Девять лучей света Глава 14 Кошачий остров

Глава 14
Кошачий остров

1.

 Старая крыса подозревала. Она вообще подозревала всех и вся, а сейчас особенно. Чутье подсказывало: вокруг происходит что-то, выходящее за рамки дозволенного. Но что? Раттин ломала голову и никак не могла определить ту занозу, которая не давала ей спать спокойно. Конечно, можно было бы призвать на помощь хозяина. Магия – магия и есть: все разом расставилось бы по местам. Но мешало самолюбие. Нет, естественно, она признавала могущество своего повелителя, однако очень глубоко, где-то в самых недрах своей души крыса считала себя не менее, если не более главной во всех происходящих событиях. Еще бы! Ведь кто пробудил Деза от тысячелетнего сна? Раттин! Кто ввел эти иссохшие мощи в курс происходящего в мире? Опять же Раттин! Кто подсказал ему первые, да и многие из последующих шагов? Снова королева крыс Раттин! Так стоит ли отступать, особенно непонятно перед чем?! И злобное создание решило – не стоит, обойдусь без помощников.
 Как часто в нашей жизни за прокладывающим дорогу следует шумливая, бездумная толпа. К лидерству она не стремится, ей легче сзади: проще, спокойнее, надежнее. Не надо думать, не приходится рисковать. Зачем? Для этого существует идущий впереди. Толпе необходимо лишь подталкивать его советами и понуканиями, чтобы не останавливался, чтобы обеспечивал тепло и уют. Правда, за широкой спиной лидера не всегда удается разглядеть, куда подталкивать дальше. И тогда продолжение пути оказывается дорогой в пропасть. Но ничего: рухнувшему вниз толпа всегда отыщет замену. При этом судьба сорвавшегося ей абсолютно безразлична, главное, чтобы поскорее нашелся новый.
 И ведь что удивительно?! Чем умнее, сильнее и решительнее первый, тем больше слышится среди вторых: «Это я, я подсказал ему, куда нам двигаться дальше! Это благодаря моему совету мы вышли из затруднительного положения! Если бы не я, мы все бы погибли!». Бездари не замечают, что лидер в состоянии обойтись и, как правило, совершенно спокойно обходится без них; бездари торопятся подчеркнуть свою значимость перед собой и такими же убогими бездарями; у них просто кружится голова от осознания собственного псевдовеличия. И сохрани и избавь, если это еще и интригующие бездари – тогда дорога в пропасть обеспечена.
 И вот теперь Раттин, затаив дыхание, стояла перед дверью в камеру Эллеи окаменевшим истуканом. Она вслушивалась в шорохи и звуки, она подсматривала в щель между досками. Крыса была уверена: она умнее и хитрее, и если в подземелье что-то не так, то уж она-то, непременно разгадает эту загадку.
 Однако минуты сменялись минутами, а распятое на полу тело даже и не думало подавать сколько-нибудь подозрительных признаков. Время от времени из полураскрытого рта вперемешку с хриплым дыханием вырывался сдавленный стон, и тогда по закованным в кандалы членам пробегала судорога боли.
 – Так, так, тихоня, – зловеще прошипела старуха, распахивая дверь. – Проверим-ка тебя еще разок.
 Серая бестия прошелестела облезлым хвостом по стертым плитам пола, повернувшись к лицу Эллеи тощим задом, и внезапно прыгнула на ее обнаженную грудь. Перекувыркнувшись в воздухе, Раттин впилась взглядом в сомкнутые веки волшебницы.
 – Ну, давай же, давай, – острые когти хищницы медленно погружались в незащищенную плоть. – Я ведь знаю, что ты притворяешься. Ты меня прекрасно слышишь, сладенькая моя, ты в полном сознании. Так открывай свои проклятые гляделки, или я выцарапаю их. А может просто откусить тебе нос?!
 Покрытая жесткой серебристой щетиной противная морда вплотную приникла к пленнице. Пахнуло гнилью, и в это самое время глаза Эллеи распахнулись. В первое мгновение старуха успела ощутить злорадное удовлетворение, после чего взор ее затуманился, а в стиснутых сильной волей мозгах твердо впечатывались слова подруги Кукиша.
 – Ты смотришь мне в глаза, не отрываясь! Тебе хорошо! Ты удовлетворена. Приятное тепло распространяется по твоим жилам. Ты выполнила свою работу и знаешь, что можешь рассчитывать на благодарность хозяина. Ты счастлива! Тебя ничто не тревожит и ничто не в состоянии вывести из ощущения блаженства! А сейчас ты слезешь на пол, возьмешь плошку и выльешь зелье в щель между камнями. Потом ты повернешься и выйдешь, затворив за собой дверь. Ты покинешь подземелье, зная, что все сделала хорошо! У тебя не будет в этом никаких сомнений! Ты не войдешь сюда до самого возвращения Эга. Однако и после этого ты перестанешь приходить ко мне: ты будешь полностью доверять ему обращение со мной. Ты исполнишь все сказанное и забудешь о случившемся! Иди! – веки волшебницы устало сомкнулись.
 Раттин медленно сползла на плиты пола, заворожено подхватила миску с отваром, вылила зеленоватую жижу в глубокую трещину в углу камеры и также медленно, постукивая хвостом, удалилась за дверь. Лязгнул задвигаемый снаружи засов. На крысиной роже блуждала блаженная улыбка.

* * *

 Мысленное общение с Илленари наладилось быстро, но когда в голове Тиллы промелькнули слова приветствия, несчастная девушка подумала, что сошла с ума. Она едва не захлебнулась от страха в заплесневелой воде огромной бадьи, где пыталась найти забвение между кошмарными посещениями Бэддила.
 – Успокойся, ты не безумна, – мягкий голос ласкал воспаленный мозг, баюкая и отгоняя зло и страдания. – Я волшебница Эллея. И хотя мое имя тебе неизвестно, но зато я знаю о тебе достаточно много. Радовид вспоминал тебя очень часто. Он любит и страдает без своей возлюбленной…
 – Радовид?! – дорогое сердцу имя возымело мгновенное действие. – Он… он пытался спасти меня… совсем недавно… там, на берегу моря.
 – Да, это было так. Эг рассказал мне эту историю. Говорят, там уничтожили весь цвет армии горных троллей, и Бэддил беснуется до сих пор. Поэтому он и приходит мучить тебя: вместо того, чтобы встретиться с обидчиком в открытом и честном бою, трус отыгрывается на беззащитном создании.
 Две пленницы проговорили долго и о многом.
 – Ты спасешь нас? – пронеслось в голове Тиллы перед мысленным расставанием.
 – Мы все спасемся, обязательно спасемся! Но случится это позже, в тот день, когда под стенами Даркнесса сойдутся две великие армии Добра и Зла, когда к нам на помощь придут наши мужчины. Это будет скоро! Пока же я не смею даже расковать себя. Дез вполне может ощутить чужеродную магию, а тогда он просто уничтожит четырех узниц, безжалостно и беспощадно. Однако Бэддилу мы все же устроим!
 И устроили. Достаточно быстро, практически в тот же день. Замшелая тварь, рванув как обычно дверь, со злорадной ухмылкой ввалилась в камеру с очевидным намерением поиздеваться над пленницей. Мохнатые лапы просто чесались от предвкушаемого удовольствия. Тролль шагнул вперед. Он не ожидал никакого подвоха. Да и на гранитном полу камеры было абсолютно чисто и сухо. И все же! Бэддил на мгновение застыл с задранной кверху ногой, в то время как другая конечность заскользила вдруг в невесть откуда взявшейся маслянистой луже. Пытаясь удержать равновесие, урод неуклюже взмахнул руками и рухнул назад, гулко стукнувшись об угол дубового дверного косяка. В грохот падающего тела вплелся едва различимый звук треснувшего горшка, – это хрустнули затылочные кости монстра. Дуб оказался тверже. Мохнатая туша безжизненно застыла в дверном проеме. Из обеих ноздрей потекли малиновые струйки крови.
 Охранники дружно остолбенели. Пауза затянулась. Кто-то из наиболее сообразительных додумался сбегать за Раттин. Крыса подозрительно оглядела помещение, долго внюхиваясь в воздух, однако, ни самой лужи, ни ее следов, ни даже какого-нибудь запаха не было и в помине.
 – Тащите его к варлоку, олухи! Если еще жив, может, вылечит, если помер, тоже не беда – на то Дез и Повелитель Смерти! Ха-ха-ха!!!

