежных чаек. Жрецы ахериан, ослеплённые гневом, отчаянно ринулись внутрь здания, забираясь по брёвнам на крышу. Я, стоящий посреди тёмной комнаты и сжимавший в руках ржавый топор, знал: это мой последний шанс. Сноровисто разобрав черепицу, синекожие рептилоиды спрыгнули мне на голову. Стиснув зубы от напряжения, я отбивался от атак кровожадной нежити, сноровисто размахивая ржавым топором. Поняв, что врагов слишком много и живым я отсюда точно не выберусь, я соорудил из просмолённой туалетной бумаги, насаженной на швабру, факел и зажёг его спичками. Отгоняя от себя нежить хаотичными взмахами полыхающей деревяшки, я поджёг засаленную занавеску на чудом уцелевшем от вчерашней атаки втором окне. Пламя жадно поползло по тюли вверх и вскоре охватило всё вокруг, алчно вгрызаясь в деревянные потолочные балки и старые брёвна, покрытые снаружи мхом. 
       Завернувшись в старый плед и закрыв тканью нос от дыма, я выскочил во двор, оставляя позади полыхающий ад — волчью свору охваченных пламенем утопленников, беспорядочно мечущихся по избе и тщетно старающихся потушить на себе пламя. Заживо горящие зомбаки верещали от негодования от несостоявшегося ужина. Их душераздирающие предсмертные вопли вспугнули находившихся в гнёздах на скальных уступах белокрылых чаек.  В воздухе висел смрад поджаренного протухшего человеческого мяса, гнили и плесени. Спрятавшись в укрытии за скалой, я не удержался от рвотного позыва и опустошил желудок от ужина в ближайший овраг. Примерно под утро мне улыбнулась удача. С началом рассвета нежить покинула каменистый пляж острова и убралась обратно в море, натыкаясь друг на друга и сбивая сородичей с ног. К тому же погода окончательно испортилась. Небо затянули свинцовые тучи. И начался ливень, потушивший горящую избу. Взглянув на обуглившуюся хижину, в которой сгорела часть моих припасов, я нецензурно выругался, негодующе скрипя зубами, и поспешил к смотрителю маяка, стараясь успокоиться. Прилипшая к телу мокрая от дождя одежда не способствовала душевному равновесию. Обменяв оставшиеся мясные консервы и крупу на ночлег, я перебрался в каменный маяк. Гурт, с лицом оскорблённой невинности, с большим трудом сдерживал гнев и ворчал что-то себе под нос. Несмотря на это, он уступил. Вскоре смотритель ушёл рыбачить, оставив меня наедине с тишиной маяка. Сняв промокшие насквозь вещи, я развесил их на бельевой верёвке в комнате на первом этаже; вынул из рюкзака за спиной армейский камуфляж и берцы, тщательно вытерся от дождя и наконец-то переоделся. Вынув дробовик из сундука в комнате Михалыча на втором этаже и зарядив его, я покинул маяк и под прикрытием  нависающих над морем скалами, следил за  Гуртом. Но тот, ничего не подозревая, уселся на влажный камень и закинул удочку в море. Обуреваемый жаждой мести, я поднял оружие, взвёл курки и прицелился в спину смотрителя. Внезапно из пещеры сверху, как по волшебству, спрыгнуло визжащее синекожее создание с янтарными глазами и вертикальными зрачками. Упав мне на спину, оно сбило меня с ног. Смачно чертыхнувшись, я  изловчился, обернулся и мощным ударом правого кулака в челюсть сбил с себя  рептилоида и вскочил на ноги, подтянув кулаки к подбородку, готовясь к новой борьбе.       
        Привлечённый шумом драки, Гурт прервал рыбалку и прибежал ко мне. Затем Михалыч, отвесил смачную  оплеуху за нападение на рептилию. Я возмутился, но бирюк с наигранным спокойствием объяснил, что это существо — не враг, а преданная самка, служащая ему верой и правдой на протяжении тридцати лет. Гурт, рассказал о том, как вытащил синекожую из рыбацкой сети во время шторма в конце семидесятых годов прошлого века. Теперь рептилоид каждое утро приносил Михалычу свежую рыбу. После каждого шторма они вдвоём на самодельной лодке отплывали в море и вытаскивали  на берег чудом уцелевшие после кораблекрушения вещи, которые и оказались сейчас в арсенале у Михалыча на острове. Я слушал собеседника с искренним интересом. Я допускал мысль, что дружба может возникнуть у  разных существ, но при этом недоумевал, чем смог привлечь  синекожую даму-рептилоида угрюмый бирюк-смотритель? Слушая исповедь угрюмого смотрителя маяка, я заметил, что он на миг как-то подобрел. Морщины на лбу и вокруг глаз разгладились, а резкий тон стал дружелюбным. Чтобы наладить отношения с Михалычем, я решил подружиться с рептилоидом, но тем самым лишь подлил масла в огонь. Обуреваемый бесконтрольной ревностью, Гурт поставил цель меня уничтожить и приступил к выполнению плана. Жаль, что я не сразу об этом догадался. Но обо всём по порядку.
         В ту же ночь я услышал подозрительные звуки из комнаты смотрителя на втором этаже. Сняв обувь и крепко сжимая в руке топор, я тихо поднялся по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж и приоткрыл дверь в комнату смотрителя маяка. В лунном свете на старой кровати Гурт спаривался с истощённой дамой-рептилоидом. Борясь с обуревающей  тошнотой, я облегчённо вздохнул, опустил оружие, прикрыл дверь, стараясь не шуметь, и спустился на первый этаж. Я, конечно, ханжой не являюсь. И  неоднократно в прошлом во время срочной армейской службы у полковника Соловьёва становился случайным свидетелем амурных встреч в казарме своих однополчан с разными девушками, но картина, представшая передо мной сейчас, вызвала стойкое омерзение. Утром я предпочёл не усугублять и без того натянутые отношения с Гуртом и промолчал о событиях минувшей ночи. Когда Михалыч ушёл по делам, я не удержался и обыскал его комнату. Мне посчастливилось найти старую рацию в сундуке рядом с кроватью Гурта. Обрадованный, я взял набор инструментов и принялся чинить прибор, но хорошее настроение быстро улетучилось — рация работала только на приём информации, а не на передачу. Вернувшись раньше, Гурт увидел меня в своей комнате и устроил жуткий скандал. Наорав на меня и, обматерив, Михалыч отобрал рацию, открыл окно и, не задумываясь, выкинул её в ущелье со скалы. Затем спустился на первый этаж, вышиб дверь в мою комнату ногой, перевернул всё вверх тормашками и вынул из-под кровати аптечку с медикаментами; вернулся в комнату на втором этаже и выбросил её вслед за рацией в то же ущелье, оставив меня без лекарств в этом богом забытом месте. В сложившейся ситуации меня впервые покинуло врождённое азиатское спокойствие. Поддавшись гневу, я подскочил к Гурту и зарядил ему в челюсть правым кулаком. Из разбитой губы брызнула мне на камуфляж алая кровь. Небритая голова смотрителя заколыхалась, как брюква на ветру. По страдающему ожирением телу смотрителя пробежала дрожь. Но Михалыч устоял на ногах и ринулся в бой, рыча, словно разъярённый медведь. Я не был новичком в рукопашных схватках; в недавнем прошлом я во множестве кулачных поединках, каждый раз выходя из них победителем. Но, к моему глубокому разочарованию, опыт выживальщика не помог мне сегодня. Михалыч, будучи проворным умелым, умудрялся уворачиваться от моих атак, словно предугадывая мои действия. Каждая атака Гурта напоминала удар молота по наковальне; казалось, его кулаки врезались мне в плоть, стремясь пройти сквозь неё и повредить внутренности. Мои неуклюжие попытки приседать, отскакивать в сторону или уворачиваться не увенчались успехом. Когда Гурт вцепился мне в горло широкой лапищей и впечатал в каменную стену спиной, уже практически теряя сознание, я дотянулся до керосиновой лампы на ящике, заменявшем стол, и огрел ею Гурта по затылку. Звон разбитого стекла и крик напарника возвестил о моём освобождении от удушения. Теряя сознание, Михалыч захрипел и рухнул лицом вниз. Задыхаясь от удушья, я некоторое время прижимался к кирпичам плечами, стараясь не упасть. Гимнастёрка оказалась разорвана на груди и в подмышках. Несколько вырванных с фрагментами ткани пуговиц валялись в углу комнаты.
