Магия отношений. Эпилог

Первая ночь в бунгало, после приезда Драко на остров Крит, оказалась весьма горячей. Драко лишь на рассвете покинул тело Грейнджер. Они сломали кровать, разорвали простынь и одеяло ( Гермиона от бурной страсти ), повырывали шерсть из мягкого пушистого ковра на паркете в спальне, пока оба насыщались близостью друг друга. После Репаро поможет всё восстановить.

Малфой обнял Гермиону, когда она уснула после его двух Очищающих заклятий, чтобы смыть с их уставших тел следы их страсти. Грейнджер была сегодня неподражаема — дикой, горячей, дерзкой и немного даже агрессивной, пока не получила блондина, пока не довела его, не потребовала, чтобы он был столь же диким и страстным, а не просто ласковым и тёплым. И он дал ей то, что она хочет. И у Драко не было возможности и времени сказать гриффиндорке о том, что она беременна.

А как она прыгала на Малфое... А как ласкала его своим дерзким ртом, выпив до капли и вылизав начисто. В самом начале, как только они пришли в бунгало. А как Грейнджер рычала что дикая пантера, пока раздевала лорда-дипломата, чтобы дорваться до горячего члена мужчины — это песня! А, дорвавшись — замурлыкала, целуя и яички Малфоя, и сам ствол пениса. А после с довольной улыбкой оседлала его сама и трахнула, выразив, как сильно она скучала и как зла, что он приехал лишь на девятый день после её исчезновения из Лондона.

— Заслужи моё прощение, Малфой! — рычала она, пока прыгала на слизеринце. — Горячо заслужи, от всего сердца, чтобы я простила тебя от души!

И Драко вымаливал прощение во всех возможных позах. И не раз и не два за ночь, пока Гермиона не насытилась и не успокоилась. Зато сейчас она улыбалась во сне, ластясь в руках Малфоя. А ему не спалось. Он смотрел на любимую и улыбался, чувствуя что она вся пропитана его семенем, его любовью и согрета их обоюдной страстью. Вся его — целиком и полностью.

Он помнил ещё вчерашний разговор с отцом, когда они разговаривали с ним в кабинете Люциуса. Старший Малфой рассказывал, что когда Нарцисса зачала Драко, она весь первый триместр беременности просто была оголена, словно струна электрогитары, будто провод на вышке электростанции. И Люциус уделял жене время  трижды, или дважды в день - по утрам, вечером, сразу после Министерства Магии, где он работал, и ночью.

— Тебя ждёт тоже самое, сын, во имя наследника рода, — фыркнул Люциус.

— Да пожалуйста! — кивнул Драко. — Я готов хоть пять раз ублажать свою женщину, если ей нужна моя магическая поддержка. Ёй самой и нашему малышу, отец. Я знаю, что чем страстней секс, тем Грейнджер получит больше моей магической силы. Сама и наш ребёнок. Я готов, почему бы и нет?

Сегодня он сам познал опытным путем всю правдивость слов Люциуса — Грейнджер была дикой, как никогда, и страстной до одури.

А Гермионе приснился странный сон...

Снова был лабиринт из дьявольских силков, который она преодолела на этот раз быстро с помощью заклинания "Люмос Солем", и оказалась на берегу Эгейского моря, у своего бунгало. Она была одна, море, песок под ногами и бунгало. И словно больше никого вокруг.

Вдруг перед ней предстал Феб, он же и Аполлон, с венком на голове и с арфой в руках.

— Приветствую тебя, земная дева! — проговорил Феб. — Меня ты узнала, право?

— Малфой? Вы похожи на моего Драко, — выдохнула Грейнджер. — Похожи чем-то, но вы не Малфой.

— На Драко Малфоя я похож, и это верно! — ответил лучезарный, ибо имя Феб означает: "светлый", "лучезарный", "искрящийся".  — В десятом веке во сне я явился Франческе-Марионилле Карузо, итальянке — будущей супруге де Малфой. За день до их свадьбы с Бертраном. Она стала моей в ту ночь, а в её лоне  зачался мальчик. Моё семя, печать моей божественности, осталась на всех моих потомках. Ты увидишь в замке Драко, что первый Малфой не так был похож на твоего суженого. Темные волосы, нет той изящности, присущей Малфоям в целом. А Франческа-Марионилла оказалась весьма сладкой женщиной. Я всю ночь осеменял её лоно. Она спала, и была во сне такой милой. И лишь на рассвете, почувствовав, что зачатие произошло, я покинул лоно итальянки. Олимпийские боги весьма неукротимые и не устают в любви.

