Дневник. Апрель 1981. Захаров

3.04.1981 Пятница.

Все эти дни я порхала, словно бабочка. Ни словом, ни звуком не обмолвилась в
дневнике об охватившем меня чувстве. Оно было не безумное, полное
огнедышащей страсти. Просто для себя я решила, что если он мне предложит
замуж, то я соглашусь. Самый подходящий для семейной жизни человек...
Эти дни я только о нём и думала, жила встречами с этим человеком... Он сам
себе противоречил: запрещал мне курить, и милостиво разрешал.

Мы подробно обсуждали нашу близость у него дома, но она произошла не где -
нибудь, а у нас в лаборатории, в 109-ой. Помогла нам бутылка вина, которую я
ему проспорила. Мы в чём-то не соглашались, спорили. Он сидел напротив
меня, и выписывал мне слова из текста. Я уже забалдела от вина, говорила,
что хочу курить. "Возьми в куртке", - буркнул он, вроде как недовольно.
Я подошла к нему, наклонилась лицом к его волосам, зарылась в них. "Ты мне
разрешаешь?"

Листок, на котором он писал, соскользнул на пол. Я села к нему на колени,
почувствовала его сильные руки, его упругое, властное тело, почувствовала в
нём ненасытного, грубого мужика. "Ты становишься смелой, когда выпьешь?" -
спросил он, наклонил мою голову и стал, наконец, целовать мои измученные
ожиданием губы. Куда-то делись эти усы и борода, мне так не хотелось
прерывать этого поцелуя, но сие не только от меня зависело.
- Первый раз целуюсь с усатым мужчиной, - пролепетала я.
- Ну попробуй, попробуй, - прошептал он, - я раздену тебя сейчас.
- Да, да...
Он раздевал меня, разоблачался сам, шептал: "тихо, только тихо..." За дверью
слышались шаги. Уборщицы открывали и закрывали кабинеты...

Был понедельник. Ещё утром он прибежал ко мне в теплицу. "Почему ты не
пришла в пятницу? Я тебя ждал. И в субботу не пришла?" Я его просто не
поняла.

13.04.1981 Понедельник.

История повторяется: я опять болею. Проклятое горло: то ангина, то связки,
опять нет голоса. И самая работа: пикировка. В теплице - жара. На улице-ветер.
Результат налицо.

18.04.1981 Суббота.

После того, как мы разомкнули объятия в тот злосчастный вечер в рабочем
кабинете, прошло много дней. События накладывались друг на друга, незнание
английской грамматики - тоже, а вести дневник совсем было некогда. К тому же
болезнь моя обостряется. Болит всё то же горло, душит кашель, подыхаю, но не
сдаюсь.

Субботник. Думала - не выдержу, но отработала. Подготовили стеллаж для
пикировки рассады, сделали дополнительную пристроечку для ящиков.

Да, всё это - прекрасно, но мне хочется облегчить свою душу, описать эту
"любовь". Близость произошла у нас числа 30 марта, в понедельник...
Вино, словно яд, подогрело нашу страсть, вернее тягу мужчины к женщине,
ибо это, наверное, не страсть.

Когда я лежала на своем белом халате на полу, я вспомнила Татьяну. Ох, эти
его домостроевские взгляды... "Если моя жена окажется не девушкой, я её
выгоню!" "Вряд ли ты такую найдёшь. Правда, вот баба Кланя у нас - девушка", -
хихикнула я, вспомнив вдруг, как на медосмотре у гинеколога ей предложили
забраться на кресло, и она, смущённо потупившись, вымолвила: "Девица я..."
"Ничего, мы и девочек смотрим", - ответили ей. Всего этого я ему, разумеется,
не рассказала, так как он, услышав о бабе Клане, изрёк: "Ну, тут ты пиз*анула,
не подумав." Я закрыла рот, чтобы не расхохотаться...

