Пушкин каратель СВО на Кавказе

Пушкин был известным полонофобом. Фобии Пушкина проявились до восстания поляков и до его ляхофобий, кульминацией которых были стихи под зонтичным брендом «Клеветникам  России» (1831)

 Прим. Стихи обращены к депутатам французской палаты и к французским  журналистам, демонстративно выражавшим сочувствие польскому восстанию и  призывавшим к вооруженному вмешательству в русско-польские военные  действия. «Озлобленная Европа нападает покамест на Россию не оружием, но  ежедневной, бешеной клеветою. В связи с польским восстанием 1830-1831 гг. и призывами французских политиков к новой реваншистской войне с Россией Пушкин пишет три стихотворения в брошюре "На взятие Варшавы", вместе с Василием Жуковским: "(русскому либералу) Ты просвещением свой разум осветил…", "Клеветникам России", "Бородинская годовщина", содержащих гневную отповедь "клеветникам России", Жуковский написал в этой брошюре "Русскую песнь".  Творения  эти кн. П.А Вяземский назвал шинельными
 …
 Но еще много ранее в «Кавказском пленнике» дифирамбы Пушкина генералу Котляревскому, «бичу Кавказа», чей «ход, как  черная зараза, / Губил, ничтожил племена», и генералу Ермолову, жестокому истребителю «гордых сынов Кавказа», в свое время возмутили Вяземского, который писал А.И. Тургеневу:
 
«Мне жаль, что Пушкин окровавил последние стихи своей повести. <;…;>
От такой славы кровь стынет в жилах, и волосы дыбом становятся.
Если мы просвещали бы племена, то было бы что воспеть.
Поэзия не союзница палачей; политике они могут быть нужны, и тогда суду истории  решить, можно ли ее оправдывать или нет;
но гимны поэта не должны быть никогда славословием резни»
 (Остафьевский Архив 1899: 274–275;);.

(2)

Из Дневника Пушкина http://www.krugozormagazine.com/show/article.2384.html
"1831 26-го июля. Вчера государь император отправился в военные поселения (в Новгородской губернии) для усмирения  возникших   там  беспокойств. Несколько офицеров и лекарей убито бунтовщиками. Их депутаты пришли  в  Ижору с повинной  головою и с  распискою одного из офицеров, которого пред   смертию принудили бунтовщики письменно показать, будто бы он и лекаря отравливали людей. Государь говорил с депутатами  мятежников,  послал  их назад,  приказал во всем слушаться графа Орлова, посланного в поселения при первом известии о бунте, и обещал   сам к ним   приехать. "Тогда я вас прощу",- сказал он им. Кажется, всё усмирено, а если нет еще, то всё усмирится присутствием государя.

Однако же сие решительное средство, как последнее, не должно быть всуе употребляемо, Народ не должен привыкать к царскому лицу, как обыкновенному явлению. Расправа полицейская должна одна вмешиваться в волнения площади,- и царский голос не должен угрожать ни картечью, ни кнутом. Царю не должно сближаться лично с народом. Чернь перестает скоро бояться таинственной власти и начинает тщеславиться своими сношениями с государем. Скоро в своих мятежах она будет требовать появления его, как необходимого обряда. Доныне государь, обладающий даром слова, говорил один; но может найтиться в толпе голос для возражения. Таковые разговоры неприличны, а прения площадные превращаются тотчас в рев и вой голодного зверя. Россия имеет 12 000 верст в ширину; государь не может явиться везде, где может вспыхнуть мятеж.
Сентября 4. Суворов привез сегодня известие о взятии Варшавы. Паскевич ранен в бок. Мартынов и Ефимович убиты; Гейсмар ранен.- Наших пало 6000. Поляки защищались отчаянно. Приступ начался 24 августа. Варшава сдалась безусловно 27. Раненый Паскевич сказал: Du moins j'ai fait mon devoir (перевод с фр. "По крайней мере я исполнил свой долг"). Гвардия всё время стояла под ядрами. Суворов был два раза на переговорах и в опасности быть повешенным. Государь пожаловал его полковником в Суворовском полку. Паскевич сделан князем и светлейшим. Скржнецкий скрывается; Лелевель при Раморино; Суворов видел в Варшаве Montebello (Lannes), Высоцкого, начинщика революции, гр. А. Потоцкого и других. Взятие под стражу еще не началось. Государь тому удивился; мы также.

