Кукушинские подпольщики
За последнюю четверть века село Кукуши заметно изменилось. Опустели животноводческие фермы и зернотоки. Многие покосившиеся от времени домишки спят с заколоченными окнами. А рядом возвысились несколько статных особняков, построенных пришлыми людьми из Закавказья. На фасаде бывшего клуба, когда-то не вмещавшего всех желающих потуситься, теперь неоновая вывеска - “Дом народного творчества” и ржавый амбарный замок на входной двери. Рядом с деревянным трухлявым строением, где когда-то размещалось правление колхоза, стоит теперь симпатичное из стекла и бетона кафе под игривой вывеской “Сыто-пьяно”.
Это придумал районный журналист ( мастер газетных заголовков!) по просьбе владельца придорожного заведения. За что тот отстегнул ему гонорар, вдвое превышающий его месячную зарплату. Воодушевленный корреспондент прямо на ходу стал сочинять для коммерсантов прочие названия. Так появился обувной магазинчик “ Босяк”. А в райцентре - две забегаловки. “Конкретные пельмени!” и “Вкусно до мурашек”. Последняя вывеска продержалась недолго. Собственнику забегаловки кто-то иронично шепнул, что мурашки могут быть только от Наташки и лучше сменить название. Что тот и сделал. Теперь там - “Обед от бабки Агафьи”. А через дорогу - аптечный киоск под вывеской: “ Айболит”. Это тоже придумал районный газетчик, ставший популярным благодаря своей словесной изобретательности.
Село , как видим, не избежало креативных перемен. Да и как избежать? Главе поселковой администрации Степану Проходову из райцентра, а то и из самой области, каждую неделю сыпятся звонки с требованием “усилить работу по переводу населения в творческое русло”. Бог знает, что имеется в виду под “творческим руслом”. Но Степан, прошедший за свою жизнь отменную бюрократическую школу, научился ловко втирать очки вышестоящим чиновникам. Случались и у него позорные осечки. Однажды он затеял деревенский флешмоб под девизом “ ударим сапогами по бездорожью”, выдав его за народную инициативу. Завершилась эта придумка нешуточным скандалом.
Десятка два старух и стариков, обутых в китайские разноцветные кроссовки, проплелись нестройной ватагой по грязным ухабистым улочкам села, выкрикивая рекламный слоган “Кукуши - асфальтовая столица.” В районной администрации, увидев фотоотчёт об этом флешмобе, жутко взъярились, пообещав поселковому главе снести голову за дискредитацию новой жизни. А вот этого Проходову никак не хотелось. На своей должности он получал очень приличную, даже по городским меркам, зарплату и надеялся благополучно дотянуть до пенсии.
Совсем недавно кукушинское народонаселение пополнилось десятком новых жителей. Удивительно, но это были не среднеазиатские молчаливые тюбетейки, не кавказские говорливые бородачи, а свои ярко выраженные русопяты, с молодости потаскавшиеся по большим бурным городам и на старости лет причалившие к деревенскому порогу.
Среди них историк кандидат наук Илья Ильич Востротин. Выходец из села Кукуши, он сумел получить ещё в советскую пору приличное образование, преподавал в столичном университете, даже успел съездить по обмену в США, где и учился и тоже преподавал. Но потом что-то не заладилось в его жизни. Семью потерял из-за блудливой жены, подавшейся в эскортницы. В университете перессорился с коллегами в силу своего бранчливого придирчивого характера и , плюнув на все четыре стороны, подался доживать в родную гавань.
Другой переселенец Виктор Казаков, тоже кукушинский, тянул трудовую лямку на крайнем севере. Как опытный прораб занимался облагораживанием нефтяных месторождений. Но вот свою личную жизнь, как ни старался, так и не обустроил!. Накопленные на покупку хорошей квартиры деньги вложил в долевое строительство где-то на черноморском побережье, а застройщик оказался бесстыжим плутом. Ни денег, ни квартиры!
Среди новоявленных селян выделялся один беззаботный чувак по имени Сева. В Кукушах хорошо помнят , как он ещё сопливым пацаном на магазинном крылечке крутил-вертел напёрстки. Юного ловкача приметили приезжие взрослые дяди и забрали с собой в столицу, где напёрстки в ту пору крутили не только на рыночных и привокзальных пятачках, но и в министерских кабинетах и депутатских залах.