И хотя я - не девица, половая близость была для меня мукой. Без
предварительных ласк, в спешке, я даже возбуждена не была. О, господи!
Вместо того, чтобы признать, что умеет он не всё, как кричала его
самоуверенность, он опять завёл свою песню.  "А ты уже попробовала..."
Толку что в этом. Опыта всё равно не набралась. Он долго не кончал, думая,
наверное, что я должна тоже испытать наслаждение. Какое там! Я на стенку
лезла от боли. "Мне кончить или ещё тебя помучить?" При каждом его
движении мне казалось, что у меня сейчас всё лопнет.
- Понимаешь, мне хочется его подальше засунуть.
- Кончай, не в меня только.
- Ну, естественно...

Когда он, наконец, освободил меня от этой боли, я расслабилась... Я набросила
халат и тихонечко пробралась в мужской туалет. Как нас не видели вахтёр и
уборщицы! Когда я вернулась, он не дал мне одеться, сказав, что одного раза
ему недостаточно.

После той встречи у меня всё пошло наперекосяк. В голове у меня "борода"
занял постоянное место. Я неотрывно думала о нём, искала с ним встречи.
Любой повод для встреч радовал меня. Английский не шёл на ум. Было стыдно,
но поделать ничего нельзя. Во вторник мы сидели на занятиях, как всегда,
вместе, и любое прикосновение жгло огнём. В один из дней на неделе я
забежала в 208-ю и вызвала его. Он вышел и недовольно спросил: "Чего надо?"
 "Мне  - ничего. Это тебе надо переписать Partieple II."  Настроение у меня упало.
Боже. Я бегаю за ним. Решила больше к нему не ходить.

Пришёл он ко мне в пятницу. Сказал, что я - самый близкий ему человек здесь,
в зональном.
- Да?...
- Да, куда уже ближе, - усмехнулся он, вспомнив наш первый вечер, - я просто
никого здесь не знаю.
Потом он начал говорить, что время от времени я могу с ним поспать, но ни на
что я не должна надеяться, в том числе на то, что я смогу его на себе женить.
- Ни тебя, ни кого другого я женить на себе не собираюсь, - тихо сказала я.
- Не говори мне только ничего о любви. Я никого не люблю...

Вроде бы мы договорились о том, что я приеду к нему в субботу. В пятницу у
меня был 3-ий день менструации. Танюха мне сказала, что мужики в такие дни
очень балдеют, получая какое-то особенное удовольствие. И я решила, что если
он будет очень настаивать... Но настаивать он не стал...

"Такое впечатление, что я тебе не нужна", - сказала я. Как странно. Мне нужен
сейчас именно он, этот грубый, малость неотёсанный мужлан. А ему — любая
особь женского полу.
- Постоянно - нет. Я не люблю никого. И не говори мне о любви ни слова.
- А я без любви не могу...
- Ты ведь не хочешь сделать мне гадость?
- Гадость?...
- Я не хочу, чтобы ты после того, что между нами произойдёт, ненавидела
меня. Я хочу, чтобы я в любой момент мог к тебе прийти, как вот сейчас.
- Ради бога, я тоже этого хочу!...
Ещё в прошлый раз сказал он мне, что мы не можем по-настоящему быть
близки, потому что для этого надо друг другу очень доверять.

Несмотря на то, что встретиться в субботу мы всё же договорились, у меня на
душе мрак был беспросветный. Как-то всё вмиг померкло, стало немило. И я
пребывала в этом плачевном состоянии, пока не пришло решение. После
тренировки я встречаю его у магазина и говорю, что не приду к нему.

Игра меня несколько успокоила в субботу 4 апреля 1981 года. Как интересно
всё же вести дневник. В 1980 году 6 апреля была Пасха. А в страстную субботу
5 апреля я согрешила с Олегом-Олежеком.

И вот суббота 4 апреля 1981 г. Плохо, что мы с ним обязательные люди...
Можно было не прийти - и всё. Но ждёт ведь... Потупя очи, я шла к общаге.
Я решила, что скажу ему свои слова, и зайду к Воробьёвой. Выпьем с ней
бутылку грузинского вина, которую я каким-то образом ему пообещала.