На днях скончался в Петербурге Фон-Фок, начальник 3-го отделения государевой канцелярии (тайной полиции), человек добрый, честный и твердый. Смерть его есть бедствие общественное. Государь сказал: J'ai perdu Fock; je ne puis que le pleures et me plaindre de n'avoir pas pu 1'aimer (перевод с фр. "Я потерял Фока; могу лишь оплакивать его и жалеть о себе, что не мог его любить"). Вопрос: кто будет на его месте? важнее другого вопроса: что сделаем с Польшей?

Мнение Жомини о польской кампании: Главная ошибка Дибича состояла в том, что он, предвидя скорую оттепель, поспешил начать свои действия наперекор здравому смыслу, 15 дней разницы не сделали бы. Счастие во многом помогло Паскевичу. 1) Он не мог перейти со всеми силами Вислу; но на Палена Скржнецкий не напал. 2) Он должен был пойти на приступ, а из Варшавы выступило 20 000 и ушли слишком далеко. Ошибка Скржнецкого состояла в том, что он пожертвовал 8000 избранного войска понапрасну под Остроленкой. Позиция его была чрезвычайно сильная, и Паскевич опасался ее. Но Скржнецкого сменили недовольные его действиями или бездействием начальники мятежа, и Польша погибла".

(3)
Из писем

Е.М. Хитрово. 9 декабря 1830 г. Из Москвы в Петербург. (перевод с фр.) "… Какой год! Какие события! Известие о польском восстании меня совершенно потрясло. Итак, наши исконные враги будут окончательно истреблены, и таким образом ничего из того, что сделал Александр, не останется, так как ничто не основано на действительных интересах России, а опирается лишь на соображения личного тщеславия, театрального эффекта и т. д. ... Известны ли вам бичующие слова фельдмаршала, вашего батюшки? При его вступлении в Вильну поляки бросились к его ногам. (Встаньте) сказал он им, (помните, что вы русские). Мы можем только жалеть поляков. Мы слишком сильны для того, чтобы ненавидеть их, начинающаяся война будет войной до истребления - или по крайней мере должна быть таковой. Любовь к отечеству в душе поляка всегда была чувством безнадежно-мрачным. Вспомните из поэта Мицкевича. - Всё это очень печалит меня. Россия нуждается в покое. Я только что проехал по ней. Великодушное посещение государя воодушевило Москву, но он не мог быть одновременно во всех 16-ти зараженных губерниях. Народ подавлен и раздражен. 1830-й год - печальный год для нас! Будем надеяться - всегда хорошо питать надежду".

Е.М. Хитрово. 21 января 1831 г. Из Москвы в Петербург. (перевод с фр.) "… Вопрос о Польше решается легко. Ее может спасти лишь чудо, а чудес не бывает. Ее спасение в отчаянии una solus nullam sperare salutem (лат "единственное спасение в том, чтобы перестать надеяться на спасение"), а это бессмыслица. Только судорожный и всеобщий подъем мог бы дать полякам какую-либо надежду. Стало быть, молодежь права, но одержат верх умеренные, и мы получим Варшавскую губернию, что следовало осуществить уже 33 года тому назад. Из всех поляков меня интересует один Мицкевич. В начале восстания он был в Риме, боюсь, не приехал ли он в Варшаву, чтобы присутствовать при последних судорогах своего отечества.

Я недоволен нашими официальными статьями. В них господствует иронический тон, не приличествующий могуществу. Всё хорошее в них, то есть чистосердечие, исходит от государя; всё плохое, то есть самохвальство и вызывающий тон,- от его секретаря. Совершенно излишне возбуждать русских против Польши. Наше мнение вполне определилось 18 лет тому назад…".

