Нар Дос - Смерть - перевод с армянского -38

Нар Дос - Смерть - перевод с армянского языка -38

                Базенян медленно повернулся к Еве, какое-то время странно смотрел на ее тонкую шею, затем сделал несколько шагов по направлению к ней, но резко свернул в сторону двери.
«Извините, я... я лучше уйду», — сказал он.
Ева вскочила и протянула к нему руки.
"Подождите..."
Базенян быстро повернулся.
Руки и голова Евы упали ему на плечи. И вот, наконец, случилось то ужасное, к чему её заносило силой бури... Внезапно она вздрогнула и вырвалась из объятий Базеняна. Словно в лихорадке, она взяла руку Базеняна и приблизила свое лицо так близко к его лицу, что тот почувствовал теплое дыхание Евы.
«Ты не умрешь», — прошептала Ева, с учащённым дыханием. Базенян снова попытался обнять ее, но она не позволила ему этого.
- Ты не умрешь... Скажи, нет.
- Я умру от счастья...
- Я не хочу... Скажи нет.
- Нет.
- Ты возьмешь меня с собой?
 - Ева.
— Скажи «да».
- Да.
Ева повернулась, прижалась спиной к груди Базеняна и прислонилась шеей к его плечу. Чудесная улыбка безграничного счастья разлилась на ее полуоткрытых губах и в полузакрытых глазах, которые смотрели в глаза Базеняна.

Базенян был наэлектризован. Он даже не заметил, как обнял Еву сзади за талию и, медленно наклонив ее голову вперед, крепко прижался губами к ее подбородку...
... Внезапно Ева вскрикнула и выскочила из его объятий с такой силой, что Базеняна отбросило на пару шагов. Она перестала дрожать и широко открытыми глазами посмотрела в глаза Базеняна. И она заметила там что-то незнакомое, что-то страшное, что, казалось, исключало у него все человеческое... Еве показалось, что в один миг на ее глазах совершилось чудо, страшное чудо, благодаря которому образованный человек вдруг опустился до уровня дикаря, благодаря которому природное существо превращается в зверя... С инстинктивным испугом она невольно отступила назад и чуть не закричала снова, потому что ей показалось, что этот зверь хочет напасть на нее, и если он нападет, то спасения не будет...
Он повернулся и выбежал из комнаты как сумасшедший.
Базенян пришел в себя и в страхе огляделся, как будто кто-то притаился в комнате, куда он вошел, и собирался внезапно выскочить и напасть на него. Затем он спокойно поправил галстук и вышел на улицу.
«Я поторопился... я поторопился...» — думал он машинально, надевая в передней пальто и резиновые ботики.
На улице, прямо у дверей, он встретил тикин Текле, которая возвращалась домой.
«А, Вы наконец-то пришли к нам», — радостно воскликнула она.
«Я ухожу, тикин», — ответил Базенян с улыбкой.
- Уходите?... Что Вы говорите?
— Ориорд слаба, я не стал ее беспокоить, к тому же мне непременно надо быть по делам в одном месте в два часа, а сейчас (Базенян посмотрел на часы) без четверти два.
- Ну, заходите, ладно? Скоро придет мой муж. Можете остаться с нами на ужин.
- Уверяю Вас, тикин, я не могу. Я не могу сейчас, ни при каких обстоятельствах. Я постараюсь прийти вечером, а если не смогу прийти вечером, то обязательно приду завтра. Я ещё буду здесь несколько дней.
Тикин Текла умоляла его прийти, говорила, что письмо, которое нужно доставить сыну, имеет для них большое значение, и с большой тревогой стала жаловаться на то, что они давно не получали от него известий.
Базенян еще раз пообещал, что обязательно приедет, и, попрощавшись с тикин Марутян, поспешно ушел.
«Я поторопился... Я поторопился», — повторял он про себя, думая о своем поведении с Евой.
Тикин Текла нашла дочку в ее комнате в очень странном состоянии. Ева сидела на стуле и, казалось, застыла на месте. Ее лицо было белым как полотно. В ее немигающих глазах все еще были видны следы ужаса. Ее грудь заметно поднималась и опускалась, как будто она пробежала большое расстояние и теперь едва могла отдышаться. Открывшаяся дверь вызвала у нее сильный приступ страха.

