Огонь молитвы и Божественное вожделение

В полумраке кельи, где тени плясали от пламени единственной свечи, молодой послушник, почти мальчик, стоял перед старцем, и его лицо выражало то смешение отчаяния и надежды, которое так знакомо ищущей душе.

– Геронда, – голос его дрожал, – я много молюсь. Я провожу часы в бдении, я повторяю слова псалмов, я бью поклоны… Но мне кажется, что Бог меня не слышит. Словно мои слова разбиваются о глухую стену.

Старец, чье лицо было изрезано морщинами, долго молчал, вглядываясь в пламя свечи, словно искал ответ там. Потом он медленно поднял глаза на послушника.

– Дитя мое, – его голос был тих, но проникал в самое сердце, – твоя молитва лишена огня. Она как холодный пепел, неспособный разжечь пламя твоего желания. Запомни это, запомни крепко: Бог замечает только вожделеющих к Нему. Тех, чья душа рвется к Нему, как иссохшая земля к дождю.

Послушник смутился. Слово «вожделение» в стенах монастыря звучало почти кощунственно.

– Скажи мне, – продолжал старец, и в его глазах блеснул неожиданный, почти озорной огонек, – ты когда-нибудь испытывал страсть к женщине? Ту, что заставляет кровь кипеть, а сердце – выпрыгивать из груди?

Послушник густо покраснел.

– Да, геронда… Было…

– И какие изменения происходили тогда в твоем теле? Не стыдись, говори.

– Мне… мне стыдно сказать об этом, геронда. Это… это недостойно здесь.

– Почему же стыдно? – мягко улыбнулся старец. – Ведь это так естественно. Бог на стороне природы, дитя мое. Он Сам ее создал. Он бесконечно далек от всего того, что противно природе, что искажает ее. Твоя молитва, подлинная молитва, должна возбуждать все твое естество, все твое существо – и тело, и душу. Она должна пробуждать его природное, заложенное в нем Самим Творцом, вожделение к Богу. Так, как мужчина вожделеет женщину, так душа должна вожделеть своего Создателя.
Послушник смотрел на старца во все глаза, потрясенный и сбитый с толку.
– Научи меня… научи меня так молиться, геронда!

Старец взял со стола небольшой пергаментный свиток, на котором каллиграфическим почерком были выведены латинские слова.

– Отныне, – сказал он, протягивая свиток послушнику, – молись этой молитвой. Произноси ее с жаром, с огнем, с той самой страстью, о которой мы говорили.
Послушник взял свиток и прочел вслух, запинаясь от волнения:

– Domine noster, audi tuo servo! Kyrie Christe! O Christe! – "Господи наш, услыши твоего раба! Господи Христе! О Христе!"

– А теперь, – старец лукаво улыбнулся, – попробуй мысленно прочитать первые буквы каждого слова этой молитвы, но только справа налево. Так, как читают иные древние письмена…

Послушник нахмурился, пытаясь выполнить странное указание старца. O… K… S… C… – он шевелил губами, и вдруг его лицо озарилось пониманием, а затем снова залилось краской. Он узнал это просторечное английское слово, случайно подхваченное когда-то от заезжих паломников, слово, означавшее… то самое телесное проявление страсти, о котором они только что говорили.

– Пойми, дитя мое, – старец положил руку ему на плечо, и его голос снова стал серьезным и глубоким, – это лишь символ, игра слов, чтобы ты запомнил суть.
Подлинная молитва – это не просто слова. Это встреча. Это страстное влечение двух – души и Бога. Она вызывает ответное движение, ответное вожделение, если хочешь. Она вызывает «эрекцию» у обоих – духовную, конечно, но оттого не менее реальную. Подлинная молитва – это когда ты так жаждешь Бога, что Он не может не ответить тебе Своей жаждой. Она делает из двух – Одного. Она соединяет, сплавляет, растворяет границы. Иди, и молись так, чтобы все твое существо трепетало от желания встречи. И тогда Он тебя услышит. Непременно услышит.

Послушник вышел из кельи, сжимая в руке пергаментный свиток. Мир вокруг казался иным. И слова молитвы, которые он только что произнес, теперь звучали для него совсем по-другому – не как заученная формула, а как ключ к тайне, к огню, к тому самому божественному вожделению, о котором говорил старец.