Игра стихий. 4. Рождение Жар-птицы

Лиа стояла между ними — огонь и вода, два воплощённых элемента, два противоречивых желания, готовых разорвать её на части.

Рауэл был пламенем — ярким, жадным, пожирающим всё без остатка. Его янтарные глаза метали искры, волосы плясали в отблесках собственного жара. Воздух вокруг него дрожал, накаляясь, алые розы, сорвавшиеся с его пальцев, сгорали прежде, чем коснулись земли.

Сивальд был бездной — бескрайней, зовущей, манящей в забытьё. Ветер, насыщенный солью, развевал его светлые волосы, а вода у его ног клокотала, как если бы сама стихия пыталась дотянуться до него, раствориться в его прикосновении.

— Отдай её мне, — голос Рауэла напоминал потрескивание тлеющих углей. — Её сердце горит, и я единственный, кто способен выдержать этот жар.

Сивальд усмехнулся, поднимая руку. С его пальцев стекали капли воды — они падали на землю с беззвучной неумолимостью дождя.

— А мне не нужно её сердце, — его голос был мягче, но в нём скрывалась сила глубины. — Я сделаю её вечной. Огонь сгорает, но вода... вода остаётся.
С неба сорвался первый удар грома.

Стихии столкнулись.

Ветер завыл, клубы пара взметнулись в воздух, земля содрогнулась.
Рауэл выбросил вперёд руку, и огненный поток вспыхнул, рассекая пространство, жадный, ослепительный. Вода ответила взрывом ледяных брызг, разрывающих воздух. Огонь шипел, пытаясь поглотить влагу, волны кипели, но не сдавались.

Лиа стояла в центре этого хаоса, ощущая, как её желание способно склонить чашу весов в любую сторону.
Грубая, необузданная страсть или глубокое, всепоглощающее погружение?
Но что, если…
Что, если она не захочет выбирать?

Она рассмеялась. Свободно, звонко, с вызовом.
Рауэл и Сивальд замерли.

— Ах, мальчики... — Лиа сделала шаг вперёд, позволяя огню и воде коснуться себя. Жар пронзил её кожу, ледяные капли растеклись по запястьям. Она улыбнулась, запрокинув голову. — Вы оба хотите владеть мной. Но знаете что?

Она расправила плечи, её губы тронула ленивая, дразнящая улыбка.
— Я принадлежу только себе.

Что-то вспыхнуло в её груди — не просто огонь, не просто вода, а нечто большее.
Лиа чувствовала, как меняется, как её тело становится лёгким, тёплым и прохладным одновременно. Вены пульсировали раскалённым янтарём, воздух трещал вокруг неё, будто сама природа затаила дыхание.

Рауэл шагнул ближе, его пальцы скользнули по её щеке, и в этот миг пламя внутри взметнулось выше, ломая привычные границы.

Кожа перестала быть кожей — она превратилась в тончайший пергамент, на котором огонь выписывал узоры. Кости звенели, превращаясь в гибкие золотые прутья. Волосы рассыпались в алые перья, сотканные из солнечного света.

Сивальд отступил, его водная гладь вздрогнула, и в глазах мелькнул страх.
Рауэл протянул руку.

— Лиа…

Она посмотрела на него с лёгкой, почти печальной улыбкой.

— Ты хотел пламя, но не думал, что оно может вырваться, не так ли?
Сивальд наблюдал за ней, молчаливый, внимательный, но не попытался остановить.
Она обвела их взглядом. Её сердце больше не металось между стихиями. Оно пело новую, древнюю песнь — песнь свободы.
— Спасибо за этот урок, — произнесла она. — Но я выбираю себя.

Она шагнула в пустоту — и полетела.

Сначала пришёл страх. Её новые крылья, такие лёгкие, казались ненадёжными. Ветер подхватил её, но в первые мгновения Лиа не была уверена, сможет ли удержаться. Ощущение невесомости было пугающим, мышцы спины сводило от непривычного напряжения. Её сердце колотилось, будто всё ещё не верило, что она способна летать.

Но с каждым взмахом она чувствовала себя всё увереннее. Ветер становился союзником, подхватывал её, вёл вверх, выше, к звёздам. Крылья слушались её инстинктов, словно всегда были частью её существа.

Огонь не сжигал её, он пел. Пел песнь, которую она всегда знала, но никогда не слышала.
Небо разверзлось, принимая её. Мир внизу растворился в вихре искр, жаркого ветра, бесконечной, пьянящей свободы.

Она была вспышкой, крылатой тайной, новым дыханием мира.

Она была жар-птицей.

Крылья распахнулись, оставляя за собой огненный след, что не сжигал, но освещал путь.

Где-то внизу остались двое. Один поднял голову, другой сжал кулаки. Кто из них позовёт её? Кто решит, что знает, кем она была?

Но теперь это не имело значения.
Она принадлежала не им.
Только себе.
А впереди была лишь свобода.