         Восстановив дыхание, я проверил у Михалыча пульс на шее и удовлетворённо кивнул. Почему-то теперь я обрадовался тому, что Гурт выжил. Открыв сундук, я решился на повторный обыск и обнаружил потрёпанный дневник. Открыв его, я выбежал из комнаты  и покинул маяк, опасаясь гнева смотрителя. Спрятавшись в пещере у рептилоида, я сел на гладкий камень, раскрыл дневник и стал читать текст. История Михалыча оказалась прелюбопытнейшая.
         Короче, судьба Гурта выглядит так:
         В далёком 1970 году, когда атомные подводные лодки только начинали прочно входить в жизнь военно-морского флота, боцман Игорь Михайлович Кужелев принял присягу на верность своей стране, готовый к любым испытаниям. Его подводная лодка была мощной, манёвренной, крепкой, и представляла собой вершину инженерной мысли канувшей в лету эпохи развитого социализма.  Гурт  с гордостью управлял субмариной и руководил матросами.  Но счастье боцмана продлилось недолго. Однажды, на учениях, судьба внесла свои мрачные коррективы. При стрельбе по списанному кораблю, который приказали утилизировать на морском дне, торпеду заклинило прямо в орудийном отсеке. Из-за неисправности в конструкции снаряда внутри субмарины, находившейся в подводном положении, прогремел взрыв. В панике и хаосе, охватившем корабль, командир принял тяжелое решение — затопить транспорт, чтобы избежать утечки радиации из повреждённого ядерного реактора. Пока моряки пытались справиться с пожаром в торпедном отсеке, капитан - лейтенант Васильев отключил повреждённый двигатель и подал по рации сигнал бедствия. Но неведомая угроза в виде американской подводной суда заставила штаб "ВМФ"  России отложить спасательную операцию. В то время как другие подлодки прогоняли чужаков, у Кужелева не осталось шансов на выживание. Когда наступила тишина, а прибывшие спасатели - аквалангисты начали извлечение экипажа, поняли, что спасать уже некого. Чудом уцелевший Игорь сошёл с ума, теряя связь с реальностью, и год провёл в психиатрической больнице. В состоянии стойкой ремиссии, Кужелев вышел на свободу. Но заботливое государство предложило ему лишь должность смотрителя маяка на безлюдном острове, который к тому времени стал известен как "Весёлый зомбик". Перед Гуртом стоял нелёгкий выбор: либо дворником за гроши, либо в Мурманск к маяку, где он, казалось бы, мог забыть о прежних страхах. Вздохнув, боцман выбрал маяк, осознавая, что жизнь без выбора зачастую оказывается самой верной. С тех пор началась его бессменная служба на острове. При Советском Союзе Кужелев медицинскую помощь, присылаемую на вертолёте. Тем же способом к боцману на остров прилетал его лечащий врач для профилактического осмотра. Но с лихими девяностыми эти привилегии боцмана ушли в небытиЁ. Мозг смотрителя стал стремительно деградировать. Паранойя укрепилась, и агрессия вспыхивала, как костер на ветру. Тяжёлое бремя судьбы на отдалённом острове не могло не сказаться на психике Кужелева. Непонятно зачем на остров раз в год присылали на корабле метеорологов, которых шустрый боцман бесцеремонно убивал, тщательно заметая следы преступления. И никто не задавался вопросом, что происходит на «Весёлом зомбике»; все считали, что сам остров наделен некоей мистикой.
       Однажды, в разгаре шторма, под воздействием пробудившихся подводных вулканов активировался древний артефакт под названием «Сердце Тьмы», находящийся в руинах храма под маяком. Вырвавшаяся наружу сила трансформировала трупы ахерианцев и других утопленников в зомби, никого не щадя. Нежить выбралась из пучины, во мгле морских глубин, и пошла на маяк, стремясь добраться до магического кристалла; страх сжимал сердце Кужелева. Однако среди этой ужасной сцены он заметил одну из погибших ахерианцев, запутавшуюся в водорослях. Её белоснежные краски противостояли серой тьме, и он, одичавший без женской ласки, вытащил её на берег. Постепенно, одержимый фантазиями, бойкий боцман превратил её в свою рабыню, не осознавая, что она, на самом деле, уже мертва. Вместо слёз, — лишь тишина, вместо дыхания — глухой шорох, но для Игоря она стала чем-то большим, чем просто зомби. В его воспалённом сознании дама-рептилоид по-прежнему жила. Обезумевший и потерянный, Кужелев жил с мертвячкой до этого момента, когда на остров по неосторожности прибыл я, Вадим Сергеевич Малышев. Именно из дневника Гурта я узнал его имя, фамилию и отчество. Читая этот текст, я, нахмурившись, трижды проклял мысленно тот день, когда подписал этот чёртов контракт в интернете. Но отступать уже поздно. Да и некуда.
Внезапно, словно из самой тьмы, раздался стремительный шорох, словно лесной зверь, преследующий свою добычу. Я вздрогнул, выронив дневник на неотёсанный каменный пол и обернулся. Передо мной стояло существо, словно вылепленное из синего воска, с глазами по форме напоминающими янтарные капли. Вертикальные зрачки смотрели пристально, оценивающе, и в глубине их мерцал испуг. Тщедушное, но не лишенное грации, существо приложило тонкие пальцы к груди и проскрипело голосом, похожим на треск сухих веток:
 — Мираэль Аки'Зен. Я помогать. Моя слюна содержать антибиотик. Я зализать тебе раны.
       Она кивнула на ссадины на моём мускулистом торсе, словно подтверждая свои слова.
— Нет, спасибо. Сам как-нибудь справлюсь, — брезгливо поморщился я, брезгливо представив себе проникновение в кровь трупного яда из слюны этой рептилии.
- Но почему? - искренне огорчилась собеседница.
- Я так решил. И это не обсуждается, - не повышая интонации, пресёк я возражение, стараясь сохранить внешнее хладнокровие.
- А зря. Ты не понимать, от чего отказаться, - на ломанном русском языке заявила нежить.
       Я умышленно проигнорировал её реплику.Приложив ладонь к груди, я чётко представился:
— Вадим Малышев. Рад знакомству.
      И тут же, неимоверным усилием воли поборов личную неприязнь, я осторожно приблизился к существу, протягивая правую руку. Я сплюнул в ладонь, словно совершая какой-то обряд.
— Зачем ты так сделать? — проскрежетала Мираэль.
— Для скрепления политического союза, — не моргнув глазом, соврал я.
       Поколебавшись, Мираэль повторила жест, и от её прикосновения меня пробрало – слюна этого существа оказалась более густой и липкой, чем самая противная карамель. Я ощутил, как странная, зеленоватая слизь, словно живой туман, покрывает мою кожу при рукопожатии. Усилием воли я сохранил нейтральное выражение лица. Хотя внутренне хотелось поморщиться, словно съел живого червяка.
— Расскажи о себе, — попросил я, вытирая ладонь о штанину.
      И Мираэль начала повествование, словно открывая дверь в другой, давно забытый мир. Она говорила о погибшей цивилизации ахериан, о таинственном талисмане и ужасающей силе, пробуждающейся под маяком. Поражённый услышанным, я слушал молча. Мне становилось все яснее, насколько невероятная и опасная ситуация сложилась на острове "весёлый зомбик".
— И давно ты здесь? — спросил я.
— Чуть меньше четверти лунного цикла, — проскрежетала нежить.
— А чему равен ахерианский цикл? — поинтересовался я из вежливости.
— Около ста земных лет, — сообщила Мираэль, склонив голову набок,  и пояснила: - за несколько тысячелетий до нашей эры время измерялось не в солнечных, а в лунных циклах.
— А твой возраст какой? — уточнил я.
— На момент гибели континента мне исполнилось восемнадцать циклов, — сказала Мираэль, — теперь ты рассказать о себе.
       Моё лицо помрачнело. Я старался забыть свою трагичную биографию, но её подробности, словно колючие нити, прорывались сквозь  сознание снова и снова, заставляя испытывать давящую на сердце скорбь и раскаяние, что не сумел защитить дочь Настю от её отчима.
— Это не интересно, — нарочито небрежно отмахнулся я.
— Ты мне не доверять? — спросила Мираэль, её голос звучал негромко, но отчётливо.
— У меня в голове не укладывается сам факт того, что я нахожусь на поганом острове, кишащем нежитью, и беседую с мертвячкой, — признался я.
— Понимать. Сочувствовать, — кивнула Мираэль, — но ты скоро привыкать. Не я твой враг. Мой отец — хранитель талисмана под маяком. Шанс воскресить народ ахериан выпадает раз в тысячу земных лет. Поэтому он торопится.
— Ясно. От меня что требуется? — спросил я.
— Позволить разрушить маяк и добраться до «Сердца Тьмы».
        Я покачал головой:
— Сожалею, товарищ, но это государственная собственность. У меня нет полномочий снести маяк.