Уже подходя к дому, я услышала громкую музыку, доносившуюся именно из
его квартиры. Позвонила. Открыл сам. Широким жестом пригласил войти.
В комнате было два или три приёмника, и все они издавали звуки музыки.
Я сразу начала: "Я пришла тебе сказать, чтобы ты не ждал меня."
- А..., правильно, - кивнул он головой, - мы собираемся ужинать.
Может посидишь с нами? Здесь ребята. Просто посидишь?
- Да, посижу...

В конце концов надо выпить где-то эту бутылку. Не везти же её домой. Ну и
посмотрю, с кем живёт и как. Друг его, Володя Сухов, очень мне понравился.
Ухаживал, угадывая каждое моё желание. Да и этот тип, запрещая мне курить,
притащил для меня "Золотое руно". Вино оказалось вкусным. Угощали они
меня картофельными котлетами с колбасой, за которой он стоял сегодня в
очереди. Готовился к встрече...

Володя Сухов скоро пошёл к себе (он живёт этажом выше), на всякий случай
попрощавшись со мной, и Захарову показал выразительный жест: указал на
аспиранта и на верх. Мне тоже было всё ясно. Мы остались допивать пиво.
Что-то мне и уходить не больно хотелось. "А всё-таки хорошо, что ты сегодня
приехала", - улыбнулся он, - "вечер у меня не пропал..."

Я уже не помню, о чём мы с ним балакали. Вроде бы я ему сказала, что он
нравится мне за то, что у него цельный характер, он самостоятельный.
Оказывается, он был на Целине... Разговор коснулся женщин. Он сказал, что
никого не любит, что от нас всё зло, что ставит их на место.
"Тебя я ещё терплю. Ты этого заслужила."

Как плохо и неудобно описывать события, давным давно минувшие. Уже
ничего не помню, так хотелось записать каждое его слово.

"...Всё что было со мной,
Не припомню-хоть плачь!
Помню были там стены с обоями..."
 
Помню, как мы с ним мылись в ванной. Он стоял передо мной во всей красе
своих мужских достоинств. Как занавешивал окна, говоря: "За мной наблюдают.
У всех дочери..." Как послушно и незаметно ушёл Валера. Меня никто не
оставлял... Я сама хотела остаться. И он это прекрасно видел и понимал.
У меня не кончилась менструация... Правда, Татьяна мне сказала, что мужики
испытывают в такие моменты особенное удовольствие.

В то, что ему доставлю похожее блаженство, я мало верила, но попробовать
хотелось. То есть всё было пущено на самотёк. Я и сама не волновалась. Да и
чего было волноваться. Он сказал, что ежели я больна, то он на меня
"не полезет". Всё было настолько в моих руках...

Он не утруждал себя особенно тем, чтобы возбудить меня. Я не блаженствовала,
не проваливалась в небытие, я просто чувствовала мужика... Может и больно
было поэтому. Мне нравилось то, что он говорил всё, что собирался со мной
сделать.
- Буду в тебя кончать.
- Нет! - заорала я.
Он засмеялся: "Обычно ничего не бывает при этом деле".
- Нет. Я не живу, у меня всё может быть. Ты ведь всё равно меня не любишь,
какая тебе разница...

Он не кончал в меня. Мы испачкали все мои майки и полотенца. Без конца
бегали в ванную. Он говорил, что я большая, а бестолковая. Да, е*аться я не
умею. И этот "вид спорта" мне никак не одолеть и не полюбить. Я ему делала
массаж, пришлось даже сосать член. Он не признавал этой ласки, особенно,
если он должен был таким образом ласкать меня. Но сам он умирал от неё, и
скупо признался, что это ему очень понравилось. Мне даже хотелось доставить
ему хоть этим удовольствие, раз я такая неумёха.

Он считал, что чем больше "палочек" он поставит за ночь, тем большее
удовольствие я должна получить, и уже не ходить "по мужикам". "Тебе что,
мало?" Как ему объяснить, что он не ласков. Или сдерживается, или считает,
что только женщины способны на эту "низость". Допустим, что поцелую я его
член. И он сможет назвать меня кем угодно, втоптать в грязь, унизить, оскорбить,
не желая признать, как ему было хорошо от этой низости.