* * *

 Общение с Лиз не потребовало никаких объяснений. Радость девушки оказалась намного сильнее испуга от неожиданно возникших в голове слов волшебницы. Однако первый же ее вопрос как две капли воды напоминал слова Тиллы.
 – Ты спасешь нас? – и уже увереннее. – Теперь мы все спасены.
 Как утопающий за соломинку слабый всегда старается ухватиться за более крепкую руку в надежде, что той удастся отыскать спасительный выход. В этом могущество и слабость сильного. Могущество – потому что, ощущая надежды других и ответственность за них, он становится еще сильнее; слабость – потому что не всякому дано вынести груз этой самой ответственности. Сколько «сильных» так и не оправдало возложенных на них чаяний, и сколько «слабых» преждевременно погибло, слишком рано разуверившись в собственных силах?! И снова Эллее пришлось объяснять, что до спасения еще достаточно далеко. А «как далеко?» – это еще никому не известно. Сказанное повергло невесту Фастфута в уныние, но еще больше ее взволновали слова о «запахе магии».
 – Это просто ужасно! У меня ведь до сих пор с собой два свадебных подарка Кукиша: кольцо и ожерелье. Правда, впопыхах, когда меня в подземелье заталкивали, их никто не заметил; а потом я оба предмета под соломой спрятала, но теперь-то что делать?!
 – Успокойся, милая! Редкий магический предмет распространяет вокруг себя ауру; в основном они действуют благодаря изначально заложенным свойствам. Так что не переживай понапрасну. Лучше расскажи, что за подарки преподнес тебе мой неугомонный супруг.
 Мысленный рассказ девушки оказался кратким. Волшебница задумалась, на мгновение оставив мысли Лиз в покое, после чего возвратилась вновь:
 – Не знаю, как ожерелье, а вот колечко в дальнейшем нам непременно пригодится. А впрочем… давай-ка, сделаем так, чтобы навсегда избавиться от старой крысы. Хоть и с затуманенными мозгами, но хитрая бестия остается слишком опасным соперником, слишком опасным. Сделаем вот что…
 Спустя несколько минут из-за двери камеры Лиз до поросших мхом ушей караульного тролля донесся сдавленный вскрик «помогите!», а вслед за ним настойчивый грохот по дубовой створке.
 – Эй, там! Тихо! – прикрикнул замшелый, пытаясь придать своей глупой роже подобающее грозное выражение. Не получилось, да и стук не сделался тише. – Ну, погоди у меня!
 Отодвинув засов, стражник распахнул дверь и замер на пороге, вращая округлившимися от неожиданности глазами. В камере никого не было. Только на клочьях прелой соломы аккуратно лежало когда-то белоснежное свадебное платье и две изящных туфельки с отколотыми каблучками.
 – Ты чего это? Ты где? – прошептал растерявшийся тролль, подходя ближе и неуклюже тыкая дубинкой в брошенный наряд, словно пытаясь выудить из пустоты ту, которая носила это платье еще несколько мгновений назад. Шерсть на загривке урода зашевелилась от страха. Он прекрасно понимал: потеря пленницы равносильна смерти. Корявые лапы бессильно повисли вдоль туловища, голова несчастного поднялась к низким сводам камеры, тролль приготовился завыть от ужаса и досады. Легкое прикосновение за спиной застало его врасплох. Щелкнула застежка. Монстр заторможено обернулся: перед ним, прикрываясь ладонями, стояла обнаженная пленница.
 – Ну, чего пялишься, образина шерстистая?!
 – Ты… ты прекрасна, – выдавил из себя по уши влюбленный стражник.
 – Сама знаю. А ну, отвернись! Не видишь что ли, мне одеться нужно.
 Тролль послушно повернул голову к двери.
 – А теперь топай отсюда. Нет, постой! Ожерелье-то отдай. Подарок, во-первых, а, во-вторых, может еще когда пригодится. Жизнь сегодня не кончается.
 Замшелый повиновался беспрекословно. Он задержался лишь на мгновение, выслушав сказанное шепотом приказание повелительницы сердца и тараща на нее залитые любовной страстью глаза.

* * *

 Раттин действительно нервничала. Почему, старая крыса не сказала бы даже под пыткой, – настолько глубоко въелись в нее гипнотические команды Эллеи, – но прислужница Деза ощущала себя не в своей тарелке. А оттого, что не могла отыскать причины растущего беспокойства, злилась и принюхивалась ко всему еще больше, чем всегда. Каждые час-два она внезапно врывалась в подземелье и проносилась по узкому коридору, распугивая дремлющую стражу и замирая подле дверей в камеры. Здесь старуха подолгу принюхивалась и прислушивалась, заглядывая в дверные щели. Особенно долго серая бестия стояла у входа к закованной в цепи волшебнице. Тараща глаза на валявшуюся под ногами пустую миску из-под мухоморного зелья, она хмурила брови и топорщила усы, тщетно пытаясь вспомнить нечто важное, затем взор ее туманился, и, втянув голову в плечи, старая карга медленно шаркала назад, к решетке подземелья. Короче за два дня отсутствия Эга Раттин успела надоесть и охранявшим пленниц троллям, и самой себе.
 В очередной раз, возникнув перед бодро вскинувшимися со скамеек троллями, крыса промчалась вдоль стен, замерла вдруг подле двери, ведущей к Лиз, и, распахнув ее, застыла на пороге. Свирепый взгляд и оскаленная пасть не предвещали ничего хорошего. Раттин явно готовилась взять реванш за неприятные часы смутных сомнений и за свои терзания насладиться привычными терзаниями одной из пленниц. «Любимая игрушка» мучительницы забилась в самый угол камеры, сжавшись в комок и зажмурив испуганные глаза.
 – Куда это ты, миленькая? – прошипела Раттин. – От меня не денешься! Близок, близок сладостный час, когда мои зубы вопьются в твою мяконькую плоть! Ох, как я натешусь! Мы станем играть с тобой в «кошки-мышки». Ты ведь догадываешься, кто из нас будет мышкой? И ты прекрасно знаешь, что делает с мышкой кошка, не так ли? Ах, как ты будешь пищать, как станешь извиваться, как заструится твоя красная кровушка, как хрустнут нежные косточки, как…
 Договорить старуха не успела. Высившийся за ее спиной в дверном проеме тролль неуклюже повернулся и со всего размаха опустил массивную пятку на голый, покрытый желтоватой сморщенной кожей длинный хвост.
 – Ай-я-яй! – серая туша взвилась в воздух на добрый метр и, вылетев в коридор, покатилась по полу, зажимая ушибленное место всеми четырьмя лапами. По бледно-желтой поверхности стремительно разливался багровый кровоподтек. Злобные глаза наполнились слезами боли.
 – Я еще посчитаюсь с тобой, дубина неуклюжая, – завизжала крыса, пригрозив застывшему троллю, и проковыляла к выходу. Отдавленный хвост безжизненно волочился по камням, причиняя своей хозяйке весьма ощутимые и отнюдь не теоретические страдания. Откуда же старухе было знать, что прищемление части ее тела явилось отнюдь не случайным, а преднамеренным поступком мохнатого защитника Лиз, влюбленного в невесту Фастфута по самый кончик собственного поросячьего носа.