«Ева, что с тобой случилось?» - Вскрикнула мать от страха.
Ева посмотрела на мать полными слез глазами, некоторое время не могла ничего сказать, а потом ответила очень спокойным голосом.
- Не бойся, мама, ничего, просто мне вдруг стало плохо.

Ее спокойный голос успокоил мать. Однако мать поняла, что оставлять ее без серьезного лечения нельзя, что все это — следствие испуга перед разъяренными лошадьми экипажа, и в конце концов заставила девочку лечь. Ева молча послушалась мать и легла. Ей хотелось, чтобы мать поскорее оставила ее в покое, чтобы она могла привести в порядок свои мысли и чувства, которые внутри нее пребывали в полном хаосе.
Но даже после ухода матери Ева ещё долго-долго не могла прийти в себя. Событие, произошедшее там, в гостиной, своим завершением потрясло ее внутренний мир до глубины души. Все это было для нее настолько неожиданным, итог ее разговора с Базеняном был настолько далек от ее сознания, что она заподозрила, что все это, возможно, было чем-то вроде сна, а не настоящей реальностью. Это сомнение казалось ей тем более естественным, что реальность, которую она считала сном, несмотря на свою неожиданность, произошла так быстро, почти варварски. Даже сейчас ей казалось, что она чувствует тяжелое, ужасающе горячее дыхание Базеняна под своей челюстью... Она потерла рукой под челюстью и только тогда почувствовала, что там больно. Она встала, посмотрела в зеркало и увидела, что под ее подбородком, там, где коснулись губы Базеняна, все покраснело и даже сохранились следы его зубов. Однако больше всего Еву напугали глаза Базеняна, те прекрасные, задумчивые, грустные глаза, которые были у него раньше... Еве показалось, что вот так меняются глаза у собак, когда они впадают в бешенство...

У Евы было слишком высокое и непременно чистое представление о любви, особенно о ее собственной любви, чтобы она могла примириться с переменой, которую она заметила в глазах Базеняна, — переменой, которую всякий раз, когда она представляла себе, наводило на неё инстинктивную дрожь в всём теле...

Если она полюбила Базеняна, если она отдала ему свое чистое сердце, то причиной этого было только то, что она видела в Базеняне не человека из плоти и крови, а некое сверхъестественное существо, идеал, в котором не должно было быть места обычному человеку... Ева понимала, что, возможно, это было очень нелепое требование с ее стороны, может быть, такого человека быть не может на свете, потому что так быть не может, потому что человек, каким бы идеальным он ни казался в том или ином отношении, все равно остается человеком из плоти и крови, но в освящающем мире любви, который так же непознаваем, как и божественная сущность, в человеке, по мнению Евы, должно быть полностью уничтожено звериное и собачье, или по крайней мере, это звериное и собачье получит самое высокое, самое разумное выражение, подобающее существу, несущему в себе божественный образ.
В своей наивной невинности Ева верила в освящающую силу любви, и чем сильнее была эта вера, тем страшнее было разочарование. Она увидела, что современный цивилизованный человек, может быть, больше, чем в чем-либо другом, в любви такой же, как первобытный человек в своих самых грубых инстинктах...
Ева содрогнулась, кровь застыла в ее жилах, когда она подумала о том, как отвратителен и ужасен этот первобытный человек. Она скорее умрет, чем позволит этому дикарю оскорбить и осквернить святость, которую она несёт и лелеет в своем сердце во имя любви...
Но это были первые невыносимые минуты тяжелого впечатления, — минуты, когда мозг её работал под влиянием возбужденных нервов, работал, как сильно напряженная машина, и всегда в одном и том же направлении. Затем, когда она постепенно успокоилась и начала мыслить спокойно, она увидела, что её поведение действительно было очень странным, очень необычным. Базенян был её возлюбленным, её тоской, целыми днями она думала только о нем, она хотела только его, она даже готова была оставить родителей, оставить дом, всех и вся и пойти с ним, куда бы он его ни повел, — и после всего этого вдруг...