 — Мой отец всё равно сделать это. Но тогда он убить тебя и Гурт. Но выбор за тобой, — предупредила девушка.   
      В этот момент подслушивающий снаружи у входа Гурт, с покрасневшими от ярости глазами, выскочил из укрытия и сбил меня ударом кулака в челюсть:
— Ах ты, кобель блохастый! Клинья к моей бабе подбиваешь! Другую себе найди! Удавлю!
- Смешно звучит, Михалыч, но это не то, о чём ты подумал, - тщетно попытался я оправдаться.
        Но Кужелев меня не слушал. Придавив меня ногой к нижнему своду пещеры, он ткнул указательным пальцем правой руки в лицо и заявил:
- Ещё раз приблизишься к Мире ближе, чем на километр, убью!
       Подняв свой дневник, бирюк подхватил испуганную подругу за руку и потащил к выходу из грота. А я ещё несколько минут приходил в себя, вытирая липкий холодный пот со лба правым рукавом.
       Кужелев, смотритель маяка, человек, привыкший к бушующим стихиям и непредсказуемому поведению океана, сегодня оказался взбешён.  Являясь раздражающим гостем и очевидный соблазнитель, я стал причиной его ярости. В глазах Михалыча плясали злые искры. И он, как разъяренный медведь, принялся мстить. Сначала, как настоящий злой гений, он мастерски спровоцировал обвал камней у подножья крутого склона, по которому я с трудом карабкался с найденным на берегу биноклем в руке. Огромная каменная глыба с грохотом покатилась вниз, едва не погребя меня под собой. Но я успел увернуть в последний момент и уцелел.
       Следующим актом садистского творчества Кужелева стало внезапное продырявливание лодки, которую я, с трудом собрав воедино из обломков, использовал для переправы трофеев после кораблекрушений из моря на остров. При очередном заплыве за жизненно необходимыми ресурсами лодка начала тонуть. Сердито матерясь полушёпотом, я вычерпывал стальным котелком воду и с трудом доплыл до берега. Дождавшись, пока отсыревшие доски высохнут на солнышке, я с большим трудом выстрогал материал из подручных средств и залатал пробоину.
       В итоге дело дошло до акваланга. Группа моряков, стоящих на палубе эсминца в порту Мурманска в бинокль заметила, как Михалыч, стоящий на краю обрыва, намеренно сбивает с акваланга  кислородный баллон, заставляя его катиться в бездонную пропасть. Но я вновь проявил недюжинную смекалку и физическую подготовку, привязав ночью к вбитой в дно грота кирке канат, обмотав себя вокруг талии свободным концом, и спустился в расщелину, забрав чудом уцелевший элемент гидро костюма, и благополучно вернулся обратно. В ту же ночь для успокоения зашкаливающих эмоций я залпом опустошил перелитый из выловленной в море бутылки во флягу пяти звёздочный коньяк, закусил буханкой хлеба, почистил зубы и лёг спать.
     Но погоня Игоря не прекратилась, лишь прибавила в жестокости. Каждый последующий отрезок пути становился для меня испытанием. Казалось, стихия сама встала на сторону Михалыча, затягивая меня в смертоносные ловушки. Из которых я выбирался на грани своих физических возможностей, врождённого азиатского хладнокровия и удачи.  Вопреки смертельным испытаниям, находясь на грани, я не сломался, а продолжал бороться за жизнь, как профессиональный боксёр парируя коварные контратаки судьбы. Во мне бушевала решительность, которая, подобно горной реке, преодолевала любые препятствия. И вот, наконец, испытания подошли к концу. Вадим, израненный, но живой, просто выдохся.
     Однажды, в глухую ночь, я увидел сон. В видении  стоял перед взводом танкистов в Санкт-Петербурге полковник Соловьёв с лицом, как будто высеченным из камня. Полкан отдавал приказы, провинившимся солдатам, равнодушный, как робокоп:
- Песчаный карьер - два человека.
- Я! - с готовностью откликнулся я, покинув шеренгу солдат.
- Погоди. Я ещё не весь список огласил, - досадливо поморщился офицер.
      Я с тяжким вздохом занял строй.
- Цементный завод - два человека, - безэмоционально читал приговор Полкан.
- Я! - вновь перебил я начальство.
- Отставить. Рядовой Малышев, вернуться в строй, - сердито нахмурился Алексей Викторович.
- Есть, - понуро отозвался я и подчинился.
- Урановый рудник - два человека, - переместил взгляд на следующую строчку текста в отпечатанном типографским шрифтом листе бумаги.
- Я!
- Вот неугомонный какой! - презрительно фыркнул Полкан и убрал листок бумаги в карман, предварительно сложив его несколько раз.
      Глядя мне прямо в глаза, Соловьёв вынес вердикт:
- А для тебя, Вадим Сергеевич, есть персональное задание - выжить на острове под названием "Весёлый Зомбик".
- НЕ-Е-ЕТ! - громко закричал я от ужаса и проснулся в холодном поту, лёжа на скрипучей промокшей насквозь кровати в спальне, расположенной на первом этаже каменного маяка.
       Месяцы, словно призраки, проносились над островом "Весёлый зомбик". Я, как узник, сначала отмечал дни в своей каменной темнице,  выцарапывая куском древесного угля крестики на стене маяка, а потом, устав от бессмысленной рутины, бросил это занятие. Теперь мои будни подчинялись иному ритму. Мне предстояло выполнить квест по выживанию наяву, а не в каком-то дешёвом блокбастере, которых я в огромном количестве смотрел по телевидению или в записи. Благо, что опыт выживальщика со стажем в моём  прошлом был солидный. Без преувеличения могу сказать, что смыслом моего существования стала повседневная борьба за выживание.
        Днём, как положено метеорологу, я изучал капризы погоды, записывая сводки в старый, пожелтевший журнал. Ночью, когда тьма окутывала остров, я превращался в собирателя, мародёра и строителя. Каменистый пляж стал моим полем боя и кладовой. Я собирал всё, что могло пригодиться для обороны от безмолвной нечисти и одержимого Михалыча.
       При солнечном свете под пристальным взглядом подозрительного боцмана и его синекожей спутницы, я старался быть незаметным. Но с наступлением сумерек, я  освобождался. Я разбирал полуразрушенные хижины, находил остатки строительных материалов, преисполненный надежды. Найденными молотком и гвоздями я сколотил сундук, где хранил свои трофеи: обрывки досок, проржавевшие инструменты, пропитанные солью верёвки, ветошь, и разместил его в личной комнате на первом этаже.  А для пущей безопасности в короткие часы тревожного прерывистого сна я баррикадировал изнутри хлипкую дверь массивной доской, продетой сквозь ржавые петли, умышленно приколоченные для этой цели.
      Однажды, в заброшенной лачуге, мне улыбнулась удача. Я нашёл шахтёрскую кирку. Вооружившись этим грозным инструментом, я дробил камни перед тем, как бороться лопатой с заиндевевшей почвой. Моей целью стали ямы-ловушки, ощетинившиеся кольями. Я выкапывал длинные траншеи по периметру острова, тщательно затачивая колья перочинным ножом или топором, найденным в развалинах. Сверху, маскируя смертельную ловушку, я прикрывал их сухими ветками, прелыми листьями или мелкими камешками. К величайшему моему удивлению тухлые дали мне короткую передышку и позволили подготовить плацдарм для обороны. Я долго размышлял о причине произошедшего. Внезапно пришла в голову мысль, что Мираэль каким-то образом связывалась с её отцом и сообщала о дневных действиях, которые я предпринимал для само защиты в самом начале проживания на чёртовом острове. Удивительно, как сам Михалыч за десятилетия не сдох от орды нехристи, периодически атаковавшей ночами маяк. Но, если раньше я хоть как-то жалел угрюмого старика, то теперь испытывал к нему жгучую неприязнь. И, похоже, взаимно.
       Из обломков досок, вынесенных на берег очередным штормом, я смастерил  лодку. Она была неказистой, но надёжной. Наблюдая за кораблекрушениями в подзорную трубу, я ждал окончания очередного шторма и выплывал в море за трофеями, которые прятал в своём тайнике в спальне на первом этаже маяка. И вот настал момент, когда Михалыч ушёл на рыбалку.
      Воспользовавшись удобным случаем, я проник в комнату смотрителя. Там, под протёртым матрасом, я обнаружил старую карту. На ней  отмечено место крушения немецкого корабля, перевозившего динамит, – эхо войны; трагедия, произошедшая ещё в 1943 году.
