К себе

Небеса молчат. Тихо проплывают и тают облака, словно пена моря на песке. Все куда-то спешат, устремляют свой взгляд лишь прямо, даже не замечают звон сброшенных оков поблизости и поднятые ввысь глаза. Небо так враждебно, но на деле мы просто забыли что такое свет, и оттого нам больно. Забыт тот свет, что кружился с нами тогда, когда брошенные по ветру листья казались нам прекрасным зрелищем. Забыт тот звук, что мы давно не слышим, а именно его отсутствие. В противовес ему стоит писк в ушах непривычный. Индивидуальность каждого выражается выбором духов, а когда-то считалось, что именно духом. Как собаки, узнаем что-то друг о друге, меняя мнение от запаха оппонента. И вот оковы сброшены. Никто не оборачивается на песнь звонаря, на детский смех колоколов. Красный клён ни для кого не новость, его листья топчут на асфальте. Робкая берёза никого не удивляет своим жёлтым одеянием, никто не смотрит на смущённую иву, что робко водит пальцем по водной глади озера. Спящий мотылёк в углу создаёт уюта больше, чем белый слепящий свет. Играют серые котята с пролетевшим листиком или сонной мухой, пока мама тешится на солнце и улавливает своим носиком запахи, что разносит ветер. Такая лёгкая пелена, но не так велик соблазн её снять за иллюзией комфорта. Шея забыла как вертеть головой, а глаза перестают моргать. Очень больно обнаружить, что за дурманом скрывается жизнь, скрывались краски, пение, ароматы. Вернее, скрывались мы сами от мира, заточенные в том, что мы называли мыслями. Но и те были не наши. Мы думали что это комфорт, что это было спокойствие, но это были намордники и цепи. Пути неисповедимые давно протоптаны и лишены травы, а судьбой называли план. Мы так доверчивы, что с удовольствием пьём ложь и кормим этим же детей. Они говорят - свобода. И мы свободно вертимся в заранее очерченном круге. Свободно наблюдаем за рыбками в аквариуме и выгуливаем собак на поводке. Держим кошек дома, крыс. А где мы сами? В той же самой клетке. А как же реки? Как же камни в естественной среде обитания, деревья? Мы так любим природу, что приручаем её. Но это хищение умерщвленных душ, ведь «мы так любим природу». Но ещё больше любим не искать её, а иметь поближе, под рукой. А ещё хвастаться - у кого более редкий и дорогой экземпляр. Не видно тех, кто растирает красные, затекшие кровью запястья и шеи. Не слышно тех, кто осмысленным шагом тянется к ручью. Они увидели отражение и ужаснулись, а потому, роняя слезы, идут туда, откуда эхом тянется шум ветра в соснах. Пока все бегут от себя, мы бежим скорей к самому себе, словно к давно потерянному другу.