***

Мошка, роящаяся летним сельским вечером в просветах между электрическими столбами, кривоватыми и сучковатыми, в ало-синих и черноплодно-малиновых пространствах между деревьями, над черной гладью реки с курящимся туманом и вдоль прямолинейного шоссе, где над нагретым за день зернистым асфальтом дрожит пронизанный редкими огоньками фар и придорожных дач прозрачный воздух с запахами навоза и костра, кое-как заполняющий пространство между двумя синими горизонтами, между двумя фигурами, между полузакрытыми глазами и потрескавшимися губами, которые пытаются что-то объяснить, но получается бестолково, выходит что-то бессвязное, какие-то запутанные фразы, а потом операторы Паскаля, декларации модулей, кавычки открываются, строка всего двести пятьдесят шесть символов, что можно сказать двумястами пятьюдесятью шестью символами, а очень многое, можно сказать «Я тебя люблю» примерно двадцать раз, можно сказать «Будь моей женой» примерно столько же раз подряд, каждый раз выглядя неизменно неуклюже и смешно, когда пытаешься преклонить колено, но подошва предательски скользит на обледенелой дорожке безлюдного в минус двадцать парка усадьбы Трубецких, и ноги разъезжаются, кольцо взлетает в воздух и медленно проворачивается, как в заключительной части трилогии «Властелина колец», только без печати Саурона, серебряное и с малюсеньким бриллиантом, все, на что хватило сэкономленного на обедах бюджета, оно подлетает, вспыхивая очень коротко в луче одинокого фонаря со снежным гало, под которым разворачивается сцена, и тут же теряясь на фоне несравнимо более яркой, пылающей в январском четырехчасовом сумраке вывески «Макдоналдса», как экзопланета на фоне звезды, которую можно обнаружить только косвенно, и очень неточно, по едва заметному изменению светимости, почти как мимолетное выражение ужаса, счастья, отчаяния и сумасшедшего согласия на ее лице, немедленно исчезающих, уступая место безупречному resting bitch face, когда она говорит, Господи, Ваня, ну что ты несешь, ну какой женой, ну какое замуж, что ты придумал, ты дурак, что ли, пойдем лучше в макдак, и она протягивает тебе руку, и это тоже выглядит, как сцена из какого-то фильма, но ты не можешь вспомнить, из какого, come with me if you wanna live, подсказывает невпопад суфлер из-под моста, где вы стоите, вернее, она стоит, а ты ползаешь, пытаясь встать после неудачного коленопреклонения, ну нет, шепчешь ты суфлеру, ты че, это же из «Термика» второго, при чем это тут, и ты смеешься, тебе вдруг становится смешно посреди драмы, вероятно, так себя чувствует солдат-срочник в окруженной врагом атомной станции, ни к селу, ни городу вдруг вспомнивший пошлый рисунок на полях учебника по биологии за девятый класс, где сравнивались мужская и женская половые системы и вульгарный гогот на последних партах, вызванный предложением учительницы «оставить тему на самостоятельное изучение», ты хватаешься за ее руку и тотчас же собираешься из двухсот пятидесяти шести маленьких цветных драже, на которые ты рассыпался, легко и с безупречной точностью обратно в одно целое, как если бы ничего не произошло, она помогает тебе отряхнуть джинсы и вы входите, держась сцепленными мизинцами, в открывающийся перед вами огненный портал, над которым мерцают в лучах распухшего оранжевого солнца загадочные инопланетные барельефы, изображающие сцены из жизни расы гигантских существ, чем-то отдаленно напоминающих вас, она говорит тебе, занимай стол, я пойду закажу, ты садишься на первый попавшийся стул, она уходит к кассам, ее каблуки читаются в шуме голосов и шуршании бумажных пакетов, в твои ноздри проникает ни с чем не сравнимый запах гриля, безотказно вызывающий слюнный рефлекс и невероятно сильное, захлестывающее чувство любви к жизни, со всей очевидностью только что извлеченное из герметичной упаковки и брошенное в горячее масло, но совершенно неотличимое от настоящего, и поэтому настоящее, точно такое же как у Джека Лондона, она возвращается, неся поднос с двойным гамбургером, большим американо и клубничным молочным коктейлем для тебя, она спрашивает: «Все нормально?», ты говоришь: «Да», она говорит: «Точно все нормально?», ты отвечаешь: «Да», жуя, гамбургер горячий, сочный и очень вкусный, масло течет по пальцам, частички овощей падают на поднос, но это ничего, она говорит: «Ну ладно, ешь. Я пошла», ты говоришь: «Пока», она отвечает: «Я буду любить тебя вечно», по крайней мере так можно заполнить остающиеся свободные символы, которых в строке двести пятьдесят шесть, мошка роится на фоне темнеющего оранжевого неба сельским летним вечером, бесконечность умножается на бесконечность и еще раз на бесконечность, никто не знает, что происходит, когда кто-то внезапно разворачивается и начинает бежать против движения эскалатора, но все знают, что это такое чувство.