Страшный С

Зима. Вся округа засыпана снегом, начиная леском и заканчивая деревней. Но любоваться снегами некогда – у нас тут война. Я, с автоматом, в зелено-коричневом маскхалате и беспалых перчатках ползу на холм, утопая в сугробах. Забрался, прилег, затем приподнялся на руке и вытянул шею. Смотрю – подомной горит в бочке костер. У костра трое. Нет, четверо. Двое сидят, двое стоят. Дальше, за ними деревья, опушенные снегом и инеем как в советских мультфильмах, хоть белый цвет и превалирует. Бочка синего цвета.
Потянулся к поясу – у меня там гранаты. От сего действия сбоку в снегу сразу же появились глубокие борозды. Достал две гранаты, маленькие, каждая чуть больше камушка. Левой рукой передвинул вперед лежащий у груди автомат, еще раз мельком посмотрел вниз. На месте, родимые. Резким движением выдергиваю гранатные кольца и приподнимаюсь. Понеслось.
Заметили! Сидевшие подскочили, стоявшие уже бегут на меня. Поднимаясь на холм, они утопают в снегу. Наводя на меня автоматы. Припадаю к земле. Снежинки тут же забились в нос ежиком, благо гранаты уже летят. Разрыв, второй. Я подскакиваю. Вижу – лежат. Все четверо. Первые двое держатся за животы, остальные лежат лицом вниз. Навожусь на корчащихся, словно царь. Бам-бам! В сторону летят гильзы. Алая кровь салютует мне из пробитых голов. Хоро-о-ош. Вдруг, слева (прямо чутье паучье, зазудело в плече) движение. Я развернулся со скоростью вихря. Там, у домов – вражина, вторая! На всякий случай полуприсяду, пожалуй. Фонтаны снега брызжут чуть ниже ног. Одновременно с этим звучат выстрелы чужих автоматов. Что ж, стреляю и сам. Короткой очередью разношу старый забор, подстреленные доски крутят кульбиты, словно бы серферы. Одному попал в руку. Вдруг слышу внизу крики, движение. Выровнялся, сразу сел. Откуда эти-то взялись? Стрельба снизу. Отползаю назад. Выстрел. Один готов. Еще стреляю. Так, с подзаборными – все, теперь эти... Так, что это? Разворачиваюсь на сто восемьдесят. Паренек с автоматом: куртка коричневая, черного цвета штаны. Стреляю в грудь. Отлетел на спину. Помер. Так, теперь нижние.
Я снова в снегу, отползаю вправо и приподнимаюсь. Полянка с бочкой истоптана двумя парами ног. Их хозяева – люди в тряпичных масках, бело-серых куртках, джинсах классических и с оливковыми рюкзаками норовят подняться ко мне. Стреляют.
Я смещаюсь в сторону, открываю огонь. Короткой очередью уложил одного. Второй стреляет, но мимо (даже не близко). Отвечаю свинцом. Все, успокоился. Фу-ух! Ложусь на спину. Выдохнул. Слушаю воздух. Молчит. Вроде бы ничего не происходит, никто ко мне не идет. Аккуратно встаю. Справа-слева никого, внизу тоже самое. Тишина сзади. Оборачиваюсь. Никого нет. Баста, лутаемся!
Спустился вниз. Обхожу трупы. Лежат на спине и на животе, у последних локти согнуты треугольником. Крови мало как на одежде, так и на снегу. Присаживаюсь у ближайшего. Упер «калаш» в колено и отстегиваю магазин, параллельно перевернув ногой парня на спину. Так, возьму магазин, тряпки мне не нужны... Ого, шоколадка. «Неплохо влутаны, хоть и в фуфайках». Ну, хватит. Куда теперь, к домикам? Не, сначала того, в куртке, чтобы потом за одним не ходить. Поднялся обратно на холм, а теперь спускаюсь вниз, разгребая снежок коленными чашками. Сколько снега! Давно так много не выпадало. Спустился вниз. Иду, дышу с кайфом. Перешел через грунтовку, оставив по правую руку конец нашей улицы, выхожу на полянку. Слева рощица небольшая – здесь раньше натягивали волейбольную сетку, однако спирт и нежелание снимать сеть каждую зиму, потому что «Ну а че с ней будет?» имеют свойство испарять вещи.