2.

 Встреча с Ямато и тэнгу могла затянуться на несколько суток, но столько времени у Кукиша не было.
 – Сначала банька, потом чашечка саке, потом разговор, – щуря, подслеповатые глаза, надтреснутым голосом прошептал старик.
 – Некогда, милай, некогда мне, нам с тобой некогда, – помотал головой Кукиш. – Пять дён только Зло отмерило до встречи с ним.
 Сухая ладонь варлока оторвалась от подлокотника кресла и вяло, но решительно поднялась кверху:
 – Сколько лет тебя знаю, а ты все такой же: ни годы, ни знания тебя не правят. Как мальчишкой торопливым был, так им и остался. Не понимал бы этого, так обиделся бы непременно. Вон тэнгу, и тот степенности набрался, а совсем еще юнец.
 – Я что, – засмущался порхавший над спинкой кресла малыш. – Я гном понятливый. Все на лету схватываю.
 – Молчи ужо, понятливый! Как к ведьмам под подолы шастать, так ты такое понятие проявлял, что даже я краснел бывалоча, – поставил «понятливого» на место злыдень.
 – Вот и нет! Вот и нет! Это ты все затевал, а я тебе отказать не смел. Ты же старше, как-никак.
 – Можно подумать!
 – Само собой!
 – Ну, хватит вам, хватит. Сошлись два шалопая, – ласково улыбаясь, прекратил шуточную перебранку Ямато. – На это у вас обоих время всегда находится.
 – Нет, правда, – мигом посерьезнел Кукиш. – На баньку и водку может часа и достанет, а так чтобы очень, вряд ли. Достало нас зло проклятое.
 – Тем более, торопиться надо медленнее. Сделанного впопыхах назад не вернуть. Сколько бы не отводилось, сначала сядь и раскинь мозгами. Действовать станешь после. Зло ведь тем и берет, что готовится долго да нападает исподтишка, подло; а добро вечно горячится, торопится, геройством взять желает. Выигрывает, конечно, но какой ценой!
 – А скажи, учитель, – вставил голос тэнгу. – Если вот совсем времени не остается, ну, ни крошки, тогда как? Когда размышлять прикажешь?!
 – Тогда за тебя сердце размышлять будет, не голова. Но тогда и поступок твой не поступком, а подвигом называться станет. Понял?