      Когда Михалыч вернулся с уловом, я убедил бирюка отправиться на поиски тротила. Мне  пришла в голову идея заминировать остров от ходячих мертвецов.Когда они прибыли на место крушения, я надел древний акваланг и погрузился в воду. На дне лежали ящики с динамитом. Медленно, но верно, я начал поднимать их на борт лодки. Михалыч, поначалу исправно качавший воздух в акваланг, вдруг перестал это делать. Я почувствовал, как лёгкие сжимаются и начинает темнеть в глазах. Но, цепляясь за жизнь, я задержал дыхание и всплыл на поверхность, мысленно матеря поганого смотрителя. Закинув последний ящик с динамитом в лодку. Я снял шлем, водрузил на дно лодки и со всей силы ударил Михалыча ребром ладони по шее. Удар оказался сильным и неожиданным. Оглушённый боцман рухнул без чувств. я, превозмогая боль и усталость, забрался в лодку, схватился за вёсла и направился  к берегу, предвкушая победу над нежитью. 
     Солнце, как огромный пылающий глаз, следило за моим возвращением. Самодельная лодка, скрипя и покачиваясь на волнах, причалила к берегу. Выбравшись на сушу вместе с Михалычем, я получил от него гневную тираду. Поток ругательств, подобный штормовому прибою, обрушился на меня. Смотритель маяка Кужелев, забыв о синекожей подруге, рычал, как раненый зверь, осуждая моё нападение на него в лодке. Молча выслушав бурный поток обвинений, я спокойно махнул рукой. В конце концов, немного грубости не повредит. Сейчас другие заботы. Передо мной лежали трофеи – ящики с динамитом, добытые из морской пучины. Из десяти сундуков, похожих на груды ржавого железа, лишь один оказался в пригодном для использования состоянии. Остальные – жертвы времени и морской воды. Вынув из хранилища плоские пачки динамита, я расстелил на тёплом песке чей-то пиджак и стал ждать, когда солнце окончательно высушит взрывчатку. Одновременно с этим я принялся сооружать из найденных недавно на обломках тонущих кораблей проводов примитивную, но достаточно эффективную электрическую цепь, внешне напоминающую нервную систему древнего потрёпанного временем, механизма. Центральным элементом стал самодельный таймер – простенький прибор, собранный из находчиво переделанных электронных часов. Установив время срабатывания заряда, я с тщательностью ювелира соединил все части цепи друг с другом и замотал контакты изолентой. Всё же не зря собирал припасы на протяжении восьми месяцев.
      Наступила ночь. Остров погрузился в густую, тягучую темноту. Словно призрак, я пробрался к волчьим ямам с кольями на дне, обрамлявшим периметр смертельным кольцом. Чуть позади них, в стратегических точках, я установил взрывчатку, осторожно вкопав её в землю и замаскировав под слоем песка и камней. Сделанная работа требовала силы, внимательности и, что немаловажно, мастерства. Вернувшись в своё укрытие на первом этаже каменного маяка, я лёг спать. Усталость снимала напряжение. Наступало утро. Новый день прошёл в сосредоточенных силовых тренировках, состоящих из качания брюшного пресса; бега по внутренней стороне периметра базы; отжиманий на кулаках и ладонях; приседаний с сундуком, набитом камнями; растяжки мышц ног и отработки приёмов рукопашного боя. А ночью, если всё пойдёт по плану, остров "Весёлый зомбик" преобразится, и я останусь единственным его хозяином. С чистой совестью, после сытной трапезы и чистки зубов перед сном, я засыпал, предвкушая рассвет и новую главу в своей долгой и опасной истории.
       Полная луна, словно огромный серебряный глаз, следила за происходящим. Предгрозовое небо, тяжёлое и низкое, отражалось в спокойных волнах, тихо шелестящих о каменистый берег. Чайки, устроившись на утёсах, сонно перекликались, словно сплетничая о ночных событиях. Вышвырнутый ревнивым Михалычем из маяка, я чувствовал себя одиноким волком, окружённым врагами. В руках – двустволка -  последняя надежда на победу и оплот цивилизации в этой богом забытой дыре; в кармане мешковатых брюк – пять патронов, каждая – шанс на выживание; за поясом – лишь ржавый топор, символ отчаяния и последней надежды.
      Внезапно, из темноты донёсся приглушенный шёпот, словно дыхание мертвецов:
- Мозги...мозги...мозги...
— Вот чёрт! Неужели тухлые пошли в атаку? — пробормотал я, мгновенно сбрасывая сонливость и озадаченно нахмурившись.
      Я стремительно бросился к маяку. За дверью слышался отборный мат Михалыча и зловещий скрежет стали – шахтёрская кирка вгрызалась во вбитые мной изнутри широкие стальные скобы.
      Смеркалось. Полная луна, словно мутный глаз, смотрела сквозь рваные грозовые облака, периодически разрезаемые косыми электрическими разрядами. Ветер завывал погребальную песнь; моросил мелкий дождь; а море, предчувствуя шторм, гневно рокотало. Внезапная вспышка молнии выхватила из темноты опухшие, синюшные тела утопленников, выползающих на берег. И словно эхо грома, раздался замогильный зловещий шёпот:
 - Мозги… мозги... мозги...
        Я ощутил, как привычное спокойствие покидает разум. Меня с головы до ног окатила ледяная волна страха и паники. Отчаянно колотя кулаками по дубовой двери, я взревел, не выбирая выражений:
— Олень контуженный, что ты натворил?! Сейчас нас обоих погубишь!
       Ответом мне послужил гомерический хохот Гурта. Его тяжёлые шаги, сопровождаемые скрипом половиц, удалялись в глубь маяка. Вскоре из открытого окна второго этажа донёсся скрип пружин кровати, сонное сопение Кужелева и… эротический стон синекожей рептилии.
— Чтоб тебя черти забрали, Михалыч! — искренне выругался я, плюнув на землю.
       Взглянув на звёзды, я сосредоточенно зарядил дробовик. Угрюмые мысли заполонили разум.
— Ну вот и всё. Успех пришёл и никого. Один лишь я за всех, - обречённо прошептал я себе под нос,  прижав подбородок к груди.
       Сделав несколько глубоких вдохов, я отбросил упадническое настроение неимоверным усилием воли.
— Фиг вам, а не гроза сержантов и прапорщиков, - воинственно заявил я и громко крикнул в темноту, словно бросая вызов судьбе: - Грешники, ко мне!
      Подгоняемые синекожими хранителями "Сердца Тьмы", орда зомби ринулась на маяк. Первая волна провалилась в волчьи ямы, ощетинившиеся кольями. Вторая волна нежити напоролась на взрывчатку В наспех присыпанном рве, опоясывающим остров. Внезапно один из зомби, наткнувшись на растяжку, активировал цепной заряд. Самодельный таймер сработал идеально. Оглушительный взрыв разорвал ночную тишину, разбрасывая истлевшие останки моряков И рыбаков в разные стороны. Остров озарила вспышка, ярче тысячи солнц.
       На берегу острова «весёлый зомбик», словно забытый богом и людьми часовой, широко расставив ноги, стоял я, сосредоточенно раскосыми карими глазами. Непрерывно бормоча что-то о мозгах, тухлый с трудом доковылял до меня по мелкой гальке и с неожиданной прытью рванулся вперёд. Я, ничуть не смутившись сюрреалистичной картиной, рассмеялся:
- Братан, не по адресу. Были бы у меня мозги, я бы сюда никогда и ни за что не приехал, - и метким выстрелом в голову снёс оппоненту половину черепа.
       Вязанный мешковатый свитер окропился мерзкой слизью. Досадливо поморщившись, я спрятался за ствол опалённого грозой дерева и взял на мушку следующего злодея. Едва зомби преодолел несколько метров прогремел залп. Получив заряд дроби в грудь, тухлый торпедой отлетел назад и плюхнулся в воду, неудачно размозжив затылок о валун, на котором Михалыч любит рыбачить.
     Орда нежити неумолимо приближалась к маяку. Я перезарядил ружьё и взвёл курки. Перебежав к соседней берёзе, я напряжённо подумал: «теперь не промахнись, гроза сержантов и прапорщиков», и метким выстрелом выбил глаз ближайшему упырю. Ночной воздух пронзил нечеловеческий вой ярости. Грохнул ещё один выстрел. Уклонившись от чьих-то цепких костлявых рук, я сменил позицию и спрятался за валуном, положив на него ствол оружия. Грохнул выстрел. Ещё один утопленник с дробью во лбу покинул этот суетный мир. Вытряхнув гильзы, я вставил последний патрон, взвёл курок и прицелился. На меня прыгнул упырь, клацая гнилыми зубами, размахивая когтистыми пальцами. Грохнул выстрел. Тухлый потерял равновесие и сбил с ног напирающий сзади сородичей.