Возвратился Сева в родное село изрядно потрепанный, но с молодым хитроватым задором в глазах.За его спиной остались всякие авантюрные проделки и безумная игра в тотализатор и карты. Он бы и дальше играл своей судьбой, если бы его не нагнули за какой-то очередной обман. Вот он и зарылся в тину - возвратился в село, откуда начинался его длительный вояж по миру.
Среди возвращенцев были ещё несколько человек - незаметные, тихие, какие-то подавленные. Найти себе угол в Кукушах проблемы для них не составляло. Много было брошенных жилищ. Сева, к примеру, разместился в осиротевшей родительской избе. Когда он зашёл в пустой холодный дом, увидел прислонённый к печи тот самый ухват, которым матушка доставала из печи чугунки с едой, не выдержал и по-детски всхлипнул. Он впервые за всю свою неприкаянную жизнь почувствовал непонятный, неосознанный стыд. И острую жалость к самому себе.
Глава поселения Степан Проходов был рад прибавлению кукушинского общества.Теперь он мог достойно отчитаться перед районом об исправлении демографической ситуации. С возвращенцами он установил , можно сказать, деловые контакты. Постоянно предлагал им подработку. То изгородь на кладбище подправить, то выкосить придорожный бурьян, то намалевать какой-нибудь транспарант в календарному празднику. Но в основном они обходились дешёвым наймом. Местные фермеры и торговые коммерсанты нередко пользовались их услугами , скупо оплачивая труд.
Степан Проходов, как главный смотритель порядка и спокойствия на вверенной ему территории, даже подумать не мог, каких опасных людей волей-неволей приютил он в Кукушах. Прозрение началось с запущенной кем-то сплетни, что возвращенцы самые настоящие извращенцы, что по вечерам они кучкуются в заброшенной котельной и наверняка занимаются там всякими непристойностями.
Глава поселения решил эту версию хорошенько провентилировать. Для этого внедрил в сомнительную компанию своего агента - недавно поселившегося в Кукушах городского жителя по имени Богдан Полутлянко.
Этот тип в деревне объявился несколько лет назад и вёл себя действительно как сыщик. Всех об всем расспрашивал, интересовался , кто о чем думает и , бывало, иезуитски сталкивал людей лбами в пустяковых спорах. Своё нахальное любопытство Полутлянко объяснил очень просто: мол, он писатель и собирает материал для будущего романа.
Полутлянко охотно согласился на предложение главы. Тот, в свою очередь, пообещал писателю похлопотать о присвоении ему звания почётного гражданина района, что гарантирует ему какую-никакую прибавку к пенсии. А теперь о том, что же действительно происходило под крышей полуразрушенной котельной.
ХХХ
Не поверите, но обозначенные мужики первый раз забрели в котельную по самой что ни на есть важной причине - посидеть там за бутылочкой. Выпивохи, надо признать, они были слабенькие. Некоторым из них достаточно было понюхать пробку и от этого, как они сами выражались, ловили кайф. Причём настоящий кайф приходил к ним не от алкоголя, а от самих бесед, которые они вели на самые разные темы. И солировал в этих беседах кандидат наук историк Илья Ильич Востротин. А подыгрывали ему своими невинными вопросами Виктор Казаков и бывший наперсточник и карточный игрок Сева. Ну, и другие застольщики изредка вставляли свои реплики.
На очередную сходку под сводами котельной они собрались в аккурат после вчерашнего просмотра по телевизору многосерийного фильма “Екатерина Великая”. Выпили по напёрстку и Сева, даже не закусив, откинулся на спинку драного стула, вожделенно сказал:
- Актрисочка, которая Катьку играла, ничего себе, так и просится в постельку!
Посмеялись. Снова выпили по напёрстку. И тут вступил в свои права Илья Ильич Востротин:
- Други мои, а вы в этом фильме ничего больше, кроме смазливой актрисочки, не увидели?
- А что там видеть? - вступил в намечавшийся спор писатель Полутлянко.- Хорошо показали времена Очакова и покоренья Крыма. И всё это под соусом величия мудрой императрицы. Чем это плохо?
- А я, други мои, вижу в этом определённую тенденцию, - по профессорски продолжил Востротин.- Екатерина Вторая, дабы вы знали, была для России злым наваждением. Немка- полукровка, зачатая её матерью в плотском грехе с внебрачным сыном князя Трубецкого - Иваном Ивановичем Бецким. Уже это о чем-то говорит. В грехе рождённая , в грехе и почила. Прямо на ночном горшке после очередной царственной оргии. При ней дворцовая роскошь перешибла роскошь византийскую. Своим сожителям , сиречь любовникам, раздаривала немереные земли, поместья и крепостные души. Всё , что было нажито в стране на косточках русских, эта дамочка превращала в своё достояние и достояние своих присных...