* * *

 Парились степенно, в бочках сосновых, куда прислужницы стройные горячей воды то и дело подливали. Тэнгу летал где-то под потолком, бормоча под нос слова о том, что в некотором возрасте долго мыться – воду переводить без толку: все равно кожа старческая не расправится и не отпарится. Ворчание гнома было понятным: ему крылатому купаться вовсе не с руки было, – только крылья мочить, а вот про дело Кукишево поскорее узнать, ох как хотелось. Однако седобородые не торопились. Вернее не спешил Ямато, а домовой готов был закончить процедуру купания в любой момент, но не хотел лишать варлока единственной, может быть, оставшейся тому в жизни радости.
 Наконец расселись на циновках и заговорили о деле, неспешно потягивая крепкий напиток, который закусывали кусочками жареной рыбы и вареным крабьим мясом. Именно в это время Кукиш заметил интенсивное шевеление в кармане аккуратно сложенного на лежанке камзола (после бани он сменил свой привычный наряд на кимоно – одежду хозяев, правда, все того же милого сердцу голубого цвета).
 – Мышь, что ли? – презрительно скривил губы тэнгу, которому шевеление тоже бросилось в глаза.
 – Не-а, – махнул рукой Кукиш. – Скотина домашняя.
 – Корова? – рассмеялся гном.
 – Ну, зачем корова, просто один маленький шкодливый котенок, который, видать, учуял запах рыбки и проголодался. Так? – последние слова были обращены к выбиравшемуся на свет Рыжику.
 – Обзываешься, да? – недовольно мяукнул вместо ответа кот. – То «Рыженька, Рыженька», а то дозволяешь мышью да коровой обзываться! Чего тогда за собой потащил? Мне и в башне хорошо было. Там хоть кормили во время, а тут с тобой того и гляди, ноги протянешь с голодухи!
 – Да-да! – поддакнул злыдень, составляя на пол тарелку с рыбными остатками трапезы. – Ешь вот. Лапы ты, конечно, не откинешь, а вот озлиться можешь. Ты же мне ласковый нужон для дельца одного.
 – Ну, давай, давай про дело-то, друг Кукиш, – нетерпеливо встрял в разговор тэнгу.
 – Можно и про дело, – вздохнул, ставя чашечку с недопитым саке на стол, варлок. – Будет ли моим старым костям когда-нибудь покой?! Говори уж.
 Повествование домового было кратким, но обстоятельным. Застывший в однообразной позе Ямато долго жевал губами и думал. В это же самое время порхающий гном то и дело пикировал к уху Кукиша и, захлебываясь, шептал скороговоркой:
 – Значит так, берешь меня с собой в Подземелье. Подлетаем к замку. Ты слева, я справа: раз! – и готово! Дез сдается без боя. Ему против нашей совместной магии никогда не устоять.
 – Точно? – хитро сощурился волшебник Одинокой башни.
 – А то! – не замечая подвоха, гордо вскинул голову тэнгу. – Что я зря все эти годы в магии упражнялся?!
 – Да ну, – продолжал Кукиш. – И преуспел, небось?
 – А то!
 – Наверное, вся тысяча островов тебя побаивается?
 – А то!
 – Оттого и не суется к Ямато?
 – Само собой!
 При последних словах крылья ничего не подозревавшего тэнгу сложились вдруг за спиной в неподвижный парус, неведомая сила перевернула зависшего в воздухе малыша вниз головой и стремительно потянула к земле. Миг, и герой расколотит макушку о мраморные плиты пола.
 – А-а-а!!! – испуганный вопль гнома вырвал варлока из оцепенения. Сухонькая ладошка перевернулась кверху, остановив полет в каком-нибудь пальце от каменной поверхности.
 – Поспешил ты, – улыбнулся Кукиш. – Нужно было в волоске его тормознуть.
 – Стар больно для таких игрищ – вот и перестраховываюсь, – проворчал Ямато. – Тебе бы тоже прыти не мешало поубавить. А то разыгрался больно.
 Сконфуженный тэнгу взмахнул освобожденными крыльями и порхнул под самый потолок:
 – Тоже мне, друг называется! Поймал врасплох и радуется!
 – Не обижайся, малыш, но хорошему волшебнику в такие силки попадаться негоже, – ответил Кукиш, а калачиком свернувшийся у ног злыдня Рыжик скорчил довольную улыбку: его невольный обидчик получил по заслугам и за «мышь» и за «корову».
 – Помню я этого Деза, – давая понять, что шутки закончились, Ямато перевел разговор в нужное русло. – Еще со времен тысячелетних войн помню. Ему всегда чего-то недоставало: то внимания, то терпения, а то и знаний. И всегда он считал, что в неудачах повинен только случай или злосчастное стечение обстоятельств. Есть такая категория людей, чья самоуверенность играет с ними зло и безжалостно. Там, где умный прислушивается, эти лезут в разговор со словами глупыми и неуместными; где деликатный присматривается – торопятся наломать дров, да побольше; где осторожный пробует – мчатся напролом, не разбирая дороги. Вот жизнь и бьет их по темени, больно бьет. Однако человеки эти правды жизни не признают, а любимыми их словами становятся: «Вот при других обстоятельствах, я бы…». В результате – ни уму, ни сердцу. Зато апломба, хоть отбавляй. Так и Дез: пыжился-пыжился, а вырос волшебником-недоучкой.
 – Ой, ли, – засомневался Кукиш. – Как же тогда он силу такую заимел?
 – Повезло. Случай-то, – он тоже глупый: и умным, и дуракам поровну выпадает. Только умный случаем редко пользуется, понимает: что легко пришло, то и уйдет легко, и лишь тот результат дорог, что трудом добывается. А дурак, – он любой удаче рад, только бы перед народом гоголем пройтись. Вот и твоему врагу подвернулась старинная некромантовская книга, из тех, что еще первыми волшебниками земли писались, где все искусство расписано да разжевано. Тут и недоумку деваться некуда было бы! Освоил Дез страницу за страницей, уничтожил манускрипт, чтобы никому больше не достался, и ушел под землю – спокойно, вдали от назойливых глаз, магию черную творить. Но и тут не до конца хорошо получилось! Сотворить-то корону Смерти он сотворил, да, говорят, просчитался, – то ли слуги подвели, то ли сам опять чего-то не заметил, – только вместо ожидаемой власти над миром получил он тысячелетнее забвение.
 – Зато теперь вот очнулся и силу свою показывает!
 – Силу, говоришь? Да разве это сила?! Одни лишь самолюбие да глупость! Никогда смерть сильнее жизни не была и никогда не будет.
 – Это так, – согласно кивнул головой злыдень. – Однако недооценивать врага, все равно, что переоценить его чрезмерно.
 – Кто спорит, – потер бороденку Ямато. – Кто спорит. Кажется мне, что в этой ситуации следует поступить так…
 Оба чародея склонились друг к другу лбами и зашептали еле слышно, обговаривая план дальнейших действий. Все еще обиженный тэнгу и не пытался подслушать их, а Рыжик, сколько не вертелся под ногами, все равно ничего не разобрал из мудреных волшебных слов и понятий.
 Тем же вечером летающий гном завис перед самым лицом Кукиша.
 – Ну, хоть чем-то я могу тебе помочь?
 – Само собой можешь. Дорогу к кошачьему острову знаешь?
 – А то! – хвастливо выпалил тэнгу и смущенно поправился. – Знаю, как не знать. Я ведь местный. А зачем тебе кошки?
 – Кошки зачем? Затем, что у Деза слишком много мышек. Точнее крысиное войско у варлока дюже огромадное. Тут без кошачьей армии тяжко совладать, и людям, и гномам, да и мне, волшебнику, тоже: крыс магией травить – все едино, что блох молотком шлепать. Так что, если путь укажешь, то спасибо великое: Ямато ведь для путешествия такого староват уже. А ежели и обычаи кошачьи ведаешь, и понять их поможешь, тут уж совсем хорошо будет.
 – И знаю, и ведаю, – довольно замотал головой тэнгу. – Когда выступаем?
 – А вот сей момент с Ямато попрощаемся, – и в дорогу. Рассиживаться некогда.
 Прощание получилось коротким. Старики просто посмотрели друг на друга внимательным взглядом.
 – Похоже, последний раз видимся, – вздохнул Кукиш, варлок же просто прикрыл глаза, но как-то съежился в своем кресле, сделавшись еще более усохшим, еще более неприметным, еще более древним старцем.
 – Ты знаешь, там, у себя в книжнице, я наткнулся на упоминание о том, что много лет назад Смерть уже посещала землю. Тогда на время стихли битвы и междоусобицы, варлоки сумели преодолеть жажду власти и объединились вместе против грозного врага. Они выстояли и победили, но вот как, об этом в той книге не говорится ни слова. Сказывается лишь, что условие победы описано в неком свитке Света. Ты случаем не ведаешь, иде б его сыскать? А? Все ж таки твоя тысяча островов на восходе солнца стоит, а солнце да свет одного поля ягоды.
 Ямато молчал, истрескавшиеся морщинами сухонькие пальцы нервно теребили складки шелка.
 – Ну, не ведаешь, так и ладно. Все одно хорошо, что свиделись на прощание. Я тебе за все премного благодарен. Не поминай лихом: ежели чего не так сказал или сделал, то не со зла, а по недомыслию одному. Прости, милай, и прощай.
 Злыдень повернулся к выходу.
 – Остановись, Великий волшебник, – в надтреснутом голосе варлока послышались нотки былой силы и могущества. – Твоя книга не солгала. Много веков назад против самой Смерти выступили девять могучих чародеев, назвавших себя «девятью лучами Света». Все они вошли под мрачные своды Вечности, назад же вернулся только один, тот, который и составил свиток Света, который донес условия победы над Тьмой до наших дней. Вот, возьми. Он поможет тебе. Надеюсь, вам повезет больше!
 Из складок кимоно вынырнул скатанный трубочкой тоненький листок пергамента, проплыл по воздуху и ткнулся в раскрытую ладонь Кукиша. Домовой, молча спрятал драгоценность на груди, поклонился и услышал:
 – Прощай, Великий волшебник Кукиш! Это наше свидание действительно последнее. Я предвижу, что через некоторое, совсем короткое время одного из нас не станет…
 Двери тронного зала захлопнулись. По ухоженному саду прошелестел предвечерний ветерок. Край огненного диска медленно тянулся к горизонту. Злыдень вдохнул всей грудью, сердце его полнилось радостью, он нашел искомое и теперь был уверен в том, что Зло в очередной раз потерпит неудачу.
 – Я знал и верил, что Ты не допустишь торжества мглы, – прошептал волшебник алевшему светилу. – Ведь Ты даруешь жизнь и тепло своим творениям не для того, чтобы позволить погубить их. Ты – наш отец, и хоть там, в подземном мраке холода и злобы, Твой свет будет неразличим для наших глаз, мы все равно будем ощущать его тепло и Твою заботу о нас!