       Ещё одна нехристь, завывая от предвкушения об ужине, выскочила из-за дерева и попыталась вцепиться когтями в моё лицо.
      Стиснув зубы так, что под щеками заходили желваки, я  выставил ружьё, как щит. Зубы нечисти вцепились в приклад.
- Э нет, придурок. Чтобы пожрать, тебе придётся потрудиться, – ухмыльнулся я и пнул мертвяка башмаком в грудь.
     Тот отлетел, словно торпеда, с хрустом врезавшись затылком в скалу.   Перехватив пустой дробовик за дуло, я принялся неистово дубасить прикладом приближающуюся нежить, отступая к маяку. Каждый удар – это вызов смерти; каждый шаг – борьба за выживание. Остров «весёлый зомбик» стал ареной безумного, отчаянного танца смерти. Первый отряд утопленников, преградившие мне путь, представляли собой жалкое зрелище: гнилая плоть, пожелтевшие  кости, пустые глазницы, безэмоционально устремлённые перед собой. Приказ синекожих рептилий из канувшего в лету народа ахериан придавал им смертоносную силу. Свирепо рыча, завывая и клацая зубами, нежить заковыляла в атаку. Я рванулся вперёд, навстречу этому хаосу. Разряженный дробовик, используемый вместо дубины, с хрустом впивался в головы, дробил кости, ломал челюсти и позвоночник неугомонной нежити. Я крушил, кромсал, отбрасывал разлагающиеся тела зомби в разные стороны. Утопленники лезли со всех сторон; прыгали на спину; падали под ноги, чтобы я споткнулся об их истлевшие тела. Но я не сдавался. Однако каждый уничтоженный враг уступал место двум, трём новым, стремящимся заполнить прорехи в рядах. Запах тлена и болотной тины заполнял лёгкие; липкий пот заливал глаза, а мышцы горели от напряжения. Оружие тяжелело; рука уставала. Зомби, словно назойливые мухи, лезли напролом, не ведая усталости и страха. Один схватил меня за руку, другой попытался вцепиться в ногу. Ударив прикладом дробовика одного из соперников, я случайно споткнулся и выронил на каменистый пляж разряженное оружие. Мысленно чертыхнувшись, я правым кулаком отправил в невесомость ближайшего жреца ахериан, державшего меня за ногу, и выхватил из-за пояса брюк ржавый топор. Тесак был не очень надёжен, но выбирать не приходилось. В сложившейся ситуации, в этой мясорубке, он стал спасением. Я принял укус нежити в лохмотьях на левое предплечье, а правой рукой по дуге справа налево снёс голову с плеч. Пинком отшвырнув в сторону безголовый обрубок, я снова замахнулся топором. Клинок рассёк воздух, врезался в гниющую плоть, разрубая шеи, дробя конечности. Брызги крови (своей и чужой) забрызгали вязаный свитер и мешковатые брюки. Руки и ноги покрывали кровоточащие ссадины. Адреналин пульсировал в висках, заглушая боль от контузии. Топор вращался в бешеном ритме, превращаясь в продолжение моей руки. Он рубил, кромсал, вертел. Мои движения были резкими, яростными, дикими. Я словно танцевал вальс смерти, в котором каждый взмах был попыткой остаться в живых. Усталость уходила, замещённая безудержной яростью, превращающей меня в машину для убийства. Зомби падали, разбитые, разрубленные, но их орда не иссякала. Я понимал: сражение бессмысленно; мне нужно прорваться, бежать. Но путь к свободе пролегал через море разлагающейся плоти. И каждый шаг давался мне ценой невероятных нечеловеческих усилий. Каждый удар, уклонение, прожитая секунда боя приближала меня к поражению, к той грани, где оставалась лишь тьма.
      
     Если бы я описывал фильм или компьютерную игру, то озвучил бы этот напряжённый момент так:
     Призрачно всё в этом мире
     бушующем.
     Есть только миг. За него и
     держись!
     Есть только миг между прошлым
     и будущим.
     Именно он называется жизнь.
     Вечный покой сердце вряд ли
     обрадует.
     Вечный покой для седых
     пирамид.
     А для звезды, что сорвалась и
     падает,
     Есть только миг; ослепительный
     миг.

     Пусть этот мир в даль летит
     сквозь столетия;
     Но не всегда по дороге мне с
     ним.
     Чем дорожу? Чем рискую на
     свете я?
     Мигом одним. Только мигом
     одним.
    
     Счастье дано повстречать, иль
     беду ещё?
     Есть только миг, за него и
     держись!
     Есть только миг между прошлым
     и будущим.
     Именно он называется жизнь...

       Не знаю, к месту эти стихи из кинофильма под названием "генералы песчаных карьеров" или нет, но пусть будет. Потом отредактирую. Если что. Возвращаюсь к рассказу в образе Вадима Малышева.
       Рассвет, словно робкий художник, начал раскрашивать небо. Рептилоиды, избитые и потрёпанные, словно остатки разбитой армии, отступали в море с их разгромленной свитой. Шторм утих, оставив после себя лишь тишину и разрушение. В этом тусклом свете восходящей зари стоял я, укушенный сто двадцать раз подряд, израненный, словно решето. Мой разодранный свитер и мешковатые брюки напоминали о недавней битве. Устало опустив разряженный дробовик, я огляделся. Каменистый пляж был усеян изуродованными телами утопленников, свидетельствами ночной бойни. В черепе одного из них торчал ржавый топор. Мурлыча что-то себе под нос и опираясь на ружьё, как на костыль, я доковылял до одного из поверженных врагов. Присев на корточки, он выдернул топор из черепа. Внезапно раздался скрип – шахтерская кирка вынималась из засова. Из маяка появился Михалыч, ещё не до конца проснувшийся. Осмотрев поле боя, он опустил шахтёрскую кирку, которой подпирал вчера изнутри дверь, и захлопал в ладоши:
— Браво, мелкий. Я в тебе не сомневался. Вот только какого дьявола ты ночью орал, как потерпевший, и мешал мне спать? Неужели нельзя эту непись молча убить?
      Волна гнева подступила к моему разуму. Но, выполнив несколько упражнений дыхательной гимнастики, Я утихомирил эмоции и нарочито небрежно ответил:
— Постараюсь, Михалыч. Не переживай.
      Рядом с Кужелевым, ласково прижавшись к его плечу, стояла синекожая рептилия; её глаза расширенные от ужаса, созерцала разрушенный остров, щедро политый мерзкой слизью погибших зомби,а чешуйчатый хвост хлестал по бёдрам, выдавая волнение.
— Поздравляю тебя, человек. Неужели ты смог их одолеть? — почти соблюдая падежи, спросила она.
— Ты же видишь, — угрюмо огрызнулся я.
— Вот только зря. Мой отец тебе этого не простит, - удручающе покачала головой Мираэль, - ты подписал себе смертный приговор, Вадим Сергеевич.
- Я и так уже практически труп. Не переживай, - самокритично возразил я с усмешкой.
— Если честно, то я к твоему дизлайку индифферентен, — возразил я Гурту в литературном стиле и вновь обратился к рептилии:  — мне показалось, или ты с момента нашей беседы в пещере русский язык выучила?
— Ты прав, человек, — кивнула Мираэль, протягивая значок, снятый с моего камуфляжа. — Что означает этот символ?
     Я снова выполнил дыхательные упражнения, чтобы скрыть волнение и грусть, произнёс:
— Этот скромный предмет – моё первое достижение, когда я служил срочную службу. Он называется – "гроза сержантов и прапорщиков". Я сам разработал дизайн и попросил у полковника Соловьёва разрешение изготовить значок и носить его.
— Какой идиот пойдёт на поводу у солдата? — презрительно фыркнул Михалыч.
— Как ты успел заметить, Михалыч, один джентльмен всё же нашёлся, — криво усмехнулся я.
— Тебе идёт этот скромный титул, — сдержанно улыбнулась Аки'Зен, робко подходя ко мне и скрепляя булавкой порванный рукав свитера булавкой значка. — Можно я продезинфицирую тебе раны языком?
       На лице моём лице вновь мелькнула брезгливая гримаса, усилием воли  сменяющаяся нейтральным выражением.
— Не. Спасибо. Я лучше как-то иначе решу этот вопрос, - возразил я ровным, уверенным в себе голосом.
       Хромая, я направился к маяку, умышленно толкнув в плечо Михалыча. В своей комнате я достал из сундука трофейную аптечку, найденную позавчера на одном из кораблей, и, обработав раны на руках, груди, животе и ногах спиртом, доверил обработку укусов на спине Гурту  и его синекожей подруге.
               
                Глава 2. Финал.
