Странный случай

      Сколько себя помню, никогда не горел особым стремлением в детских мечтаниях стать космонавтом, моряком или летчиком. Меня эти грёзы миновали стороной и взамен во мне проснулся дух бродяжничества. По-молодости, сидеть на одном месте для меня было тягостной мукой, и повзрослев, география моих скитаний была бы завидной для всякого бродяги. Я нигде не задерживался подолгу, любил дорогу, вокзалы с их многолюдностью и суетой, незабываемым волнением встреч и разлук, особым запахом перронов и быстро удаляющийся свет вокзальных огней.
      И вот однажды, ветер свободы поманил меня навстречу волнующей неизвестности. До поезда оставалось три часа, и я не нашел ничего лучшего, как отсидеться в привокзальном кафе. В небольшом заде было светло, тепло и многолюдно. Едва устроившись за столик в глухом углу, с предвкушением чего-то нового, манящего, и в то же время томительного волнения от предстоящей дороги, как вдруг за спиной услышал неуверенный мужской голос:
- Вы не против... Не помешаю?
- Да...да, пожалуйста, - как можно приветливей ответил я, дабы не вызвать неприязнь у нетрезвого, как мне показалось, мужчины.
Мужчина, лет сорока, не больше, нерешительно поставил графинчик и рюмку на стол, затем, вопрошающе взглянув на меня, грузно опустился на стул против меня.
Одет он был довольно прилично, лицо выражало какое-то тягостное беспокойство, а во взгляде металась тоска, и если бы удалось заглянуть ему в душу, то, пожалуй, от неё пахнуло бы неприятным холодком.
- Скверный выдался нынче день - произнес он, не глядя на меня. и тут же сник.
- Бывает, - стараясь заполнить паузу, вырвалось у меня с легкой тенью заинтересованности.
Он оценивающе, исподлобья окинул меня взглядом, и вероятно, почувствовав с моей стороны серьёзность интереса к себе, растягивая слова, спросил:
- Скажите. вы что-нибудь понимаете в этой жизни?.. А?
Неожиданно для себя, я ощутил нелепость его вопроса, и ничего не ответив, только неопределенно пожал плечами.
- Вот и я, представьте, ничего в ней не понимаю, - заметно волнуясь, он посмотрел на меня более трезвым взглядом.
- У вас неприятности? - осторожно поинтересовался я.
- Неприятности!?... Мх, - грустно переспросил он, - вся моя жизнь, пожалуй, сплошная неприятность.
Затем, он тяжело вздохнув, уже совсем подавленно добавил:
- Признаюсь вам, я сегодня впервые изменил жене... Вот так! - и он звучно прищёлкнул языком.
- Противно, гадко, ноги домой не идут, да и не знаю, надо ли? Ведь знаю, что подло, мерзко, а ничего не могу с собой поделать... Последние год, два жизнь словно ушла из под ног, куда-то все исчезло, а ведь раньше я был весел, интересен для многих, порой даже - оригинален... Болит душа, понимаете, болит, - он постучал себя в грудь, - а что делать с ней не знаю... Подскажите, вот вы, вероятно, многое повидали, прожили, можно сказать, жизнь... Что делать, когда нет больше желания так жить, вот ведь какая закавыка.
Он залпом выпил рюмку водки, и некоторое время помолчав, горячо с отчаянием, продолжил:
- Послушайте, а может быть мне покончить разом с этой проклятой... - и не договорив, сокрушенно поник головой.
Он помолчал, и вдруг словно ожил.
- Знаете, в молодости я безумно любил одну девушку, казалось жить без неё не мог, и всё было чудесно, взаимно и уже настолько серьёзно что... и вот, представьте; в один прекрасный день, верите, я разлюбил её в одночасье, и не просто, а люто возненавидел... Я оказался невольным свидетелем подлого, срывающегося на крик, безобразного обращения её со своей матерью... Возможно, моё возмущение к тому, что я услышал, покажется со стороны глупостью, игрой воображения, но меня поразило её лицо,  искаженное ненавистью и злобой по отношению к самому близкому человеку... Видите ли, я был воспитан в интеллигентной семье, для меня это было дико, всё словно взбунтовалось во мне, и я вычеркнул её навсегда.
- И, что же потом, как вы...- я хотел было спросить, но он опередил.
- Через несколько лет я встретил женщину, которая была старше меня на десять лет, - охотно продолжил он.
- Удивительно нежная, умная, стали вместе жить... Знаете, сказать, что она была красавицей, было бы слишком, но в ней уживалась какая-то искренняя миловидность с удивительным умением очаровывать. У нас все было по-любви. она была готова в огонь и в воду ради меня... Но иногда со мной происходило что-то такое, - бывало взгляну на неё, вспомню  вдруг ту,  прежнюю, и тут такая во мне  вспыхнет, словно животная, злость, ненависть, и это к моей жене, кто готова ради меня на всё, и ведь что поразительно; знаю точно, что она здесь вовсе ни при чём, а вот, поди ж ты... Потом, конечно - слёзы, раскаяние, обняв колени, и неуемная жалость к ней, а стыд-то такой, что... Ах! - и он, резко откинувшись, закрыл лицо рукой.
    Слушая его, мне отчего-то стало жаль незнакомца, а так же, я испытывал неловкость от того, что случайно прикоснулся к сокровенному, пронизанного болью чужому откровению, и всё это вместе ещё сильнее вызывало во мне гнетущее настроение. Немного помедлив, я, стараясь, как можно деликатней, дал ему понять, что мне пора на поезд. Он засуетился и вызвался проводить меня.
    Когда мы шли на перрон, он тихо, словно стесняясь, сказал:
- Спасибо, и простите меня.
    Я посмотрел на него с недоумением, но он продолжил, почти скороговоркой.
- Да-да... Спасибо вам за то, что дали возможность мне высказаться. Мне это было так необходимо, поверьте... и вы единственный кто не отмахнулся, а терпеливо выслушали меня.
    Посмотрев на него, я заметил, как взгляд его посвежел, с лица исчезла напряженность, мой незнакомец был совершенно трезв. Прежде чем подняться в вагон, я крепко, продолжительно пожал ему руку, желая тем самым, то ли удачи, то ли душевного покоя, и уже в тамбуре я   обернулся, чтобы кротко махнуть рукой на прощание.