Как ощутить полноту жизни на склоне лет

(Продолжение саги об одесской девочке)

                Новая реальность и новые ошибки

Проводив семейство сына в их новое жилище, мы занялись устройством своих опустевших апартаментов. Впервые с июня 1959  года мы с Володей остались вдвоём. Переустройство начали с ремонта. Помогали нам две украинские женщины, приехавшие на заработки до урожая. Вообще, в то время украинцы здорово выручили нас. Возле  сквера в выходные дни всегда стояло несколько автобусов с украинскими номерами, и крестьяне волокли оттуда на наш рыночек мешки с гречкой, мукой, салом, домашней колбасой и огромными кругами ещё не зрелого сыра.  Вся эта дешёвая снедь вместе с ножками Буша (5 рублей за килограмм) очень помогли нам въехать в капитализм без голода. Ремонт тоже получился ничего себе: наша «гостиная» и моя комната до сих пор хранят следы трудов этих славных женщин.

 За этой созидательной работой мы не заметили, что финансовая атмосфера в стране сгущается. Мало того, именно в это время мне пришло в голову снять со сберкнижки то, что путём привычной экономии успело накопиться со времени покупки дачи, перевести сумму в доллары и положить их в банк СбС, который открыл своё отделение у нас под боком, во втором городке. Это отделение сильно отличалось от тогдашней нашей сберкассы своей респектабельностью, вальяжными охранниками и приветливыми операционистками. К тому же, там на валютные вклады начисляли приличные 13 процентов, тогда как сберкасса давала жалкие 8 процентов по рублёвому депозиту, а валютных вкладов вообще не держала.

Как главный финансист семьи, я мобилизовала все ресурсы, насобирала три тысячи долларов и торжественно отнесла их в СбС, с пониманием выстояла очередь за дверью (в операционный зал пускали по одному клиенту) и заключила договор с приложением благостных фотографий счастливых клиентов банка. Об этой своей удаче я рассказала сестре Ире, которая своим терпеливым стоянием на рынке с турецкими тряпками насобирала пять тысяч долларов.

В Украине только-только начинала создаваться банковская система, а до этого существовали финансовые пирамиды, и у Ирочки уже был печальный опыт. Вот она и попросила меня пристроить её доллары в наш солидный банк СбС-Агро, детище Александра Смоленского, лупоглазая физиономия которого то и дело появлялась на телеэкранах как успешного и надёжного банкира нового типа. С большими предосторожностями, через хорошего знакомого Ирочка передала мне эти деньги, довольно пухлую пачку разнокалиберных купюр. Помню, как операционистка бесконечно долго проверяла на нескольких приборах каждую купюру, придирчиво рассматривала их на предмет дефектов, ну, просто извела меня. Это было 27 июня 1998 года.

                Тучи сгущаются

Между тем появились первые признаки неблагополучия. Зарплату стали выдавать с большими задержками, в обменных пунктах исчезла валюта. Чтобы расплатиться по пенсиям и зарплатам, государство понуждало банки приобретать у него государственные краткосрочные обязательства (ГКО) под неслыханные 40%, 60%, 80% и, наконец, 100 %... Те, кто понимал, что это значит, забеспокоились, на телевидении кто-то произнёс непонятное, но какое-то угрожающее слово «дефолт», граждане стали вопрошать у самых знаменитых финансистов, брать свои деньги в банках или не брать. Народный любимец, провозвестник демократии Николай Шмелёв осторожно намекнул на непомерные расходы государства на содержание чиновников и проведение выборов.

Телевизионщики пригласили в студию министра финансов Лившица. Тот долго выкручивался, юлил, но на прямой вопрос ведущего «Так брать или не брать?» сделал такой финт: его голова кивнула утвердительно, т.е. «Брать!», а язык произнёс «Не брать!» Тут уж граждане всполошились и потребовали на трибуну Ельцина (тогда такая была демократия). И Ельцин, вытянув по обыкновению губы трубочкой и помогая себе кулаком, веско заявил: «Никакого дефолта не будет!!!»

Всё-таки я решила от греха подальше снять со счетов наши деньги, чёрт с ними, с процентами. 13 августа я пришла в банк. «У нас сейчас, к сожалению, нет наличных, оставьте заявление, мы вам позвоним» - ответили мне. Но и тогда я ещё не вполне осознала происходящее, пыталась прорваться к менеджеру банка, торчала вместе с такими же вкладчиками в офисе банка, ожидая выплат.

                Дефолт!

18 августа прозвучало информационное сообщение о том, что государство отказывается платить банкам по ГКО, и тут же следом, один за другим банки стали заявлять, что в этом случае они не могут выполнять свои обязательства перед клиентами. Всё это называлось одним словом «дефолт», очень похожим на еврейское «геволт!», то есть «караул!» Мышеловка захлопнулась, про заявление надо было забыть, рубль немедленно обвалился с 6 рублей до 28 рублей за доллар. Я с ненавистью вспомнила, как операционистка изматывающе долго просматривала Ирочкины купюры...

