Опыт плутовского рассказа

Опыт плутовского рассказа
Это произошло года два назад, в день российской военной разведки. В автобусе, идущему по маршруту из Вэ. в Вэ. на сиденье под номером 20 ехал начинающий литератор и самую малость жулье, некто Свирбитский. За день до этого, 4-ого ноября, сидючи у себя дома, он посмотрел лекцию одной литературной личности, вся суть которой, как, впрочем, и суть всех остальных лекций данной литературной личности, сводилась к одному из двух возможных тезисов: либо Потугин из «Дыма» озвучивает мысли Тургенева и, следовательно, автор стихотворения в прозе о великом русском желает нашей стране провалиться к чертям, либо плюс минус все российские писатели, которые хоть что ни будь представляли собой в литературном отношении, хотели бы жить в Америке, да не срослось. Это, мол, видно и в Хулио Хурините, и в Бендере, Штирлиц – это вообще паровозик, в смысле, Бендер, который смог, Горький, тот тоже написал «Мать» в Америке, а Маяковскому она (Америка) нравилась, но из-за невозможности ее принятия в связи с советской реальностью, бедные американские рабочие у него в творчестве топились в Гудзоне. Сложно представить себе, но в то время никакого иностранного влияния в подобных речах отчего-то никто не усматривал, а агентства – и подавно.
Эта же лекция, повествовавшая о таком явлении в литературе, как «Плутовской роман», собрала royal flush: здесь тебе и Тургенев-Потугин, и хорошая Америка и был, до кучи, некто "Вован де Морт", скупо говоря о котором лектор умолкал и многозначительно двигал лицом, мол де, сами все понимаете, ВСЖ. Но начинающему литератору надо же было с чего ни будь да начинать, черпать где ни то мысли да вдохновение, а на безрыбье, как говорится, и рак сами знаете. К тому же, с точки зрения именно повествования – манеры подачи, обращения к публике и т.п. говоривший, надо признать, был и правда не плох.
И вот, проснувшись на автовокзале, Свирбитский припомнил эту лекцию, чутка вдохновился ею и стал думать о том, как он сейчас приедет, как сядет за титульный ворд и как застучит капелью по клавишам... Была только одна загвоздка – про что писать? Как известно, даже держа в голове готовый план книги, писать практически не получается. Нет, когда ты думаешь о том, что напишешь, то тогда да, в голову ворохом лезут разные мысли, приходят умные слова и фразы, но вот как только садишься за комп и осматриваешь святящийся чистый лист, так от чего-то не можешь схватить ни одной думки. А тут у него еще и цели нет! Что писать? Непонятно... Вот тут-то на помощь и пришел рак.
«Ну конечно же!» –– Подумал Свирбитский. –– «Что ни будь плутовское и напишу! Легкое и непринужденное». Обрадовавшись, он уже начал было приноравливаться к пальцу, чтобы, естественно, высасывать из него сюжет, когда, привставши размять спину, он вдруг заметил впереди слева неприметный серый пакетик, лежащий под одним из пустых сидений. Пакетик был явно чем-то отягощен. Хозяина у пакетика не предвиделось.
Надо сказать, бессовестным и прожженным вором Свирбитский никогда не был. Даром что автор назвал его жульем. Нет, на деле же он был тихий таскун от случая к случаю. Как-то раз все в том же автобусе он умыкнул содержимое небольшой картонной коробки, оставленной впопыхах покидавшей машину семьей (отец, мать и дети выходили в месте, непредусмотренном для остановок – на одной из дорожных развилок, где были лишь белые от снега поля да черные декабрьские деревья). Тогда он подсел на место с коробкой, открыл ее, увидел внутри пакеты с пышками и не без удовольствия перегрузил их к себе. Правда, в последствии выяснилось, что начинки в тех слойках был мизер, да и тот – соленый творог, но на безрыбье, как говорится, сами знаете.
И вот впереди снова замаячила халява. Свирбитский хотел было уже подняться и тихой сапой присесть к пакету, когда о десную от заветного сиденья заметил рыжеволосую женщину, сидевшую на месте с поручнем. Беличьи ее глазенки фактически беспрерывно были направлены на него – он убедился в этом, наблюдая за ней и периодически делая в наблюдениях перерывы. «У-у, шельма старая» –– Зло подумал Свирбитский, но на место все-таки решил не садиться. Мало ли, что оно выйдет?