— Но разве тот первый Малфой в десятом веке не понял, что девушка потеряла невинность? — удивилась Грейнджер. — Да и все мы всегда думали... и сам Малфой как-то утверждал в школе, что в его жилах на какой-то там процент течёт кровь вейл. Об Олмпийцах он не упоминал.

— Да, конечно, милая девочка! — рассмеялся весенним ручейком лучезарный Феб. — С вейлами мой  правнук спутался в тринадцатом веке вашей эры. Эта гарпия, по имени Анемона, оказалась той ещё Ветреницей, наделившей моих потомков яростью, злобой, дьявольской хитростью и тёмной сущностью. Да ты и сама знаешь, какой Люциус, и каким в юности был Драко. Это только связь с тобой помогла младшему Малфою измениться, а ваши с ним малыши навсегда очистят кровь рода от гарпий и вейл. Сейчас ты уже носишь под сердцем чистое дитя, девочка моя. Он станет следующим министром магии, сделает многое для вашей Родины. Второй сын прославится как учёный и директор Хогвартса. Дочь же станет Великим Судьёй Визенгамота. Сильные детки, умные и магически одарённые. И кровь больше не будет тёмной. Твоя утроба, Гермиона, очистит всю кровь, и выждет грязь вейл и гарпий. Да и имя Гермиона — божественно, ибо Гермиона была дочерью прекрасной Елены и Менелая.

— Я знаю, Феб! — ответила министр, стирая со щёк слезы. Она очень растрогалась предсказанием Олимпийца относительно их с Драко детей. Два сына и дочь. О, Мерлин великий! — А юному Малфою ты не отказывай, потому как тебе счастье будет только с ним. Да и любит он тебя почти с одиннадцати лет. Зло вейл и гарпий, ненавидя тебя, устами Драко обзывали грязнокровкой. Душа Драко этого никогда не хотела. Он тебя любит даже сильнее, чем я когда-то любил мою Франческу-Мариониллу, в лоне которой было хорошо и сладко.

И тут Феб положил ладонь на живот Грейнджер, обняв её со спины.

— И ты прекрасна, Гермиона. Хотел бы я тебя, да не моя ты, не предназначена мне богами, — улыбнулся Олимпиец. — Я чувствую твоё дитя, девочка моя, он ещё с горошинку, но уже славный. Будте счастливы с моим потомком Драко! Я буду хранить ваших детей, внуков и правнуков из века в век.

Гермиона проснулась, ощутив губы и рот Драко на себе. Малфой ласкал её, пока его рука покоилась на её животе. Драко постанывал, лаская средоточие её женственности. Гермиона выгнулась, подаваясь навстречу любимому рту своего мужчины.

— Не останавливайся, Драко, любовь моя! — произнесла она.

Много позже, когда они приняли душ вместе, Гермиона, одевая на завтрак Малфоя ( после того, как он одел её ), рассказала Драко о своём сне, о предсказании Феба, о том, что его рука во сне на её животе, согрела её. И что странно — проснувшись, Миона увидела на своём животе руку Малфоя.

— Я уже ревную, Грейнджер! — ответил Драко. — Пусть Феб с Олимпа, и наш он предок, обрюхативший во сне синьориту Франческу-Мариониллу Карузо, которая действительно была когда-то женой Бертрана Малфоя, но я ревную. Я не хочу, чтобы даже во сне никто, кроме меня, не прикасался к тебе. Ты — моя, Грейнджер, и твоё лоно будет принимать только моё семя.

— Не ревнуй, потому что этот Феб, он же и Аполлон, или как-там-его приходил открыть мне, что я беременна, хоть ты и скрыл это от меня.

— Да я собирался рассказать тебе этим утром, Гермиона, — возразил Малфой, — потому как вчера и всю ночь нам было не до того. Мы хотели только друг друга, а до всего другого руки не дошли. Но я говорю сегодня, Грейнджер, что на родовом гобелене появился над моей синей звездой более яркая и сильная звезда. И это звезда моего... нашего с тобой сына. Когда вернёмся в Британию, ты сама всё увидишь.

