Кошерное вино на Neptune Avenue

Кошерное вино на Neptune Avenue
Автор: Михаил Салита

Я учусь в раввинской семинарии. Один из моих преподавателей однажды сказал: «Иногда самая важная дроша — не в книге, а в моменте. Главное — не пройти мимо». И однажды я стал свидетелем как раз такого момента. Возможно, однажды этот эпизод будут пересказывать, как рассказ из Маасе Бух — классического еврейского сборника поучительных историй о мудрецах, праведниках и о святости, спрятанной в будничной жизни.

Это случилось на Neptune Avenue, в одном квартале от Cropsey Avenue, в магазине Best Buy Liquor Store. С виду — обычный винный магазин. Но в тот день он стал чем-то иным. В него зашли двое мужчин — не предприниматели, не делегаты синагоги, не филантропы. Просто двое евреев. Музыканты. Один называл себя Багси Сигел, другой — Меер Лански.  Да, имена громкие, но в этой истории они были не гангстерами, а музыкантами — с инструментом вместо пистолета и с каваной вместо плана ограбления. Они вошли с уважением, спокойно, как будто даже в таком месте может скрываться присутствие Шхины — между полками, под холодным светом потолка.

Они пришли выбрать кошерное вино. Не для банкета, не на свадьбу, и не в подарок чиновнику. Они выбирали вино для двух синагог: для раввина Натана Аристера и для раввина Залмана Либерова. «Нам нужно вино», — сказал Багси. «Но не просто вино», — добавил Меер. — «Такое, чтобы и ангел Гавриэль мог себе налить каплю, когда услышит Кидуш».

Продавец, грузинский еврей с проницательным взглядом, кивнул. Он всё понял. Тем не менее, он уточнил: «Для чего берёте?» — «Для раввинов. Для Шаббата. Для души», — ответили они вместе.

Он принёс из дальнего угла ящик с бутылками: с глянцевыми хэшерем и запахом, в котором чувствовалась память. «Вот это любят старые ребе», — сказал он. — «Мягкое, но с характером. Сладкое, но с глубиной». «Как Талмуд», — тихо заметил Меер. — «Одним глотком не понять. А если вникнуть — спасает».

Они посмотрели на этикетку, на свет сквозь стекло, на отражение свечи в стеклянной поверхности. Выбирали внимательно, без спешки. Потому что это было не просто вино. Это был сосуд для благословения. «Надо такое, чтобы и для Кидуша подошло», — сказал Багси. — «И чтобы ангелы начали петь “Шалом Алейхем” ещё до захода солнца». «Что-то между “Лехаим” и “Барух Ата Адонай”», — добавил он. — «Чтобы и ребе улыбнулся, и ангелы не обиделись», — дополнил Меер.

Они выбрали две бутылки. Одну — светлую, как песок пустыни у Маханаима. Вторую — тёмную, как нигун старого ребе из Любавича. Одну — для раввина Аристера. Вторую — для раввина Либерова.

Говорят, один старый хасид с Брайтона однажды сказал: «Когда раввины выбирают вино — даже пророки прислушиваются». А может, это и сам Лански сказал… но это уже другая история. На выходе Багси, будто между делом, обернулся ко мне и сказал: «Учись, парень. Учись по-настоящему. Потому что и раввину, и музыканту, и даже бывшему гангстеру иногда нужно одно и то же — слово, вино и молитва. Чтобы остаться человеком».

На их концерты приходили разные люди. Старики, которые ещё помнили запах халы из духовки и то, как дед шептал «Алейну» перед сном, в те годы, когда это ещё было безопасно. Приходили и молодые — дети и внуки ассимиляции. Те, кто вырос без сидура, без шаббатних свечей, без рассказов об Исходе. Их бабушки и дедушки, прошедшие через десятилетия молчания в Советском Союзе, передали им не традицию, а просто схему выживания.

И всё же — что-то пробуждалось. Даже если они не знали, как праздновать Шаббат, многие начинали чувствовать, зачем он нужен. В этих звуках было что-то подлинное. Тора не исчезла. Она продолжала звучать — не только с бимы, но и в кларнете Багси, и в скрипке Меера, и в том молчаливом «аминь», которое шепчет душа, когда узнаёт что-то давно забытое, но родное.

Даже ангелы в Йом Кипур, возможно, на мгновение замирали. Не потому что слышали музыку — в этот день не играют. А потому что помнили, как она звучала в другую ночь, для другой души. Иногда звук, однажды прозвучав, остаётся в мире как шёпот тшувы.

И когда они расплачивались, ветер с океана проник в дверной проём. Он принёс с собой нечто едва уловимое — что-то, что напоминало «Шалом Алейхем». Может быть, это было совпадение. А может — знак. Потому что даже покупка кошерного вина на Neptune Avenue, всего в одном квартале от Cropsey Avenue, может стать актом каббалы и тшувы, если ты знаешь, ради чего живёшь.