Подхожу к месту, где по идее должен обитать труп. Труп отсутствует. Хм... Мб я что-то путаю, может он был где-то левее/правее? Жаль, нельзя посмотреть от третьего лица... Ладно, найдется. Какая-то штука лежит в грязи. Похоже на стекло от солнцезащитных очков. Поддел указательным и большим пальцами, вынимаю. Ага, зажигалочка... Хорошо. Отер ее о карман возле сердца и сунул в другой. Встаю с колена. Сколько ж вокруг коричневой грязи! Жирная. Смотрю левее... Человек! Тот самый, подстреленный, в коричневой куртке и черных штанах, в серой, как кошачий бок, ушанке, что валяется рядом с его головой. Сидит на коленях, вытянув руки и шею вперед, точно доктор прописал ему ЛФК. Сидит, не двигаясь, лишь тихо скулит. Кровь не течет, но грязь под ним немного вишневая.
Я его приподнимаю в бок – Миха! Соседский сын, что и косить стал раньше меня и на машине ездить, всегда помогает, голубоглазый блондин... Да, сын маминой подруге можно так выразиться. И это будет недалеко от правды – они живут на соседней улице.
–– Миха! Ты чего здесь?
Только теперь понимаю, кого я подстрелил. Он ведь истечет здесь!
–– Да нормально, оставь меня. –– Говорит мне Миха, при чем говорит так, будто ничего больше вымолвить он не может. А у меня странное чувство – я откуда-то знаю, при чем прям сознаю стопроцентно, что если бы он лежал уже мертвый, я бы просто-напросто облутал его и двинул дальше, не обращая внимание на лицо, но вот то, что он жив, да при том жив ненадолго, именно это меня и пугает. Меня ведь посадить могут – я в человека стрелял. А он, как на зло, свое все талдычит:
–– Да оставь меня, щас, сейчас я...
Я встал, не помня, в каком положении его оставил – лежит ли, сидит ли, не помню. Достаю телефон. Кнопочный/сенсорный – тоже не помню. Помню только, что черный.
–– Ты знаешь номер скорой?
–– Местной?
–– Ну да. –– Сказал я, а сам уже набрал 03. Сейчас четко увидел свой телефон – черно-красный, кнопочный, с синим дисплеем, обведенным волнистым фиолетовым контуром и цифры 03, выведенные небрежным, косым шрифтом. Все надписи на дисплее светятся в стиле «курица лапой».
–– Не знаю. –– Миха сидит на боку и отрицательно машет.
–– Ну, тогда так. –– Нажимаю вызов.
–– Да они не захотят сюда ехать, дай я просто помру.
Боюсь так, что плечи сутулятся. Отвернулся от него, слушаю вызов. Ту-у-у...
–– Ало.
–– Ало, здравствуйте! Я... подскажите пожалуйста, улица Мира, номер... Отсюда, с поляны, почему-то не видно домов. Вокруг меня стены из бруса, окно, но из него виден только угол ближайшего дома, без номера. Помню только, что у меня номер 122, но ведь он не подходит. Выхожу из дому. Старая деревянная дверь, как в сараях. Отодвигаю. Иду к тому дому. Смотрю – девяносто восьмой. –– Улица Мира, 98. Тут человек с огнестрельным ранением! Да. Ну, не совсем здесь, но я тут стою, приезжайте, я покажу, где.
На том конце провода вроде бы оживление. Слышится шум, но потом слышу:
–– Вы же понимаете. Сейчас праздники, мы его заберем, а потом его же надо будет везти обратно, это рублей четыреста – либо нам, либо на такси. У вас есть четыреста рублей?
У меня нет ни копейки, а страха, что Миша помрет – полные штаны. Вру им.
–– Есть... Найду!