— Но была ли я у тебя единственной за этот год, Драко? — спросила женщина, когда они вышли на улицу из бунгало. — Никто другой не мог зачать?

— Другая — нет! За этот год только ты у меня была, Грейнджер, и я могу поклясться, что только ты, — ответил слизеринец. — В моих командировках я ни с кем не был близок — ждал  нашей пятницы. Только ты была моей женщиной.

Гермиона счастливо улыбнулась.

— Твоё имя на гобелене, как матери моего сына, появится в конце третьей или на четвёртой недели беременности, — добавил Драко. — В виде розовой звезды или цветка розовой лилии.

Когда они вышли во двор, Грейнджер прижала мужчину к забору, где по соседству жили министр магии Южной Кореи с женой и двумя детьми. Она провела ладонью по белым льняным брюкам Драко, чувствуя член Малфоя. Он обнял Миону и улыбнулся.

— Хочешь меня прямо здесь, Гермиона? — поинтересовался слизеринец.

Гриффиндорка рассмеялась счастливо почти в самые губы любимого.

— Хочу, — ответила она и застонала, когда пальцы Драко прошлись по трусикам женщины, — и ты... Ах! Знаешь об этом, Малфой. — Она чуть цапнула за нижнюю губу слизеринца. — Но не сейчас, а чуть позже. А пока — малыш и я хотим есть.

Герр-министр Германии не подошёл больше к Гермионе, чему она была весьма рада. У него дома жена и дети, а здесь — курортный роман. Мионе же никто, кроме её Драко не нужен, будь ты хоть пять раз министром магии Германии.

Полдня Драко с Гермионой провели, развлекаясь то на танцах, то на аттракционах, то, наслаждаясь обедом и полдником. В пять часов они вернулись в бунгало, чтобы заняться любовью.

— Я не знаю, Малфой, что со мной, но я до безумия тебя хочу, — сказала министр, когда они катались час назад на водных аттракционах. — Вся ночь и утро были нашими, а сейчас я чувствую себя так, словно мы три недели не виделись. Меня ломает от желания.

— Я знаю, Грейнджер, — серьёзно ответил Драко, — знаю, родная, что с тобой. Хочешь и ты сама, и наш сын, милая. Он пьёт твою силу, всю магию, поэтому ты чувствуешь истощение. На работе я перепоручу своим замам ездить по делам в дальние поездки, а сам буду рядом. Хотя бы в первый и в последний триместры твоей беременности.

Он обнял её и поцеловал, пропуская через руки свою силу магии в тело любимой женщины.

Чуть позже, отдаваясь Драко, Гермиона была счастлива на бегегу моря. Только с ним Грейнджер чувствовала себя и королевой, и рабыней в руках Малфоя. Она понимала, что только с ним будет счастлива по-настоящему. Только с ним их страсть перерастает в нечто священное, когда блондин в ней полностью, когда они сливаются в единое целое. И это —  самое правильное в её, да и в жизни Драко тоже — вот так быть одним целым с тем ( с той ), кого любишь. Когда волна за волной тебя накрывает страсть и ты кричишь имя любимого человека, шепчешь или выдыхаешь.

В этот раз они признались друг другу в любви, поклялись больше не расставаться, пожениться по приезде в Лондон, открыть перед всеми свою любовь и отношения, зарегистрировать свой брак.

Засыпая перед ужином на полчаса у моря, Гермиона почувствовала присутствие Олимпийца рядом, который смотрел на них со стороны.

— Не буди Драко, он очень с тобой счастлив, Гермиона, — услышала она голос лучезарного Феба, который, хоть и не прикасался к ним, но она почувствовала его в виде тёплого ветерка, ведь боги живут везде и всюду, пропитывая нас солнцем, воздухом, лунным светом, мерцанием звёзд, дыханием жизни. — Малыши ваши будут самые прекрасные в мире. Набирайся сил, британская роза. Счастья вам, а мне пора по своим делам, Гермиона! Желаю вам с Драко всех благ! Моя флейта сыграет вам, чтобы вы не проспали на ужин.

Грейнджер почувствовала ветерок на своей щеке, а потом ветерок умчался прочь.

Да, Феб ушёл, а Гермиона обняла Драко, который во сне улыбнулся и притянул министра к себе ближе. Она положила руку на свой животик, который пока плоский, но в котором уже зародился их с Малфоем ребёнок.

Их семья...