Ева закрыла лицо руками, будто рядом был кто-то, кто мог видеть ее стыд...
Базенян, вопреки обещанию, данному тикин Текле, не пришел ни в тот вечер, ни на следующий день. Прошло еще два дня, но он так и не появлялся. Это показалось супругам Марутян очень странным. Не найдя других причин для объяснения поведения своего друга, им ничего не оставалось, как признать, что Базенян действительно не находил времени навестить их.
«А может быть, он уже уехал?» — спросил Марутян у дочки.
- Когда он пришел на днях, что сказал? Когда он собирался уехать?
«Он сказал, что если не на следующий день, то на третий ему точно придется уехать», — совершенно спокойно ответила Ева.
«А мне он сказал, что останется здесь еще на несколько дней», — сказала Текла.
- Ждать. Третий день был вчера, так что он, наверное, уехал, — воскликнул Марутян.
— Я вообще ничего не понимаю. Иначе быть не может, он должен был придти к нам, чтобы принять обещанные нами деньги, поэтому он и не пришел. Допустим, я был невежлив с этой стороны, мне следовало сразу передать ему эти деньги. Но увы... Нет, это невозможно, вряд ли он уехал. Мне нужно сходить к нему самому. Письмо лежит у меня в кармане два дня. Я сам возьму деньги и отдам ему.

«Письмо», — в отчаянии пробормотала Текла.
- Хотелось бы, чтобы хотя бы это письмо дошло до моего Арменака, и мы получили бы от него ответ...
«Я сейчас же пойду к Базеняну», — решительно сказал Марутян, вставая.
- Ева, ты не хочешь пойти со мной?
- Нет, я не пойду.
- Давай пойдем, прогуляемся, что такого?
-  Нет, папа, я не могу.
«Ну, иди, прогуляйся», — сказала мать дочери.
- Поди подыши свежим воздухом. Ты уже несколько дней не выходила из дома.
- Ну и что?
«Поди погуляй, посмотри, на кого ты стала похожа», — сердито бросила Текла.
- Не пойму, что с тобой происходит за последнее время. Просто посмотри в зеркало, на кого ты стала похожа. Мне переживания за твоего брата недостаточно, ты еще мне будешь предоставлять неприятности.

Ева не отреагировала на упреки матери.
Тот факт, что Базенян обещал зайти после их последней встречи и не зашёл, а причиной может быть, что он уже уехал из Тифлиса, глубоко беспокоил Еву.

Ужас, охвативший ее при виде перемены, которую она заметила в глазах Базеняна, совершенно исчез, словно это был тяжелый сон, действие которого со временем прошло. Теперь Базенян снова предстал перед ней с непреодолимой притягательностью, как и прежде, теперь этот молодой человек был еще более желанным, может быть, потому, что у Евы не было никакой надежды когда-либо снова его увидеть. И в этом Ева взяла вину целиком на себя, по своей неопытности, под влиянием одного лишь момента она оттолкнула от себя молодого человека, которого любила и который любил ее, своим странным поведением она навсегда потеряла для себя любимого молодого человека, одновременно потеряв для него и себя. Ева представила себе, как удивился бы Базенян ее поведению, которое теперь оставалось для него непонятным. Базенян, конечно, был оскорблен, и именно поэтому он не пришел даже попрощаться с ней в последний раз.
Чем больше Ева думала об этом, тем более искреннее раскаяние терзало ее сердце. Иногда это раскаяние доходило до того, что она была готова упасть к ногам Базеняна и извиниться перед ним, если бы только она могла увидеть Базеняна еще раз.