* * *

 – Нет, ну я просто возмущен до самых кончиков собственных крыльев, – негодующе шептал на ухо Кукишу тэнгу. – Почему так происходит: как только опасностей полон рот, так сразу нельзя магию применять. Рассчитывай, значит, смертный лишь на свои силенки слабые.
 – Допустим не такие уж и слабые, – возразил злыдень. – Человек иной раз покрепче любого божества будет, если только в силы свои поверит, если устремления свои на дела добрые положит, если благо общее превыше своего ценить станет!
 – Да ладно тебе, – махнул ладошкой гном.
 – И ничего не ладно! – возмущенно проворчал домовой. – Вон Красомир-герой без всякой магии с предводителем скелетов дрался, и с тараканами гигантскими, и с мореном. А как лихо в Эзгирапуре с богиней многорукой обошелся!
 – Да слышал я, слышал все это, да не один раз. Увидать бы еще самому…
 – Так ты чего это, мошка крылатая, не веришь мне что ли?!
 – Ну, не то чтобы совсем… А так, знаю, что любой рассказчик приврать горазд, а уж ты, друг Кукиш, так и вообще мастер.
 – Мастер чего энто?! – злыдень перестал грести, вытаскивая из воды весло и притворно замахиваясь на тэнгу.
 – Мастер того самого, рассказа захватывающего! – крылатый гном со смехом увернулся от потока брызг, порхнув перед самым носом Кукиша.
 Лодку закачало из стороны в сторону.
 – Тише вы, тише, – жалобно мяукнул скрючившийся у ног волшебника Рыжик. – Сами же говорили, что тут драконов водяных не считано, не меряно, что плыть надо осторожно, а шум устроили такой, что не то, что спящего, – мертвого поднять можно!
 – Я что, я ничего, – моментально присмиревший тэнгу приземлился на нос утлого суденышка, которое они с Кукишем наколдовали на берегу отрезавшего от всех других островов кошачий остров залива водяных драконов. Это было их последнее волшебство, поскольку таинственную землю «бархатных лапок» окружала невидимая стена могучей силы, препятствовавшей любым проявлениям чародейства и волшебства. Злыдень же бесшумно опустил весло в воду и с удвоенной энергией погреб к видневшемуся неподалеку берегу: еще пять-десять минут, и они достигнут твердой суши, миновав первое препятствие на пути к цели.
 Колебание гладкой поверхности по правому борту можно было принять за фантазию морских волн, если бы не показавшаяся в лунном свете блестящая полоса переливающихся чешуек. Уродливая величиной с маленькую хижину голова поднялась над морской гладью. Пара немигающих, желтых глаз уставилась на путников. Дракон был ошарашен не меньше отважных мореплавателей: много десятков лет минуло с тех пор, как водное пространство залива пыталась пересечь последняя лодчонка, – и вот снова эдакая наглость!
 Тэнгу вышел из оцепенения первым. «Греби!» – заорал он Кукишу и стремительно понесся навстречу медленно опускавшейся морде чудовища. Они встретились на середине пути. Дракон даже не заметил гнома, но ощутил, как что-то с силой влетело в его ноздрю и защекотало ее изнутри. Могучий зверь замер и затряс головой из стороны в сторону. Его и без того уродливая физиономия сморщилась, распахивая полную саблевидных зубов пасть. «А-а-а-а-апчхи-и-и-и-и!!!» – громовой раскат разорвал ночную тишину острова. Героический гном пулей вылетел из гигантской ноздри и стремительно понесся к песчаному берегу. Пара минут была выиграна, однако до кромки земли оставалась еще добрая сотня саженей.
 – Все, старичок, пропали! – запищал Рыжик, прикрывая глаза лапами. – И зачем ты только сюда поперся! И зачем меня взял с собой!
 Истошный кошачий вопль побудил волнение воды слева, и вот уже две кошмарных головы раскачивались по обе стороны судна.
 – Мамочка-а-а!!! – еще более пронзительно заорал кот.
 – А вот фиг тебе, фиг, – бормотал в это время Кукиш, из всех сил налегая на грозившее сломаться весло. Поглощенный неистовым порывом волшебник не обращал на чудовищ никакого внимания, оттого и не увидел, как две пары глаз уставились друг на друга, совершенно позабыв о лодке. Извечный дух соперничества заставил их отвлечься от предмета этого самого соперничества. Монстры издали трубный звук, напоминавший сигнал атаки, и с первобытным ожесточением вцепились друг в друга. Поднятая схваткой гигантская волна подхватила суденышко, швырнув его далеко вперед. Нос лодки с треском врезался в дюну. Вылетевший Рыжик плюхнулся на песок, злыдень навалился на него сверху.
 – Тьфу! Тьфу! Тьфу! – отплевываясь, Кукиш одной рукой прочищал рот от набившихся в него песчинок, а ладонью другой пытался протереть от них глаза. За спиной слышалось сопровождавшееся сдавленным шипением отряхивание рыжего кота:
 – Наплавался! На всю жизнь оставшуюся наплавался. Сперва чуть не сожрали, потом этот шмякнулся сверху, чуть все косточки не переломал. Хватит. Только бы до дому добраться, да хозяйку вызволить…
 – Во-во, – поддакнул домовой. – С этого бы и начинал. Ради этого и все напасти принимаем.
 – Конечно, – отпарировал рыжий нахал. – Можно подумать, все из-за любви твоей происходит!
 – А из-за чего ж еще?! – злыдень даже замер на мгновение. – Ну, еще чтобы злу не восторжествовать…
 – Ага, – перебил кот. – Из-за дури твоей старческой все и происходит! Был бы нормальным, половины всего не случилось.
 – Да я тебя! – щелкнул пальцами Кукиш.
 – Что? Не получилось?! – отпрыгивая на всякий случай подальше в сторону, довольно мяукнул Рыжик. – Ловкости не хватает? Да? Волшебство-то твое на острове бесполезно, а просто так тебе меня ни в жизнь не словить!
 – Я тебя ловить и не подумаю. Сам приползешь, как только жареным запахнет, мурло кошачье! – домовой отвернулся к морю, наблюдая, как два озверевших от ненависти змея добросовестно мутузят друг друга, поднимая большие волны и тучи брызг. Луна светила ярко, и вся картина боя была видна словно на ладони. Соперники, очевидно, имели намерение сражаться до самого утра, и так оно и вышло бы, но морская пучина вдруг вздыбилась, выпустив на поверхность чудовищного монстра, чья разинутая пасть раза в четыре превосходила обоих змеев вместе взятых. В лунном блеске сверкнул гигантский хвост, отпустивший парочке драчунов по увесистой оплеухе, и вся троица благополучно скрылась в полной опасностей обманчивой водной глади.
 – Папочка приплыл, – язвительно мяукнул за спиной успокоившийся Рыжик. Как и предсказывал Кукиш, трусоватый кот удалиться в глубь неизведанного острова на большое расстояние не рискнул. Это и спасло ему жизнь, ибо в ту же самую минуту песок рядом с подпрыгнувшим от неожиданности котом вздыбился, явив зрению пятипалую ладонь с длинными загнутыми ногтями. Вторая когтистая лапа выскочила из почвы в полуметре от первой. Злыдень среагировал мгновенно: Рыжик еще не успел опуститься на землю, как сверкнувший Меч Четырех Сторон Света уже снес обе жадные до добычи кисти.
 Однако это было только начало. Повсюду, то здесь, то там, разрывая мокрый песок, потянулись корявые руки, а за ними и их хозяева – коренастые, крепко сбитые люди с мощными торсами на коротких, но сильных ногах. Единственное, что отличало пришельцев от нормальных людей – это полное отсутствие голов. Зато на груди каждого виднелось по два злобных глаза, а на животе скалил зубы самый настоящий, кровожадный рот.
 – Что за нечисть?! – только и смог воскликнуть Кукиш, ощущая, как перепуганный кот в одно мгновение взлетел по его спине, вцепившись всеми четырьмя лапами в плечо волшебника.
 – Син-дзян! Безголовые люди! – знакомый голосок тэнгу впился в ухо с другой стороны.
 – Живой! Хвала богам! – только и успел подумать домовой, разрубая неосторожно приблизившегося безголового пополам. – А кровушка-то у них самая, что ни на есть, обныкновенная! Значится, справимся.
 Однако с подобным выводом Кукиш явно поторопился. Имейся у него возможность применить хотя бы одно из боевых волшебств или магию меча, битву можно было назвать выигранной; да и вряд ли в таком случае ее стоило расценивать как битву, так – легкая разминка, не более. А вот, когда в руках только обыкновенный клинок, пусть и волшебный по названию, проблема вырастала до неразрешимой. Нет, конечно, злыдень превосходил противника и в ловкости, и в умении владеть оружием, и, несомненно, он был достаточно храбрым воином, – дело оказалось не в этом. Кромсать наползавшего врага домовой кромсал, только вот врага этого было так много, что скоро весь берег покрылся шевелящимся покрывалом тел.
 – Отступай к лесу! – скомандовал слетавший на разведку тэнгу.
 – Иде он, лес тот-то?! – выдохнул Кукиш.
 – За дюной. Шагов пятьсот станет. Там живут бамбуковые ведьмы: син-дзян боятся их больше водяных драконов.
 – Их еще пройти надобно, пятьсот шагов энтих! – волшебник задыхался, струившийся пот застил глаза, руки устали поднимать клинок и двигались уже не так быстро.
 – Брось сражаться! Беги! – прокричал крылатый гном. – Ты же быстрее их.
 – Росич спины противнику никогда не показывает! – замотал головой Кукиш.
 – Те чё, старик, совсем рехнулся! – истошно завизжал над ухом домового Рыжик. – Погибели ищешь! Себя не жалеешь, так нас пожалей! А потом, без тебя, кто Эллее нашей поможет?!
 И все же злыдень рубил направо и налево до самой вершины песчаного холма, где предательский песок заскользил под ногами, опрокидывая Великого волшебника Одинокой башни навзничь, а покатый склон завертел его круговертью до той поры, пока спина Кукиша не уперлась в жесткие стволы бамбуковых зарослей. Меч Четырех Сторон Света он держал в правой руке, а на левом рукаве повис зажмурившийся Рыжик.
 – Ну, старичок, ты меня доконаешь, – только и смог вымолвить чудом избежавший гибели кот и потерял сознание.

