Дульсинея Тобольская и Пермская обитель тута

     - Я все понимаю ! - орал на своего приятеля обычно уравновешенный Мартин Скорсезе, сорвав с носа и швырнув в угол свои знаменитые очки в роговой оправе а ля Хенри Киссинджер. - Можно вальнуть на клыка не Деми Мур, а ее бывшим мужьям Уиллису и Кутчеру, но перепутать итальянку с китаёзой, это, Харви, продерзость, касающаяся важности.
    Угодивший впросак еврейский продюсер лишь гулко отдувался, дожидаясь того неизбежного момента в вербальном проявлении гнева человеческого, что обязательно наступает даже у особо яростных, как, к примеру, Троцкий, Гитлер или Муссолини. И такой момент наступил. Скорсезе, задохнувшись, закашлялся, чем не преминул воспользоваться Вайншток.
    - А какая разница ? - невинно поинтересовался он. - Ты же сам говоришь так, что можно чотко понять : нету никакой разницы между Брюсом и Эштоном.
    - Маню говорил Комару, что иногда нет никакой разницы, - авторитетно подтвердила тетя Халя Логинова, скучая в кресле в углу, куда и были откинуты очки режиссера, - правда, он имел в виду мужские и женские рты и зады.
    - Глохни, - не оборачиваясь к ней отрывисто бросил Скорсезе. - Допустили, понимаешь, так она рот свой раззявливать начинает. Ты кто ? - резко, всем туловищем, как волк, повернулся к ней режиссер, близоруко щурясь.
    - Конь в пальто, - хихикнула на русско - украинском мамочка не только мелкогрудой прелестницы Миллы, но и всех трудовых мигрантов из экс - СССР, до сих пор благодарных замечательной женщине за поддержку и заботу.
    Харви резко поднялся и, подойдя к Скорсезе, несмело тронул его за трясущуюся от ярости руку.
    - Обожди, Старшой, - журчливым, успокоительным баритонцем проговорил опытнейший продюсер, - не кипешуй пока. Лучше вот сказочку послушай.
    Он усадил Мартина на диванчик, под теплый бок тети  Хали, а сам, вернувшись за свой колоссальный лакированный стол, принялся неспешно рассказывать.
    - Ни х...я не понимаю, - признал, тряся гудящей головой, Скорсезе на третьей минуте рассказа.
    - Аналогично, - промямлила утратившая всю свою самоуверенность на четвертой минуте повествования тетя Халя, нервно сжимая груди сквозь жакетку в веселенький цветочек.
    Торжествующий Скорсезе, надев очки, встал и небрежно окинул смутившихся пренебрежительным взором явно самоуверенного человека.
    - А не х...й вам и понимать, - проговорил он, уже выходя из кабинета продюсера, в коридор, где его терпеливо ожидала Милла, голая, конечно, - вы просто наслаждайтесь, ведь коала не всякому и каждому поет колыбельные и травит псевдополитицкие байки.
    С этими воодушевляющими словами он вышел к Милле и тут же пришатался при виду густо оволосевшей мандени носастой и мелкогрудой.