Пупс

Артем аккуратно прикрыл дверь, налил вина и закурил. Все было хорошо, даже убогая кухня с подаренным кем-то допотопным холодильником и шкафчиками с облупившейся краской казалась настолько уютной, что вызывала состояние легкой эйфории. Как тогда в детстве, двадцать лет назад, когда двор дедушкиного дома был залит солнцем, в саду цвели пионы, в виноградной беседке гулял легкий прохладный ветерок, на котором нежилась Дымка, а на нее косил глаз лохматый Рекс, развалившись в тени сарая. Его тетя, тогда еще школьница, с подружкой Ирой, жившей по соседству, от скуки на летних каникулах издевались над четырехлетним карапузом, наряжая его в разные смешные наряды, повязывая ему то девчачий платок на голову, то дедушкин галстук, который доставал до сандалий. Учили его скакать на прыгалке, подвешивали на высоченный турник, откуда он боялся спрыгнуть и оттого хныкал на всю округу.

Это были его, пожалуй, самые ранние воспоминания. Впрочем, возможно то катание на санках, когда Ира закрутила вираж и закутанный в бабушкину шаль по самый нос Тёма вылетел в сугроб случилось еще раньше. Они обе тогда перепугались и даже, кажется, поругались.

Несколько лет спустя, когда смысл телефильмов про взрослых стал доходить до юного школяра, он понял, что Ира была его первой влюбленностью. Ведь он чувствовал совершенно то же, что и дяди с тетями в кино: скучал без нее, хотел быть с ней как можно дольше, позволял ей делать с собой все, что угодно.

Как ни странно, первая любовь не улетела бесследно с мыльными пузырями детства. Встречая Иру на улице, он смущался, хотя считал себя уже взрослым. Впрочем, она продолжала относиться к нему как к ребенку, судя по приветствиям вроде: “Как дела, карапуз?” или “Как учеба, Тёмка!”, которые она бросала, пробегая мимо. Затем Ира переехала в другой район.

Однажды он увидел ее на стадионе, где играли какие-то любительские городские команды. Она с друзьями, с одним из которых они были очевидно близки, расположились на пригорке, заменявшем заднюю трибуну, устроив пикник. До конца сезона он ходил на все игры турнира, иногда пропуская ради этого уроки в выпускном классе, но она не появлялась больше.

Из комнаты раздался возглас. Артем не без труда выбрался из щемящих воспоминаний, еще раз оглядел кухню, затушил сигарету и, стараясь спрятать улыбку, открыл дверь в комнату. Прекрасные темно-каштановые волосы рассыпались по подушке, чуть раскосые голубые глаза пробивались из-под не до конца раскрытых век, простыня повторяла очертания тела, которое, как ему казалось, было достойно глаз древнегреческого скульптора.

- Я думала ты ушел.

- Нет, я сидел на кухне, вспоминал детство.

- Какую его часть?

- Раннюю, в которой одна большая девочка называла меня пупсом, вешала на меня разные бантики и тряпки, пользуясь моей младенческой беспомощностью.

- Как это жестоко с твоей стороны! – сказала она с кажется неподдельной грустью в глазах. – Я и так не могу себе простить, что зашла в то кафе, и еще больше, что дала тебе свой номер.