* * *

 Они продирались сквозь заросли всю ночь. Вернее, продирался Кукиш, костеривший на чем свет стоит того, кто «придумал такой необходимый остров прятать за столь сложной стеной препятствий», и того, кто вообще затеял «кутерьму борьбы Зла с Добром за власть» – «власти им, видите ли, мало, не навластвовались окаянные!». Тэнгу летел высоко над верхушками стеблей, оглядывая окрестности (хотя, что там можно было среди ночи высмотреть, одного лишь ругающегося домового, и ничего больше), а малость оклемавшийся Рыжик благополучно качался в кармане у злыдня. Коту больше не хотелось никуда, даже назад, в Одинокую башню, и то не хотелось. Он мечтал лишь о том, чтобы закончились, наконец, эти бесконечные путешествия с опасностями, и наступило время блаженного покоя с миской молока и тарелкой рыбы.
 Ночной лес встретил путников удивительной тишиной и умиротворением. Ведьмам, бывает, тоже хочется спать; им и в голову не могло придти, что отыщется некий безумец, готовый ступить в их владения, да еще при неверном свете луны. Однако Кукишу деваться было некуда: сзади подпирали безголовые, а где-то, в неведомом пространстве, жили себе, не тужили кошки со своим императором Кисато (имя волшебнику заранее сообщил крылатый гном). Вот он и пошел напролом, не взирая на увещевания тэнгу о том, чтобы подождать до утра.
 Постепенно светало, хотя в густых зарослях само понятие рассвета стиралось начисто. Здесь до самого полудня царил сероватый сумрак, но даже при нем идти стало легче и веселее.
 – Добрались! – радостно прокричал сверху дозорный. – Шагов сто, не больше осталось!
 – Твоих или моих? – буркнул себе под нос Кукиш. Он явно устал. Да и понятно: мыслимое ли это дело, в три сотни лет от роду такие напасти переносить? – никаких сил не хватит. Но перспектива скорого окончания пути все же согрела душу, прибавила сил и немного отвлекла от созерцания одинаковых до безобразия бамбуковых стволов. Злыдень принялся строить планы переговоров с кошачьим правителем, в чьей хитрости он не сомневался ни единой секунды.
 – Ты только войско со мной отпусти, а там я тебе, чего хошь, наобещаю! – рассуждал волшебник сам с собой.
 – Здрасьте, приехали! – почти у самой опушки, где из-за поредевших зарослей пробивались утренние лучи, его поджидали две одетые в черное фигуры. – Вот вас только мне и не хватало.
 Ведьмы были вовсе не безобразные, а очень даже хорошенькие, две этаких молоденьких девчушки, лет по двадцать, с развевающимися смоляными кудрями, носиками кнопочкой и изящными овалами улыбающихся губ. Вот только глаза у них были скрыты узкими щелочками век, за которыми угадывались явно недобрый взгляд и намерения.
 – Девоньки, разойдемся миром, – предложил Кукиш, на всякий случай кладя ладонь на рукоять Меча Четырех Сторон Света. – Мы тут давеча и так натерпелись. А потом, вы ж такие симпатичные: жалко красоту-то портить.
 «Девоньки» молчали, и злыдень рискнул сделать шаг вперед. Две черные тени моментально взлетели на высоту человеческого роста, откуда нанесли удар лучами зеленого огня, сорвавшимися с распахнутых в сторону домового ладоней. Кукиш парировал выпад, поймав перекрестье молний голубой сталью меча. Клинок отбросил молнии их хозяйкам, опрокинув обеих навзничь.
 – Ну, вот, предупреждал же, давайте по-хорошему, – ухмыльнулся злыдень и зря: обе ведьмы снова порхнули ввысь, и атака повторилась. Результат оказался тем же, правда, теперь зеленые лучи пошли не одновременно, а один за другим, что только облегчило работу волшебника Одинокой башни. Третьего нападения не последовало; одна из очаровательных созданий вложила два пальца в рот и издала пронзительный свист, моментально разлетевшийся по всему лесу.
 – Ой-ой! – Кукиш покачал головой, не ожидая от свиста ничего хорошего. – Пора делать ноги!
 – Да что ты говоришь?! – подал из кармана голос потревоженный тряской Рыжик. – «Росич же никогда не отступает!». Или я вчера что-то не правильно понял?
 – Молчи язва! Это перед воинами отступать негоже, а перед бабами – самое оно. Энтих, когда куча собирается, только драпать и остается, да побыстрее. Иначе затопчут.
 И не ожидая, пока ведьмы опомнятся и дождутся помощи подружек, злыдень задал стрекача, уворачиваясь от летевших в спину зеленых молний. Лес кончился через пару десятков шагов. Они вырвались на опушку, но домовой продолжал мчаться вперед до тех пор, пока не рискнул оглянуться назад. Лучше бы он этого не делал – было бы не столь страшно – а так: сзади стремительно приближалась черная стая летящих преследовательниц.
 – Вот теперь, кажись, влипли основательно, – только и сказал домовой, занимая боевую стойку. Однако помощь пришла и довольно неожиданно. Прямо из росшей повсюду высокой травы встали вдруг десятки крупных, вооруженных луками и стрелами котов. Первый же залп разметал стаю в разные стороны, повернув ее назад, к зарослям спасительного бамбука.
 