П.А. Вяземскому. 1 июня 1831 г. Из Царского Села в Москву. "…Свобода толков меня изумила. Дибича критикуют явно и очень строго. Тому неделю Эриванский был еще в Петергофе. Ты читал известие о последнем сражении 14 мая. Не знаю, почему не упомянуты в нем некоторые подробности, которые знаю из частных писем и, кажется, от верных людей: Кржнецкий находился в этом сражении. Офицеры наши видели, как он прискакал на своей белой лошади, пересел на другую бурую и стал командовать - видели, как он, раненный в плечо, уронил палаш и сам свалился с лошади, как вся его свита кинулась к нему и посадила опять его на лошадь. Тогда он запел "Еще Польска не сгинела", и свита его начала вторить, но в ту самую минуту другая пуля убила в толпе польского майора, и песни прервались. Всё это хорошо в поэтическом отношении. Но всё-таки их надобно задушить, и наша медленность мучительна. Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря; мы не можем судить ее по впечатлениям европейским, каков бы ни был, впрочем, наш образ мыслей. Но для Европы Нужны общие предметы внимания и пристрастия, нужны и для народов и для правительств. Конечно, выгода почти всех правительств держаться в сем случае правила non-intervention, т. е. избегать в чужом пиру похмелья; но народы так и рвутся, так и лают. Того и гляди, навяжется на нас Европа. Счастие еще, что мы прошлого году не вмешались в последнюю французскую передрягу. А то был бы долг платежом красен…".

П.В. Нащокину. 11 июня 1831 г. Из Царского Села в Москву. "… О смерти Дибича горевать, кажется, нечего. Он уронил Россию во мнении Европы и медленностию успехов в Турции и неудачами против польских мятежников. Здесь говорят о взятии и сожжении Вильны и о том, что Храповицкого будто бы повесили. Ужасно, но надеюсь - неправда. Холера, говорят, все не унимается. Правда ли, что в Твери карантины? Экой год!...".

П.А. Вяземскому. 3 августа 1831 г. Из Царского Села в Москву. "… ты, верно, слышал о возмущениях новогородских и Старой Руси. Ужасы. Более ста человек генералов, полковников и офицеров перерезаны в новогородских поселениях со всеми утончениями злобы. Бунтовщики их секли, били по щекам, издевались над ними, разграбили дома, изнасильничали жен; 15 лекарей убито; спасся один при помощи больных, лежащих в лазарете; убив всех своих начальников, бунтовщики выбрали себе других - из инженеров и коммуникационных. Государь приехал к ним вслед за Орловым. Он действовал смело, даже дерзко; разругав убийц, он объявил прямо, что не может их простить, и требовал выдачи зачинщиков. Они обещались и смирились. Но бунт Старо-Русский еще не прекращен. Военные чиновники не смеют еще показаться на улице. Там четверили одного генерала, зарывали живых и проч. Действовали мужики, которым полки выдали своих начальников.- Плохо, ваше сиятельство. Когда в глазах такие трагедии, некогда думать о собачьей комедии нашей литературы. Кажется, дело польское кончается; я всё еще боюсь: генеральная баталия, как говорил Петр I, дело зело опасное. А если мы и осадим Варшаву (что требует большого числа войск), то Европа будет иметь время вмешаться не в ее дело…".

П.А. Вяземскому. 14 августа 1831 г. Из Царского Села в Москву. "… скажу тебе, что наши дела польские идут, слава богу: Варшава окружена, Кржнецкий сменен нетерпеливыми патриотами. Дембинский, невзначай явившийся в Варшаву из Литвы, выбран в главнокомандующие. Кржнецкого обвиняли мятежники в бездействии. Следственно, они хотят сражения; следственно, они будут разбиты, следственно, интервенция Франции опоздает, следственно граф Паскевич удивительно счастлив. Король голландский погорячился, но, кажется, он принужден будет отложить попечение о Бельгии; Пруссии не до него. Если заварится общая, европейская война, то, право, буду сожалеть о своей женитьбе, разве жену возьму в торока…".

Е.М. Хитрово. Середина (после 10) сентября 1831 г. Из Царского Села в Москву. "…Перед гробницею святой… Стихи эти были написаны в такую минуту, когда позволительно было пасть духом - слава богу, это время миновало. Мы опять заняли положение, которое не должны были терять. Это, правда, не то положение, каким мы были обязаны руке князя, вашего батюшки, но все же оно достаточно хорошо. У нас нет слова для выражения понятия безропотной покорности, хотя это душевное состояние, или, если вам больше нравится, эта добродетель чрезвычайно свойственна русским. Слово (столбняк), пожалуй, передает его с наибольшей точностью.