- Ильич, я что-то не пойму, - встрепенулся картёжник Сева. - Как я понял из этого фильма, Катька вторая очень много сделала для России. Она ведь продолжила великое дело Петра Первого...
Илья Ильич Востротин глотнул водочки, скорбно усмехнулся, встал в полный рост,прошёлся по воображаемому эллипсу, будто вокруг кафедры, и начал свою лекцию.
- Если поставить на чашу весов добро и зло, исходящее от этой исторической особы, то весы с грохотом опрокинутся под тяжестью ею содеянного. Начала она с убийства своего мужа - Петра 3-го. А ведь он, убиенный, затевал очень важные для страны реформы, в том числе и реформы,облегчающие жизнь простонародья. Затем, заступив таким преступным образом на трон, она содействовала убиению потенциального претендента на престол заключённого в темницу Ивана шестого - правнука царя Ивана Алексеевича.
- Даже не верится,- подавленно перебил Ильича Виктор Казаков.- Просвещённая императрица - и вдруг такое...
- Её якобы либеральные взгляды, просвещённость , народолюбие, всё это , как сказали бы сейчас , голимый пиар, - продолжил, опять скорбно усмехнувшись, Востротин.- Всю жизнь ей двигало только животная похоть и безумная жажда власти. А чтобы запудрить мозги свои подданным, лицемерила как могла. Публично осуждала крепостное право ,а сама втихаря издала указ, по которому крестьяне, осмелившиеся жаловаться на бесчинства своих помещиков, подлежали, после битья кнутом, пожизненной каторге в Нерчинских рудниках. При Екатерине стон стоял повсюду. При ней были устранены чисто формальные ограничения власти помещиков над крестьянами. Попутно замечу, крепостнический режим пагубно отражался и на барине, укоренял в нём леность, стремление к праздности, глушил инициативу и предприимчивость, а также тягу к знаниям. А зачем ему всё это, если холопы сполна обеспечивали ему беспечную сытую жизнь .
- А Радищева и Новикова она ведь загубила? - неожиданно вставил своё слово Сева, кое что ещё помнивший из школьной программы по истории 18 века.
- О Радищеве речь особая, - мгновенно откликнулся Востротин.- Он первый ( заметьте, первый!) во всеуслышание заявил: что вы творите, господа, над народом? Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй! Вот как он сказал. Разве могла Екатерина простить это? Конечно, нет. Иначе крепостники и чиновный легион ей самой этого не простили бы...
-Илья Ильич, а что за тенденцию вы увидели в этом фильме? - с подчёркнутой уважительностью спросил Виктор Казаков.
Востротин снова неторопливо прошёлся вокруг воображаемой профессорской кафедры, снова помочил губы в стаканчике водки, брезгливо поморщился и как бы осмелев, выдал чеканную фразу:
- Други мои, идёт ползучая сакрализация власти, я бы сказал, обожествление её. А для этого нужно внушить всему обществу, если хотите, всему народу от мала до велика, мысль о том, что любой правитель - законный носитель своих полномочий и прав. Даже последний негодяй! Если он при короне, значит, неподсуден и так далее... Вот почему в современной историографии, в кинематографе даже звери в царской шкуре представляются агнцами божьими. Конечно, с некоторыми оговорками, но не меняющими сути.
После этого короткого спича опять налили по напёрстку, выпили , поглазели друг на друга и после этого писатель Полутлянко попытался возвратить разговор в прежнее русло.
- Вы всё это в США набрались? - спросил он с лёгкой ехидцей.
Востротин мгновенно уловил провокаторскую подоплёку этого вопроса и отреагировал по-профессорски:
- А причём здесь США? Что за глупый вопрос? Да, я проходил там стажировку. Да, даже преподавал в одном из университетов. Многое увидел для себя неожиданного. Многое переосмыслил. И вот что я скажу. Очень трудно представить общество более несчастного, чем там. Объясняю! Вот я сказал - общество! А там, други мои, нет общества как такового. Страну населяет огромная армия индивидов. И суть каждого - в потреблении. Да-да, именно в потреблении. Эгоизм,заложенный природой в каждом из нас, там культивируется с пелёнок. Каждый южит у своего корыта и ему нет никакого дела до того, что за пределами этой лоханки. Хотя, не спорю, есть там и такое, чему не грех и нам поучиться...