Там молчат, лишь что-то шоркает на заднем плане. Захожу обратно в дом, где оставил Мишу. Лежит как-то, вообще не пойму, как.
–– Да оставь, успокойся...
Мне только хуже. Подношу трубку к уху и вновь покидаю дом.
–– Вы там совсем офигели? Почему не работаете? Мне позвонить известно куда?
–– Куда?
–– В прокуратуру! Пускай...
Ту-ту. Сбросили. А, нет, перенаправили.
–– Ало, что у вас?
Я слышу, что голос детский и кто-то еще справа и слева кричит.
–– Ало, здравствуйте! Ранение огнестрельное.
–– Что, где?.. Да тише вы!
Шум по бокам не смолкает и тут я словно бы вижу, что происходит по ту сторону: представьте рамку, а в ней такой фон, словно это пиратская карта, такого же цвета, но темнее стол, стул. За столом на стуле сидит ребенок. Лицо большое, как у взрослого, а ручки и ножки маленькие, но не детские, а как у карлика. Вот это улыбается и трещит со мной по телефону. За этим сидят где-то взрослые, их вроде двое, но я их не вижу, а, как в чеховской драматургии, только догадываюсь об их наличии. Эти двое сидят за кадром и с пренебрежением смеются над попытками карлика в диалог.
–– Приезжайте! Улица Мира, 98. Я тут стою, покажу.
–– Хорошо.
Звонок прервался. Я возвращаюсь к Мише. Здесь уже нет дома, зато снова есть грязь, в которой, утопнув шинами, стоит черно-зеленый УАЗик. Миха внутри, на переднем пассажирском сиденье. Обошел, сажусь сзади слева. На водительском сидит непонятно кто, лица не вижу. Он что-то говорит толи мне, толи Михе, но все это фигня, а у меня в голове другое: «Свидетель!».
–– Я домой. –– Говорит мне Миха, наклонившись влево и держась руками за левый бок.
–– Что, куда?! Сейчас же приедут...
–– Я помоюсь. И есть хочу.
–– Тебе же нельзя! –– А сам думаю: «Тебя ведь увидят!».
–– Он не развяжется. –– Миша кивает на живот. –– Все нормально.
Я хватаю его за руку. Холодная! Меня аж на секунду трухануло. Что-то хочу сказать, но ничего не идет.
Следующий кадр (ага, как в фильмах) – мы уже приехали. Здесь не далеко, я ж говорил, соседняя улица. УАЗ останавливается, Миша открыл дверь и шагом ни бодрым, ни изможденным направляется в дом. «Зачем мы приехали к Камышовым, он ведь у них не живет?».
Не выходя из машины, я тут же оказываюсь у себя во дворе – соседним с тем, у которого я расстрелял забор. Снег лежит возле дома, но его теперь меньше, он не пышный, а прижавшийся к земле и асфальту, таящий. Всюду слякоть, снег тает, и вода, как из лейки, стекает с шифера. По двору ходит моя бабушка, но с чужим лицом. Понятия не имею, как я распознал в ней свою бабушка, ведь лицо у нее бабки моей одноклассницы, но это точно моя бабушка. Хочу спросить у нее совета, но страшно – я ведь ранил соседа.
–– Ты ничего... –– Говорит она что-то, но я не слушаю. Вместо этого хожу вперед-назад, достаю телефон, хочу позвонить 02, но тут понимаю, как глупо будет звучать, что мы играли в страйкбол боевыми. Тут меня окончательно добивает осознание того что тех, остальных я ведь тоже убил! Меня посадят. Страшно. Посадят. Дергаюсь.
Лежу, не понимаю вообще ничего ровным счетом. Позже как выдохну.
–– Сон, с-сука!
***
И вот ты, читатель, сидишь, непонимающе глядя на эту страницу и думаешь: а к чему это все, а, Кедров Савелий? Итог у этого бреда хоть какой ни будь есть, чем подытожить? А вывод очень простой – нечего жрать сладкое на ночь глядя, да спать лучше ложиться на спине, тогда всякая хтонь не привидится.