Хотя я и не докучал вам своими письмами в эти бедственные дни, я все же не упускал случая получать о вас известия, я знал, что вы здоровы и развлекаетесь, это, конечно, вполне достойно "Декамерона". Вы читали во время чумы вместо того, чтобы слушать рассказы, это тоже очень философично.

Полагаю, что мой брат участвовал в штурме Варшавы; я не имею от него известий. Однако насколько пора было взять Варшаву!".

(4)

Итак, полонофобу Пушкину был неприемлем черепаший ход карательной СВО против поляков, пожелавших отчего то быть свободными (от Росс.Империи и царизма)
Его рецепт был прост:

« … их надобно задушить, и наша медленность мучительна»

А отчего Наше Всё отказало полякам в праве жить отдельно и свободно ?
 Он был убежден, что существование Польши как суверенного государства противоречит интересам России.

(5)
Прим.
ПОЛЬСКИЕ Дела
6 октября 1831 г. издан Манифест "О прекращении военных действий в Царстве Польском". В феврале 1832 г. произошла замена конституции Царства Польского "Органическим статутом, Польша стала составной часть Российской империи, сохранив лишь административную автономию. Наместником в Польшу назначен И.Ф. Паскевич. В 1863-1864 гг. в Польше вновь произошла революция, подавленная царскими войсками. С 1888 г. Царство Польское стало называться Привислинским краем.
http://www.krugozormagazine.com/show/article.2384.html
Истопник: http://proza.ru/2014/11/08/896  Сметанин С. Пушкин и польское восстание 1830-1831 гг. чья правда

(6)

В  тревелоге Путешествие в Арзрум Пушкина писал:

«Черкесы нас ненавидят. Мы вытеснили их из привольных пастбищ;  аулы их разорены, целые племена уничтожены.»
Это породило в свое время 300-летнюю войну с Кавказом…  Которой не видно конца. Периодическая покупка их лидеров проблемы не решила и не решит

(7)

Пушкину только что отказали Гончаровы отдать ему хотя бы руку красавицы Натали … Они решили прокрутить невесту еще раз на ярмарке невест. 
Пушкин решил рвануть за границу.  Поскольку он был невыездной, то смекнул, что попасть туда можно только с армией … агентом контрразведки под прикрытием  в Турции с отрядами Паскевича.
1 мая 1829 года Пушкин бросился «вон из Москвы» импульсивно, в расстроенных чувствах абшида

И по-звериному воет людьё,
И по-людски куролесит зверьё…
Чудный чиновник без подорожной,
Командированный к тачке острожной,
Он Черномора пригубил питье
В кислой корчме на пути к Эрзеруму.
(Мандельштам)

4 марта 1829 года санкт-петербургский почтовый директор К.Я. Булгаков выдал отставному чиновнику 10-го класса Александру Сергеевичу Пушкину следующий документ, заверенный черной
сургучной печатью:
Почтовым местам и Станционным Смотрителям от Санктпетербурга до Тифлиса и обратно.
  Г. Чиновнику 10 класса Александру Сергеевичу Пушкину, едущему от Санкт-Петербурга до Тифлиса и обратно, предписываю Почтовым местам и Станционным Смотрителям давать означенное в подорожной число почтовых лошадей без задержания, и к проезду оказывать всякое <;по;>;собие. —
  Марта 4 дня 1829 года.
  Санктпетербургский Почтдиректор
  Константин Булгаков
  (;Литературный архив 1938;)

Ахтунг!  Разрешено только до Тифлиса! Дальше – самоволка.  И Пушкин, маскируя замысел, поехал с Мусиным-Пушкиным … в Шемахы … к горским евреям провидцам. 

