Тайна соболёвского болота Зымныки. Окруженцы

               
   Болото с местным названием Зымныки находилось между деревней Соболи и хуторами деревни Михалки, что в Березовском районе. Сейчас мелиорировано. Во время Великой Отечественной войны на этом болоте разыгралась трагедия с человеческими жертвами. Немецкими карателями и их прислужниками была расстреляна группа окруженцев. Окруженцы- это военнослужащие Красной Армии по разным причинам оказавшиеся на временно оккупированной территории СССР в начале войны с гитлеровской Германией. Многие из них стали на путь борьбы с фашистской навалой и ушли в партизанские отряды.

   «Вот, что, спасибо вам Борис Михайлович и вашей семье за всё то, что вы сделали для меня. Главное, что вы меня поставили на ноги, приютили, одели и дали на время крышу над головой. А сейчас не буду вас и вашу семью подводить, покину ваш дом, возможно может когда и зайду, куском хлеба поделитесь. Если будут спрашивать, а это обязательно будет, не таитесь, ведь все равно знают, что у вас жил, скажите ушел, больше не видели.  Куда ушел не знаете, вроде двинулся на родину, в Россию, об этом говорил не раз, тосковал по своим» - такими словами, в конце весны 1942 года, прощался бывший солдат Красной Армии покидая хутор деда Бориса, расположенный на Михалковских хуторах.
Удобно был расположен хутор дедушки Бориса. С трёх сторон был лес, с западной стороны поле. На краю этого леса, по программе комасации, польского правительства в тридцатых годах прошлого века, дедушка Борис с женой Зосей и сыном Николаем, недавно женившимся, купили надел. До этого со своей семьёй проживали в деревне Михалки. Это был один из тридцати Михалковских хуторов между деревнями Михалки и Соболи где обустроилась семья на хуторе.

   Поставили небольшой дом в виде буквы «Г». В малом крыле был вход в дом, сени и кладовая, в большом крыле были кухня, небольшой зал и спальня. Одно окно зала выходило во двор, второе выходило на запад, рядом была дверь, ведущая в сад и погреб. Два окна спальни выходили на юг, на молодой лес. С окна кухни был виден небольшой огород, в саду стояло несколько пчелиных ульев. Ближе к лесу стоял сарай, в котором находилась сельская живность, корова, лошадь, свинья, куры. Это все сторожила собака, спускаемая на ночь на длинную проволоку, лежащую на земле.               

   После жизни в беженцах, в Первую Мировую войну, для них и многих других жителей деревни казалось, что жизнь стала налаживаться. Правда, была совсем непривычная жизнь на хуторе, отличная от жизни в деревне, нет рядом соседской хаты. Но угнетала другая власть, другие порядки, другой -панский язык. Вскоре приход Красной Армии освободил крестьян от польских порядков, снова смена власти, но эти события прошли как бы стороной. Хутор. Стали налаживать жизнь уже при новой, советской власти. Появились вместо гмины –сельсовет, повета -район, воеводства -область и вместо Речи Посполитой- новое государство БССР.               


   Прошло почти два года, а в то знойное лето 1941 года жители с тревогой ожидали страшных событий. События не заставили себя ждать. Громкими звуками бомбовых разрывов заявило себя воскресенье 22 июня. В небе появились самолеты, и они горели в небе, советские, или немецкие, хуторяне не знали. Со страхом прислушивались уже к грохоту орудий и бомбовым взрывам на шоссе Кобрин –Берёза, недалеко был хутор.               

  Одного дня, над хутором, почти касаясь верхушек деревьев, в сторону деревни Шлях-Пуща и Борки, падал краснозвездный самолёт оставляя в небе после себя полосу черного дыма. Из него был виден спускающийся на парашюте человек. Грохот взорвавшегося, не очень далеко от хутора, самолёта был слышан как какое -то предзнаменование страшной беды.               

  Валилась с рук работа, которой на земле невпроворот, угнетала неизвестность. Война. Которая уже на их веку? Какая власть будет, ведь от немцев почти двадцать лет тому назад уезжали в беженцы, в далёкую Россию, где нашли приют.               
Прошло несколько томительных дней разбавляемых сельским трудом. Поздно в доме ужинали, ложились спать, не зажигая лампу, правда день то был длинный, а ночь короткая, а сколько той летней ночи в деревне. В одну из ночей во дворе громко стала лаять собака. Затем стихла. А в окно, выходящее в сад, кто-то робко постучал и за окном прозвучал тихий голос: -Хозяин, пусти в дом.               