Вскоре Смоленский, скорчив удручённую рожу, а в душе потешаясь над нами, сообщил телезрителям, что он из-за ГКО понёс огромные убытки, но в скором времени он до копеечки рассчитается с вкладчиками, а пока он обязательно поможет тем, кто попал в трудное положение… Много позже мы узнали, что несколько самых крупных банков  и СбС в их числе были заблаговременно предупреждены о дефолте и благополучно скинули свои ГКО, сорвав огромные куши, которые они немедленно перевели в надёжные места, а сами разыграли комедию банкротств.

                Кто поможет???

Утром 27 августа мы получили телеграмму от Наташи: «Умерла бабушка». Это умерла моя мама, Ольга Эмильевна, давно и тяжело болевшая. Мы похоронили её рядом с нашим отцом и постарались сделать всё, как полагается. Расходы, конечно, были непомерные, у нас достойно похоронить человека стоит немалых денег, всюду к родным умершего тянутся жадные руки: дай, дай, дай! Даже по официальным квитанциям у нас получилась сумма, эквивалентная 400 долларов. Мы вытряхнули кошельки у себя и у дете1, взяли взаймы у друзей.

Наверное, я бы смирилась с потерей нашего вклада, но мысль о том, что я так подвела Ирочку, не позволяла мне опустить руки. И началась моя долгая борьба с банком. Сначала я попыталась вернуть хотя бы часть денег, подав заявление об оказании помощи в связи со смертью матери (Смоленский же обещал!). Когда я пришла к главному офису СбС на Якиманке, то увидела у дверей этого роскошного особняка унылую очередь, растянувшуюся во весь переулок. Выстояв её, я сдала усталой даме своё заявление с приложением квитанций и получила штампик с номером 1431 на копии. Разумеется, это была просто оттяжка времени.

Взволнованные вкладчики кучковались возле банка, собирая всякие слухи и строя планы совместной борьбы. Возник Комитет вкладчиков СбС, который мощно отодвинул вкладчиков других банков, желавших к нам присоединиться. Возле наших сборищ стали вертеться журналисты, самодеятельные юристы и прочие народные трибуны, звучали слова: «У меня есть списки аффилированных лиц!», «Вот список банков-дочек!», «Мы узнали номера секретных корсчетов СбС!» «Надо идти к Жукову, он депутат по этому округу!», «Нет, к Шохину, он в комиссии по банкам! В Думе депутаты уже получили свои вклады!». Испуганные пожилые женщины бросались от одного трибуна к другому, умоляя «Скажите же, что нам делать?!».

Я выбрала Шохина. Узнала адрес его приёмной, поехала в эту Тьмутаракань где-то за Полежаевской, высидела очередь к его юристу Илье Самуиловичу, который горячо обещал сделать всё возможное для меня, и стала ждать. Через две недели после многих безуспешных звонков снова поехала туда, снова высидела. Юрист встретил меня с кислой миной и сообщил, что про выплаты депутатам он ничего не слышал и вообще я обратилась не по адресу, его патрон курирует более важные вопросы. Между тем, как потом стало известно, все депутаты, действительно, спокойно вернули свои вклады в первые же недели после дефолта. С тех пор фамилия «Шохин» вызывает у меня приступ глухой ненависти. Думаю, те, кто ходил к Жукову, имели тот же результат.
                А судьи кто?

Наконец, разнёсся слух: всем подавать иски к банку в суды по месту, где находится банк. Началось моё хождение по судам – сначала в Королёвский суд, потом в Замоскворецкий, потом в Басманный, снова в Замоскворецкий, потом - ожидание рассмотрения дела. Это ожидание длилось полгода. Уже рассмотрены дела у других судей с более поздними сроками подачи, а меня всё не вызывают. Записалась на приём к назначенной мне судье, форсистой даме. Она недовольно сообщила, что папки с делами раскладывает сама председатель суда. Помню, промозглым февральским утром я пришла к Замоскворецкому суду на Бережковской набережной за два часа до его открытия, чтобы пробиться к председателю.

