Глава четвертая

Нина вся промокла, замёрзла. Земля раскисла под дождём и снегом, так что они перебрались к  теплотрассе, там было суше. За ржавыми гаражами устроились, общались мало, просто сидели, прижимаясь мокрыми боками друг к другу. Непогода гнала по домам, хоть и не хотелось  туда возвращаться. Ближе к полуночи стали расходиться. Она не сняла сегодня почему - то мокрые лапы, маску. Нина в своей стае не боялась осуждающих взглядов и смешков со стороны, а когда оставалась одна, прятала атрибуты в рюкзак или несла их в руках. Было темно, в воздухе плавала какая - то снежная муть, и ветер сильными порывами толкал то в спину, то ударял в кошачью маску. Мокрые кроссовки и куртка не по сезону превратились в обледенелый кокон. От этого холод ещё больше сковывал тело.  Шерсть торчала сосульками. Нина вышла на проезжую часть, но вдруг дорогу прорезали отсветы фар, она от неожиданности остановилась, вместо того, чтобы ускорить шаг или вернуться. Из машины мужик крикнул ей, чтобы сваливала с дороги, а Нине стало все равно на его окрик, она улыбнулась в ответ. В маске это походило на хищный оскал. 
У парадной стояла скорая помощь, мигая синими маячками. Оказалось, скорая приехала по вызову из коммуналки, в которой жила Нина. Там было шумно, в коридоре горела тусклая лампочка.  Жильцы толпились у своих комнат, перешёптывались. Врачи на носилках вынесли  дядю Гришу, укутанного  простыней по самый подбородок.
Нина, пропуская их, прижалась к стене в узком углу и успела рассмотреть потемневшую кожу лица, бугристую и устрашающую, на ней были видны длинные редкие волоски, словно они выросли на лице, как сорняки на клумбе.
- Гляди, какая Мурка! - медбрат усмехнулся  в усы, кивнув на Нину. - Не подхвати инфекцию, кошечка, а то как этого пациента отвезём в больничку. Сиди дома и меньше по улицам болтайся.
Нина проскользнула к себе, отец спал, отвернувшись к стене. Мать была пьяная, но ещё старалась делать вид, что ей не всё равно, где её дочь была до двенадцати ночи.
- Сколько раз говорила, приходи раньше с гулянок. - мать смотрела на Нину пустым взглядом.
Нина привыкла. Она пыталась искать положительные стороны ситуации. Одна из таких - свобода, можно гулять сколько захочется, не перед кем не отчитываться. Ей было жаль мать, даже отца, на их беспросветное пьянство Нина не могла повлиять. Поэтому жалость с годами заменилась стойким равнодушием. Единственный человек, которого она могла пожалеть - порализованная баба Маша, бабушка по отцовской линии. Она сидела в коляске, изредка передвигаясь до горшка в углу комнаты и, казалось, существует в своем мире. Баба Маша смотрела на попойки родственников прозрачными от старости глазами, но иногда умудрялась стукнуть палкой сына, когда он оказывался рядом или заталкивал коляску в темную комнатушку, которая служила больше помещением для хранения хлама, нежели жилой комнатой для родной матери. Нина помнила, баба Маша растила её маленькую, тянула, как могла, а потом уселась в инвалидное кресло после инсульта, и ещё не взрослая Нина теперь старалась помочь бабушке: покормить, вынести горшок, поговорить.
Вот и сейчас она нашла кусок старой колбасы, сварила макароны, сама поела и бабушке сунула плошку в руки.
- Поешь, бабуля.
- Да ела она, чего ты ей пихаешь! - возмутилась мать.
Нина переоделась и легла спать с нарастающей тревогой, что надо с утра идти в школу и снова терпеть издёвки и тычки от Светки Бочаровой.
Продолжение-http://proza.ru/2025/05/14/1143