- Ну, нет! Такая житуха не по мне,- задумчиво отреагировал картёжник Сева. Я могу только по-русски жить. С размахом! Пусть бедно, зато с чувством, мордобоем, комеражами. Что скажете, мужики?
Мужики задёргали носами как при насморке и пришли к выводу: а не сбегать ли ещё за бутылочкой...
ХХХ
Писатель Полутлянко, втёршийся в эту компанию посидельцев, был недоволен собой. Он хотел раззудить Востротина, склонить к открытому осуждению нынешней власти, а тот, как змей выскальзывал из провокаторских ловушек, нёс какую-то околёсицу про развратницу Екатерину, крепостничество и эгоистичных американцев. Действительно, нахватался в США всякой демагогии и пудрит людям мозги. Хотя с некоторыми его мыслями Полутлянко готов согласиться и даже поддержать.
Ну, вот, к примеру, как ловко Востротин объяснил терпимость власти к разного рода блогерам, целителям, ведунам ну и так далее. Самого Полутлянко эти интернетовские жульманы бесят до слез.Тысячи всяких коучей, гештальт- терапевтов и прочих инфоцыган на пустом месте загребают горы денег. А я, горестно рассуждал Полутлянко, пишу такие прекрасные романы и не могу даже напечатать их. А о каком-то гонораре нечего даже заикаться.
- Ильич, ну почему так происходит? - плаксиво спросил Востротина писатель, он же тайный агент.
Илья Ильич по преподавательской привычке выдержал философскую паузу и начал издалека:
- Видите ли , други мои, любое мракобесие буйно расцветает на почве глупости и невежества. За последние тридцать лет наши люди откатились к пещерному сознанию и вы все знаете, почему так произошло. У них в башках зацепилась только одна мыслишка: как бы легко и быстро разбогатеть. Главное, быстро и легко. А раз есть спрос, то тут же появилось предложение. Нашлись проходимцы , которые заявили, мы знаем, как это сделать. Но поделимся секретами только за денежку.
- Я недавно по телеку видел в зале суда одну такую сволочь,- чуть ли не возопил картёжник Сева.- С щучьим рылом, с зенками бесстыжими. Так она только одних налогов не заплатила почти миллиард рублей. Это какой же доход надо иметь!
- Да, эту особу осудили на несколько лет отсидки и обязали погасить налоговую задолженность, - откликнулся Ильич.- А теперь тест для вас. За что её осудили? И правильно ли её осудили? По той ли статье УК?
Подпольная компашка задумалась и не нашлась, что ответить.
- Объясняю,- менторски сказал Ильич.- Осудили её за неуплату налогов. А не за то, что она путём мошенничества обобрала тысячи,если не десятки тысяч, людей. Они глупцы, конечно, но не до такой степени, чтобы государство отказало им в защите. Впрочем,государству объективно выгоднее судить за неуплату налогов, чем за мошенничество. Получается так, что шулеры всех мастей являются для казны неплохой налогооблагаемой базой. Они, видите ли, занимаются коммерцией. По этой логике, шулеров, мошенников надо не только оберегать, но и как можно больше плодить их. Вы согласны с этим тезисом?
- Как-то странно говоришь, Ильич, - встрял Виктор Казаков.- Не поймёшь, то ли осуждаешь, то ли одобряешь. Вроде всё грамотно, но непонятно.
Знать бы Казакову, что Востротин сызмальства был сам себе непримиримым врагом. Дрейфующий ген наследственности одарил именно его из рода Востротиных чертой абсолютного отрицания. Что бы ему не говорили, он всегда возражал, Что бы ему не навязывали, он решительно и грубо отвергал. Ему говорят брито, а он в ответ - стрижено! Ну,хорошо, соглашаются с ним, будь по-твоему, стрижено! Нет, брито, тут же возражает он.
Вот такой был у него неуступчивый характер. Даже странно, что он сумел защитить диссертацию на весьма мудрёную и требующую особой рассудительности тему - “ Соотношение случайного и закономерного в истории возникновения войн”. C таким вечным чувством отрицания даже жить невозможно, а не то что заниматься серьёзной наукой. Тем не менее Илья Ильич попал в струю нового мышления - это была пора культа любой инициативы. Пусть бредовой , дебильной, нередко преступной, но инициативы!