Из показаний поэта:
В 1829-м году отправился я на Кавказ лечиться на водах. Находясь в так;<;ом;> близком расстоянии от Тифлиса мне захотелось туда съездить для свидания с некоторыми из моих приятелей, и с братом, служившем <так!> тогда в Ниж;<;егородском;> драг;<;унском;> полку — Приехав в Тифлис, я уже никого из них не нашел; армия [уже] выступила в поход. — Желание видеть войну, и сторону мало известную, побудило меня просить у е;<;го;> с;<;иятельства;> гр;<;афа;> Паск;<;евича;>
Эрив;<;анского;> позволение приехать в армию — Таким образом видел я блестящую войну увенчанную взятием Арзрума

Это ширма. И о ней знали все, включая графа А.Х. Бенкендорфа.  Ибо на Кавказе Пушкин общался с опальными «прикосновенными к делу бунта 1825г», включая:

«Граф Петр Коновницын (;К.;) был отнесен судом к государственным преступникам IX разряда, служил на Кавказе рядовым, а затем прапорщиком. Михаил Пущин, государственный преступник X разряда, был приговорен к лишению чинов, дворянства и к написанию в солдаты «до отличной выслуги», которую он получил еще в персидскую кампанию, когда его произвели в прапорщики. Солдатом служил на Кавказе дальний родственник Пушкина, граф Захар Чернышев, несправедливо приговоренный по VII разряду к четырем годам каторги (;он, как вспоминал Юзефович, был позван оценить знание Пушкиным английского языка;);. К числу «прикосновенных», то есть «лиц, кои прикосновенны были к делу о злоумышленных обществах, но, не быв преданы верховному уголовному суду, понесли исправительные наказания» принадлежали: 1;) граф Владимир Мусин-Пушкин (граф П.);, в огромной бричке которого Пушкин проехал часть пути в Тифлис; 2;) Николай Семичев (С.);, майор Нижегородского драгунского полка, новый знакомый Пушкина, который сопровождал его во время первого боя, а перед этим, по воспоминаниям М.И. Пущина, обедал у Раевского с ним, Пушкиным и его братом Львом; 3;) Иван Бурцов, возможно, знакомый Пушкина по Петербургу, где в его квартире собирались участники так называемой «Священной артели», куда входили Вольховский и Иван Пущин; с апреля 1829 года генерал-майор, командир Херсонского полка; 4;) Василий Сухоруков (С.) — новый
знакомый Пушкина, казачий офицер, историк Войска Донского, издатель альманаха «Русская старина на 1825 год». Беседы с ним в Арзруме Пушкин особо отмечает в пятой главе: «Вечера проводил я с умным и любезным С;<;ухоруковым;>;, сходство наших занятий сближало нас. Он говорил мне о своих литературных предположениях, о своих исторических изысканиях, некогда начатых им с такою ревностию и удачей. Ограниченность его желаний и требований
поистине трогательна. Жаль, если они не будут исполнены». Наконец, самые близкие к Пушкину люди — Раевский и Вольховский — в число «прикосновенных» не входили.
//Долинин А. Путешествие по «Путешествию в Арзрум» 2022//

Без разрешения встречаться с опальными было нельзя.  А, если разрешили, то для чего? 
 И чем за это д.б. отплатить командированный?
Не только шинельными стихами!
Но и прямым участием в карательных операциях против горцев

(8)

Вернемся к полонофобии

1831.  Молодожены Пушкины обласканы государем. В ноябре 1831 г Пушкин решил вновь поступить на гос.службу, оставленную по капризу и вздору 7 лет назад после провала агента под прикрытием в 1-ой южной командировке, обставленной как ссылка Певца Свободы. 14 ноября коллежский секретарь был вновь зачислен в Коллегию иностранных дел, но теперь ... с экстраординарным жалованием 5000 рублей в год. 3 декабря граф К.В. Нессельроде подал рапорт государю о производстве Пушкина в титулярные советники – следующий чин по Табели о рангах [см. Гастфрейнд Н.А. Пушкин: Документы Государственного и С.-Петерб. Глав. архивов мин.ино. дел, относящиеся к службе его 1831–1837 гг. СПб.: Типография А. Бенке, 1900]. Рапорт был удовлетворен...  Сочинитель получил  права историографа Двора, доступ в архивы страны и Дома Романовых. Щедрость царя обязывала ...