Ночью после каждой близости он прогонял меня на любую из свободных
кроватей, и уходил сам, но только на словах. Нам было ужасно тесно, но мы
продолжали лежать рядом, даже умудрились заснуть. Мне приснилось, что
Ольга нас вызвала к доске на английском. Чепуха! В такую минуту...

Утро было пасмурным и дождливым. Я хотела уйти незаметно, но он сказал,
что ещё не разгрузился. Пришлось раздеться и лечь. Странно, с какой
покорностью я выполняла его ненавязчивые прихоти.

Пока он мылся, я собирала вещи, одевалась. Я попросила поцеловать меня и
посмотреть за дверь. Поцеловал. Позднее я узнала, что его поцелуи - это такая
редкость, в другой раз и не выпросишь.

Расстались мы спокойно. Наверное, потому, что мы - свободные и независимые,
не страдающие от мук любви и терзающих сердце сомнений, люди... Может
поэтому ночь эта не рассорила нас.

К нему приехал брат, Серёжа, такой же бородатый. С Юрой мы готовились к
походу. Так что в гости я к ним заходила. Мы с Юрой возвращались из пункта
проката. Я купила торт. Приехали мы, правда, поздновато. Они спали уже, устав
нас ждать. Юра растормошил ребят, отругал за свинюшник на кухне. Я хотела
помочь, но поднялся Захаров. Представили меня Серёже, но он сказал что видел
меня на остановке: "Смотрю - знакомый лик." Организовали стол. Как ловко и
хорошо у них это получается. Юра привёз цыплёнка из дома, Серёжа - самогонку.
Захаров специально для меня купил бутылку "Свадебного". Валерик по поводу
цыплёнка изрёк: "Рыбу, птицу и молодицу берут руками" на своём хохляцком
диалекте.

Мило посидели. Нам с Юрой предстояло ещё уложить ему рюкзак и пришить
простыню к спальнику. В тот момент, когда мы занялись этим пришиванием,
Захаров вдруг позвал меня. "Возьми пальто, выйдем на минутку."
На лестничной клетке он остановился и сказал: "Ведь ты хотела постоять со
мной?"  "Да", - кивнула я.

Он разрешил пообниматься с ним, был даже ласков. Целовал меня в шею.
Господи, неужели это было? Сказал мне следующее: "Если ты будешь с Юрой,
то я на тебя не полезу. Он-парень, он не скажет. Ты скажешь мне сама, всё
скажешь..." Какой смешной, милый мой Захарушкин. Я удивлённо вскинула
брови:
- Ты что же, ревнуешь? Ревнуешь меня к ребёнку?"
- Немного...
- Ты же не любишь, откуда эта ревность?
Может, он шутил. Нет, он не мог простить обмана той, своей единственной,
своей любимой...

Мы долго стояли с ним на лестнице. Так не хотелось уходить. Когда вошли,
ребята уже лежали по кроватям, Юра пришил простыню без меня. Было уже
за полночь. Остаться я не могла. Хотя можно пойти к Воробьёвой. Захаров
начал раздвигать запасную кровать и ставить её между своей и Юриной. Юра
засмеялся: "Он хочет Наташу положить с собой рядом..."

Юрок! Если бы он знал, как я этого хотела... Но мучить бедного Захарова,
стеснять ребят... Захарову тоже хотелось. Он, обычно такой сдержанный,
схватил меня в охапку, и мы упали на его кровать. Он сильно сжал меня и
зашептал: "Не уходи, я прошу тебя! Останься!"

Я чувствовала, что должна уйти и уйду. Юра уже оделся меня провожать.
Я попыталась превратить всё в шутку. Отбивалась руками и ногами. Едва мне
удавалось вырваться из этих "медвежьих лап", он снова хватал меня и бросал
на кровать. Ребята тоже смеялись. Серёжа сказал: "Ой, я насмотрелся таких
порнографических сцен, я теперь не засну..."  "Серёж, ну скажи ему как брат", -
просила я. Юрка не знал, что ему делать. Он уже несколько раз одевался и
раздевался, подходил к нам: "Захаров, побалдел и хватит..."

Уезжала я от них очень поздно. Повезло, что такси завернуло к институту.
Довёз меня таксист короткой дорогой.