       Ночь опустилась на остров, подобно чёрному плащу, скрывая под своей тенью угрозу. Из моря, словно призраки из глубин ада, под предводительством жрецов народа ахериан, выползла нежить. Я, наблюдая за ними из окна маяка, чувствовал, как ледяной ужас сковывает душу. Этот бой был проигран ещё до начала.
      Нежить, значительно поредевшая после прошлой битвы, окружила маяк, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. В лунном свете выделялись синекожие рептилии, их янтарные глаза, с вертикальными зрачками, напоминали о древнем, потустороннем ужасе.
      Вперёд вышел один из хранителей, высоко подняв на палке фрагмент паруса, когда-то белого, теперь изорванного и грязного.
— Меня зовут Тарлион Глубокий. Я пришёл с миром, человек. Ты храбро сражался. Я ценю сильных противников.   
— Как быть? — озадаченно спросил я у Гурта.
— Врёт он всё! Этот паршивый шакал три десятилетия меня тут кошмарил! — зарычал Кужелев, бешено вращая глазами.    
— Не бойся. Выйди. Поговори с ним. Это твой последний шанс, Вадим, — почти ласково прошептала мне Аки'Зен.
— Пусть так. Рискну, — вздохнул я, вынув из скоб шахтерскую кирку.
     Оставив кирку в углу комнаты, я вышел во двор, стараясь сохранить хладнокровие.
— Я без оружия. Что ты хочешь? — крикнул я сквозь свист ветра.
— Солнечный цикл подходит к концу. Мои силы на исходе. Следующего раза я не дождусь. Древняя магия "Сердца Тьмы" слабеет, — ответил Тарлион.
— Сочувствую. От меня — то что хочешь? — поинтересовался я.
— Позволь разрушить маяк и воскресить нашу расу.
— Это государственное имущество. Я не уполномочен распоряжаться его собственностью, — возразил я, картинно вставив большие пальцы за ремень брюк.
— Очнись, человек. То государство, которому ты служил, давно распалось. Его не существует. Тебя никто не накажет. Давай разойдемся миром?
— Ну что же. Ты прав, — кивнул я. — А какие у меня гарантии?
        Внезапно, с киркой наперевес, из маяка выскочил Кужелев:
— Мелкий, тебе вчера совсем мозги отшибло? Эта шелудивая вошь лжёт!
— Игорь, не лезь! Ты всё испортишь! — я впервые назвал Гурта по имени.
— Не учи боцмана кашлять! — фыркнул Кужелев, размахнулся киркой и проломил череп Тарлиона.    
- Ну, дурак, - сокрушённо заворчал я, качая головой, - из-за твоего опрометчивого поступка мы все сейчас тут погибнем, Гурт.
    Мираэль испуганно вскрикнула и убежала в маяк. Среди рептилий пробежал шепот. Они решили атаковать. Кужелев, изрыгая проклятия, ринулся в бой. Он яростно раскидывал нежить киркой, но врагов было слишком много. Тело Гурта скрылось под колышущейся массой утопленников.
        Наблюдая за поединком, я испытывал смешанные чувства: досаду от смерти Михалыча и злорадство от мести. Сколько крови выпил у меня за восемь месяцев этот смотритель маяка! И всё же чисто по-человечески я его жалел. С топором в руке, я отступил к стене, готовый к смерти. Я был обречён. Моё лицо покрылось бисером пота. А длинные чёрные, как смоль, волосы развевались на ветру. Густые усы и борода со временем захватили мои скулы и верхнюю губу.
       Внезапно, ночная тишина была разорвана стремительным стрёкотом вертолётных винтов. Из-за скалы появились два военных вертолёта. В одном сидел Ломов с пулемётом, рядом – Костя Миронов с автоматом "Калашникова" и Ксюха со снайперской винтовкой. За штурвалом – полковник Щепкин. Вертолёты открыли огонь. Прожекторы осветили поле боя. Я воспользовался общей суматохой скрылся в маяке и увидел Мираэль, пытающуюся выпрыгнуть из окна…
       Схватив Мираэль за руку, я развернул её к себе, посмотрел в её необычные глаза и прошептал:
— Верь мне. Не я твой враг.
— Как прикажете, новый господин, — подобострастно склонила голову рептилия. Её чешуйчатый, как у крокодила хвост, окрутил собственные ноги. — Моя задача — служить вам.
      Прежде, чем я успел осмыслить произошедшее, из динамика рупора раздался искажённый голос Щепкина:
— Ефрейтор Малышев, если ты ещё жив, то выходи. Я — полковник Щепкин. Ситуация под контролем.
       Едва я скользнул вслед за Мираэль в спасительную темноту маяка, как за массивной дверью завыл, заскрёбся и загрохотал поток оживших мертвецов. Полчище утопленников тянули костлявые руки с лоскутами свисающей кожи к деревянной преграде, которую их помутнённый разум не мог заставить открыть. Снаружи раздавалось рычание, хлюпанье, отвратительное скрежет — звуки голодной ярости, от того, что ужин в моём лице и моей спутницы ускользнул прямо из-под их носа.Но в тот самый миг, когда моя судьба висела на волоске, небеса разверзлись. Из-за клубящихся, налитых свинцом грозовых облаков, словно хищные птицы из гнезда бури, вынырнули силуэты русских "Ми-8". Их лопасти рубили влажный воздух с яростным гулом, а брюхо ощетинилось смертоносным арсеналом. Утопленники, всё ещё одержимые закрытой, но не запертой дверью маяка, не сразу осознали новую угрозу. Их слепая злоба обернулась против них самих. Освещая каменистый пляж мощными прожекторами, вертолёты открыли ураганный огонь из крупнокалиберных пулемётов и установленных в носовой части под кабинами пилотов ПЗРК. С неба хлынул ливень  раскалённого свинца и снарядов класса воздух-земля, разрывая зомбаков на куски, превращая землю в кровавое месиво. Сердитый рык сменился криками паники и ужаса. Недавно грозные охотники теперь метались по каменистому пляжу, словно перепуганные тараканы под ботинком. Они натыкались друг на друга, запутывались в собственных лохмотьях одежды, падали, сражённые невидимой рукой смерти, что сыпалась с небес. Град пуль и осколков снарядов не оставлял им ни малейшего шанса. Некоторые из жрецов ахериан, возможно, сохранившие искру разума, попытались спастись. Они рванули к тёмной пасти пещеры, образовавшейся в одной из скал, надеясь найти там укрытие от этого стального гнева древних богов. Но небесные хищники оказались безжалостны и точны. Пара коротких, свистящих трассирующих снаряда полетели им вслед; два огненных цветка, расцветших у входа в убежище отправил синекожих рептилий в мир далёких предков. Жизнь хранителей "Сердца Тьмы" оборвалась вторично и окончательно. Когда бой неравный для нежити бой завершился победой русских спецназовцев из отряда "Альфа", оба "Ми-8" приземлились на перепаханный каменистый пляж на острове "весёлый зомбик". Друг за другом, соблюдая субординацию, выбрались из одного вертолёта: полковник Щепкин, отставник Ломов, деревенский боксёр Костя Миронов и его жена Ксюха Светлова. Из второй стальной птицы выбежали ещё семеро солдат в тёмно-зелёном камуфляже с автоматами "Калашникова" в руках.
      Всё ещё сжимая хрупкую ладонь Миры,я вышел во двор, усеянный гильзами и трупами зомбаков. На расчищенной солдатами поляне стояли два вертолёта.
— Что здесь происходит? Как вы меня нашли? — спросил я, нахмурив густые брови.
— Элементарно, Ватсон. Практически год назад, когда ты с Костей записывал кулинарное шоу в Оренбурге, я тебе в одежду маячок подкинул, — с привычной ухмылкой уголками губ ответил Ломов.
— Умеешь же ты развлекаться, братан, — похлопал меня по плечу Костя.
— Ну да. Я не скучал. Было весело, — неуклюже пошутил я.
— А это что за срань Светлоликого? — бесцеремонно перебила Ксюха, кивнув на испуганную рептилию.    
      Хвост мисс Аки'Зен взволнованно завилял из стороны в сторону.
— Это моя знакомая, Мираэль Аки'Зен, — сообщил я, кивнув на плачущую от горя спутницу, - она, как бы это деликатно сказать?
-Она тоже зомби? - спросил с детской непосредственностью деревенский парень Костя.
- В общем да, - подтвердил я, - но мисс Аки'Зен мирная. Не она мой враг.
      Костя озадаченно хмыкнул, но промолчал.
-Ты с ней в отношениях? - поинтересовалась Ксюха.