По замыслам идеологов новой жизни, только таким образом можно распечатать в народе заглушённые фонтаны предприимчивости, творческих дерзаний, смелых проектов. Теперь понятие “человек с амбициями” получило совсем иное звучание , чем прежде. Если раньше оно отражало негативное качество мелкотравчатого тщеславия, самовлюблённости, ненасытного властолюбия, то теперь оно говорило о похвальных достоинствах, благородном стремлении человека изменить “ поганую жизнь” во что бы то ни стало.
Востротин со своим маниакальным нигилизмом, со своим отрицанием всего и вся так плотно влился в новый образ человека с амбициями, что о нем стали говорить с особым почтением. Вот как думали о нём: отрицает, значит свой, значит настоящий борец с отжившим. И как -то не видели другую сторону - его бесконечное брюзжание, патологическое недовольство, полное отсутствие позитивных эмоций. Это потом заметили. Но потом. А пока Илья Ильич в ореоле человека с амбициями успешно защитил диссертацию, побывал в США, откуда, разумеется, вынес только отрицательные наблюдения.
В Кукушах Илья Ильич первое время общался только с природой. Местный народец он обходил стороной. Ему не нравились бабки , толкающиеся у магазинных прилавков. Раздражали мужики, болтающие о чем угодно, но только не о превратностях скудной и серой жизни. Даже ребятня, мотающаяся по сельским проулкам на велосипедах, вызывала в нем изжогу. Да и с природой медовый месяц быстро закончился. Солнце теперь было слишком ярким. Дождь слишком мокрым. А берёзы, в тени которых он ещё вчера любил посидеть, шелестом своей листвы мешали ему размышлять о бренной жизни...
Глава поселения Степан Проходов получил первый отчёт от своего агента Богдана Полутлянко и крепко задумался. Нет,не тянет пока Востротин на беса. Правда, говорит гадости об исторических фигурах, но за это его ведь не ущучишь. Сейчас о прошлом позволено болтать что угодно. Вон Ленин какой святыней был и того с грязью смешали. Сталина вообще объявили сатаной. И вернейший признак дьявола ( надо же!) нашли в его двух сросшихся пальцах на ногах.
- Слушай, Богдан,- вдруг напрягся Проходов,- а обо мне эти подпольщики ничего не болтали?
- О вас нет. О главе райадминистрации тоже молчок. Упоминали губернатора за то, что он к виски, за чужой счёт, неравнодушен. Но это же пустяк!
- Я бы не сказал, что пустяк. Начинают с виски, а потом заговорят, что он взятки берет миллионами, виллу в Швейцарии имеет, любовниц на хлебные должности назначает. Нет, авторитет губернатора надо беречь как зеницу ока. Ты давай там повнимательней слушай...
С таким строгим напутствием Полутлянко направился на очередную сходку в котельной.
ХХХ
Востротин и его слушатели, как всегда, собрались в полуподвале котельной уже под вечер. Водки почему-то не захватили, а принесли с собой десятка полтора фанфуриков - стограммовых пузырьков с настойками боярышника, перца и полыни. Такое лекарство вагонами гнал из своего вонючего чрева соседний спиртовой завод под названием “Геркулес”. Эту производство ужасающей дури много раз пытались прикрыть, но всегда вмешивались неведомые силы и “Геркулес” продолжал бурную трудовую деятельность.
Как всегда, клюкнули по напёрстку горячительного. Сева тут же достал колоду карт, жестом приглашая всех к игре. Виктор Казаков, отставив флакон с боярышником, буркнул: какая , к черту, игра. Три дня назад в райцентре моего племяша похоронили. Из Донбасса привезли... Повисла молчаливая долгая пауза.
- А зачем он туда попёрся?- спросил один из застольщиков.
- Что значит попёрся! - мгновенно вскипел Казаков.- Ты вот здесь сидишь зад греешь, а там ребята держат заслон от бандеровской гниды. Насмерть стоят!
- Но среди них много русских,- встрял другой застольщик, ранее всегда молчавший, а теперь от выпитого боярышника развязал язык.
Обстановка под крышей котельной накалялась. Ругались. Матерились. Но сошлись на одном. Война затеяна, чтобы как можно больше истребить действительно братские народы и на их прахе окончательно и бесповоротно похоронить Россию.
Востротин молча и напряжённо слушал возникшую дискуссию. Потом, выждав, когда у спорящих притухла запальчивость, вышел из тени, опёрся на кирпичный выступ как на кафедру и начал:
- Вот что я вам скажу, други мои. То, что сейчас происходит на юге России, - это результат безрассудных действий самих правителей нашей страны. Можно, конечно,говорить о коварстве запада, о его многовековом устремлении вытеснить Россию в вечную мерзлоту северных широт, о его сокровенной мечте завладеть бескрайними природными богатствами... Всё это так, но главным врагом нашего благополучия и спокойствия являемся мы сами - сиречь, наша разлюбезная власть.
