Рефлекс страха
Она выводит их по одному в круглый зал с редкими кушетками вдоль стен. Громогласно выкрикивает фамилию. Посетитель встаёт, кивает. Смотрительница толкает пациента в спину и уходит.
Сегодня в приёмной их пятеро: две женщины, трое мужчин. Мужчины небритые и, кажется, давно немытые. Эти из «пограничных», потому обколотые, на местном жаргоне «притупленные». Родственники подсовывают им еду. Пахнет котлетами.
Есть «притупленному» тяжело — нарушена координация; ложка не попадает в рот, пюре вываливается на пижаму. У того, что на соседней кушетке, суп выплёскивается, стекает по подбородку, родственница выхватывает ложку, пытается кормить. Глядя на это, третьему родственники сами кладут в рот котлету, тот давится, выплёвывает, заходится в кашле.
Ни у кого из присутствующих это не вызывает отвращения, только бессильную жалость. У них всего 5 минут, больше и не надо. Долгий визит для всех утомителен.
Когда входит смотрительница, кто-то быстро засовывает в карман пижамы больного сигареты и что-нибудь ещё: яблоко или леденцы.
— Титус! — кричит Омжуйская, и человечек с профилем античной статуи скукоживается в бабуру и начинает трястись.
— Их бьют, — вполголоса произносит женщина с муреновыми глазами, провожая взглядом трясущегося сморчка, подталкиваемого в спину грозной смотрительницей.
— За что? — вскидывает ресницы маленькая хрупкая блондинка с дымчатым взглядом, когда дверь захлопывается.
— За всё. По поводу и без.
— Зачем?
— Чтобы выработать рефлекс страха.
— И тебя?
— Меня нет. Эти из буйного. С ними по-другому нельзя.
Маленькая женщина буравит глазами подругу. Потом опускает карие глаза и вздыхает.
— Несчастные люди.
— Несчастные? А что такое счастье? Ты уже знаешь?
Блондинка печально смотрит на подругу и молча пожимает плечами.
— А я теперь знаю.
Дверь в приёмную снова раззёвывается, впуская смотрительницу.
— Фёдоров!
Всё повторяется. Точь-в-точь. Пациент, спотыкаясь под толчками Алевтины Александровны, исчезает за дверью, родственники, опустив головы, уходят.
— Счастье — это как картина в стиле пуантилизм. При попытке подойти и рассмотреть, изображение вблизи распадается на множество цветных точек. Они как пиксели, просто набор холодной и тёплой, яркой и приглушённой красок на холсте. Вблизи контуры расплываются, плоскости переливаются одна в другую, словно высказанные нами ощущения чувства счастья, а смысл так и остаётся неточным и неуловимым. Такие картины обычно рассматриваются на расстоянии, на расстоянии они сливаются в полный сюжет. Так же и счастье. Лишь с расстояния прожитого, пережитого, нам становится вдруг понятно, что то, пережитое нами когда-то, и было счастьем.
— Ты сожалеешь о том, что сделала?
— Нисколько.
Дверь хлопает.
— Мастергардов! — строчит как из автомата смотрительница.
Мужчина с красным, будто только что обожжённым лицом щерится, подскакивает и торопливо семенит к двери.
На кушетке в углу двое. Мужчина и женщина. Взгляд мужчины потуплен, руки трясутся, он что-то мямлит, вжимаясь в дерматин кушетки. Женщина сидит прямо. Локоны серебристых волос зачёсаны назад. Она смотрит на мужчину с горделивым достоинством. В какой-то момент её взгляд меняется, всего на секунду в глазах появляется жалость, но тут же исчезает, и она отворачивается.
— Комиссарова! — кричит смотрительница, и женщина встаёт. Она идёт к двери с прямой спиной, высокая, дородная, и исчезает за ней с высоко поднятой головой.
Мужчина смотрит блуждающим взглядом, хватает бумажный пакет.
— Яблоки. — Он протягивает пакет в сторону двери, замирает, когда рука опускается, он встаёт и, пошатываясь, уходит.
Фрида провожает его мутным взглядом.
— Ты больше не приходи сюда. — Она встаёт. — Никогда.
Омжуйская появляется в приёмной, как привидение.
— Образцова.
Вы прочли отрывок из детектива Елены Касаткиной "Морок безумия". Полностью книгу читайте на Литрес, Ридеро, Амазон.
Свидетельство о публикации №225051301697