-Кто?! Я?! Вот с ней?! - воскликнул я тоном, словно наступил на змею босой пяткой и возразил, взяв эмоции под контроль усилием воли: - нет, Ксюха, ты ошиблась. Мираэль просто мой друг и напарник.
-Ну-ну... - не удержалась от колкости Светлова и скорчила гримасу.
     А мисс Аки'Зен покраснела до корней фиолетовых волос и отвернулась в сторону, закрыв лицо трёх палыми руками. Я приобнял её за плечи чисто по-дружески и прошептал:
-Не бери в голову. Она всегда такая невоспитанная.
     Рептилоид вздохнула и перестала всхлипывать. А Ксюха возмутилась:
-Ты кого невоспитанной назвал, солдафон?!
     Положив жене руку на плечо, боксер Костя прошептал :
- В этой ситуации лучше промолчать.
      Ксюха возмущенно фыркнула, но подчинилась.   
- Я вам не мешаю? - съязвил Щепкин, хитро прищурившись.
- Извините, Борис Борисович, продолжайте, - великодушно разрешил Ломов.
      Щепкин снова заговорил:
— Из-за постоянных штормов мы не могли раньше прилететь. Погода нелетная была. Ты уж прости.
— Ничего страшного. Бывает, — нарочито небрежно отмахнулся я, сочувственно обнимая Мираэль за плечи.
— Можешь к нам присоединиться, если захочешь, — предложил мне Серёга.
— Чем вы занимаетесь?
— Это засекреченная информация, — возразил Щепкин, смерив меня хитрющим, как у лисицы, взглядом карих глаз.
— Я подумаю над вашим предложением, товарищ полковник, — сдержанно ответил я, чувствуя, как в  сердце зарождается новая, пока еще неопределённая надежда.
      Воздух свободы, казалось, витал в воздухе, смешиваясь с запахом пороха, потных портянок и солёного морского бриза.
      В моём присутствии  полковник Щепкин заложил динамит в основание маяка, вышел из здания во двор и нажал на кнопку пульта дистанционного управления. Оглушительный взрыв потряс землю. Когда дым рассеялся, перед изумлёнными солдатами спецназа "Альфа" открылась воронка, на дне которой зияли развалины древнего храма, словно провал в бездну времён. Глубокий кратер, словно свежая, дымящаяся рана, нанесённая телу острова, зиял там, где мгновение назад возвышался стойкий страж-маяк. На его дне, среди хаоса свеже развороченной земли и разбитого камня, лежали не просто обломки, а нечто несравненно более древнее, вырванное из самых недр острова. Это был остов храма, погребённого под веками, теперь обнажённый яростью взрыва. Ветер, столетиями терзавший камни, оставил от храма народа ахериан лишь призрак былого величия. Огромные колонны, когда-то поддерживавшие своды, теперь лежали, подобно сломанным костям гиганта, среди зарослей дикого плюща. Часть стен обрушилась, обнажив мрачное нутро святилища, пронизанное лучами заходящего солнца, которые окрашивали пыль в кроваво-красный цвет. Однако, в самом сердце руин, словно непокорный островок бытия, стоял каменный алтарь. Его поверхность, покрытая древними рунами, казалась выжженной временем, но не сломленной. На вершине алтаря, подобно мерцающему сердцу, пульсировал фиолетовый кристалл, излучающий таинственное, почти осязаемое свечение. Этот свет, пробиваясь сквозь трещины и щели, окрашивал руны в призрачный фиолетовый, словно живые знаки пытались поведать о забытой истории, о могуществе и падении народа ахериан. Воздух вокруг кристалла вибрировал, напоминая о некой скрытой силе, дремлющей в его глубинах.
       Громадные каменные блоки, щербатые и потемневшие от времени, были раскиданы по дну ямы, будто кости неведомого существа. Обломки циклопических колонн, некогда гордо подпиравших своды, валялись в пыли; их поверхности, возможно, когда-то покрытые таинственными письменами или изображениями народа ахериан, теперь являлись лишь грудой искорёженного камня. Фрагменты массивных стен, словно изрезанные гигантским ножом, обрушились внутрь, открывая взгляду тёмные провалы внутренних камер, что спали в темноте тысячелетий.
       Воздух здесь тяжёлый, пропитанный запахом гари, сырости и чем-то ещё – едва уловимым, древним. Пыль, взметённая взрывом, медленно оседала, придавая всему вокруг призрачный, нереальный оттенок в бледном свете зари. Несмотря на тотальное разрушение, в этих руинах ощущалось присутствие, отголосок силы, дремлющей в самом камне. Это было место, где вечность столкнулась с мгновением, и где тайное, насильно вырванное наружу, готовилось вновь обрести свою форму. Храм лежал в руинах, но казалось, его древнее "Сердце Тьмы" лишь ждало своего часа. Щепкин, выставив оцепление, пригласил меня, Мираэль, Ломова, Миронова и Светлову  войти. Сам он остановился у стены, наблюдая за происходящим с нескрываемым интересом. Мираэль, подойдя к алтарю, испещрённому китайскими иероглифами и увенчанному сияющим фиолетовым кристаллом, приложила свою трёхпалую ладонь к нише. Привязав прочные длинные канаты к хвостам вертолётов одним концом, а другим обвязав себе талию, мы начали увлекательный, но долгий спуск в бездну.
      Спускаясь в зияющую воронку, вырванную взрывом на месте древнего святилища, Мираэль ощутила, как мир вокруг неё сужается до этого разорённого капища. Каждый шаг по рыхлой земле, усеянной осколками и пылью, отдавался не только в её трёхпалых ступнях, но и в самой душе. Хвост взволнованно хлестал её по бокам. При виде развалин древнего храма, некогда сокрытого от мира, её чешуйчатая кожа едва заметно побледнела. Это было её прошлое, вырванное наружу с такой грубой силой. В янтарного цвета глазах, обычно холодных и проницательных, вспыхнуло что-то, похожее на трепет — священное благоговение перед величественной, но искорёженной святыней. Вздымающиеся обломки, разбитые алтари, тёмные провалы, куда не проникал свет, — всё это шептало о веках забвения и внезапной, жестокой пробуждении. Это был не просто камень, а часть истории её народа, растерзанная и выставленная напоказ. Следом за трепетом пришла острая, жгучая скорбь, вплетающаяся в ещё свежую душевную рану от потери семьи. Эти руины стали могилой древних хранителей; вождь которых являлся её отцом. Хранители "Сердца Тьмы", павшие дважды — один раз от глобального природного катаклизма, произошедшего в третьем веке до нашей эры, а второй раз - в бою с русским спецназом "Альфа" — теперь лежали обнажённые, их последний приют осквернён. Каждая щербина на камне, каждый обрушившийся свод кричал о потерянных жизнях, о прерванной нити поколений. Горе волной накатывало, заставляя её сжать тонкие губы.  Но после скорби поднимался и холодный страх. Она находилась внизу, в ловушке, окружённая этими мощными, непредсказуемыми созданиями — людьми. Их энергия, способность к такому тотальному разрушению пугала. Они взорвали маяк, который, хоть и был частью её тюрьмы под присмотром Гурта, всё же служил некой защитой от внешнего мира. Теперь этой границы не было. Подчинённые полковника Щепкина смотрели за ней, наблюдали. Недоверие к людям из отряда Бориса Борисовича возникло почти инстинктивно. Их лица, мимика, движения, хладнокровие среди этого хаоса — всё говорило о скрытых намерениях. Почему они здесь? Что им нужно? Вадим Малышев проявил мимолётную доброту, но он был лишь одним из них; и руководил ими этот полковник с хитрющим взглядом. Они являлись хозяевами ситуации, а она — пленницей, оказавшейся между молотом разрушения и наковальней неизвестности. Особенно среди прочих вызывал одновременно животный ужас и какую-то внутреннюю силу один - коротко стриженный тёмно-русый бледнолицый мужик атлетического телосложения примерно 35 лет с седыми висками, серыми глазами, правильными чертами лица, шрамом на левой щеке и взглядом, в котором читалась личная драма; возможно связанная с гибелью друзей на войне или потерей семьи. Стараясь казаться бодрячком, этот человек шагал уверенно, широко расправив плечи с гордо поднятой головой, слегка прихрамывая на левую ногу. Надеюсь, читатели, вы угадали по этому описанию персонажа Ломова, который тут тоже присутствует? Примечание автора.