Из  исследований Л. Фризмана »Пушкин и польское восстание 1830 – 1831 гг»  (1992):
Отрицательное  отношение  к  независимости  Польши сложилось у Пушкина задолго до 1830 г. Уже в 1822 г он писал: «Униженная Швеция и уничтоженная Польша, вот  великие  права  Екатерины  на  благодарность  русского народа» [Пушкин,  ПСС,  т. XI,  1949,  с. 15].
В  поляках  поэт  видел  исконных  врагов  России, независимость  Польши  противоречила,  по  его  мнению, интересам русской государственности [М. Беляев,  Польское  восстание  по  письмам  Пушкина  к Е. М. Хитрово. — В  кн. «Письма  Пушкина  к  Е. М. Хитрово  1827—1832», «Труды  Пушкинского  Дома», вып. ХLVIII,  1927,  с. 257-300.]
Этого было достаточно, чтоб Пушкин встретил ноябрьское восстание 1831 г в Варшаве с тревогой и негодованием: «Известие о польском восстании  меня  совершенно  потрясло. Итак, наши  исконные враги будут окончательно истреблены... Начинающаяся война будет войной до истребления — или по крайней мере должна  быть  таковой»  (ПСС, т.XIV,  421-422).  «Delenda  est Varsovia» (там же, 150) — так кончает поэт другое письмо.
У этой позиции Нашего Всего нашлись и судьи [И.  Сергиевский «А  С  Пушкин, М., 1955, с. 133; Д.  Благой,  Пушкин  в  неизданной  переписке  современников (1815-1837).  Вступ.  ст.-  «Лит/наследство», 1952, т. 58, с. 19;   С. М. Петров А. С. Пушкин. Очерк жизни и творчества, 1961, с  165], и адвокаты [Б е л я е в М,  Польское  восстание  по  письмам  Пушкина  к Е. М. Хитрово. В  кн. «Письма  к  Хитрово»; Б. П. Городецкий,  Лирика  Пушкина,  М—Л.,  1962, и тот же И.  Сергиевский]

В итоге в творении Клеветникам России Пушкин выступил против таких деятелей как Беранже, Жюльен, Барбье, Гейне, Гюго, которых он заклеймил как «народные витии», исторгающих «черни  бедственной набат»

Повторилась история со сговором Пушкина с царем-вешателем в 1826-ом:  довольно скоро на поэта повесили ярлык «шпиён правительства». Теперь было хуже.  В  книге  «О развитии  революционных  идей  в  России» Герцен писал, что за эти стихи «одно время отвернулись» от Пушкина, сравнивал их с «Выбранными местами из переписки с друзьями». В «Былом и думах» он говорил о «пошлом загоскинском  патриотизме», хвастающем  «штыками и пространством  от льдов Торнео до гор Тавриды», о негодовании, которое «некогда не пощадило Пушкина за одно или два стихотворения и отвернулось от Гоголя за его "Переписку с друзьями».

(9)

Ну, а что по этой теме думают где-будь вдали от центров ядерной войны?
Полистаем-ка ст. алтайской Широковой М.А. «О ВЗГЛЯДАХ А.С. ПУШКИНА НА ВОССТАНИЕ В ПОЛЬШЕ 1830-1831»:

Вяземский упрекал Пушкина, а также Жуковского, чье стихотворение «Старая песня на новый лад», тоже проникнутое государственно-патриотическим пафосом, было опубликовано вместе с пушкинскими стихами. Произведения обоих поэтов Вяземский назвал «шинельными», хотя к Жуковскому относился более снисходительно:

«Я уверен, что в стихах Жуковского нет царедворческого побуждения, — тут просто русское невежество» .

//Вяземский П.А. Старая записная книжка//Собрание сочинений П.А. Вяземского в 12-и т. Т. IX. СПб., 1884. URL:
То, что Вяземский считал «невежеством», Жуковским осознавалось как искренний порыв «живого чувства» любви к Отечеству и желания воспеть ему славу

***

Но что-то же заставило Пушкина нарушить инструкцию по командировке и уехать в Арзрум (за границу!) (ныне Эрзрум) через Карс да еще и участвовать в карательных акциях против турок у Соганлугского хребта,  при селении Каинлы и под Караурганом.

Потом Карс Пушкин использовал как позывной или погоняло своей тещи