У закрытых дверей никого. К девяти подъехал воронок, два конвоира вывели осуждённого. Пришла женщина, она попросила меня пропустить её вперёд, потому что её сыну угрожает…, не помню уж что, но угрожает. Я пропустила. Она пробыла в кабинете два часа и вышла с заплаканным, но обнадёженным лицом. Председатель (это тоже была дама) сидела, сняв туфли и положив ноги на стул, лицо её выражало скуку и усталость. Выслушав меня, она достала моё дело и переставила его в другое место, досадливо объяснив, что по норме в суде должно быть двадцать судей, а работают восемь, и все – женщины с детьми. Я почувствовала себя назойливой попрошайкой, досаждающей этим достойным  женщинам…

Через месяц я получила повестку в суд (он к этому времени перебрался на Космодемьянскую набережную, в старинный купеческий дом), а ещё через две недели - положительное решение и исполнительный лист, сурово предписывающий банку «СбС-Агро» выплатить мне деньги в месячный срок. Но ни через месяц, ни через год я не получила денег. Банк отпихивал исполнительные листы, судебные приставы разводили руками. 

                Шумим, братцы, шумим!

Всё это время происходила какая-то суета: назначались управляющие компании, создано некое агентство по реструктуризации кредитных организаций (АРКО), ушлые политики создали партию пострадавших вкладчиков (ППВ) и двинули своего кандидата на выборы в Думу, КПРФ тоже прислала своих эмиссаров, радиостанция «Маяк» создала программу «Деньги».

Каждую неделю в мороз и в слякоть мы пикетировали банк СбС, спрятавшийся под вывеской Внешторгбанка на проспекте Сахарова. В пылу энтузиазма я на трехметровом куске обоев нарисовала грозный плакат, который мы разворачивали перед окнами офисов. От кричалок на морозе у меня осипло горло. Нашу кучку охраняли дюжие милиционеры, разглядывавшие нас с видимым презрением. Моя записная книжка распухла от фамилий и телефонов инициативных групп и простых вкладчиков, с которыми я успела подружиться в судейских очередях и пикетах. 

                От площади Революции до Ходынки

Блуждая в поисках правды по собраниям вкладчиков, судам, службам исполнительных приставов и юридическим конторам, я сильно расширила свою географию Москвы. Мои маршруты: Якиманка, Щипок, Пионерский переулок, бульвар Дмитрия Донского, Авиамоторная, Большая Полянка, Бережковская набережная, Козьмодемьянская набережная, Новая Басманная, Татарская... всего и не упомнить. Самым интересным было знакомство с Ходынкой.

В один из дней весной 2000 года ППВ призвала нас прийти на митинг на площади Революции перед музеем Ленина. Какие-то пострадавшие бизнесмены оплатили грузовик с флагами и громкоговорящей установкой, раздали нам плакаты на палках, похожие на лопаты для уборки снега, ораторы призывали голосовать за них, но вкладчики были разочарованы: возвратить деньги никто конкретно не пообещал. Вдруг один молодой человек в длинном кашемировом пальто предложил всем идти к академии экономики на Ленинградском проспекте, где проходил какой-то экономический семинар с участием видных экономистов того времени. Вкладчики замялись, затоптались, но во мне запал ещё не пропал, и я решила идти. Всего пошло человек шесть. В руках у нас остались плакаты-лопаты.

Наша группа спустилась в метро «Площадь Свердлова», прохожие таращились на плакаты. Когда мы вознамерились войти в здание академии, нам преградили вход охранники. Молодой человек в кашемировом пальто попросил нас подождать у входа, а сам пошёл договариваться. Больше мы его не видели. Мы стояли, переминаясь с ноги на ногу и опираясь на плакаты.

День был солнечный, но холодный и ветреный. И когда мы уже собрались уходить, на крыльцо выскочили охранники и погнали нас в охранницкую. Примерно час мы сидели в каптёрке охранников, которые вызвали наряд внутренних войск и сочиняли фантастический протокол нашего задержания. Там говорилось, что мы нарушали общественный порядок, провели несанкционированный митинг и подстрекали граждан к неподчинению властям. Один из охранников объяснил вошедшему человеку, кажется, завхозу академии, воззрившемуся с удивлением на пятерых пожилых людей

- Это паразиты, рантье проклятые. Не работают, стригут купоны, а когда их поприжали – полезли бунтовать. Ничего, получат срока; – поработают на зоне!

Наконец, приехал армейский «козёл» с лейтенантом и солдатом с автоматом, нас посадили в тряский козлик и мы поехали. На вопрос, куда нас везут, лейтенант ответил:  - В участок на Ходынском поле... Чего вы такого натворили, что попросили приехать с оружием?

В отделении лейтенант по описи передал нас начальнику отделения и уехал. Нас завели в обезьянник, примерно через час вывели в холодный и тёмный коридор, и усталый начальник стал расспрашивать нас о содеянном преступлении. Мы честно ему всё рассказали. Он чертыхнулся:

- У меня сегодня два убийства висят, а тут надо разбираться с вами, дураками непугаными... Пишите каждый мне заявление, что никогда больше не будете нарушать!