Тут ему пришла в голову мысль, как бы пытавшаяся его купить. Дескать отличный сюжет, как раз как по заказу. На роман, конечно, он не дотягивает, однако для рассказа безусловно сгодиться. К тому же в отличии от плутовского романа, о плутовском рассказе Свирбитский еще не слыхал. Ну а раз уж даже он, подписанный на Аню-bookspase, «Books Around Me» и Армешу с Федором о нем не слыхал, то значит он точно в шаге от литературного открытия, масштабов и важности, наверняка, невероятных. И его, Свирбитского, вполне бы устроило, если бы он мог написать о себе в автобусе, мол де сидит он, затем замечает пакет, ужом подходит к нему, незаметно проверяет и после, довольный тем, как ловко обставил он эту попутчицу, в лучших традициях Дэнчика из «Павлика-наркомана», уезжает в закат на Феррари. А настоящий пакет, да и черт с ним. «Да кого я обманываю?!».
Нет, такой вариант его удовлетворить никак не мог. Во-первых, читатель не дурак, может почувствовать в тексте неправду. Еще небось и подумает: «Да ты, наверно, сесть туда забоялся, вот теперь и чешешь нам тут. Знаем мы таких, на Феррари». Во-вторых, серьезно страдало его любопытство. А если там что ни будь ценное?! И чтобы он, Свирбитский, это ценное и не забрал? Не-ет, такого не будет. Но и тетка эта никуда не девается. Наоборот, в автобус зашло еще несколько пассажиров.
Тогда Свирбитский начал думать о том, что в крайнем случае можно написать, что он подошел, так как не трус (это важно. В рассказе надо будет как ни будь это выделить, но только ненавязчиво, чтоб никто не просек), незаметно открыл пакет и тут выяснилось, что внутри мусор. Этой неудачей читателя можно было бы и усыпить, однако при таком случае теряется весь флер плутовского рассказа. «Какой же тут Хулио Хуренито? Нет, так не пойдет».
Между тем в автобус вошла контролер. Она пересчитала пассажиров, пожелала всем счастливого пути и дала отмашку водителю. Тот завел мотор, и они, выехав за КПП, стали наворачивать круги по городу. По улицам слонялись люди, закутанные в шарфы (в тот год в ноябре нежданно-негаданно выпал снег), на перекрестках загорались и гасли трехглазые светофоры. Свирбитский страдал. Весь выезд из города он сверлил взглядом ненавистную тетку, но, когда они проезжали водохранилище, она, видимо прельщенная красотой игры бледного солнца на темно-синей воде, пересела на два места вперед и прилипла к окошку. Тут-то на душе у Свирбитского началось цветение. Они проезжали пригород, тянущийся с двух сторон от дороги. Сам город остался далеко позади. Здесь что ни дом были все больше кафе да гостиницы, а после, в месте разлива и разгула реки, так и вовсе пошла гранд-гостиница с забором, толщиной в два кирпича и венчаного стеклянными шариками, закрывавшими лампочки от непогоды. Гранд-гостиница эта стояла бок о бок с какой-то казачьей сранью. Ну, знаете, вот эти вот глечики и прочая дурь.
Проехали пригород. За окном замелькали деревья. Их тени накрыли и затемнили салон. «Ну, брат, самое время садиться» –– Подумал Свирбитский и чисто для острастки в последний раз глянул вокруг себя. «Дьявол!». Справа сзади на одном месте плечом к плечу устроились трое. Помятые лица, солдатские пальто. Курсанты. Говорят промеж себя, да на него все поглядывают. Нет, может, конечно, может и не на него, но ему-то виднее. «Ясен хрен на меня, больше ведь не на что!». Злой, раззадоренный неудачей, Свирбитский уселся поглубже в кресло. Здесь ему пришла в голову новая мысль – мозг, как мог, старался купить его. «А можно ведь написать, что я посмотрел, а там мусор, а потом написать, что, так он написал, когда приехал, а на деле усмехнулся и посмотрел, и нашел там всякое». На этой мысли Свирбитский почувствовал небывалую власть над читателем. «Этих дураков чем хочешь, тем и дури! Я бы...». Курсанты встали со своих мест и расселись двое справа, каждый на отдельное сидение, а один сел за Свирбитским, слева. Получался такой перекрестный огонь из глаз, каждый, в теории, мог смотреть на него, якобы смотря друг на друга. «Вот шельмы!».
Свирбитский загрустил. Контраст былого могущества и реальной жизни нестерпимо бил по самолюбию. Теперь эти трое в любом случае посмотрят, посмотрит он или нет. «Ну, не очень-то и хотелось» –– Подумал Свирбитский, отворачиваясь к окну. А за окном был начальный перекресток города Вэ., повернув на котором, автобус оказывался на автовокзал. Времени на маневры становилось все меньше. «А-а-а!».
Он встал, поднял ранец и, нервно пройдя до того места, где лежал пакет, сел на него, типа просто подойдя поближе к выходу. «Была-не была!». Юркнув под сидение, Свирбитский раскрыл пакет. В пакете был мусор: пустая бутылка и пара салфеток. «Ну ведь так и знал, блин!». Разбитый, опустошенный, зря проживший весь день, он откинулся в кресле и скучающим взором окинул задние ряды. Куранты вставали со своих мест. На него им было глубоко по боку.