3.

 Армия Хенрика выступила в указанном в послании направлении. Бравые гвардейцы маршировали, вздымая тучи пыли, под бодрые напевные марши по всем правилам воинского искусства. Впереди и позади войска гарцевали кавалерийские разъезды, за авангардом следовали гордость Аллемании – закованная в латы королевская конница, полки алебардщиков и лучников и два полка тяжелой пехоты. Завершала колонну отборная гвардия Хенрика. Сам король скакал вместе со своим отрядом, как простой всадник. И отличали его не царский венец, который остался в тронном зале дворца, не богатые золоченые доспехи – Хенрик был наряжен в привычный черный камзол, и не горделивая осанка. Рядом с венценосцем покачивался в седле знаменосец с алым стягом с вышитыми на нем черным аллеманским орлом и белыми буквами имени подруги хранителя границ государства, Великого волшебника Одинокой башни, Эллеи. Знаменосцем был брат Элизабет Кампф, кровавый же цвет штандарта как нельзя более подчеркивал мрачную тоску на лице властителя.
 «Ве-сёл-ка, Ве-сёл-ка» – бодро выбивали копыта королевского скакуна, сердце же всадника полнилось любовным дурманом. Память услужливо предлагала сцены встречи и прощания в Одинокой башне. Вместо запаха пыли Хенрик ощущал знакомый нежный кисловатый дурман. Так на дворцовой кухне пахли кадки с бродившим тестом, из которого, помнил он, в раннем детстве под неусыпным оком его матушки пеклись незабываемого вкуса пироги, и так пахли руки Весёлки. Вместо жара полуденного солнца король чувствовал пылающие прикосновения распаленных страстью объятий. Вместо полоскавшегося на ветру шелка знамени ему представлялся развевающийся шелк тронутых серебром русых волос. И все же, в самом центре влюбленного сердца, гнездился маленький червячок ревности, к тому, на ком Хенрик часто ловил нежный и заботливый взгляд возлюбленной; тот взгляд, что бесспорно должен был предназначаться лишь ему одному. Ревность подогревает любовь, ревность хранит ее и толкает на большие безрассудства, и именно она, ревность, в конце концов, убивает породившую ее любовь. Эдакий парадокс жизни, который судьба довольно часто подбрасывает влюбленным: стоит переусердствовать в ревности, – и светлого чувства как не бывало, однако стоит ревнивцу лишь на мгновение позабыть о позорной тени любви, как любимая тут же обманет вас с другим. По-настоящему любящий не может не ревновать, не ревнующий – не любит. И как тут отыскать ту тонкую и столь необходимую грань равновесия?!
 Пришпорив скакуна, король вырвался вперед, туда, где во главе войска не спеша, трусила лошадка престарелого маршала Извельда, друга и соратника Херберга, отца геройски погибшего когда-то у подножья Одинокой башни Дальберда.
 – Здесь указан наш дальнейший путь, – Хенрик протянул старику свернутый вчетверо лист пергамента. – Постарайся не отклоняться от него: у нас не так много времени.
 – Что это значит, ваше величество?
 – Это значит, что дальше армию поведешь ты!
 – А вы? Где будете вы, ваше величество?!
 – Что ты заладил: «Где? Где?»?! – король начал терять терпение. – Там, где это необходимо! Я догоню вас. Скоро догоню.
 Лошадь короля всхрапнула, закусив натянутые удила, и рванулась в сторону, стремительно удаляясь от движущейся колонны.
 – Охрану-то… Как же так, без охраны?! – только и всплеснул руками Извельд.

4.