Мужики, услышав это, тихонько заволновались и как бы ещё ближе притиснулись к Востротину. А он, заметив такое движение, почувствовал в груди наплыв собственного восторга.
- Да-да, режьте меня, четвертуйте, ссылайте на каторгу, - продолжал он , возвышая голос,- но я от своих взглядов не отступлюсь. Когда в Беловежской пуще подмахнули договор об образовании СНГ ( сиречь, развале СССР), никто даже не пикнул: а что делать с границами? Извините, один человек пикнул. Это был пресс-секретарь Ельцина Пашка Вощанов. Он в публичном заявлении, не имея, кстати, на то поручения, сказал, что административные границы между республиками не есть границы государственные. Что предстоит долгая изнурительная дипломатическая работа по решению этой сложной межгосударственной проблемы. И где теперь Вощанов? Его едва ли не на следующий день убрали из ельцинского окружения , а сейчас я уж и не знаю, жив-здоров ли этот смелый человек.
- Ильич, а ведь лично для меня это новость, - сказал картёжник Сева. - Я не знал, что эту проблема могла решиться полюбовно в самом начале. Политика - серьёзное дело, в ней карты в рукаве нельзя держать. Глядишь, сам и проиграешь.
- Итак, продолжаю,- Востротин понюхал пробку от фанфурика, кашлянул,прочищая горло и заговорил,- Я ни коем случае не осуждаю специальную военную операцию. Я осуждаю другое: нашу неумелость защищать свои кровные интересы и я бы сказал, запоздалость, а в иных случаях преждевременность, в принятии стратегических решений.Таким образом, мы сами плодим преграды своему развитию. А потом их героически, с кровью преодолеваем...
После этих слов котельническая компания заволновалась, как луговая травка под ветром. Виктор Казаков, так и не притронувшийся к боярышнику, поднял руку:
- Прошу слова!
Востротин относился в нему с явной симпатией и сразу же дал отмашку.
- Говори, дорогой друг.
- Я коротко и по делу. А почему бы нам не написать обращение к президенту. Изложим всё, что мы думаем о ситуации в стране. И не просто там бла-бла-бла, а с фактами, аргументами, с конкретными предложениями. Как думаешь, Ильич?
Вот чего Востротин не делал бы, так именно вот это. Он прекрасно понимал, что вот так, за напёрстком боярышника, можно болтать всласть и о чём угодно. И ничего за это не будет. Но когда ты свои амбициозные мыслишки начнёшь облекать в форму обращения, заявления, воззвания, то тогда каюк - сметут тебя, как мусор.
- Мысль дельная,- между тем уклончиво ответил Илья Ильич, - надо только всё хорошо продумать взвесить,обсудить. Давайте это сделаем в другой раз. Ты как на этот счёт думаешь , Богдан.
Полутлянко аж вздрогнул от неожиданного к нему обращения. И быстро ответил: конечно, в другой раз, на трезвую голову...
Расходились. И у каждого в голове бродили свои мысли. Востротин уже решил, что другого раза быть не должно, пора прикрывать эти опасные посиделки в котельной. Хватит, подурачились. Полутлянко думал о другом: ещё немного и пора брать этих подпольщиков за гузку. Не в меру разболтались, тоже мне стратеги... А у Виктора Казакова, бредущего по улочке уныло и вяло, в душе теснилась скорбь о погибшем племяннике, которого, конечно, никто не принуждал идти в донбасскую мясорубку. Шёл он туда с горячим убеждением, что Родину надо защищать.
...В котельной они больше не встречались. Востротин, непонятно чем обеспокоенный, собрал скудные вещички в рюкзак и через неделю уехал в неизвестном направлении. Севу подловили менты за прошлые шулерские проделки, но вскоре выпустили, так и не предъявив ему обвинение. Казаков нанялся на работу к фермеру в соседнем селе, с головой ушёл в неё. Местная овдовевшая бабенка пригрела его и они оба были счастливы. Глава поселения по-прежнему продолжал чудить со своими звонкими инициативами и его выдвинули в депутаты областного законодательного собрания по списку партии "Единая Россия". Писатель Полутлянко в Кукушах не задержался. Уехал собирать материал для романа в другую область.
Свидетельство о публикации №225051300662