      А где-то на периферии сознания Мираэль, как фантомная боль, ощущалось отсутствие Гурта. Умерший смотритель маяка. Её надзиратель. Тот, кто держал её в заточении, насиловал, систематически избивал, но при этом обеспечивал её существование в этом странном мире и защищал от беды. "Стокгольмский синдром" или, как его называют, психическое расстройство личности, при котором жертва сострадает мучителю; проявлялся у зомби-рептилоида в странном, запутанном чувстве. Ненависть Аки'Зен к власти Кужелева смешивалась с извращённой благодарностью за относительную безопасность, которую он предоставлял. Теперь Гурт умер. И мир стал для Мираэль не только опаснее, но и совершенно чужим, лишённым привычных, пусть и жестоких, ориентиров. Его смерть оказалась одновременно освобождением от тирана и потерей единственного "знакомого" лица в этом пугающем чужом окружении; Гурт три солнечных цикла был для Миры опорой и поддержкой; человеком, с которым у неё сложились какие-то, пусть и болезненные, но семейные узы. Аки'Зен внимательно наблюдала за попытками азиата Вадима выжить на прОклятом острове и оценила его личные качества лидера и командира. Она надеялась, что Малышев станет заботливым господином для неё вместо умершего в бою с утопленниками Михалыча. Жизнь без властного, сурового, жёсткого, а порой и жестокого хозяина Мираэль уже не представляла. За минувшие тридцать земных лет психика рептилоида - зомби оказалась сломлена Михалычем. Хотя азиат Вадим и являлся для Миры полной загадкой, но вёл он себя мягче, чем покойный смотритель маяка и вроде бы даже человечнее, что ли? Аки'Зен пока ещё в этом не разобралась. Но успела присягнуть на верность новому властелину, вручив ему свою жизнь, судьбу и безопасность в руки, слепо доверившись, не имея на то оснований. 
      Стоя посреди руин храма, Мираэль ощущала себя хрупкой, как осколок кристалла, окружённый острыми гранями непредсказуемой реальности. Вся её суть была натянутой струной, готовой оборваться от смеси трепета, горя, страха и глубокого, въевшегося в сознание, недоверия.
      Следом за измождённым рептилоидом - зомби спустился Ломов; затем - боксёр Костя; его жена Ксюха; я и толстяк Щепкин. Борис Борисович из-за избыточного веса испытывал серьёзный дискомфорт при движении и обильно потел и учащённо дышал.
- Входите, первооткрыватели! — скомандовал нам Щепкин, прислонившись спиной к покосившейся могучей колонне.
      Сдержанно поблагодарив офицера, я шагнул в полутьму храма, следом мной шла Мираэль, держа меня за руку трёхпалой конечностью; затем вошли и остальные детективы из ООО "Великолепная четвёрка", чьи взгляды метались от руин к превратившемуся в пыль маяку, не веря в случившееся. Как ни парадоксально, но именно внутри этого древнего строения, свитого мраком и вековой тайной, разворачивались события, способные изменить мир. Мисс Аки'Зен, словно ведомая защитным духом острова, подошла к центральному алтарю, на котором красовался великолепный, сияющий фиолетовым светом кристалл. Его форма напоминала треугольник, и он манил, притягивая к себе. Она прижала трёхпалую правую ладонь к нише алтаря. В тот миг раздался легкий гул, напомнивший о далеком урагане. Пульсирующий кристалл заискрился, выбрасывая в ночное небо луч, который постепенно превратился в купол. Остров окутало сияние, словно природа, веками скрывавшая свои тайны, решила пробудиться. Земля начала дрожать, раскалываясь под натиском древней магии. Погибшие жрецы народа ахериан восстали, одновременно вызывая благоговейный ужас и восхищение у разомлевших солдат, застывших в оцепенении. 
- Спасибо тебе, человек. Ты сдержал слово, — прохрипел Тарлиан Глубокий, встречая меня в древнем святилище, протягивая свою нереально холодную, но крепкую руку. Этот момент объединил миры и разные судьбы.
      Подчинённые синекожего вождя, соблюдая дистанцию рассредоточились по периметру храма. Рептилоиды равнодушно смотрели на незнакомых людей в тёмно-зелёном камуфляже с гербом России на левом предплечье и автоматами "Калашникова", висящих у них за спинами на ремнях.
       Костя о чём-то шептался с Ксюхой, бросал редкие взгляды на жрецов ахериан; а Ломов, привычно усмехающийся уголками губ, выказывал внешнее безразличие; хотя в глубине души знал, что это привычный для всего человечества мир изначально является не таким однообразным, каким нам всем описывают мироздание в учебниках истории разные учёные. Ломов словно магнитом притягивал к себе неприятности, связанные не только с бандитами, но и с аномалиями, наподобие крыс-мутантов размером с кошку, обитающими в метро в Оренбурге. Полковник Щепкин с интересом наблюдал за происходящим; его ум, читавшийся в хитрющим взгляде старого мудрого лиса, работал на полном ходу. Теперь Борис Борисыч подвёл окончательные итоги, произнеся слова, которые, казалось, отразили всю суть произошедшего:
- Сам остров "весёлый зомбик" и его жители — ахериане становятся объектом русского фонда SCP под названием управление по планированию специальных мероприятий. Острову присваиваю класс Эвклид. Я решу вопрос с администрацией Мурманска, в ведении которой находится этот остров. Гражданский персонал сюда больше никогда не пришлют.
     Всё ещё пребывая в смятении, я уточнил:
- Могу я надеяться на материальную компенсацию за те события, которые пережил на острове?
- Не будь таким меркантильным, — усмехнулся Щепкин; наши взгляды встретились; и тут же офицер добавил: — обещаю подумать над твоей просьбой. К тому же ты условия контракта с администрацией Мурманска провалил.      
- Это как? — опешил я, недоумевая.
- Ты халатно исполнял должностные обязанности. Плохо следил за погодой. Неправильно записывал сводку. Редко включал маяк по ночам. Из-за этого корабли разбивались о скалы, и гибли люди. Нельзя быть таким безответственным, Вадим, - журил меня Щепкин.
     По его безэмоциональному лицу я не понимал, шутит он или серьёзно меня упрекает.
- Управление маяком — не моя обязанность! Этим должен был заниматься Гурт, — устало попытался я возразить, стараясь не выдать растерянность.
       Внезапно хитрый взгляд офицера Щепкина потеплел. Похлопав меня по плечу, Борис Борисович заявил:
- Расслабься. Я пошутил. При сложившихся обстоятельствах ты не мог качественно следить за погодой. Удивляюсь лишь тому, как ты выжил. Это просто нереально.
- Опыт, — я пожал плечами, но в его сердце уже не было тяжести.
     И я напомнил:
- Ведь в контракте с администрацией Мурманска нет ни слова о нежити, атакующей маяк по ночам; ни о шизофренике Михалыче, который приложит максимум усилий для моего уничтожения; ни о рептилии с редким именем Мираэль Аки'Зен.
- То есть как это не написано? - брови Щепкина от удивления скрылись под чёлкой волос.
       Из внутреннего кармана военного пиджака Борис Борисович вынул смартфон, зашёл на сайт биржи труда и зачитал вслух:
- Претендент на должность метеоролога должен обладать стрессоустойчивым, коммуникабельным характером; быть целеустремлённым и настойчивым, а так же физически развитым. Лучше спортсменом. Разве этого тебе не достаточно, Вадим Сергеевич?
     Впервые за долгую жизнь я покраснел от смущения, как пион. Похлопав меня по плечу, Борис Борисович добродушно заявил:
- Расслабься, ефрейтор, шучу. Сделаю всё возможное, чтобы тебя поддержать.
      Попрощавшись рукопожатием с Мираэль и её отцом, я вышел из руин древнего храма и последовал за Щепкиным, Ломовым, Мироновым и Светловой к вертолёту. Устроившись за штурвалом, толстый полковник завёл двигатель, и вертолёт поднялся в предрассветное небо. Теперь военный "Ми-8" направлялся в Москву, оставляя позади остров, окутанный туманом, магией и тайнами. А две недели спустя мне телефон пришло смс-уведомление о том, что мой кредит в банке, взятый под залог недвижимости в Северодвинске, погашен. К тому же мне на счёт поступила кругленькая сумма денег. Так что я не только покрыл расходы на еду и лекарства за год проживания на острове "весёлый зомбик", но и остался в плюсе.
       А солдаты русского спецназа "Альфа" остались охранять остров. Теперь им предстояло выживать и обустраивать свой быт, но уже без нежити, отмеченной уродливыми тенями минувших лет. Но им чуть проще, чем мне, выполнить задание. Воскресшие жрецы народа ахериан теперь не захотят уничтожить чужаков, подписав со Щепкиным пакт о ненападении без видимых причин. Полковник же со своей стороны гарантировал ахерианам полную безопасность и содействие со стороны русского спецназа.
   
     Конец истории. С уважением Сергей Петров 35.
     Закончил писать 21.05.2025 год.