 – Старичок! Эгей, старичок, ты слышишь меня?! Кончай дрыхнуть! Дело есть! – мяукающее шипение рыжего наглеца вырвало Кукиша из объятий полуночной дремы. К этому времени четвертый из отпущенных Дезом дней прошел впустую. Император Кисато принял гостя в своих роскошных апартаментах и даже выслушал его очень внимательно, качая в такт словам головой и непрестанно улыбаясь в усы, однако не ответил ни да, ни нет. Горячиться, тем более протестовать, не имело смысла. Любая магия, кроме кошачьей, на этом острове была бессильна, а сражаться одному против полчищ вооруженных кошек, каждая из которых ростом превосходила гнома, равнялось самоубийству. Оставалось уповать на разум и дело случая. Разум являл собой первый советник императора Барсёмон – отважный и суровый воин, не только не вымолвивший за всю беседу ни единого слова, но не пошевеливший и кончиком длинных густых усов. «Делом случая» могла оказаться дочь повелителя – прекрасная принцесса Мяото, которая сочувственно вздыхала, то и дело всплескивая руками, и особенно заинтересовалась героическим подвигом Рыжика, а еще более, внешним видом напыжившегося кота, то и дело выглядывавшего из кармана камзола. Однако этим все и закончилось. Император пообещал ответить на просьбу Великого волшебника только утром следующего дня, и это было еще достаточно быстро, ибо жизнь на далеком от событий внешнего мира острове текла размеренно и неторопливо.
 Кукиш был удручен. Он применил весь набор изысканных жестов, телодвижений и улыбок, подсказанных ему всезнайкой тэнгу. Он говорил просто и проникновенно, всячески подчеркивая мудрость и непогрешимость императора. Он, далекий от многих основ приличия, соблюл все правила сложнейшего дворцового этикета. И все же он остался ни с чем, пока ни с чем, но это пока грозило затянуться и перейти в окончательный вариант принятия царственной особой решения.
 Надеяться было не на что, и злыдень выпустил на разведку Рыжика, без лишней торговли пообещав коту любые блага в случае удачного завершения переговоров. Выпустил еще в лучах предзакатного солнца и уселся ждать его возвращения, беседуя с крылатым гномом. Потом усталость взяла свое, и оба незаметно задремали, а вот теперь любимец женщин будил волшебника своим противным мяуканьем.
 – Что? Что? Что тебе нужно?! – спросонья Кукиш восстановил нить событий не сразу.
 Зато Рыжик отпарировал тут же:
 – Скоре не мне, а тебе…
 – И чего?
 – А ничего. Просто я сделал все, что ты просил. Но не думай, пожалуйста, что сделал я это ради тебя. Отнюдь. Только ради моей госпожи. Надо признаться, что ты все же Великий волшебник, и никому, кроме тебя, не вызволить ее из плена.
 – Так что ты сделал? Чего добился? – не обращая внимания на непочтительные речи кота, настойчиво переспросил злыдень.
 – Всего-навсего того, что завтра утром император отправит свои полки под стены Даркнесса, отправит вместе с тобой.
 – Твоим словам можно доверять?
 – Ха, да принцесса без ума от меня, а отец во всем послушен капризам своей единственной дочери. Я же покорил ее сердце!
 – Подумать только! – съязвил Кукиш.
 – И подумай! Подумай, старичок! Парочка рассказов о геройских подвигах вперемешку с десятком комплиментов благодарной слушательнице. Затем смелый переход к любовным переливам: сонет, другой, пускай не собственного сочинения, а из тех, что так любит Эллея, но кто тут об этом знает; песенка под луной на незамысловатый, трогающий душу мотивчик; едва заметное, словно невзначай, прикосновение. И все – ее сердце открыто. Да если еще прикинуться сиротой, рассказать, как ты меня третировал все время нашего совместного проживания, – это вообще способно выбить слезу у любой мало-мальски приличной кошки! Короче, мы с ней едва смогли расстаться!
 – Да уж, – усмехнулся злыдень. – Что-что, а по части добиться женской любви да ласки – тут тебе мастерства не занимать! Значит, не зря я все же, как ты твердил, притащил тебя в этот забытый всеми мирок. Небось, когда назад перенесемся, еще не раз вспоминать будешь?
 – Вот что, старичок, – помялся Рыжик. – Ты уж прости, но мне как-то поднадоели твои вечные подвиги и твое неповторимое умение вляпываться в ужасные приключения и напасти. Я устал и хочу остаться здесь, на острове, в тишине и покое. Только ты уж там, без меня постарайся, спаси Эллею, непременно спаси! И извинись за меня, что не дождался встречи с нею… А еще, когда завтра император устранит на время завесу антимагии, чтобы переправить войско и дать тебе возможность покинуть его землю, сними с меня свои уменьшающие заклятия. Ладно? Хоть я и признаю духовное начало в любви, но и плотское уважаю тоже!
 – Ладно, – пожал плечами волшебник. – Подождем до завтра.
 А завтра все произошло так, как и предсказывал Рыжик. Бесконечно улыбавшийся император согласился отправить экспедиционный корпус во главе с Барсёмоном в неведомые дали Подземелья, на поиски ратной славы.
 – Мы не воевали несколько столетий, – сказал Кисато. – Так не пора ли проверить, не заржавели ли наши мечи в ножнах.
 – Да, господин, – только и промолвил военачальник кошачьей армии. Он был опытным царедворцем и быстро сообразил, откуда дует ветер. Тем более что в конце разговора император мягко и вкрадчиво произнес:
 – В знак дружбы и согласия, Кукиш-сан, у нас положено обмениваться подарками. Со своей стороны, я на мгновение нарушу защиту острова и, сняв магические преграды, позволю тебе и твоему летающему другу беспрепятственно покинуть наши владения.
 – О солнцеликий, я просто поражен широтой и щедростью твоей души; она не ведает пределов! Но что же, Кисато-сан, смогу дать тебе взамен я, недостойный твоего царственного гостеприимства?! – почтительно склонил голову злыдень, сильно подозревая, что за просьба последует за его словами.
 – Самую малость. Я разрешаю тебе оставить нам того маленького рыжего зверька, который так похож на моих подданных. Лицезрея его, я буду вспоминать твой визит в нашу страну. А, кроме того, он будет постоянным подтверждением того, что и в далеких краях живут существа, похожие на лучших представителей населения земли – кошек.
 – И снова, свет солнца, я поражен твоей мудростью и благожелательностью. Но дозволь спросить, как же твои воины поспеют в указанное место к сроку?
 Кисато хитро сощурил и без того узкие щелочки век:
 – Не задумывайся над тем, что выше твоего понимания. Не спрашивай о том, на что не получишь ответа. Не старайся разглядеть подвох там, где его нет. Иначе жизнь твоя превратится в череду сплошных терзаний души, и дни твои будут сочтены, а дорога к небытию ускорится. Скажу лишь, что я тоже не очень уж плохой волшебник.
 На том и расстались. Взявшись за рукоять Меча Четырех Сторон Света, Кукиш произнес слова, снимая с котенка Эллеи все ранее возложенные магические чары, но ни сам он, ни тем более спрятавшийся в рукаве камзола волшебника тэнгу, не увидели и не смогли оценить последствий желания Рыжика.
 – Будем надеяться, что ему действительно хорошо, – сказал на прощание крылатый гном, когда оба стояли перед воротами дворца Ямато. – Хотя я не понимаю, как это можно захотеть жить на чужбине. Ты не зайдешь к варлоку?
 – Зачем? – покачал головой Кукиш. – Все слова уже сказаны. Да и времени осталось только два с половиной дня. Так что прощай, друг тэнгу! А насчет чужбины ты прав: сколько бы ни прожил ты лет вдали от родной сторонки, а умирать тянет именно к ней.
 – Не прощай, а до свиданья, друг Кукиш!
 – Как скажешь…

5.

 У Вёселки волшебник Одинокой башни спросил только одно:
 – Мне тут еще надобно кое-чего до конца довести и самому с собой побыть немного. Хочешь, отправлю тебя к милому твоему, королю аллеманскому?
 – Так ты все ведал, батюшка? – девушка потупила глаза.
 – Эх, милая, в энтой башне половица и та без моего ведома не скрипнет. Так отправлять тебя, что ли?
 – Нет-нет, Великий волшебник! Перенеси меня лучше в лес Заповедный, к Лесославу-герою. Чую, ему я нужнее буду!
 – Будь, по-твоему. Только лес-то он уже покинул, по дороге к замку Тьмы войско его движется.
 – Значит туда, батюшка.
 Проследив за исчезновение Вёселки, Кукиш повернулся к двум охранявшим по приказу Хенрика девушку рыцарям:
 – Вам теперича туточки тожеть делать нечего. Исчез предмет заботы вашей. Так что отправляйтесь к повелителю своему. Ежели поторопитесь, то и догоните скоро. Кони-то ваши, поди, застоялись без дела, да и сами вы тоже, небось, по игрищам-забавам воинским стосковались. Ну да, скоро будет потеха, так потеха – на всех ее достанет, и память об ней надолго в сердцах людских сохранится!