  Долго в доме была тишина, собрались тревожно в зале жильцы до следующего стука. Зажгли керосиновый фонарь, и дедушка Борис открыл дверь, ведущую в сад. В комнату зашел небритый, в грязной белой рубашке, более черной, чем белая, в синих галифе, и с ногами обмотанными грязными тряпками, измученный мужчина с палкой в руках. Осмотревшись, со стоном сел на табуретку, стоящую у дверей. За окном снова залаял собака, в доме наступила тишина, кого там ещё несёт, но вскоре затихло всё на улице. Сложным был вечер. Оказалось, что у этого мужчины были раны на ногах. Вскоре этого мужчину, назвавшимся военным, начали лечить, благо у дедушки были пчелы, а бабушка Зося была не только искусным поваром, а ещё и могла оказывать первую помощь и лечением медом, и травами. К фельдшеру Коту, в деревню Лесковичи, решили не обращаться. Для начала с печи достали чугунок с теплой водой, всегда на ночь он ставился в печь, а печи в деревне топились и летом, готовилась пища и корм для домашних животных, газа в домах не знали, и бабушка Зося взялась за ноги раненого.               

  Этот солдат объяснил свою причину появления тем, что был ранен в бою и смог уцелеть от наступающих немецких войск просидев в болоте за кустом целый день до вечера и пробираясь ночью от шоссе, добрался на этот хутор в надежде, что ему окажут помощь. Спрятали его в сарае договорившись, что ему не надо выходить во двор, не курить, а тем более, что и курева на этом хуторе не было, ни дедушка Борис, ни дядя Николай не курили. Прятали его как могли, старались не сообщать о постояльце. Несла в сарай бабушка Зося в одном ведре кормить животину, а в другом ведре скромную сельскую еду для бойца и оказывала там разные процедуры с больными ногами солдата.               


  Прошло некоторое время и вышел солдат на свежий воздух. Стал оказывать и разную посильную помощь в хозяйстве. Окреп на деревенских харчах боец и одежду ему справили, а синие галифе попросил не выбрасывать. Косьба, сгребание сена, уборка картошки, заготовка дров, да и многое чего, пусть и не очень умелые руки, но помощь. Спал по- прежнему в сарае, в дом не шёл, тёплые были ночи на сеновале. Старались хуторяне, особенно мужчины, не встречаться с соседями по хуторам, тем более, что затихли хутора, каждый сидел дома.
Как не прятали бойца, вскоре к ним пожаловали местные полицейские, задержали и приказали солдату явиться в немецкую комендатуру, в соседней деревне Сигневичи.

  Всё население, проживающее на территориях, которые были под немецкой оккупацией, должны были взяты на учет и зарегистрированы в местных комендатурах, а здесь бывшие солдаты Красной Армии. Не издевались поначалу полицаи, со смехом повели, попрощался боец, не ведал, вернётся сюда ещё или нет.
Через полторы или две недели вернулся обратно, заросший, исхудавший и с приказом находится там, где и был, оказывать помощь по хозяйству. Он ещё рассказал, что на нескольких хуторах тихо сидели такие как он и, что их было девять солдат -окруженцев. Через какое-то время стали эти ребята встречаться, искали и заводили знакомства с местными ребятами, даже стали ходить на местные танцы по ближайшим деревням. Различие от деревенских было только тем, что разговор их отличался от местного диалекта, он был русским. Взрослые мужики их очень понимали, ведь практически прошли всё в беженцах и язык, и обычаи, ведь в первую мировую войну семьи были вывезены в разные районы России и уже «вожжи» от «лейцы», «лопату» от «рыдля» - отличали.               

  Стали собираться эти ребята и на разных хуторах, порой даже окруженец и не ночевал на хуторе. Иногда пропадали с хуторов и другие окруженцы. Где находились, чем занимались не делились. По какой-то причине погиб один окруженец.               


  Весной 1942 года, через местного старосту, вскоре поступила команда явиться окруженцам в немецкую комендатуру, в деревню Сигневичи, для отправки на работу в Германию. Из этих окруженцев двое ушли в комендатуру, остальные ушли с домов в лес. Несколько раз, вечером, заходил наш окруженец на хутор за продуктами, уже и винтовка висела на плече, а его товарищи стояли у леса, и у всех было оружие. Заходил этот окруженец через сад, удобно, ведь во дворе была собака, а голос ночного собаки далеко разноситься по ночи, да особо она и не подавала голос, признавала за своего, за эти несколько месяцев жизни на хуторе. Как мой отец говорил, что очень было похоже, что эти ребята могли быть раньше с одной группы, ведь и на хуторах они появились в один день, а в немецкую полицию служить и в Германию ехать из этой группы никто не пошёл.

