Пришествие 1. 23 июля 2001 г

  1. 23 июля 2001 г.
  Время - полдесятого утра. Пора начинать проскомидию, а служащего диакона до сих пор нет. Видно было, что сорокоустник диакон отец Максим Гринько начинает волноваться. И понятно, почему. Несладко ему придётся без няньки.
  Служащий священник иеромонах отец Тихон встал со скамеечки, засунул в карман подрясника каноник и подошёл к жертвеннику. Поманил рукой отца Максима. Тот сорвался с места и подбежал к нему. Отец Тихон обратился ко мне:
 - Ну, где наш диакон Радион?
  Я в ответ молча пожал плечами. Мол, не знаю где.
 - Будь добр, сбегай в его келью, - попросил отец Тихон. - Разбуди этого негодяя. А вы... - он повернулся к сорокоустнику, - готовьтесь служить самостоятельно. Не хочу вас пугать, но, скорее всего, так оно и произойдет.
  Отец Максим заволновался пуще прежнего. Его сорокоуст длился уже пятьдесят два дня, но служил он так, словно его только вчера рукоположили. Он был музейным работником и полным неофитом в области православного богослужения. Не знаю причин, побудивших церковное руководство принять решение о его хиротонии, но явно тут не обошлось без энного количество денежных купюр, аккуратно помещенных в конверты, которые потом были розданы некоторым лицам, состоящим в этом самом церковном руководстве.
  Я помчался в братский корпус. Дверь в келью диакона Радиона, слава Богу, была незаперта. Сам диакон храпел на кровати на своей половине (на другой половине жил послушник Андрей, но на данный момент он отсутствовал). В комнате дышать было невозможно, хотя открыты были все окна. Казалось, не только воздух и сама вся келья была проспиртована.
  Я принялся будить отца Радиона. Безуспешно. От него разило нестерпимым перегаром, разбудить его было невозможно. Я бросил это безнадёжное дело и вернулся в алтарь.
  Послушник Арсений читал шестой час, отец Тихон сидел на скамеечке около жертвенника, а диакон совершал каждение алтаря. Как обычно, он всё путал и волновался, а священник терпеливо его поправлял. Я сказал отцу Тихону:
 - Он не может проснуться.
  Отец Тихон улыбнулся. Он догадался сразу же.
 - Вот же змий... зелёный, - произнёс он.
  Иеромонах Тихон обладал исключительной особенностью шутить с самым серьезным выражением на лице. Порой он таким образом приводил собеседника, который не был знаком с этой его исключительной особенностью, в сильное замешательство. Я думаю, что так отец Тихон просто развлекался со скуки.
  Литургия длилась почти два часа. И в этом была заслуга сорокоустника. Он путал прошения во время своих ектений, во время каждения угли вылетали из кадила, во время великого входа на амвоне вместо "Великого Господина..." понёс какую-то ахинею и чуть не уронил дискос, в общем, был в своём репертуаре. Обязанность за такими сорокоустниками присматривать во время службы неформальным образом возлагалась персонально на меня. За отцом Максимом присматривать приходилось особо. И всё равно я прозевал момент, когда после причащения он бросился к маленькому столику около жертвенника. На столике - графинчик с кагором, просфорки, антидор и пара ковшиков. Не успел я и глазом моргнуть, как он быстренько тяпнул ковшик кагора. Нет, диакон Максим алкоголиком не был, отнюдь. Любил он, правда, по его же словам побаловаться беленькой (то есть, водкой), но его жена ему это очень редко разрешала. А тяпнул он сейчас этот ковшик кагора по весьма веской причине: дабы унять сильную дрожь в руках, которая возникла при причине чрезмерного волнения.
 - Вы что делаете? - строго поменял я ему. - Вы же ещё чашу не потребили.
 - Вот я дурень! - хлопнул себя по лбу отец диакон. - Что же теперь делать?
  Я не успел ему ответить. Подошёл Арсений. Походка его была очень ленивая.
 - Иди читай молитвы по святом причащении! - велел я ему, не дав и рта открыть. Голос мой звучал очень раздражительно.
  Арсений тотчас побежал вон из алтаря на малый клирос. От греха подальше.
  Оповестить батюшку о таком казусе я рискнул только после произнесения им на амвоне перед прихожанами проповеди. Улыбка в одно мгновение слетела с лица отца Тихона.
 - Скажи мне, Виктор Александрович, не тебе поручено глядеть в оба за подобными идиотами?
  Я помог Арсению закрыть царские врата.
 - Мне, - сказал я.
 - И как получилось, что диакон отец Олух Царя Небесного смог на энное время ускользнуть с поля твоего драгоценного времени, Виктор Александрович и совершить это гнусное богослужебное нарушение?
  Я живу в этом монастыре уже третий год, мне двадцать пять лет, и вся монашеская братия меня называет Витей. И только один иеромонах Тихон иногда обращается ко мне по имени и отчеству. И делал он это в непонятные для меня моменты - или пребывая в состоянии раздражительности, или находясь в замечательном настроении. Никогда не угадаешь. Поэтому я на всякий случай покаялся:
 - Виноват. Проглядел.
  Очень мелкими и робкими шашками к нам приблизился отец Максим. Судя по его виду, он был готов ко всему - к грому и к молниям даже.
 - Батюшка, я тут это... - начал было он лепетать, но в самом начале был прерван отцом Тихоном.
 - Я уже извещён. Вы дерзнете оправдываться?
 - Совсем вылетело из головы...
 - Каким образом вылетело? Вы какой день служите?
  Отец диакон открыл рот, но ничего не сказал. Не успел. Его опередил отец Тихон:
  - Пятьдесят второй день. ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЙ. У нас в монастыре послушники знают больше вашего. Стыдно должно быть. Стыдно, отец диакон.
  Иеромонах Тихон говорил спокойным тоном, но очень ровным тоном. Тон его голоса блестел на ярком солнце. Тон его голоса был острым лезвием ножа. Спокойный такой, металлический тон. И отец Максим совсем опечалился.
 - Что же мне делать? - чуть не заплакал он.
  Отец Тихон безжалостно пожал плечами. Он с ранней юности, с семинарских лет, знал, что воспитывать тормознутых персон с врождённым дефектом надобно очень строго, без всяких там поблажек. Поэтому он сказал:
 - Не знаю, что вам делать. Я потреблять не буду. Я весь день за рулём буду. Ближе к обеду в соборе появится отец благочинный. Вот у него и спросите.
  Горюя и тоскуя, отец диакон побрёл к жертвеннику. Отец Тихон соврал. Все знали, что машины у него нет, водить он не умеет. А потреблять он не хотел по причине низкого качества употребляемого на литургии кагора. Качество было ужасное. Некоторые из старшей братии, которые были посмелее, жаловались настоятелю. Отец Тихон был из их числа. Но никаких мер не предпринималось, настоятель отец архимандрит Нектарий громогласно поносил жалобщиков: "Используйте, какой есть! Ты посмотри, какие мы нежные... Мол, кагор крепкий, мол, противный, в рот не взять... А водку лакать в кабаках - только так в рот лезет!" Против этого аргумента жалобщики не осмеливались протестовать.
  Когда отец Тихон начал разоблачаться, в алтарь влетел послушник Лев, взъерошенный, во все стороны вертя диким своим взором, весь такой возбуждённый и не в себе.
 - Отец Тихон! Отче! Отец Тихон!! - громко, на весь алтарь, шопотом голосил Лев. - Там..! Отец Панкратий вас зовёт! Там..! Убийство!