Мы, конечно, с радостью пообещали. Когда мы вышли из участка, был уже вечер. Пошли пешком в метро, держа ненужные плакаты вниз головой. Знаменитое Ходынское поле представляло собой пустырь, заставленный машинами и самодельными гаражами.

                Глупой головой об стенку

Много ещё воды утекло после этого происшествия, много было бесплодных, порой глупых усилий. Разочаровавшись в митингах, трое женщин и я попытались найти адвоката, который сумел бы выручить хоть часть денег по нашим исполнительным листам. Что делать, нарвались на пошлого мошенника с красноречивой фамилией Забенькин... Эта глупая эпопея отняла у нас почти два месяца и по месячной пенсии с каждой.

Таким же глупым было обращение в Европейский суд, к которому нас склонил один из членов комитета, некий Федин, помощник депутата от КПРФ в Думе. Беготня с кассациями и апелляциями по всем судейским инстанциям, вплоть до Верховного суда сожрала у меня весну и лето 2000-го года. Драгоценные документы Федин «для надёжности» отправил с оказией в Германию, а там их след потерялся.

К этому времени Смоленский подарил Ельцину свой дворец «Александер-хаус» на Якиманке и перестал прятаться. «Обнаруженного» миллиона должно было хватить на возврат вкладов нескольким сотням наиболее дотошных вкладчиков, которые теперь стояли с кастрюлями то возле Центробанка на Неглинной, то возле ВТБ на проспекте Сахарова, то напротив Думы. Элегантные сотрудники и посетители этих мест  насмешливо поглядывали на нас, проходя мимо. Я честно колотила по кастрюле,  до хрипоты  скандируя наши кричалки.

У меня больше не было сил бороться. Зато, я познакомилась ещё и с московским арбитражным судом, что на Новой Басманной, 10, и досконально изучила Гражданский кодекс РФ.

                Неожиданное счастье

Лёд тронулся, когда во главе комитета встал Юрий Васильевич Перфилов, бывший сотрудник отдела по борьбе с хищениями в КГБ. Нам объяснили, что ему вроде бы удалось обнаружить счета СбС, на которых было припрятано больше миллиона долларов. Задним числом я догадываюсь, что это был новый банк, названный «Обществом взаимного кредита» (ОВК), созданный тем же Смоленским.

Начали составлять списки счастливчиков первой очереди, второй очереди и т.д. Я полагала, что как участница самых первых пикетов и митингов, имею право попасть в первую очередь. Но, увы! Меня включили во вторую с неясными перспективами. Да и первая очередь должна была получать деньги порциями: часть - наличными в рублях, часть - векселями банка ОВК. Первыми в списке были уволенные сотрудницы банка, тёртые калачи Казанцева и Воронцова.

И вот сижу я, глубоко опечаленная, на очередном собрании вкладчиков в конференц-зале «Русского золота» на Щипке. Вдруг мне передают записку: «Хотите попасть в список вместо меня? Я попробую получить другим путём. Казанцева». Я была сражена таким великодушием, покраснела и радостно закивала головой. Я горячо благодарила эту женщину и признательна ей до сих дней. Ведь . Казанцева могла передать свою очередь другому человеку, но почему-то выбрала меня. Члены комитета, действительно, получили все свои деньги сразу, без векселей. . Ну, и правильно. Но мои хождения  ещё не закончились.

Новая точка на карте – шоссе Энтузиастов 43, отделение ОВК, куда я должна была сдать договора СбС, исполнительные листы и судебные решения, а вместо них якобы разместить вклад в ОВК. Наконец, 25 ноября 2000 года, в день своего 65-летия, я двинулась в Северное Бутово, в другое отделение ОВК (конспирация!) - получать первую порцию наличными. Я уезжала оттуда с пачкой денег на груди, пугливо оглядываясь, когда садилась в автобус и шла в метро. Ирочке была отправлена первая часть её несчастливых долларов. Скоро бульвар Дмитрия Донского, этот уголок Москвы за МКАДом, стал мне хорошо знаком, потому что по векселям мне выплачивали долг пятью порциями в течение года.

Пока шла эта канитель, я отсудила в Замоскворецком суде (он уже перебрался в шикарное здание на Татарской улице) проценты за неправомерное использование банком моих денег (ст.392 ГК РФ, набежало аж 1400 долларов), но после долгой судебной волокиты, осложнённой пожаром в арбитражном суде, потерпела поражение. Ушлый адвокат АРКО придрался к какой-то формулировке в моём иске, а косноязычный судья в сбившемся парике прошепелявил: «Откажать». Ну, и подавитесь моими процентами!

Итак, не прошло и трёх лет после дефолта, как я исправила свою грубую ошибку. Это были очень поучительные годы, никогда потом я не ощущала такой полноты жизни!..

Продолжение следует.