  По ночам было довольно холодно и наш окруженец попросил у дяди Николая теплую куртку, пошитую с домотканого сукна, тем более, что они были они почти одинакового роста. Несколько раз на хутор являлась полиция, допрашивали где их постоялец. Ещё не свирепствовала полиция с местными, все это будет впереди. Только прошли слухи о расстреле евреев на Бронной Горе, коммунистов в городе Берёза.               


   Вскоре на хутор пришла весть, что между хуторами деревни Михалки и деревней Соболи, на болоте «Зымныки», на грудке, среди берёзовых кустов, произошёл бой и окруженцы были убиты местной полицией, и немецкими солдатами с пулемётами. А произошло это так, что одного дня, вокруг грудка, где размещались окруженцы, загрохотали пулеметные очереди, были слышны и винтовочные выстрелы. Обосновались ранее там эти окруженцы и прятались днём, но не определились точно с местом базирования, да и опыта то не было, ошиблись, не учли, что с ближних деревень некоторые местные ушли служить в немецкую полицию. Правда их немного было, но были, а в деревне Сигневичи была комендатура. Похоже, что выдал их место кто-то с местных.               

  Здесь окруженцы приняли свой последний бой, отстреливались, но силы были не равны. Жаркий был бой.  Местные хуторяне говорили, что пули летали и возле хуторов. Вскоре все стихло, раздалось потом два или три винтовочных выстрела и в деревню, с этого места, потянулись полицаи и немцы. Были раненные или убитые среди полицаев или немцев, неизвестно.                Когда на хутор пришла эта весть, в это время там была моя мама, и она решила вместе с женой дяди пойти посмотреть на эту расправу, куртка в семье не давала покоя, они боялись, что по ней будут опознаны её хозяева и они как лица, оказывающие помощь окруженцам, могут быть наказаны немецкой властью. Побывали они на этом месте расстрела, все было разбито пулеметами и опознать, и определить во что одеты погибшие, было невозможно, в золе костра были несгоревшие разные вещи, одеяла, фрагменты одежды, разбитая посуда и раскидан небольшой шалаш с веток, и укрытый сухой травой. Мама потом рассказывала, что такого, что было сотворено с этими несчастными, видеть никогда не приходилось. Как и где, и кем были похоронены эти окруженцы не известно, как и не известны их имена и фамилии.               

  Не прошло и пары недель, как почти на этом месте, снова зазвучали выстрелы. Сделали полицаи засаду недалеко от этого грудка, видимо предполагали и следили, что будут здесь те, кого заинтересует это место, и произошедшие события, ведь знали, что убили четверых, а где ещё двое с этой группы окруженцев. Вскоре и перехватили полицаи двух окруженцев, которые перемещались между деревней Соболи, и хуторами деревни Михалки с восточного направления района, которая тогда уже считалась партизанской зоной.  Ведь в те времена уже шло объединение небольших отрядов и групп, которое и приводило к созданию больших партизанских формирований. Почему они проходили, да ещё и днём, почти по открытой местности, неизвестно, ведь рядом был лес. Предложено им было сложить оружие, но они не сдались без боя, долго звучали там выстрелы.


  Как рассказывала одна хуторянка, жившая недалеко от этого места боя, что несколько пуль во время этого боя попали в её дом, а этот дом, со следами пуль, сохранился в деревне до сего времени. Похоронены они были там, где приняли свой неравный и последний бой. Долго стоял крестик на их могиле, ухаживать было некому. А хозяйку этого ближайшего хутора немецкая полиция заставила переселиться в деревню Соболи, пригрозили, что за возможную связь с партизанами дом будет сожжён, как был сожжён один из Михалковских хуторов на Буде за подозрение в связи с окруженцами, которых немцы уже считали партизанами, а хозяин был арестован и находился в тюрьме города Берёза. С таких угроз начинала полиция наведение немецкого порядка, а вскоре заполыхают многие хаты и деревни района от рук немецких СС и их пособников –полицаев, а многие их жители будут зверски убиты.
 
  Вполне вероятно, что эти двое, из шести окруженцев, находившихся на хуторах деревни Михалки, побывали в партизанском отряде и могли идти за своими товарищами, и попали в засаду, не зная о том, что их товарищи уже были убиты, поэтому и передвигались полями по направлению к грудку. Проживая на болоте, все эти окруженцы наверняка уже знали, что в районе началось активное партизанское движение, охватившее на первое время некоторые лесные районы области.               
В послевоенное время, в этих местах прошла мелиорация, вспаханы бывшие болота и места захоронения, и грудок, а эти места захоронения сейчас точно определить уже невозможно.               

  Пусть мой рассказ послужит памятником им неизвестным и не сдавшимися врагу, а давшими бой фашистам-  Вечная им память!  Это ещё один из эпизодов геноцида и сопротивлению фашистскому режиму в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 г. и 80 -летие Победы в которой, мы отмечаем 9 мая.