Сверх меры расстроенный, Свирбитский вывалился из автобуса, забрал багаж, вызвал такси и, подумав о дожидавшихся его котлетках, поехал в общагу. Всю дорогу мозг его пытался составить разные компиляции, состряпать приятный ему рассказ из всех тех идей, что его уже посетили, но вот писательский настрой у него точно бы выветрился. «Ну уж нет, нечего грустить! Они только того и хотят, чтоб я не смог зарабатывать на своих книгах, оттого такие лекции, сбивающие с нужного пути и записывают. Напишу про что ни будь другое, отвлеченное».
Такси Свирбитский покинул с твердой уверенностью что ни будь написать. Он вынул две свои сумки из багажника и от «Пятерочки» почапал к проходной. Впереди была пустая дорога, едва ступив на которую, ему пришлось остановиться, чтобы не попасть под колеса серой машине, свернувшей сюда за секунду до этого. Мысленно, конечно, досталось водителю. «У-у, черт патлатый. С такой-то рожей только бы и кататься поперек людей!». Водитель был староват, имел глаза, цвета своей машины, короткие седые волосы, морщинист. Свирбитский же ступал мимо отечественных красот – ямы в асфальте, лужицы, серый, неубранный, начавши подтаивать снег и холодивший пятерни ветер.
Он прошел проходную, на выходе из которой его неожиданно осенило. «А ведь можно написать, как я посмотрел в пакет, увидел там мусор и пошел расстроенный. Сюда, получается, можно вписать весь мой путь до общаги. Не плутовской рассказ, конечно, но тоже сойдет. Сюжет, опять же, не надо выдумывать». Только он об этом подумал, как сразу же начал смотреть вокруг, по пути стараясь облечь все, что увидит, в литературную форму. Первые шагов десять выходило даже весьма поэтично, однако вскоре на камень нашла коса: остановившись передохнуть и опустив сумки на носки, он вдруг увидел троицу, стоявшую у входа в ближайшую из общаг. Может, они вышли покурить, а может ждали кого-то, неважно. Важно то, что один из них стоял к Свирбитскому спиной, был высок и имел лишний вес. «А вот стоят трое без шапок. Один жирный, в черном, с загривком, как жопа у скунса... Ой. Так, нет, этого не надо, этого в печать не возьмут, да и в интернете еще не ясно, как примут. Он сейчас соевый».
Свирбитский обозлился на себя, на этого жирного с загривком, потом опять на себя за то, что забыл описывать действительность и в этом забытии успел прошагать шагов пятнадцать. Он сделал было попытку вернуться обратно в колею повествования на повороте, однако выйдя из-за угла он увидел, как на узком тротуарчике на него, держа руки в карманах и тем самым занимая места больше, чем Свирбитскому бы хотелось, шел иностранный студент. «Еще этот негр... Ой. Теперь точно никуда не возьмут! Ска, обидно. Стараешься тут, стараешься, а тут – этот».
Уставший и окончательно обозлившийся, Свирбитский затащил сумки на четвертый этаж, кое как разобрал их и решил хотя бы поесть, но тут обнаружил, что котлетки пропали. С непередаваемой ненавистью посмотрел он на соседа, как и всегда сидевшего на табуретке возле компа, поджав под себя ноги так, что на сидушке стояли пятки. «Удолбище, лицо утиное! Еще и котлетки сожрал!». В связи с окончательной непечатностью намечавшегося рассказа, сосед был записан в пидоры и Свирбитский, вынув новые котлеты из морозилки, пошел за хлебом, уже не стремясь описывать действительность. От сумок он вспотел и шумно дышал, жопа-скунс была все на том же месте, негра не было. На обратном пути Свирбитскому встретился водитель машины, которую он пропустил. Он узнал его по лицу и в который раз кивнул сам себе, что молчание – золото. Мужик был за два метра и, невзирая на возраст, на массе. На хорошей такой на массе.
По возвращении, хлеб был убран в холодильную камеру. Написание плутовского рассказа было отложено на неопределенный срок, может быть навсегда. До конца дня Свирбитский провалялся на кровати, вздыхая и охая, сетуя на усталость.
В последствии (буквально через пару минут) котлетки были все-таки обнаружены: как оказалось, перед отъездом он оставил их в кастрюле, а не на тарелке. Однако из пидоров сосед так и не был выписан – он уже давно накрепко вписал себя туда игрой в ноутбук до двух часов ночи, при которой всячески препятствовал гасить Свирбитскому свет. К тому же, этот рассказ все равно не для публикации, да и вообще бе.